Текст книги "Командир"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Так это же боевые роботы, твою!.. – Каплевидные и с разным вооружением, некоторые летали на антигравах, или что у них там еще, другие с опорами, похожими на куриные ноги.

Отдав стоящему рядом и подпрыгивающему от нетерпения Гаврилову всю пачку, я сел на подножку «мерседеса» и озадаченно задумался. Картинки напоминали научно-фантастические комиксы. «Блин, это куда же я попал?» – эта мысль невольно билась в моей черепушке.

То, что этот мир мне не родной, я стал подозревать после нападения на лагерь, но чтобы настолько? Кто же это все-таки такие? Я еще не подозревал, что найду ответ только много-много лет спустя.

В это время через заслон моих мыслей смог пробиться голос Гаврилова:

– Товарищ капитан, товарищ капитан, вы что, знаете, что это такое? Товарищ капит…

Отмахнувшись от него и попросив отойти и не доставать меня, стал обдумывать ситуацию. Это что же такое творится? Получается, что эти неизвестные пришельцы на стороне русских? Я судил по освобожденному лагерю пленных. Значит, возможен контакт, нужно торопиться, эти бумаги и генерал должны быть доставлены в Москву немедленно, чтобы власть успела подготовиться.

Вскочив на ноги, я стал громко отдавать распоряжения, несмотря на то что обещал отдохнуть еще пару часов. Бойцы споро стали готовиться к выдвижению. Отобрав у Летяги и Гаврилова бумаги, я запихнул их обратно в портфель, лишь мельком пробежавшись глазами по документам. Сами они прочитать по-немецки не смогли, языка не знали. Прочитанное убедило меня в правильности моего решения: нужно торопиться. Выспросив у подполковника точное местоположение ближайшего аэродрома, мы на полной скорости рванули туда.

Не повезло нам в самом начале – при переезде через маленький деревянный мостик, переброшенный через небольшую речушку, какой-то отчаянный боец кинул под следующий впереди бронетранспортер гранату. Поджечь он его не смог, но гусеницу от разрыва сорвало. И тут из нашей легковушки вылез подполковник Летяга и так обматерил бойца за порчу трофейной техники, что тот немедленно скрылся за спину вышедшего на дорогу командира. При разговоре с этим молоденьким лейтенантом, оставленным командиром прошедшей здесь дивизии в заслоне с семью бойцами, удалось узнать, что наши части продолжают отступать. И, по его словам, мы смогли бы их догнать, если бы была целой техника. Я вышел из машины, оставив генерала под охраной Гаврилова и Суркова, подошел к лейтенанту, который от ора Летяги стал красным, как помидор, и вмешался:

– Товарищ подполковник, лейтенант, я считаю, поступил правильно. И это не его вина, что в немецкой технике ехали мы! – после чего, не обращая внимания на изумленно повернувшегося ко мне Летягу, спросил у летехи: – Лейтенант, у вас есть какой-нибудь транспорт? Меняюсь почти на целый бронетранспортер.

Лейтенант задумчиво окинул взглядом подбитую технику и, поколебавшись, ответил, махнув куда-то рукой:

– У меня стоит полуторка под деревьями. Но отдать я ее не могу, она на мне числится.

– Да не вопрос, лейтенант. Мы ее берем вместе с водителем, он нас довезет до пункта назначения, тут всего-то восемь километров осталось, потом вернется.

В общем, через десять минут мы пылили дальше. Перед отъездом я задал лейтенанту интересующий меня вопрос:

– Почему вы не стреляли?

Смущенно потупивший глаза лейтенант ответил:

– Хотел технику целой захватить. У нас в полку командир стрелкового взвода танк неповрежденный у немцев отбил, его к ордену представили.

Хмыкнув, я его приободрил, сказав, что и на его улице будет праздник.

Полевая дорога, тянувшаяся перед нами, петляла из стороны в сторону, из-за чего и замедлялся наш путь, отдаляя время прибытия. Но, как и всякая дорога, которая всегда где-нибудь заканчивается, закончилась и она. Приказав остановиться, я стал изучать в бинокль полевой аэродром, и бой, идущий рядом с ним, мне очень не понравился.

– Давай, старшина, гони, может, успеем! – крикнул я Суркову, и мы погнали к аэродрому вслед за полуторкой. В «мерседесе» нас сидело пятеро – я и старшина спереди, Летяга, Гаврилов и генерал сзади, остальные уместились в полуторке.

Все-таки мы успели. Пока зенитки, немногочисленная охрана и бойцы БАО сдерживали немецкие части, мы подскочили на полном ходу к штабу полка, который охранял одинокий часовой. Из штаба и прилегающих землянок несколько бойцов и командиров таскали какие-то папки в одиноко стоявшую полуторку. На самом аэродроме горело несколько самолетов, и не похоже, что от повреждений, видимо, сами подожгли.

Выпрыгнув из еще полностью не остановившейся машины, я сразу заорал во все горло:

– Командира ко мне, ЖИВО!

Из здания штаба выскочил капитан с летными петлицами и, подбежав к подполковнику, который не скрывал свои петлицы, стал рапортовать, но Летяга молча показал капитану на меня:

– Он здесь командир, к нему иди.

Я спросил у подошедшего капитана, представившегося начальником штаба капитаном Овсовым:

– Есть целый аппарат, который сможет улететь отсюда?

Растерянный капитан ответил:

– Готовится к взлету транспортный «Дуглас», но на нем улетают особисты нашей дивизии.

– Ну с особистами мы разберемся. Где самолет?

Запрыгнув обратно в машину, я показал куда править. Объехав зенитку, бьющую куда-то в сторону немцев, мы под начавшимся минометным обстрелом подъехали к самолету, находящемуся под прикрытием деревьев. Из «эмки», стоявшей рядом с самолетом, два типа в форме НКВД быстро носили какие-то свертки, рядом с входом курил один из летчиков; наверное, ему не доверяли и таскали явно тяжелые свертки сами. Под взглядами находящихся у самолета людей я вылез из машины и быстро подошел к старшему, со шпалами капитана в васильковых петлицах. Отдав честь, доложил, стараясь перекричать шум работающих моторов и боя:

– Товарищ подполковник, нами захвачен в плен немецкий генерал с особо важными сведениями, нужно срочно доставить его в Москву!

Внимательно слушавший меня капитан кивнул, и вместе мы подошли к «мерседесу».

Налюбовавшись на связанного генерала, капитан крикнул:

– Самолет перегружен, нам придется часть архива оставить здесь, иначе не взлетим.

Кивнув, что понял, я приказал вывести из машины генерала и вытащить его адъютанта. Энкавэдэшники так же споро стали разгружать самолет, потроша свертки и кидая их в кучу. Один из них облил бумаги бензином и поджег. Пока составлялся акт об уничтожении, я посадил с немцами и Гаврилова. Все-таки, оказывается, и в НКВД нормальные люди служат, а я уж собирался, если они ответят отрицательно, приказать арестовать их и ссадить с самолета.

Транспортник, взревев двигателями, начал взлет и, оторвавшись от взлетной полосы, стал медленно подниматься. Через несколько секунд самолет скрылся за деревьями. Проводив его взглядом, я крикнул:

– Уходим! – и, запрыгнув в брошенную «эмку» на место водителя, дал по газам.

Несмотря на плотный огонь двух бронетранспортеров и прорвавшихся на взлетную полосу немецких солдат, мы смогли вырваться. Отчаянное сопротивление зенитчиков дало свои плоды, три танка застыли темными глыбами у кромки леса, а вот остановить обошедшую по флангу пехоту противника уже никто не смог, и мы уезжали под бешеную стрельбу на аэродроме.

Я старательно давил на газ, крепко сжимая руль, который постоянно пытался вырваться из рук на плохой дороге. В редкие минуты поглядывал назад, не отстали ли машины, но они крепко держались за мной. На очередном ухабе, еще раз приложившись макушкой о крышу «эмки», я стал материться и вспоминать конструкторов. Сидящий рядом Летяга только похохатывал, правда осторожно, при таких скачках нетрудно прикусить язык. Спустившись в глубокий овраг, я загнал машину в кусты и вышел из «эмки» к подъехавшим машинам.

– Волдухин, пару бойцов в разведку по курсу движения, и часовых не забудь. Остальным отдыхать, – скомандовал я.

Козырнувший сержант убежал к своим бойцам, на ходу отдавая команды. К моему удивлению, в полуторке было два лишних красноармейца, которые откуда-то взялись в кузове. Мое любопытство удовлетворил подошедший Волдухин. Оказывается, бойцы были с уничтоженной зенитки, единственные оставшиеся в живых, они запрыгнули в притормозившую полуторку, когда мы пролетали мимо них, сматываясь от немцев.

– Ладно, лишними не будут. Вооружены?

– У одного карабин, другой без оружия, но есть две гранаты, – немедленно ответил сержант.

Кивнув, что принял информацию к сведению, я прилег под кустом и, достав карту, стал внимательно ее изучать. После изучения позвал летчиков, они тут облетали все, местность должны знать. И вот четыре головы склонились над километровкой.

– Смотри-ка, у них даже зенитный дивизион указан, который недалеко от нашего аэродрома в соседней деревне стоит, – удивился Караулов, с интересом изучавший трофейную карту.

– Да, и мосты и броды есть, – продолжил Летяга, с таким же интересом склонившийся над трофеем.

Подождав пока летчики выговорятся, я задал интересующий меня вопрос:

– Как нам быстрее и проще прорваться к своим?

Обсуждение заняло почти полчаса, вернувшиеся к этому времени разведчики доложили, что немцев они не видели, но стрельбу в разных местах слышали.

– По машинам! – крикнул я и сел в «эмку», за рулем которой уже находился Сурков, на заднем сиденье с удобством развалился Летяга. На «мерседесе» поехали летчики, старший лейтенант Караулов с удовольствием сел за руль. Подъехав к опушке леса, по которому мы ехали уже минут двадцать, я приказал остановиться и, взяв бинокль, направился к открытому пространству, вслед за боевым охранением, посланным со мной Волдухиным.

Найдя удобное место для наблюдения, я осмотрелся. Дорога, выбегавшая из леса, змеилась по полю и скрывалась в небольшом распадке, который из-за складки местности я осмотреть просто не мог, но вроде пустом. Из оврага дорога уходила вдаль. Осмотрев поле, границ его я не обнаружил. Честно говоря, не хотелось бы мне выезжать на открытое пространство, было какое-то предчувствие. Помедлив мгновение и бросив пристальный взгляд на небо, я вернулся к машинам.

– Сержант, сколько у нас горючего?

– Водители говорят, по трети бака в каждой. Запаса нет.

– Понятно, надолго не хватит. Опять становиться безлошадным… По машинам!

Мы осторожно выехали из леса и пропылили к оврагу. Я ошибся, овраг был занят. Остановившись из-за перегородившей дорогу телеги, осмотрел два десятка беженцев, сидевших на земле. Мне надолго запомнятся их взгляды на нас. Они ничего не сказали, но даже я не смотрел им в глаза, мне было стыдно, что мы, взрослые здоровые мужики драпаем от передовой. Аккуратно объехав телегу, мы выехали из оврага и направились дальше. И если до этого мы спокойно разговаривали в машине на разные темы, то теперь молчали, вспоминая беженцев.

Когда лобовое стекло пошло трещинами и капот вспучился разорванной жестью, я сперва не понял, что произошло. И только когда мимо пронеслись две быстрые тени, оглушая нас ревом моторов и треском пулеметов, понял, что предчувствие меня не подвело.

– Из машин! Укрыться! Огонь по противнику! – стал командовать я, выпрыгивая из машины.

Отбежав от машин метров на тридцать, я залег в густой траве, рядом плюхнулся старшина. Немцы меня все равно видят, но так хотелось прижаться к спасительной земле, чтобы она меня защитила. Преодолев это желание и привстав на коленях, достал «вальтер» и стал целиться в истребители, начавшие новый заход. Рядом стоял на коленях один из бойцов и, положив ствол МГ на плечо Волдухина, тщательно выцеливал немцев, но огня пока не открывал. В поле мы были как на ладони, и деться нам было просто некуда.

На дороге медленно разгоралась полуторка, из кузова свешивалось тело убитого бойца. «Мерседес» стоял ко мне боком с открытыми дверцами, летчиков видно не было. И тут боец наконец открыл огонь из пулемета.

– Вроде попал? Товарищ капитан, точно попал! – закричал боец с пулеметом. Я же с удовольствием провожал взглядом уходящие истребители. Никакого дыма я за «мессерами» не заметил, они просто улетали.

– Похоже, горючее кончилось, вот и ушли, – ответил я и, повернувшись к расстроенному бойцу, внезапно гаркнул: – Сержанту Волдухину и красноармейцу Тетюшину выношу благодарность от командования.

– Служу трудовому народу! – ответили вытянувшиеся бойцы.

Поблагодарив их и пожав руки, приказал сержанту выяснить наши потери. Сам же пошел к своей машине, около которой стояли летчики со снятыми шлемофонами. На заднем сиденье, уткнувшись лбом в стекло двери, привалился подполковник Летяга. Развороченная крупнокалиберными пулями спина ясно давала понять, что с такими ранами не живут.

– Вытащите подполковника из машины, – скомандовал я летчикам. Глядя на тело убитого, я осознал, что за то короткое военное время мы успели немного сдружиться, и я искренне был расстроен смертью этого сильного командира.

Но долго переживать мне не дали, отвлек подбежавший сержант. Посмотрев на тело Летяги, лежащее на траве, чуть помедлив, стал докладывать:

– Трое раненых, их перевязывают, четверо убиты. Две машины повреждены, одна вроде целая, – кивнул он на «мерседес».

Посмотрев на уцелевшую легковушку, приказал:

– Раненых в машину, убитых похоронить. Выполнять!

Через час мы продолжили движение. Преодолев поле, на этот раз без происшествий, мы вошли в небольшое село, раскинутое на берегу маленькой речушки. В селе были наши части, я это сразу услышал на околице, когда где-то с другой стороны села взревел двигатель танка, судя по звуку Т-26. Тут же меня отвлек окрик на русском:

– Стой, кто идет!

Приказав своей колонне остановиться, я направился к посту, окликнувшему меня. Увиденное меня разочаровало, никакого орудия для защиты или чего другого. Небольшой окопчик для пулемета, стоявшего на сошках здесь же, и всего пара бойцов во главе с младшим сержантом.

– Старший, ко мне, – скомандовал я, но к моему удивлению, сержант не сдвинулся с места, а с подозрением окинув меня взглядом, ответил:

– Сейчас старший подойдет, – и, подняв винтовку, выстрелил в воздух.

Это был сигнал. Через минуту прибежал старший лейтенант в сопровождении отделения бойцов. Козырнув мне, представился:

– Старший лейтенант Конев, командир роты.

Так и не дождавшись продолжения, тоже козырнул и ответил:

– Капитан Михайлов, командир танкового батальона. Пробились из окружения, с потерями. Срочно нужны медики.

Окинув взглядом сидевших на обочине бойцов и замершую тушу «мерседеса», он ответил:

– У нас тут во второй хате санвзвод стоит, давайте туда, а вас, товарищ капитан, прошу пройти к нашему особисту.

Проводив раненых до медиков, я направился вслед за старлеем, который неотступно следовал за мной. Моих бойцов разоружили и увели куда-то в сторону, а меня и летчиков повели по улице дальше. Пройдя мимо трех танков, стоявших на улице без всякой маскировки, мы вошли во двор довольно большой хаты пятистенки, там стоял на посту боец с васильковыми петлицами и карабином на плече. Попросив нас подождать во дворе, лейтенант заскочил внутрь. Через минуту он вышел в сопровождении невысокого крепыша в звании лейтенанта НКВД. Осмотрев нас, он что-то брезгливо сказал услужливо наклонившемуся старлею.

Мне это нравилось все меньше и меньше. Как чувствовал, что влипну во что-нибудь. Показав на меня пальцем, особист приказал вводить меня первым. В большой довольно прохладной комнате, куда меня ввели, при этом сняв ремень с кобурой, было пусто. По знаку особиста меня посадили на стул, стоящий перед хозяйским столом. С противоположной стороны сел лейтенант.

Окинув меня взглядом, сквозь зубы спросил:

– Кто такой? Документы!

Посмотрев на него внимательным взглядом, я ответил, стараясь сохранить спокойный тон:

– Нету документов. У немцев они!

Лейтенант понимающе кивнул головой:

– В окружение попали и уничтожили их, я такое каждый раз слышу от выходящих к нам. – И тут же заорал, брызгая слюной: – Правду, сволочь! Мне нужна правда!

Я начал привставать и ощутил на своих плечах чьи-то руки. Резко скинув руки, я не глядя съездил локтем назад, оттолкнувшись ногами от стола, упал на спину и, перекатившись, вскочил на ноги. Лейтенант с выпученными глазами дергал клапан кобуры, а сбоку стоял, держась за живот, сержант НКВД. Быстро подскочив к нему, я вырубил сержанта одним ударом по затылку, потом, переметнувшись через стол, выбил «наган» из рук лейтенанта и с удовольствием съездил ему в челюсть.

Быстро подобрав револьвер, я подбежал к двери и накинул крючок, после чего, вернувшись, подошел к державшемуся за челюсть лейтенанту и спросил, глядя в пылающие ненавистью глаза:

– Телефон, связаться со штабом, где он?

– У меня нет. Только у командира дивизиона телефон стоит.

– Пошли, проводишь.

Взяв его в охапку, я, открыв дверь и прикрываясь лейтенантом, вышел во двор. О происходящем в хате, похоже, никто не догадывался, судя по тому, что меня встретили с ошарашенными и удивленными лицами. Летчики озадаченно переглянулись. Боец с карабином, быстро отойдя от шока, скинул оружие с плеча и стал целиться в нас.

Держа ствол нагана у виска особиста, я крикнул:

– Оружие на землю, не то пристрелю его как собаку, – и, нажав стволом на висок, сказал спокойно: – Прикажи ему.

– Косухин, оружие на землю, – тут же отреагировал лейтенант.

Так шагая, мы дошли под взглядами нескольких десятков бойцов до дома, где находился телефон. В дверях я встретил капитана с эмблемами артиллериста, который, с удовольствием полюбовавшись на нас, пропустил в хату. На столе стоял телефон. Зашедший следом капитан быстро сложил и убрал карты и приказы со стола, после чего также молча вышел. Оттолкнув лейтенанта в угол и велев постоять там, я снял трубку и покрутил ручку.

Этот дивизион имел связь только со штабом полка, поэтому, связавшись с начальником штаба, попросил его связаться и доложить представителям контрразведки о моем выходе из окружения. В том, что обо мне нужные люди уже осведомлены, я не сомневался, поэтому, поглядывая на летеху, стоявшего ко мне спиной в углу и иногда бросавшего злобные взгляды, ждал звонка. Раздавшийся стук в дверь отвлек меня от размышлений, а лейтенанта от придумывания мести.

– Войдите!

В комнату прошел тот самый молчаливый капитан. Бросив насмешливый взгляд на лейтенанта, нахохлившегося в углу и похожего на мальчишку, которого отец поставил в угол за разбитое школьное окно, посмотрел на меня и спросил:

– Что все-таки произошло? А то сержант Жмых ничего толком объяснить не может, ходит да за живот держится.

– Да лейтенант немного обознался. Вот и не разобрались сразу, кто есть кто. – И доверительно улыбнувшись капитану, добавил: – Не люблю, когда меня бьют или пытаются убить, ответ бывает адекватным, бью или убиваю уже я. Я не представился. Капитан Михайлов, командир танкового батальона.

Кивнувший в ответ капитан ответил:

– Капитан Новик, командир зенитного дивизиона. Может, лейтенанта отпустим?

– Не, пусть пока стоит. Я его в угол на час поставил, еще сорок минут ждать. Кстати, у вас поужинать ничего нету? А то с утра не ел.

– Есть, как не быть. Самохвалов! – крикнул кого-то капитан и добавил: – Поесть два котелка принеси!

– Как там мои бойцы, не обижаете?

– Нормально все с ними, правда, сидят пока под охраной, приказал накормить. – И, усевшись за стол, с любопытством спросил: – Твои бойцы рассказали, что вы в плен генерала немецкого взяли. Расскажешь?

Летеха в углу насторожился и навострил уши. Мой рассказ занял почти полчаса. За это время мы поели каши с тушенкой, которую принес усатый старшина, и выпили по стакану горячего чаю. На предложение капитана остограмиться, сказал твердое нет, спиртные напитки, кроме пива, я не жаловал. В заключение рассказа меня прервал зуммер звонка, заставив нас всех вздрогнуть.

– Тьфу ты, чертяка, на самом интересном месте, – недовольно сказал капитан.

– Алло. Капитан Михайлов у аппарата! – произнес я, подняв трубку.

На том конце провода раздался командный бас, различимый даже через шорох помех:

– Командир танкового батальона девятнадцатой танковой?

– Да.

– Позывной Никаненкова!

– Хм, Хохол.

– Что вы сказали ему при расставании?

– Что сказал? Сказал «Ну с Богом».

– Хорошо. Ваш позывной?

– Сверчок.

– Ваше точное месторасположение?

– Деревня Крюково. Расположение отдельного зенитного дивизиона.

– Ясно, мы будем у вас в течение суток. Ждите.

Аккуратно опустив трубку, я повернулся к капитану и сказал:

– За мной подъехать должны. На ночлег устроишь?

– Да вот лавка, устраивайся.

Поблагодарив его и повернувшись к летехе, я совершил самую большую глупость на сегодня:

– Лейтенант, вы можете идти. – И опустошил барабан «нагана», вернув его и патроны подошедшему владельцу.

Проводив взглядом лейтенанта, вышедшего из дома, я повернулся к капитану, спросившему меня:

– Так что там дальше-то? Вы приехали на аэродром и?..

Дорассказав полностью эпопею с немецким генералом, сказал, вставая:

– Пойдем, моих проведаем.

Выйдя на уже темнеющее крыльцо, услышал какой-то шорох справа и мощный удар в корпус. Раздавшийся после этого знакомый голос все прояснил:

– Вяжите его!

«Нет, как все-таки я лопухнулся с этим недомерком», – думал я, перекидывая через бедро второго нападающего. Меня просто завалили телами. После того как получил пару раз в челюсть, сознание у меня стало уплывать. Из последних сил освободив левую руку, кому-то с хрустом ее впечатал. На границе сознания слышал где-то вдалеке мат капитана, после ничего не помню.

Открыв глаза, я посмотрел на стропила, видневшиеся сквозь рассеивающуюся темноту. Очнулся я опять в каком-то сарайчике, похоже, ни немцы, ни наши разнообразием в содержании пленных не отличались. С трудом приподняв свое избитое тело, я оперся спиной о стену сарайчика. Шея плохо гнулась, но оглядеться я все-таки смог. Темные кочки с противоположной стороны и храп доказывали, что я тут не один. Аккуратно проверив свое тело путем ощупывания, понял, что, кроме синяков, ничего серьезного у меня нет. Я с благодарностью подумал о Шведе, предоставившем мне такое замечательное тело, и о бойцах, которые его избивали.

Устало прикрыв глаза, задумался; судя по начавшей рассеиваться мгле, начинается рассвет, и с момента моего звонка прошел уже не один час, но представители контрразведки так и не прибыли, и это начинало меня беспокоить. Еще раз прогнав наш разговор с неизвестным, я с теплотой в душе подумал о Сашке Никаненкове – вышел. А раз вышел он, то и остальные ребята тоже, и это была хорошая новость. Пока было время, задумался о том, что меня ждет, если контрразведчики опоздают.

Нет, надо было все-таки поговорить с летехой, успокоить его, прежде чем отпускать, да что уж теперь виниться, если уже сижу в арестантской. Прикрытые глаза сделали свое дело, и, прислушиваясь к хрусту земли под сапогами часового, я незаметно уснул.

Скрип открывающейся двери вывел меня из полузабытья, встряхнувшись, я с интересом посмотрел в сторону часового, открывшего дверь. Позади него маячили еще две фигуры.

– Шнайдер, на выход!

В углу зашуршала сеном одна из фигур, к моему удивлению, в комбинезоне танкиста. Сверкнув тремя кубарями в петлицах, видных через расстегнутый воротник, танкист встал на ноги. Посмотрев на конвой, он, щуря заплывшие фиолетовыми синяками глаза, сказал разбитыми губами:

– Что, опять? Когда же ваш лейтенант уймется?!

– Поговори мне еще! На выход!

Зло сверкнув глазами, командир направился к выходу, при этом, проходя мимо, с интересом пробежался по мне взглядом, на секунду задержавшись на петлицах. Признав во мне тоже танкиста, кивнул, приветствуя, и вышел из сарая. Проснувшиеся шесть арестованных проводили вышедшего командира взглядами, один из них встал и направился ко мне.

– Доброе утро, товарищ капитан, – поздоровался один из арестантов, присаживаясь рядом.

Я с интересом оглядел его: младший лейтенант-артиллерист, с таким же избитым лицом, как и у вышедшего старшего лейтенанта, правда, у танкиста синяки были свежие, а у артиллериста уже начали желтеть.

– Было бы оно доброе, я бы тут не сидел, – ответил я лейтенанту.

Вздохнув, он спросил:

– Товарищ капитан, это вы Шкета в плен взяли и «наганом» угрожали?

– Было такое, – ответил я и попытался приподняться. Несмотря на то что голова немного закружилась и тело пронзала стреляющая боль, я все-таки смог встать, хотя и с помощью артиллериста.

– А почему вы его взяли в плен?

– Надо было, – ответил я назойливому летехе. Дождавшись, пока сарай не перестанет кружиться, держась за стены, стал ходить туда-сюда.

Отбиваясь от летехи, старавшегося мне помочь, стал осторожно разрабатывать мышцы. За полчаса я закончил тренировочный комплекс, взяв его из памяти прошлого хозяина. В это время с помощью артиллериста познакомился с остальными арестантами, которые сами подходили ко мне и здоровались. Выше меня по званию никого не было. Были три пехотинца-лейтенанта, вышедших, как и я, вчера из окружения, только эти лейтенанты вышли вместе со своими бойцами, с теми, что остались. Еще был старший лейтенант-авиатор, оказавшийся технарем с того самого аэродрома, где я посадил в транспортник генерала, с ним был младший лейтенант, командир радиовзвода того же полка. После моих вопросов оказалось, что они сумели вырваться еще когда немцы только подходили к аэродрому, запрыгнув в полуторку, на которой уезжал политрук полка. А дальше так же, как и у нас: заход истребителя на машину – и выжившие вышли на это село, попав в гостеприимные объятия местного особиста, которого уже окрестили Шкетом.

Младший лейтенант-артиллерист вышел на окраину села только с двумя бойцами, оставшимися в живых после того, как в расположение их гаубичного дивизиона прорвались немцы. К моему удивлению, всех их обвиняли в дезертирстве, но еще больший шок я испытал, когда рассказали про танкиста. Старший лейтенант Шнайдер, оказавшийся из поволжских немцев, вышел из окружения на трех танках, оставшихся от его роты, и сразу же был арестован как немец.

Шкет шил Шнайдеру целый букет преступлений, от дезертирства с места боя до работы на немецкую разведку. И это при том, что Шнайдера наградили медалью «За отвагу» после уничтожения восемнадцати танков, которые прорвались в тыл его части, при этом, не потеряв ни одного своего. От таких новостей я только покачал головой, ну особист, ну тварь.

Вернувшись после разминки на свое место, я прилег на солому и, не обращая внимания на ноющее тело, прикрыл глаза, меня сильно тянуло в сон.

Скрип открывшейся створки вывел меня из дремоты. Двое бойцов с закатанными рукавами гимнастерок внесли бесчувственное тело танкиста. Грубо бросив его на солому, спокойно вышли под нашими злыми взглядами. Часовой в это время вынес пустое ведро и занес полное, со свежей колодезной водой. Я подошел к ведру и под скрип закрывающейся двери первым отпил из него. После того как попили остальные, я приказал осмотреть Шнайдера и вытереть мокрой тряпочкой его окровавленное лицо. Два командира из пехотинцев склонились над танкистом. Постояв немного, я, пошатываясь, вернулся на место.

Через полчаса створка ворот снова открылась, и конвой забрал старшего лейтенанта-авиатора. Вернулся он минут через двадцать сам, на своих ногах. Держась за бок и постоянно морщась, он прошел на свое место. Мне показалось, что его движения и мимика какие-то нарочитые, быстро прокрутив в уме возможные варианты, понял, что они со Шкетом, похоже, спелись, и теперь мой черед идти на допрос.

Еще через час, когда солнце почти поднялось на небосклон, створка снова скрипнула, и голос сменившегося часового произнес:

– Михайлов, на выход!

Сплевывая тягучую окровавленную слюну на пол, я снова провел языком по осколкам передних зубов и, пошевелив связанными за спиной руками, посмотрел на Шкета, продолжавшего брызгать слюной:

– …подписывай, тварь, все равно шлепну! Или ты думаешь, твои дружки немцы успеют сюда прорваться и спасти тебя?! Не будет такого, подписывай па…ль!

С кривой усмешкой посмотрев на него, я ответил:

– Помнишь, что я в хате говорил? «Бьют или убивают меня – бить или убивать начинаю уже я». Твой сержантик… – я кивнул на сержанта, стоящего сбоку и потиравшего кулаки, – уже, считай, труп, а вот насчет тебя я еще думаю.

– Ах ты су…а! Жмых, давай еще!

На меня снова посыпались удары, и я опять грохнулся с табуретки, в какой-то момент я сумел несвязанными ногами сделать подсечку, и сержант с грохотом рухнул на пол. Своего шанса я не упустил, мощный, насколько было сил, удар пришелся в грудь Жмыха, до головы мне было не дотянуться.

– Охрана, ко мне! – сразу же завопил летеха.

Ворваться в дом им помешали тесный для двоих бойцов косяк двери и слишком широкие плечи. Потолкавшись, оба бойца наконец смогли ворваться в комнату. Сжавшись в позе эмбриона, я старательно уворачивался от беспорядочных ударов. Плохо, что руки связаны, нельзя прикрыть живот. Наконец бойцы устали и остановились отдышаться. Пока они отдыхали, я мысленно пробежался по избитому телу, хоть оно и превратилось в комок боли, но вроде ничего серьезного нет.

Один из бойцов поднял хрипло дышавшего и державшегося за грудь сержанта и довел до скамейки. Сплюнув скопившуюся во рту кровь на грязный окровавленный пол, я прохрипел, кивнув на сержанта:

– Сил маловато осталось, слабо вдарил.

– Вот сука! – возмутился стоящий рядом боец и замахнулся.

– Отставить, Скрябин. Посади его обратно на табурет.

Боец, ухватив меня за расстегнутый ворот гимнастерки, попытался поднять. С треском воротник оторвался и остался в руках здоровяка вместе с петлицами и знаками различия, я же снова грохнулся на пол. Отшвырнув воротник в сторону, он подхватил меня под мышки, снова поднял и усадил на табурет.

– Оба пока свободны, – приказал летеха, злобно щуря глазки.

– Не боишься со мной один на один оставаться? – спросил я, проводив выходящих бойцов взглядом, после чего снова сплюнул тягучую красную слюну.

– Ты сейчас ни на что не годен. Ха, да с тобой сейчас любая бабка справится!..

– …кроме тебя!

– Вот сука! Ты, урод, мало получил?! Лучше подпиши, а то ведь еще хуже будет!

– Да пошел ты!

Вставший сержант, скособочившись от боли, подошел ближе и сказал:

– Товарищ лейтенант, давайте его, как того майора? Никто и не узнает?!

В это время сквозь шум в голове я услышал приближающийся гул моторов нескольких машин, скрип тормозов и несколько командных голосов, в котором первую роль играл знакомый бас. Бросив насмешливый взгляд на Шкета, я сказал:

– Тебе, товарищ Шкет, лучше бы выйти, там, кажется, начальство приехало.

Сбледнувший с лица летеха поправил ремень и, надев фуражку, быстро вышел на улицу.

– Ну что, болезный, вот мы и одни остались, – сказал сержант, положив мне на плечо руку.

– Точно, и теперь к тебе никто на помощь не придет. – После чего последовал мощный удар головой в живот.