Текст книги "Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Я уверен, что в то время, когда Калманович работал со мной, он не был советским шпионом. Ведь это я свел его с Вольфгангом Фогелем.

Все началось с того, что ко мне пришла мать Мирона Маркуса. Ее сын исчез вместе со своим маленьким самолетом где-то в районе Мозамбика. Я позвонил Фогелю, и он обнаружил место пребывания Маркуса в течение 25 минут.

„Счастье, что Мозамбик – сателлит Восточной Германии, и у меня есть прямой телефон его президента. Маркус в тюрьме, но его приговорили к смертной казни“, – сообщил он сухо. Я стал уговаривать его добиться освобождения Маркуса.

„Что ж, – сказал Фогель, – это возможно. Но я не буду работать лишь из уважения к вам, г-н Флатто-Шарон. В обмен на жизнь и свободу Маркуса мы хотим полковника Роберта Томпсона“.

Я растерялся. Этот чертов полковник, ставший по идейным соображениям советским шпионом, был приговорен американским судом к тридцати годам заключения.

Я несколько раз посылал Калмановича к Фогелю. Шабтай предлагал этому упрямцу деньги и многое другое, но тот с маниакальным упорством заладил: „Мы хотим Томпсона“. И хоть плачь. Делать было нечего.

Я послал Калмановича в Вашингтон. Он не выходил из Пентагона и ФБР. Умолял и заклинал. Но, что называется, нашла коса на камень. Американцы и слышать не хотели об освобождении Томпсона. „Если мы отпустим этого мерзавца, – говорили они, – то число советских шпионов в нашей стране резко возрастет…“

Отчаявшись, я велел Калмановичу возвращаться, но он все медлил, на что-то надеясь. И вдруг все изменилось.

В Израиль прибыли супруги Аллен – миллионеры, пользовавшиеся в Вашингтоне большим влиянием. Их единственный сын, восторженный идеалист, организовавший нелегальную эмиграцию из Восточного Берлина в Западный, оказался в восточногерманской тюрьме. Супруги просто не знали, что делать, и обратились ко мне. И тут меня озарило. Да ведь это шанс на успех!

И я сказал безутешным родителям, что их сына можно было бы обменять на Томпсона, если бы в Вашингтоне не поклялись сгноить его в тюрьме.

„Они отпустят этого сукина сына“, – угрожающе произнес отец и поспешил к телефону. А я позвонил Фогелю. И все пошло, как по маслу. Тройная сделка состоялась, и Калманович сыграл в этом деле весьма благородную роль… И с Виктором Луи Калмановича познакомил тоже я. Ну стал бы он якшаться с Луи, если бы был советским шпионом?»

Из наивно-хвастливых откровений Флатто-Шарона вполне ясно, с какой ловкостью использовал его Калманович. Что же касается Виктора Луи, то все знали, что он советский агент влияния. И тем не менее, все с ним встречались, начиная с американских сенаторов и кончая английской королевой. Калманович не выделялся в сонме столь достойных людей…

* * *

Настало время, когда Калманович почувствовал, что взял от своего босса все, что мог. К тому же дела у Флатто шли все хуже. Французская полиция упорно добивалась через Интерпол его выдачи. Рой кредиторов кружил, как Эринии, над головой бывшего баловня фортуны. Уже была продана с молотка принадлежавшая Флатто коллекция французских импрессионистов. Теперь связи с этим французским авантюристом еврейского происхождения лишь компрометировали, и Калманович без сожаления их разорвал, занявшись поисками такого поля деятельности, где могли бы развернуться его способности. Все чаще он подумывал об Африке. Для людей предприимчивых и энергичных разве не является Черный континент сказочным Эльдорадо?

В 1979 году американский конгрессмен Бенджамен Гилмэт, с которым Калманович когда-то плечом к плечу боролся за права советских евреев, предложил ему представлять интересы Бофутсваны в Израиле. Калманович, разумеется, не упустил предоставленный судьбой случай.

Бофутсвана – марионеточное государство, протекторат ЮАР, не получила признания ООН и не могла рассчитывать на помощь других стран. Поэтому президент Бофутсваны Мангуна предоставил широкое поле деятельности частной инициативе. Калманович и несколько поверивших в его звезду израильских бизнесменов начали вкладывать свои капиталы в различные предприятия в Бофутсване. Но бизнес раскручивался медленно. Израильским бизнесменам надоело бросать деньги на ветер, и они ретировались, оставив всю арену Калмановичу, продолжавшему действовать с прежней энергией. Как опытный полководец, вводил он в бой все новые и новые резервы. Деловые люди ему верили и давали кредиты. Президент Мангуна платил Калмановичу зарплату, он получал комиссионные с устраиваемых им сделок. Но разве о зарплате и жалких комиссионных процентах он мечтал?

Перелом, которого так ждал Калманович, наступил в 1984 году, когда он познакомился с богатым евреем из Франкфурта Генри Лилиенблюмом. С этим чуждым сентиментальности финансовым воротилой произошло то же, что со многими другими людьми, встретившими Калмановича на житейском пути. Покоренный и очарованный, он предоставил в распоряжение Калмановича свои капиталы, стал его партнером.

Калманович показал наконец, на что способен. Ему удавалось буквально все. И, что особенно интересно, этот выскочка из Вильнюса и тайный агент КГБ не уставал твердить, что нет у него иной цели, кроме блага Израиля. Оказалось, что это не просто слова…

Благодаря Калмановичу, израильские сельскохозяйственные специалисты, инженеры, архитекторы, ученые, педагоги и даже спортсмены чувствовали себя в Бофутсване, как дома. Израильтяне построили целые кварталы в столице Самбату. Промышленные компании, средства связи, конструкторские бюро – все это дело израильских рук, и все это появилось в Бофутсване благодаря Калмановичу. В центре Самбату возвышается олимпийский стадион, сконструированный по проекту израильских архитекторов Чудовича и Бен-Авраама. Калманович даже создал в этой удивительной стране ферму крокодилов.

Появились наконец доходы – и немалые. Калманович стал миллионером, начал жить на широкую ногу. Президент Мангуна души в нем не чаял. Он превратился в самое влиятельное лицо в марионеточной республике, его даже называли «белым президентом»…

Калманович гордился своим Эльдорадо. Выйдя с приятелем на балкон своей виллы в Самбату в звездную ночь, он воскликнул:

– Смотри, здесь даже небо в алмазах!

Но кое-кто в Израиле не был склонен умиляться всем этим чудесам, и уже тогда за Калмановичем началась тайная слежка…

* * *

Все же Бофутсвана оказалась мала для Калмановича. Эта жалкая страна даже не могла предоставить ему дипломатический паспорт. Надо было искать другие возможности.

И они быстро нашлись.

В 1985 году, находясь на борту авиалайнера, Калманович обратил внимание на молодую негритянку, сидевшую у окна со скучающим видом. Он подсел к ней и завязал беседу. Негритянка оказалась женой начальника генерального штаба африканского государства Сьерра-Леоне Джозефа Момо. И хотя у нее было еврейское имя Хана, она почти ничего не знала ни об Израиле, ни об евреях. Нечего и говорить, какое впечатление произвел Калманович на эту черную леди. Он вручил ей свою визитную карточку и пригласил в Израиль. К его удивлению, приглашение было принято, и вскоре он уже встречал Хану с дочерью в аэропорту Бен-Гуриона. Чутье подсказало Калмановичу, что этот визит будет иметь далеко идущие последствия. Очарованная и страной, и хозяином, Хана уехала, взяв со своего нового друга обещание посетить Сьерра-Леоне.

Калманович терпеть не мог летать в одиночестве и, как обычно, пригласил за свой счет друзей. В Сьерра-Леоне его сопровождали бизнесмен Иегуда Талит и адвокат Амнон Зихрони. Калманович, разумеется, тщательно подготовился к визиту, с которым связывал столько надежд. Прочитал об этой стране все, что только смог найти. Выяснил, что Сьерра-Леоне находится в Северной Африке, между Гвинеей и Либерией. Эта бывшая британская колония получила независимость в 1961 году. И, самое главное, ее естественные богатства составляют алмазы и платина.

В столице Фритауне Хана представила гостя своему мужу генералу Момо. «Я впервые увидел, как действует Калманович, – рассказывал Талит, – и был потрясен. Это было гениально. Калманович, никогда прежде не видевший Момо, повел себя, как Цезарь. Пришел, увидел, победил. Через пять минут они стали закадычными друзьями…»

Ну, а дальше все было, как в сказке. Момо, избранный вскоре президентом страны, начал с того, что отобрал у ливанской фирмы концессию на разработку алмазных приисков и пожаловал ее новому другу. К тому же, по просьбе Калмановича, Момо закрыл в стране представительство ООП.

Калманович предвкушал новые триумфы, когда последовал обвал. Оказавшись за решеткой, наш герой повел отчаянную борьбу за выживание. Следствие по его делу продолжалось целый год. Интересы Калмановича представляли лучшие адвокаты страны Шломо Рубельский и Амнон Зихрони. Их подопечный полностью признал вину в обмен на смягчение некоторых особенно неприятных пунктов обвинения. Закрытый суд приговорил раскаявшегося шпиона к девяти годам тюремного заключения.

* * *

Нелегко перейти на тюремный режим человеку, привыкшему обедать чуть ли не каждый день со звездами и премьер-министрами.

В первые недели неволи Калманович корчился на тюремной койке. Потом полегчало… В конце концов, он ведь вырос не в роскоши, а в коммунальной квартире в Вильнюсе. И не всегда видел над собой небо в алмазах.

Финансовую империю пришлось свернуть, но и то, что осталось, продолжало приносить доход. Бывший звездный мальчик сохранил толику столь щедро сыпавшихся на него когда-то алмазных звезд.

Постигая азы тюремной жизни, Калманович усвоил простую истину: ему будет хорошо, если будет хорошо тем, кто его окружает.

Известно, что шпионам и предателям нелегко живется в израильских тюрьмах. Их одинаково ненавидят и тюремщики, и отбывающие наказание за конфликт с законом деклассированные элементы. Калмановичу удалось преодолеть это предубеждение.

Заграничные сигареты, мелкие послабления и вообще все, что можно приобрести за деньги в закрытого типа заведениях, обеспечивал Калманович своим товарищам по несчастью. Разумеется, надзиратели при этом не оставались внакладе. Постепенно Калманович приобрел льготы, о которых другие заключенные не смеют и мечтать. Отпуска на волю, передачи, частые свидания – все то, что так скрашивает монотонность тюремной жизни.

И все же тюрьма, как известно, не пикник. Калманович все чаще страдал от черной меланхолии, от вынужденного безделья, от тоски по утраченной сладкой жизни.

Суперэго – тончайшая духовная субстанция, являющаяся двигателем и регулятором всей нравственной системы, определяющей поведение человека, так и осталась у Калмановича в зачаточном состоянии. Лишенный главного стержня, на котором держится душа, он не мог найти опору в самом себе, как это свойственно натурам незаурядным, не мог заняться осмыслением жизни, самообразованием, творческим трудом.

И он затосковал…

Жена Таня оставила его. Единственная дочь не навещала отца, потому что тюремная обстановка угнетающе действовала на ее психику. Калманович целыми днями метался по камере, выкуривал по три пачки сигарет в день и мечтал об освобождении. Резко ухудшилось здоровье. Он почти перестал двигаться из-за варикозного воспаления вен на ногах, стал слепнуть. Теперь он целыми сутками пластом лежал на койке и рассматривал потолок. Жил на таблетках.

– Я не могу больше, – говорил он своим адвокатам. – Я боюсь умереть в тюрьме. Вытащите меня отсюда.

В начале 1991 года адвокаты добились перевода Калмановича в закрытое спецотделение больницы «Ихилов» в Тель-Авиве. Постепенно узник оправился и зажил чуть ли не с прежним размахом. Отдельная светлая палата, удобная кровать, визиты без ограничений. У Калмановича появилась постоянная подруга, длинноногая красавица Таня Семенова. Сквозь окружавшую Калмановича алмазную дымку разница в возрасте не казалась ей столь уж существенной. Сам заместитель начальника тюрьмы предоставил Шабтаю и Тане свой кабинет, чтобы ничто не мешало их интимной близости.

Все это не из соображений гуманности. Начальник тюрьмы Вакнин был обязан Калмановичу. У шпиона-бизнесмена несколько преуспевающих предприятий в ЮАР. В отсутствие босса ими управлял его доверенное лицо, некий Арье Крамарис. Когда сын Вакнина Ронен решил отправиться за счастьем в ЮАР, то начальник тюрьмы лично попросил узника взять под покровительство своего отпрыска. И, конечно же, карьерой Ронена в ЮАР занялся получивший соответствующие указания Крамарис.

Но вся эта идиллия не могла продолжаться долго в стране, где существует свобода печати, позволяющая журналистам беспардонно совать нос в чужие дела. Условия заключения Калмановича стали достоянием гласности, что привело к вспышке общественного негодования. Началось, как водится, расследование. Вакнин был не только смещен, но и отдан под суд. Его сменил Габи Амир, имевший репутацию неподкупного. К тому же, на беду Калмановича, у «новой метлы» чувство патриотизма было развито почти до болезненной степени: к шпионам он относился, как к «врагам народа».

– Никаких льгот этому слизняку, – распорядился новый начальник, едва вступив в должность. – К мерзавцу, нанесшему ущерб безопасности государства, и отношение должно быть соответствующим…

Для Калмановича, лишившегося всех благ, включая видеотеку, отпуска и Таню Семенову, начались воистину черные дни….

А в мире тем временем происходили великие события. Советский Союз несся к «светлому концу» по рельсам перестройки. Отношения между Израилем и агонизирующей державой походили на медовый месяц.

Друзья Калмановича поспешили воспользоваться благоприятной ситуацией. В Москве в борьбу за освобождение узника активно включился народный певец Иосиф Кобзон – давний приятель Калмановича. Премьер-министра Ицхака Шамира засыпали обращениями советские политические и общественные деятели. Все они просили освободить Калмановича по соображениям гуманности. Но у Шамира свои заботы, и ему не до Калмановича. «Пусть сначала восстановят дипломатические отношения», – сказал он и забыл о докучливом узнике. Но ему с мягкой настойчивостью вновь о нем напомнили. Шамир, уже раздражаясь, вновь отказал.

А время великих перемен продолжалось. Советский Союз развалился, едва успев нормализовать отношения с Израилем. Теперь Израиль имел дело уже не с враждебной империей, а с дружественной Россией. И когда на стол премьер-министра вновь легла просьба о помиловании страдальца – все по тем же «соображениям гуманности», да еще подписанная вице-президентом России Александром Руцким, Шамир задумался: какие выгоды может извлечь Израиль из освобождения Калмановича?

И решил, что никаких. Зачем нужна обновляющейся России эта тухлая советская рыба? К тому же израильская Служба безопасности возражала против смягчения участи Калмановича.

И Шамир сообщил Руцкому, что дело Калмановича будет рассматриваться «в установленном законом порядке».

Калманович, с трудом оправившийся от этого удара, все свои надежды связал со сменой политических декораций в Израиле. И на сей раз своего дождался.

К власти пришел Рабин. Сменился и президент. Пошел уже шестой год заключения Калмановича, и он знал, что последний. В Израиле ведь автоматически снимается треть срока за хорошее поведение. Неужели же именно ему сидеть от звонка до звонка? Вновь и вновь заклинал он друзей и адвокатов сделать что-то, не дать ему кончить жизнь в этом дерьме. Те обратились к послу России в Израиле, Бовину.

На встрече с Рабиным Бовин вновь поднял эту щекотливую тему. И Рабин, которому важно было заручиться поддержкой России в грядущих политических бурях, согласился освободить Калмановича на полгода раньше срока.

В мае 1993 года Шабтай Калманович вышел на свободу и сразу уехал – с Таней Семеновой, разумеется, – на одну из своих вилл. Подлечить подорванное здоровье. Потом отправился в Москву, где вновь окунулся в приятные волны большого бизнеса. Компаньоном Калмановича стал Кобзон, немало потрудившийся для его освобождения.

Дела пошли так хорошо, что приятели приобрели в собственность московский баскетбольный клуб «Спартак».

Зимой 1995 года Калманович приехал в Израиль как ни в чем не бывало. В прошлой своей жизни он привык отдыхать в Эйлате и не счел нужным менять свои привычки.

– Собираетесь ли вы сохранить израильское гражданство? – спросил его журналист.

– Конечно, – ответил бывший шпион. – Здесь мой дом. А свою вину перед Израилем я искупил…

НАШ ЧЕЛОВЕК В ПАНАМЕ

В апреле 1987 года в израильском посольстве в Вашингтоне был устроен вечер для американских студентов, друзей Израиля. Посол, великолепно усвоивший американский стиль, с подкупающей улыбкой отвечал на многочисленные вопросы.

– Кто такой Майк Харари? – спросили студенты.

Посол удивился, пожал плечами: – Не знаю. А почему этот человек вас интересует?

Высокий худой студент в безукоризненно сшитом костюме, из тех, что становятся сенаторами, ответил:

– Вы должны знать Майкла Харари, потому что из-за него у Израиля могут быть большие неприятности.

Посол скептически усмехнулся, но студент невозмутимо продолжал:

– Я присутствовал на открытом заседании сенатской комиссии, обсуждавшей американо-панамские отношения. Почти все выступавшие упоминали имя Харари, и, поверьте мне, совсем не в положительном контексте.

Лицо посла приняло озабоченное выражение.

– Кем бы ни был этот Харари, – произнес он с едва уловимым оттенком иронии, – я готов ручаться, что мое правительство не имеет к его деятельности в Панаме никакого отношения.

В тот период американо-панамский конфликт был в самом разгаре. Газеты неистовствовали, роились слухи, в конгрессе велись бесконечные дебаты, и все сильней распалялось общественное мнение, без которого в Америке обречены на провал любые начинания. Конгрессмены требовали от администрации Белого дома устранения любыми путями «сильного» человека Панамы, всегда считавшейся надежнейшей союзницей Соединенных Штатов. Благодаря своему каналу, связывающему Атлантический океан с Тихим, Панама играет исключительно важную роль в американской глобальной стратегии.

«Сильным человеком» в этой стране являлся не премьер-министр и не президент, а командующий вооруженными силами генерал Мануэль Антонио Норьега. Его должность позволила ему прибрать к рукам всю полноту власти. Дело в том, что панамская конституция проводит четкое разграничение между военной и гражданской администрацией. Командующий вооруженными силами не подчинен никому, но президента нельзя избрать без его согласия.

Приход Норьеги к власти был воспринят в Вашингтоне чуть ли не как катастрофа. Для этого имелись основания. ЦРУ уже давно составило психологический портрет человека с аляповато грубыми чертами лица, беспринципного афериста с наполеоновским комплексом.

И Норьега оправдал самые мрачные ожидания. Выяснилось, что основная сфера его интересов – это бизнес. Именно в нем раскрылся со всей полнотой наполеоновский комплекс новоявленного диктатора. Куда там американским гангстерам и итальянским мафиози! Норьега на корню запродал свою страну преступному миру.

В феврале 1988 года суд в Майами обвинил генерала в торговле наркотиками, в передаче банковской системы Панамы в распоряжение преступных корпораций, в тесных связях с печально знаменитым колумбийским картелем «Мадлен». Зафрахтованные картелем самолеты с грузом «белой смерти» регулярно приземлялись в центральном аэропорту Панамы, где их приветствовали таможенники. Но этим не ограничивалась сфера интересов Норьеги. Он продавал американские секреты Кубе, поставлял вооружение сандинистскому режиму в Никарагуа, поддерживал тесные связи с КГБ и всячески пытался подорвать престиж Вашингтона всюду, где это только возможно. Норьега вел против Соединенных Штатов тайную войну, что опять же объясняется его наполеоновским комплексом.

Не генеральный штаб он возглавлял, а, скорее, гангстерский синдикат. И лелеял мечту: унизить Вашингтон, поставить на колени. Как? Да одурманив всю Америку наркотиками! «Пусть живут в постоянном кайфе», – говорил он и ежегодно тоннами переправлял на американскую территорию героин.

Но список «блестящих достоинств» панамского диктатора на этом не кончается. Норьега оказался хладнокровным и расчетливым убийцей. По его приказу был убит панамский интеллектуал, публицист и писатель Спандора, относившийся к режиму Норьеги с нескрываемым отвращением. Спандора был вынужден отправиться в изгнание в Коста-Рику. 31 сентября 1985 года он, гонимый ностальгией, тайно прибыл в Панаму – и в тот же день был убит. Тело писателя обнаружили через несколько дней брошенным в зарослях вблизи границы с Коста-Рикой. Ожоги и глубокие порезы свидетельствовали о зверских пытках. К тому же Спандора подвергся групповому изнасилованию, по-видимому, в застенках тайной полиции Норьеги. Это было уж слишком.

«Оппозиции в Панаме, слава Богу, нет», – любил повторять Норьега. Но общественное мнение все же было, и оно заволновалось, что заставило Норьегу заявить о своей непричастности к этому делу. Назначить следственную комиссию он, тем не менее, отказался.

Кроме наполеоновского, у Норьеги был еще и талейрановский комплекс. Ведя тайную войну против Америки, он открыто протягивал ей руку. С показным дружелюбием разрешил ЦРУ свободно действовать на панамской территории и даже шепнул на ухо Вашингтону кое-какие секреты о подрывной деятельности Кастро и сандинистского режима.

Но американцы были уже по горло сыты деяниями этого человека.

27 февраля 1988 года президент Панамы Эрик Делавье потребовал отставки Норьеги и… очутился под домашним арестом. С трудом ему удалось бежать и получить убежище в американском посольстве в Панама-сити. Американский конгресс не мог больше бездействовать и наложил эмбарго на торговые отношения с Панамой, заморозив одновременно все панамские вклады в американских банках.

* * *

Ну а кто же такой Майк Харари?

Наш человек в Панаме или человек Норьеги в Израиле? А может, одинокий конкистадор, отправившийся в далекий путь в поисках своего Эльдорадо?

Броско выделялась за спиной Норьеги тень Харари. Этот старый волк израильской разведки действовал за кулисами, ненавидел рекламу, не любил оставлять следов, старался не попадать в объективы. Но иногда, очень редко, его фотографии все же появлялись в печати. Худой, аскетичного вида, в огромных черных очках, закрывающих почти треть лица, с длинным мясистым носом, вызывающе торчащим между впалыми щеками, с сурово сжатым ртом, он производил впечатление человека, изнуренного бушующими в душе страстями.

Американская повышенная чувствительность к панамским делам заставила израильский МИД опубликовать заявление, в котором говорилось, что Харари никого не представляет и действует в Панаме как частное лицо. Категоричность этого утверждения можно оспорить. Харари ничего не предпринимал в ущерб израильским интересам. Более того, интересы эти тесно слились с его собственными…

Президент Буш, готовясь к вооруженной интервенции в Панаме, направил руководителям многих государств, в том числе премьер-министру Израиля, послание, призывающее объединить усилия для свержения режима Норьеги. Ответ Шамира был составлен в тщательно взвешенных, ни к чему не обязывающих выражениях: «Израиль, как и другие демократические государства, будет всемерно способствовать возрождению и укреплению демократии во всех южноамериканских странах, включая Панаму».

Ицхак Шамир не только не осудил укоренившийся в Панаме режим, но даже не назвал имени олицетворявшего его человека. Еще бы! Симпатии Норьеги к Израилю, вызванные гипнотизирующим влиянием Майка Харари, его «серого кардинала», не подлежали сомнению. Хотя бы поэтому Харари был нужен Израилю в Панаме. Израильское телевидение даже сообщило, что Майку Харари присвоено звание израильского бригадного генерала – «для представительства». Через сколько же званий перемахнул Харари, если учесть, что свою военную карьеру он закончил капитаном?!

А американцы – что малые дети. Не вникают в тонкости. «Выдайте нам Харари, – обратились они к Израилю. – Он подозревается в причастности к наркобизнесу».

Норьега превратил свою страну в один огромный картель, торгующий «белой смертью». Ну а Харари, его тайный советник и правая рука, мог бы многое поведать о деяниях своего босса.

«Харари живет в Панаме», – с вежливой иронией ответили израильтяне. Так что обратитесь, мол, с этой просьбой к Норьеге.

Американцы утверждали, что Харари приезжал в Майами по фальшивому паспорту с целью ликвидации полковника Эдуардо Хереры, личного врага Норьеги. В прошлом Херера был послом Панамы в Израиле. У него с Харари давние счеты. Именно Харари заблокировал его карьеру.

«Я не знал, – вспоминает Херера, – что мое назначение послом в Израиль будет синекурой. Настоящим послом был не я, а Харари. Каждый день он являлся в посольство и передавал мне приказы Норьеги. Я и шага не мог сделать без ведома Харари. Вел он себя нагло, вызывающе. Все время демонстрировал, кто здесь подлинный хозяин. Я позвонил диктатору. Он не пожелал со мной разговаривать. „Обращайся ко мне через Харари“, – сказал Норьега и шваркнул трубку. А потом американцы применили против Панамы экономические санкции. У меня не было денег, чтобы выплатить зарплату сотрудникам посольства, и я решил продать одну из посольских машин. „Я запрещаю тебе это делать“, – заявил Харари. – „Ты мне не будешь указывать“, – взорвался я, ибо наглость этого авантюриста стала уже невыносимой. На следующий день я остался без службы. Норьега лично сообщил, что я могу катиться на все четыре стороны».

По словам Хереры, Майка Харари называли в Панаме «мистер шестьдесят процентов», потому что именно такую долю он требовал за свое посредничество в сделках между панамским правительством и израильскими частными фирмами. И, уж конечно, не без помощи Харари Израиль за один только 1988 год поставил Панаме вооружение на сумму в восемьдесят миллионов долларов.

Американцы все не унимались. Они потребовали, чтобы Израиль отозвал из Панамы своих инструкторов, и в первую очередь Майка Харари. Инструкторов пришлось отозвать. Правда, вместо них в Панаму тут же тихонько приехали новые.

А Харари?

А Харари – частное лицо, и правительство приказывать ему не может, – сокрушенно разъяснили непонятливым американцам.

Семья этого «частного лица» живет в Тель-Авиве, в квартале, где министерство обороны предоставляет квартиры своим видным сотрудникам. И как ни был Харари поглощен панамскими делами, он все же нашел время, чтобы со своей женой Пниной начать строительство нового дома в одном из самых фешенебельных тель-авивских районов. Сам Харари в Израиле бывал в те годы редко, но у него и у Пнины здесь много верных друзей. Пересы, например. Шимон и Соня. Долгие годы супружеские пары Харари и Перес были соседями. К тому же Харари – племянник бывшего генерала и видного депутата кнессета Рехавама Зеэви (Ганди).

* * *

Майк Харари родился в Тель-Авиве. Его отец, принадлежавший к старинной сефардской семье, много лет прослужил в налоговом управлении. Мать была домашней хозяйкой.

В 18 лет Харари вступил в Пальмах, отличился в Войне за Независимость. А после войны был принят на службу в Мосад – и исчез на долгие годы. Среди коллег по профессии был известен под кличкой «Давид».

В Мосаде Харари благодаря самодисциплине, острому уму, твердости характера очень скоро назначается начальником спецотдела. Это его люди вели на четырех континентах беспощадную войну с террористами и агентами арабских разведок.

В 70-е годы у Израиля появился опасный противник – палестинская террористическая организация «Черный сентябрь». Ей удалось нанести Израилю несколько чувствительных ударов, самым болезненным из которых было убийство спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене. Погибла почти вся израильская спортивная делегация.

Премьер-министр Голда Меир, оправившись от потрясения, вызванного этим известием, приказала начальнику Мосада Цви Замиру уничтожить главарей палестинского террора, где бы они ни находились, как бешеных собак.

И Мосад приступил к выполнению задания. Время подгоняло, но прежде, чем действовать, нужно еще проделать огромную подготовительную работу. Необходимо создать отряд ликвидаторов, состоящий из профессионалов, а также вспомогательные группы, которые должны вывести исполнителей на цель и обеспечить им путь к отступлению. Надобно позаботиться о средствах связи, о явочных квартирах, о гостиницах и т. д.

Руководство всей операцией, растянувшейся на многие месяцы, было поручено Майку Харари.

И началась жуткая война в кромешной тьме, в заплеванных парадных, в отелях, на улицах европейских городов, в частных квартирах и в кабинетах, принадлежащих респектабельным деловым людям.

Все чаще европейские газеты сообщали о загадочной смерти то одного, то другого араба, имена которых ничего не говорили широкой публике. В течение пяти месяцев были ликвидированы двенадцать членов организации «Черный сентябрь» – почти все руководство. Хорошо известен и описан финал жизни каждого включенного в составленные Мосадом «проскрипции». Остановимся лишь на одном случае, в котором с особой четкостью проступает характерный почерк Харари.

Под номером «два» в списке значился резидент «Черного сентября» в Париже Махмуд Хамшари. Это был профессионал высокого класса, дирижировавший операциями «Черного сентября» в Европе. Он нигде не появлялся один. Телохранители круглосуточно дежурили у его квартиры, в подъезде, на улице. Обыскивались даже женщины, которых время от времени привозили к нему на «рандеву», – не домой (Хамшари был женат), а на явочные квартиры. И вот однажды возле дома, где жил Хамшари, появился водопроводчик и стал возиться с трубами. Дело житейское… А роль водопроводчика играл высококвалифицированный агент Мосада. Не трубы его интересовали, а телефонный кабель. Не удивительно, что телефон Хамшари стал барахлить. Хамшари, разумеется, позвонил на телефонную станцию и потребовал прекратить это безобразие. Перед ним извинились и обещали прислать мастера уже на следующий день. Ему и в голову не пришло, что все его разговоры контролируются израильскими агентами в припаркованном возле дома грузовике. Мастер явился в служебной форме. Телохранители проверили его документы, оказавшиеся в полном порядке, и он стал возиться с аппаратом. Закончив дело, воздал должное ароматному арабскому кофе, приготовленному телохранителями. Телефон работал нормально. На следующий день, когда жена и дочь Хамшари ушли по своим делам, – сотрудники Мосада знали их распорядок дня, – в квартире раздался звонок. Хамшари снял трубку:

– Да?

– Г-н Хамшари? – услышал он мужской голос.

– У телефона.

В трубке раздался пронзительный гудок – и она взорвалась.