Текст книги "Камбрия — навсегда!"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Немайн и принялась за дело. Читала, почитай, всё подряд. И как в голову влезло! Впрочем, лоб у неё высокий.
Прошёл год. Три года, и трижды три года. Вестей от Немайн не было. Вот до самых артуровских времен. А как Артура в холм забрали, так и не видели её. До тех самых пор, пока наш нынешний принцепс не привёз её в Кер-Мирддин. Тоже не вдруг поверил, что сида, да ещё та самая!
Пирр мысленно потёр руки. Добыча, истинная добыча патриархов, сама идёт в руки!
– Хорошая история. Я же могу добавить рассказ о том, как Немайн в Риме обреталась. Итак, минуло, э-ээ… трижды двадцать лет. Не легендарное число, но в жизни не всё и не всегда случается триадами.
Немайн сидела в библиотеке. Привычная, как моль. Кормить – кормили. Рясы выдавать забыли. Потому ей изредка приходилось-таки книги переписывать. Проще, чем с чиновниками ссориться. Книги, они не дешёвые, одной в год вполне хватало на пристойную одежку. Впрочем, как и во что заворачиваются модницы, Немайн не следила. Синяя, чтоб о Британии напоминала, ряса. Пара рубашек. Ну и чернила с перьями. Что ещё надо?
Но вот с улиц донёсся шум. Немайн выглянула. Дворец грабила толпа странных воинов с щёлками вместо глаз и удивительно кривыми ногами. Книги их, впрочем, не интересовали. Главный, впрочем, заглянул. Увидел Немайн. «Кто ты и что ты делаешь?» – спросил. Услышав ответ, хмыкнул. «Вся мудрость Рима не защитила его от воли Аттилы, Бича Божьего! Моей воли!» – провозгласил. – «Но если желаешь глотать пыль, продолжай».
«Продолжу», – отвечала Немайн. – «Но скажи, Бич Божий, ты видишь тут римлян?» Аттила огляделся. Сида была одинока среди свитков и фолиантов. «Не вижу». «Значит, римляне просто забыли прежнюю мудрость. Которая делала их непобедимыми…»
Дворец сгорел, кроме библиотеки. Но старая бумага с росписью имперских расходов осталась. И император Майориан не озаботился отменить мелкую статью расходов. Кого только не перевидала библиотека! Заглядывал вождь славян Одоакр. Как регент и полководец империи он счёл ушастую книжницу одной из имперских регалий. Гот Теодорих улыбался её цели. Говорил, что лучшее средство от варваров – готы. Двадцать лет спустя великий полководец Востока, Нарзес, долго беседовал с сидой. Именем Юстиниана подтвердил её маленькую привилегию. Так и шло время. Пока однажды не прицепился чей-то язык к длинным ушам. Демон, мол. Набежала толпа, разъярилась. Иные священники пытались охладить, но не преуспели. Ворвались римляне в библиотеку…
А им навстречу – песенка. Так разбежались горожане, что и теперь их не больше, чем десятая честь от прежнего числа. А не нужно мешать умным людям работать! Что дальше было – не знаю. Архивисты, видите ли, тоже разбежались. А кто вернулся, сиду не застал. То ли нашла она старое римское средство, то ли нет – а больше в Риме её не видали.
Пирр завершил рассказ. Доволен он был до чрезвычайности. Местных от Рима сильней отсёк, выставив жителей Вечного города обидчиками сиды. Ну и тем, что историю Ипатии вовремя вспомнил и к месту использовал. Ничтоже сумняшеся. Почему канонизировать добродетельную нехристианку в качестве святой Екатерины можно, а подкрепить легенду вокруг беглой базилиссы – нельзя? Что до убивших учёную фанатиков, те, верно, сильно удивились, увидев, как язычницу ангелы вносят в рай. А их ожидает пекло, убийцам святых назначенное.
Поделом. Надо православных епископов слушать. Особенно патриархов. Увещевали ведь – оставьте женщину в покое!
Ну и подвиги лангобардов на сиду перевалил. В Константинополе «кровосмесительное отродье» милей не станет, а станет пострашней, так и хорошо, Рим с Карфагеном готовы уважать базилиссу Августину издали, но ушей звериных не простят. Так пусть хоть бритты порадуются. Вот как Лорн.
– Выходит, традиция у нас – Рим жечь, – объявил кузнец, расправив плечи. – Наперво Бран Благословенный, за ним Максим Великий, потом ещё Неметона… Вот и ещё одна триада: три вождя Британии, запаливших Рим! А ты говоришь, преподобный, что триады не каждый раз случаются. Каждый! Только не всегда мы о том знаем. Что до Рима, так мне удивительно, что там трава растёт ещё. И понятно, отчего нас не любят. Но будут помогать саксам – допрыгаются. Глядишь, и повторим!
Вот и ладно! Два паломничества в Дивед равны одному в Рим. Так камбрийцам по округе походить проще, чем на континент плыть…
* * *
Встречу с роднёй Немайн не запомнила. Как только увидела сына, мир замкнулся на самом дорогом существе. Впрочем, она догадывалась, что будет именно так. Потому и Анну отправила – домой, в холмы над городом. Собирать детей да хозяйство к переезду в Кер-Сиди.
Семью Немайн не замечала. А зря.
Те, кто оставался в городе, отца и мужа оплакали. Только всё равно казалось: влетит в город колесница с двумя сёстрами, так и Дэффид отворит дверь тихонько и сядет во главе стола.
Эйре, напротив, мнилось: стоит перешагнуть родной порог, и всё станет, как до войны. Не стало. Немайн из наставницы и подруги превратилась в ходячее изваяние мадонны. Мать, на которую рухнули и горе, и заботы, с ног валилась. Кейр, дурак, пытался на обеде по поводу воссоединения семьи сесть на хозяйское место – двумя словами согнала. Обиделся, не обиделся – не поймёшь. В Сенате днюет и ночует, да и Туллу, несмотря на живот, с собой утащил. Помогать. Пока управляются. А заезжий дом остался на матери и Гвен. От Сиан пока толка мало, Эйлет по полдня на перевязках пропадает.
Эйра взялась было помогать – не дают. «Мне не сложно». «Это не хозяйское дело». «Да это моя работа». А если так не выходит, то: «Эйра, отдохни». «Проведай Майни». «Лучше узнай, как там рука у сестры»…
И что остаётся? Нет дел домашних, взялась за дела Немайн. Спросилась – та только кивнула.
– Ты ригдамна.
Вот тут до Эйры и дошло, что она Майни не только сестра да ученица, но и наследница. Другие сёстры – не ученицы. Сын – маленький ещё. Хорошо хоть дела налажены, вопросы маленькие. Например, явился Лорн, принёс стальной лук для «скорпиончика». Или Михаил пришёл свериться, как выполняется заказ. Дела шли медленно: ополчение ещё не вернулось из похода, рабочих рук не хватало. Но военная система снабжения исправно поставила руду и уголь, кожи и дерево. Новые прялки выдавали полотно почти без участия ткачих.
А ещё – ипподром. Тяжесть нового «скорпиончика», уходящие к мишеням тяжёлые стрелы. Кольчуга из сидовской стали, привычная, как вторая кожа. И голос со скамей:
– Великолепная, а зачем ты бежишь за стрелой? После каждого выстрела?
– Холмовая школа. Обучающийся стрельбе не должен иметь двух стрел. Чтобы не надеяться на второй выстрел.
– Ясно… Позволь назвать себя. Я…
– Того самый?!.
Оглянулась. Высокий, худощавый, чернявый. Глаза синие-синие. Ох, тонут девицы в таких глазах! И плед, конечно, в осиную клетку. Кейра в такое наряди – будет шмель. Этот – шершень!
– Да. Хозяина заезжего дома Гвента. Наши отцы начинали разговор. Но не успели договориться.
Эйра утёрла пот со лба. Сняла балисту с треноги, принялась натягивать чехол.
– Мне три года в ученицах ходить, – сказала, – да и не по сердцу семейное дело.
– А я и не о тебе, будущая ведьма. Хозяйку я себе уже нашёл. Только она сестёр боится, и мать. Что осудят. Мол, меньше месяца, как отец погиб, а она невестится. Поговори, а?
* * *
Конечно, от поцелуев дети не родятся, но где дым, там и огонь.
Увидев, как Гвен целует воин с востока, Сиан как стояла, так и села. В сено, назначенное стать свежей лошадиной подстилкой. Отличное укрытие, чтоб подглядывать. А сестра голову тому на плечо сложила, шепчет в ухо…
Первый порыв – бежать к матери. Но Сиан не простая деревенская ябеда. Сиятельная, не меньше! Значит, надо думать. Как учила Майни. И отец.
Итак, постулат первый. Гвен не дура. В отличие от Туллы, кстати. Целоваться будет, и только. Ну, ещё болтать.
И что скрывается, понятно. Ещё и это маме на хребет? Ну нетушки. И так дел невпроворот. Опять же, если мама узнает, что Гвен вместо траура по отцу в шашни ударилась… Обидно ей будет, что воспитала змеюку бесчувственную.
Но с кем бы поговорить…
Тулла – дура. Помогает только мужу, будто тот занят больше всех. На языке одно: сессия, голоса, сенатор тот, сенатор этот… А всё оттого, что мужу в отцовских сапогах широко, вот и свои ноги туда всунула. Дома разве ест и спит.
Кто ещё? Эйра. Сестра понемногу превращается в ведьму. Даже страшновато чуть. Но – человек, и матери помочь пытается. Только мама и она… Дуют друг на друга, как на кипяток, и нежничают, точно стеклянные. Эйра думает, что отца не уберегла. А что она могла сделать там, где сида не справилась? Мать терзается, что с отцом в поход не пошла.
Нет, Эйру лучше не трогать. С неё станется и сестру располовинить. За несоблюдение траура…
Майни? Фу. Кроме сына, для неё сейчас никого и ничего нет. И не будет в ближайшие дни. Сида она, устроена так. И вообще, свою работу она сделала. Плохо сделала, раз отец погиб. Ещё и потому от семьи прячется, стыдно ей. Если выходит, так к Лорну, дела обговорить. Ну, если дождя нет и ветра и можно выйти с маленьким. Иначе – Эйра суетится.
В такую цену ошибки Немайн. Нет, хорошо, что Сиан – не сида. И даже не сидова ученица. Но… Эйлет, как без руки осталась, вообще не человек, ёж.
Свои закончились. Значит, за советом идти к чужим. Не хочется как!
– Бриана? Занята. Сестре твоей перевязку делает. Что-то долго… У вас ещё кому-то помочь надо?
– Нет, я поговорить хотела…
Ну, к окну прокрасться недолго. Вот только близ окна рыжая стражница прохаживается. За полгода сиду переросла – не перепутаешь.
– Стой. Не пройдёшь.
– Мне надо. Это не игра.
– У меня тоже. Сестра сказала, никого не подпускать. Даже к щёлочкам ставен. Тебя – особенно.
– Да что там? – испугалась Сиан.
– Какие-то сложности с перевязкой. Сестра говорит, ничего страшного, но выглядит – не особо. В общем, не надо подглядывать, а? Приходи утром.
Сиан смерила Альму оценивающим взглядом. Ухватить, подсечь… Только зачем? Ради того, чтоб увидеть боль на лице сестры, да гной или червей в ране?
– Хорошо. И правда, зайду позже.
Повернулась.
– Эй, – окликнула Альма. – Ты на меня не обижайся, хорошо?
– Не буду.
А буду думать. Кажется, о сложностях с сестриной рукой точно матери нужно рассказать. Стоп! Есть ещё одна советчица. Странная. Зато верная. Если кому и скажет, так Майни. Зато выслушает очень внимательно. Это для остальных взрослых Сиан это «подожди-ка» и «не тараторь, пожалуйста», а для Нион Вахан – сестра богини.
Они сидели в комнате для переговоров. И угощал – Харальд. Который снова искал объяснений. На этот раз – не у друидов и священников. Кто ещё может объяснить суть Немайн точно и ясно, если не её ближайшая жрица?
Нион Вахан ковыряла курицу вилкой. Получалось не особенно хорошо. Сам Харальд преспокойно расправился бы с птицей руками, но рот старался не забивать. А то, если говорить и жевать разом, та неверно истолкует эддические строки.
– …и мимо пробегал карлик… И пнул его Тор, и карлик попал в костёр и там сгорел.
– Хорошо, про Бальдра я поняла. И про Тора тоже. А что Один?
– Что тебя интересует про Одина?
– Всё. Он же глава асов?
Харальд вздохнул. Тема была скользкая. На самом деле скользкая. Боги, они как конунги. Вечно грызутся, вечно пытаются влезть выше прочих. А Один – самый активный и ревнивый. Что взять с него – поэт!
– Пусть они там, в Асгарде, сами разбираются, кто у них глава. Ты что-то уже поняла?
– Поняла, что Ньерд и Фрейр по нашему будут Ллир и Манавидан. С Фрейей сложней – у нас за Манавиданом числят двух жён. А остальные… отличаются. Слишком сильно, чтобы их как-то соотнести. Но, по Ллиру и Манавидану судя, сиды скорей ванам сородичи. А те из них, что послабей, так и вовсе на альвов ваших похожи. Немайн, конечно, сильная. К ванам – ближе всего. Но не впрямую из них.
Вот давно бы так. Коротко и понятно.
– Значит, сказав: «альва», я не ошибусь?
– Ты её очень обидишь. И меня. Эльфами они разве ругаются. Лучше скажи «вана». Немайн в одной силе с Манавиданом. И вашим ванам не обидно будет, её к своим причислить.
И подняла на вилке удачно оторванный кусок куриного мяса. Харальд поскрёб бороду.
– А точней сказать нельзя?
– Точней её саму спрашивай.
– Так она себя называет человеком.
– Значит, она человек.
– Так она и Христа своего человеком называет. И Одина.
– Значит, они тоже люди.
– Но мне нужно знать, какие именно!
– А то ты не знаешь? Сколько соли с нами съел? Ты видел битвы с тысячами воинов с обеих сторон, осады и стройки, ты трогал руками её волшбу. Какие слова лучше этого?
В дверь постучали. Громко, требовательно.
– Кто? – спросил Харальд.
– Сиан. Поговорить нужно. С вторым «я» моей сестры.
Нион нахмурилась. Обычно сёстры Неметоны Луковку такого титулования не удостаивали. Пришлось откинуть крюк.
– Тоже целовались? – спросила та с порога. – Что не больше – вижу. Одёжки не примяты.
– У меня невеста на Оркнеях! – объявил Харальд.
– А ещё три сговорчивые девки в Кер-Мирддине, – уточнила Нион. – Сколько в Кер-Сиди, не знаю пока. Я же верна богине, и ты, Сиан, это знаешь. Пока Немайн не разрешит, я ни с кем! Так кто там целовался?
Сиан покосилась на Харальда.
– Женские секреты, – буркнул тот, – я загляну позже. Понимаю, для вас это важно.
И закрыл дверь с другой стороны.
– Ну? – спросила Луковка, и прищурилась. Почти как сида.
– Вот и ну… Ты знаешь, что мидии тухнут?
– Какие мидии?
– Ага, и ты забыла! Те три мешка, что вы с Тафа привезли. Их как бросили в углу в день приезда, так и лежат. Кухонные работники их трогать боятся. Вроде волшебные, собраны-то двумя ведьмами и сидой! У мамы руки не дошли, Гвен с парнем каким-то целуется…
Вот и выплыло. Нион выспросила подробности. Обдумала логически. Прислушалась к богине в голове. Тихое счастье, и никакого желания кого-то карать и казнить.
– С парнем поговорят, – подытожила.
Сиан этого мало.
– И это всё?
– С ним поговорят убедительно, – нажала Нион, которую вдруг расхотелось называть Луковкой. – Этого хватит. Так говорит богиня. Если же её голоса не послушают, вот тогда мало не будет никому. Потому, что ей придётся отвлечься от сына. Это после месячной разлуки!
Нион передёрнуло. Сиан всё ещё смотрела недоверчиво. Пришлось становиться перед девочкой на колени, в глаза заглядывать.
– Твою сестру раз оторвали от ребёнка. Хвикке. И где те Хвикке?
Поняла. Кивнула довольно. Ушла.
Про мидии вспомнили, когда мешки на кухне начали издавать зловоние. Тогда их безо всякого почёта и выкинули.
* * *
Скрип двери.
Серые глаза – снизу вверх. Опять на полу сидит. Никак не привыкнуть. Новое – старое. Старое – новое. Словно мир наизнанку вывернулся.
– Ну, здравствуй. Ты ведь к нам ещё не вернулась. Только к нему.
Кивок. Серые глаза снова смотрят на внука, но кроме ласки, в них боль. Снова поднялись.
– Прости неблагодарную. Так устроена. А ты у меня теперь одна.
– А сёстры?
– Сёстры это сёстры. Сегодня здесь, завтра замужем. Свои семьи, свои дети. У учеников – свои школы. Да и маленький вырастет, женится, – улыбка. – А родители остаются. И ждут нас, сколько бы мы не нашкодили.
Глэдис погладила рыжую голову.
– Понимаешь. Вот отчего меня чудо ушастое понимает, а родные дочери – нет?
– А у них своих детей нет пока. Я вот только теперь поняла. Когда сына кормила… Нет, не поняла – вычислила. Подставила себя на твоё место, сына, выросшего – вместо себя и сестёр, по очереди. Мы дуры, правда?
Глэдис села: не по старому, обычно – на кровать. Руки сложила на коленях. Устало так… Немайн поняла – для матери месяц назад закончилось главное в жизни счастье. Чтобы ни случилось – а лучше уже не бывать. И ещё кое-что.
– В доме плохо, да?
– Плохо. Так плохо, что мне и осколков не собрать. Эйлет молчит и руку баюкает. Пытаешься заговорить – кричит зверем. Гвен шашни завела, не матери – парню в плечико плачет. Хорошо, сам парень хороший. Гвентец. Тот самый, с которым Дэффид насчёт Эйлет сговаривался.
– Ааа, этот. Видела. Помню. Это он Окту вытащил…
– И честный. Сразу ко мне явился. Сказал, старшая-белобрысая ему не нужна. А та, что чуть потемней, пополней, да деловитая такая – в самый раз. Мол, не бойся, мать, дальше поцелуев не зайдёт. Мне жена нужна правильная! Так Гвен и не знает, что уж благословлена. Эйра не знает, куда себя девать. Стелет мягко, да плачет в подушку. Даже Сиан стала себе на уме. Треснула семья, как старый горшок. И как мне теперь собирать осколки?
– А может, не надо? Собирать? Это глину да стекло нужно сметать веником, да за ворота, в поганую кучу. А люди сами сойдутся. Рано или поздно. Больше ничего. Я ведь не умею, с людьми-то. Могу – дать втык. Могу – позвать, в огонь. Могу настроить на работу. А подружить, дать тепло… Ну вот разве ему. Ему-то пока много не надо.
Крепче прижала к себе маленького.
* * *
Утром перед воротами встала колесница. Немайн собиралась в путь. Колесница готова. Плед через плечо, сын в клетчатой колыбели. Луковка на месте возницы. Викинг с конём под уздцы. Капель после ночного дождя. Две сестры.
– Мне пора в Кер-Сиди, – сказала Немайн, – пусть не насовсем. Эйра, хочешь ещё дома отдохнуть?
В ответ – фырканье.
– Не могу. И ты не смогла, да? Все ласковые, а внутри упрёк. Не уберегла. Знаю, виноваты мы с тобой, не они. В глаза смотреть не могу. Поехали. А то ещё неделя, и повешусь в хлеву.
Почему именно в хлеву, Немайн уточнять не стала. Явилась Эйлет.
– Мне его видеть больно. Ты говорила, что я умная?
– Да. И сейчас говорю.
И кого больно видеть, нет смысла переспрашивать. Невысказанный роман с римлянином оказался несчастливым – понятно. Только…
– И зря говоришь. Не могу я ехать. И маме хоть какая помощь. Да и его увидеть, пусть мельком… Пусть по делам! Я остаюсь, прости.
– За что? За то, что ты сильней нас?
Осталось – расцеловаться, оставить весточку Анне, чтоб везла семью сразу в Кер-Сиди. И ставший вдруг неродным город отошёл в прошлое. На время? Навсегда? Как уж получится. Только перестук железных шин по брусчатке. Только в ушах, эхом – шёпот: «Уезжай. Но – возвращайся».
* * *
Они стояли над мощёным двором монастырского странноприимного дома – два уже слегка посвежевших путника. Хлеб, сыр, эль и сон. Четыре простые вещи, вместе сотворяющие чудо. А стоя на крытой галерее, так весело наблюдать, как другие суетятся под дождём.
Впрочем, эль ещё и языки развязывает. Но чем лезть под дождь к мокнущей братии, проще поговорить друг с другом. Пусть собеседник и поднадоел.
– Значит, ты полагаешь, что подсчёт дат от Сотворения, применяемый в монастырях Камбрии, неверен?
– Не берусь, брат Теоториг. Но здесь пользуются датировками, принятыми в Риме. Они расходятся с нашими почти на сто лет. Здешние братья говорят, при снятии копии с летописи они укажут римскую датировку.
– А почему нет? Это их монастырь и их летопись. Хотя… Римская датировка, говоришь? Теоториг, кажется, мы здорово запутали мозги тому рыцарю!
Брат Теоториг, хитрец, прихватил с собой каравай хлеба и полголовы сыра. И продолжал отъедаться после выдержанного волей океанских волн поста.
– Успокойся, брат. Во-первых, рыцарь был наш, камбрийский. А не из Корнуолла. Во-вторых, он помнил победы и фею Нимуэ. Кажется, он в неё даже влюблён.
– Да, я забыл… Значит, всё верно. Как думаешь, стоит ли внести явление одного из рыцарей Артура в летопись?
– В нашу – да. А со своей корнцы пусть поступают как хотят. И вот тебе, для укрепления памяти!
Теоториг разломил свой сыр надвое. Взвесил в руках половинки и вручил спутнику меньшую.
* * *
Вот и половина пути до Кер-Сиди позади. Закончилась римская брусчатка. Солнце низко, зато близко – гостеприимная ферма Алана. Видно, судьба ей стать заезжим домом. Больно удобно пристроилась, ровно на полпути меж двух городов.
Ужин на почётном месте. Постель на женской половине. Там, где маленькая хранительница укладывает на ночь ольховое полено. И напевает тихонько. Ту самую песню, которую чужая память подхватила у наёмника-отставника из валлийских фузилеров и принесла на вересковые поля седьмого века. Песню-завещание из пятнадцатого столетия иной Земли. Песню о тех, кто сражался до конца за Родину и волю. Ещё раз. Последний раз. Только слова были уже не те, что выводил ровный баритон среди льяносов Венесуэлы. И не те, что два месяца назад летели с башни Кед-Нида в славный день Рождества.
Правда орды разгоняет,
Правда стены разрушает,
В паутину превращает
На врагах броню!
Правда с ясными глазами
В битве встанет рядом с нами —
Правда удержу не знает,
В мире и в бою!
– выводит тонкий голосок.
Вот ольховое полено пристроено. Можно и отвлечь маленькую певицу.
– Ты хорошо поёшь. Только слова перепутала. Правильно – про ясноглазую свободу.
– Нет, я пою правильно. Свободу, говорят, в Рождество никто не видал. А ты была… Хорошо, что ты вернулась. У нас так много нового! И… тебя очень ждёт…
* * *
– Это озёрная.
– Великая богиня…
А боится не меньше, чем в прошлый раз. С чего бы?
– Я не богиня.
Хлопает глазами. Продолжает, будто и не прервали.
– Мне передали письмо для тебя. Из Аннона.
Даже запечатать догадались. Воском, разумеется, не сургучом. Зато к воску подмешали какой-то краситель, и смотрится тот кровавой кляксой.
Немайн потеребила в руках послание. Можно и прочитать. Но лучше…
– Нионин! Аннонское направление на тебе. Ответь им. От моего имени. После ужина, конечно…
Как будто бедной Луковке после такого ужин в глотку полезет! Пока не прочитает, трясти будет, как в лихорадке. Ясно ведь, от кого письмо! Вот мы и встали, карга старая, лицо к лицу. Вот и посмотрим глаза в глаза, пусть и через кусок телячьей кожи. Вот и схватимся! Только Луковка тебя знает, как облупленную. И себя, немножко. А ты Луковку не знаешь. И не знала никогда. А Неметона говорит: «Знаешь себя и противника – никогда не проиграешь. Знаешь только себя – успеха с неудачей будет поровну. Не знаешь ни себя, ни врага – забудь и про ничью».
Когда же пришло время зачесть послание, стала Нион Вахан смеяться зло. И тихо – в доме дети спят, не только сын богини. Аннонцы мириться хотят? После всего? И стиль знакомый. «Что наше, то наше, а вот про ваше и поговорим». Или – вы к нам не лезьте, а мы поверху будем шнырять, как прежде. Нетушки. Больно беспокойно ей, Луковке, с таким договором будет. Чем такой худой мир, уж лучше война. Впрочем, если им действительно нужен мир…
Нион улыбнулась. Она никогда не слышала, что дипломатия – искусство возможного. Не стала раздумывать, на что Аннон может согласиться, а на что – нет. Её рукой водила только холодная логика из нулей и единиц, порождая холодный, вполне достойный богини паники и военных хитростей ультиматум.
* * *
Вновь впереди дорога. Немайн оглядела армию, с которой отступала на последнюю позицию. На самый берег моря. Унылая Эйра. Луковка с красными глазами. Явно всю ночь писала ответ. Норманны – зевают. Только тот боец, что в пелёнках – настоящий воин. Спит себе.
– Выше нос, Эйра, – сказала Немайн. – Мы оставили «Голову Грифона». В Кер-Глоуи вернулись, и «Голова» никуда не денется. Куда лезешь, Нионин? Марш в повозку, отсыпаться. Я что, с колесницей не управлюсь?
Влезла на место возницы, пристроила сына сбоку поудобней. И погнала колесницу вперёд, ровно и уверенно.
Для всякого, кто смотрел со стороны, это выглядело красиво. Латные воины по бокам от большой, внушительной колесницы. У которой и яркие щиты по бортам, и громкие, кованые железом шины. Над которой весело и яростно вьётся алый вымпел. В которой – фигуры богини и двух героинь.
Всякий встречный и попутный оглядывался на маленькую, но грозную Охоту Неметоны, летящую в волшебный Кер-Сиди. Целеустремлённо, неостановимо. Как будто, и в самом деле, непобедима.