Текст книги "Камбрия — навсегда!"

Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Эйлет сама не сообразила, как сделала шаг вперёд. Она выбрала – шлем с бармицей, белый султан, бритый лошадиный подбородок. Повернула копьё, как учили, зацепила заднюю ногу рыцарской лошади и резанула листовидным наконечником.

Шаг назад. Всадник с выбеленным конским хвостом на шлеме падает с забившейся лошади – слишком близко к камбрийским рядам. Он ещё не встал прочно на ноги, не успел поднять щит. Снова выпад – и добротная кольчуга не спасает сакса. Снова в строй!

Вовремя – удар следующего всадника пришёлся в пустоту, зато Эмилий ударил рыцаря, пытавшегося отомстить за товарища, в неприкрытое кольчугой бедро. Третий – выпал из седла сам, когда конь поднялся на дыбы перед маленькой свалкой.

Саксы пользовались стременами – точней, кожаными петлями – немногим больше недели. И уж их-то сида не предупреждала. А своим пожужжала все уши: слетишь с коня, а нога останется в стремени – ты труп. Причём не сразу, и очень неприятно. В случае самого везения – калека. Потому бритты делали широкие стремена, да твёрдые понизу благодаря накладке из литой бронзы. А саксы сделали свои петли слишком узкими. Им казалось, чем крепче нога держится в петле – тем лучше! Всё случилось так, как говорила сида. Сакс умер, небыстро и нехорошо, истоптанный собственным конём.

– Третьего положила Неметона! – не важно, кто выкрикнул. Подумали все. Кроме римлянина.

Вот тут настроение и стало – правильным. Устойчивым. До следующей атаки. А уж когда гленцы увидели, что саксы спешиваются, начались насмешки над врагом.

Увы, заряда бодрости хватило ненадолго. Можно сколько угодно сознавать, что на твоей стороне правое дело, старая богиня из холма и воинство небесное – но когда под ногами бьются в агонии товарищи, а к тебе идут, не особо торопясь, одетые в железо неуязвимые убийцы – сердце дрогнет у любого.

– Ударим? – выдох рядом с левым плечом. С непривычки стоять и ждать – нестерпимо. Даже побывав в битвах – всё равно хочется сделать хоть что-нибудь, а не просто ждать опасности. Но девчонка рвётся вперёд, а не назад. Да она вообще – улыбается! Спокойно стоит, и целит саксам смертью в грудь. Против пехотного копья что кольчуга, что паутина. Да и щиты у всадников сверху не окованы железом. У большинства. Значит, хорошего удара могут не выдержать… Если же быстро положить парочку – так можно и перерешить, кто тут волки, кто овцы. Главное, угадать момент.

– Сейчас, пусть запыхаются ещё немного, – громко, чтобы все слышали, объявил Эмилий. – Они свеженькие, только с коней, а мы строили мост. Так что на половине пути таких гостей встречать неуместно…

Голос весел, а глаза щупают подходящих врагов. Им тоже несладко. И идут… Не строй, не толпа – каждый сам по себе, но вместе. Волки. И ни одного конского хвоста на шлемах. Кажется, единственного командира убила Эйлет.

Значит, или встанут, или бросятся. Встанут – тут и нужно ударить, но если бросятся первыми – камбрийцы побегут. При всём уважении к своим людям, иначе думать римлянин не мог – это ополченцы, а принять неприятельскую атаку стоя не всякий легион способен. Но каждый лишний шаг вперёд – испорченный строй, сбитое дыхание. Всего преимущества – чуть слабее ужас перед острым железом. Надо бы заменить людей. Отбивавших всадников, истрепавших силы и нервы – из первой шеренги отвести назад. Кто пока не бился, только ждал – вывести вперёд. Будь у него под командой не ополченцы, а полусотня ветеранов персидского похода, нескольких секунд бы хватило, и строй не нарушился. А так…

В мягкой звериной походке саксов появилась нарочитость. Гибель командира, стремена, из опоры превратившиеся в ловушку. Саксы слышат насмешки бриттов, да и сами иначе понять случай не могут. По-прежнему волки, но волки помятые и опасливые. Которые зауважали не столько гленских ополченцев, сколько помогающую тем злую волшбу. И теперь ожидали чего угодно. Хоть и того, что собственные сапоги начнут кусать за пятки!

Пора! Эмилий оглянулся, поднял руку, успел удивиться гранитному спокойствию в глазах Эйлет – и саксы бросились! Оставалось заорать: «Вперёд!» и метнуться навстречу, надеясь, что команда и импульс командира не дадут родиться панике.

Сакс, которого выбрал римлянин, дёрнулся – уклониться, копьё отошло в сторону, щит качнулся вниз – и выпад римлянина – в лицо – оказался удачным. Зато рядом – справа – вдруг стало пусто. Подобно римским легковооружённым, ополченцы не продержались в прямой стычке и минуты. Их хватило на один удар. И тот смогли нанести далеко не все. И не у всех этот удар – первый и последний – достиг цели. Потом строй рухнул внутрь себя. Передние ломились сквозь задних, те пытались устоять на ногах, подняться… Отползти… Строя не стало, не было даже бегущего стада – небольшая, давящая сама себя кучка ещё живого мяса, парализованная собственным стремлением к бегству. И деловитые жнецы, которым предстоит лишь немного работы.

Эту минуту римлянина не трогали. Командира не было – и рыцари просто рубили ближайших врагов, а это и оказались беглецы. Те, что стояли против него и Эйлет – валялись на земле и рубиться уже ни с кем не могли. Так что Эмилий мог прорваться – туда, к саксонским коноводам. И даже протащить под щитом сводную сестру августы. Но въевшаяся за годы службы привычка выполнять задание любой ценой взяла своё. А мост был заданием. «Тоже задание», простое прикрытие настоящей работы, но об этом Эмилий в те секунды совершенно забыл. Причина – правильная, веская, да он в ней совершенно не отдавал себе отчёта. Не до того было – нужно прорубаться обратно к мосту, да ещё и прикрывать ту, которая всё так же держалась рядом. Привычная уже, как третья рука. С копьём. Твёрдая и меткая.

Эйлет своего сакса заколоть не сумела. Зато – заставила отшатнуться, и уж от копья римлянина он не ушёл. Все остальные занялись лёгкой добычей. Настолько, что довелось ударить одного в спину. Остальных, кто пытался загородить путь – двоих? троих? она не считала – Эмилий то ли убил, то ли покалечил – быстро, так быстро, что и не рассмотреть, как.

Под ногами скрипнуло неровное покрытие из расщеплённых брёвен. Четыре локтя в ширину, двоим толком не встать. Что ж, работа второго ряда тоже пойдёт. Опять же, барки длиннее настила. И саксы могут попробовать забраться с ближайшей к берегу.

Уэссекцы не торопились. Пожалуй, метнись они вперёд, как бешеные животные, все вместе, кто по настилу моста, кто по воде и через барку, последних защитников они б одолели, но сами себя больше перекалечили, чем потеряли от сопротивления. Однако – боевой опыт не пустил. Навалиться кучей и зарезать врага, заплатив половиной жизней, и в головы не пришло. Да и унизительно для потомственных воинов добиться победы – так. После победы над ополчением, к рыцарям полностью вернулась самоуверенность. Их даже не насторожило то, что загородивший дорогу воин перекинул меч в левую руку. Двое немедленно попробовали взять в копья Эмилия. Один остался без кисти, другому римлянин перерубил дротик. После чего повторил несколько слов, которыми камбрийцы осыпали саксов, когда те начали слезать с лошадей.

Ещё двое, с мечами. Сдуру встали рядом, мешая друг другу. Тот, что слева, попробовал рубануть Эмилия по голове – тот вовремя вскинул руку, подставив наруч. Почти одновременно правый попытался уколоть в ногу – из-под щита, мечом, слишком коротким для настоящей угрозы. Не достал, а напарнику помешал. Возможности уйти в оборону римлянин им не предоставил. Ударил левого в подмышку, где на кожаную основу не были нашиты металлические бляхи – и немедленно занялся оставшимся. Укол в обход щита – и у Эмилия стало меньше врагов, да и щит появился. Крепкий, из плотного дерева. И – что редкость для всадника – с железной оковкой поверху, прекрасно подходящей для отражения излюбленных варварами рубящих ударов. Хорошее тяжёлое копьё тоже не лишнее.

Эмилию результат понравился. Он повторил ругательства. И даже сделал пару жестов, в Средиземноморье почитающиеся универсальными оскорблениями. Но саксы урок поняли. Потому, старательно прикрываясь щитами, обошли берег. Собирали метательное оружие. Эйлет, словно безумная, бросилась вперёд – еле удержал.

Тогда она принялась громко говорить. По-саксонски. Эмилий не понимал ни слова. А если бы понимал, понял бы и отчего те стали двигаться несколько иначе. Уж очень им хотелось броситься. Но – превозмогались. Снова зауважали.

– Вы люди или рыбы? – насмехалась девка, одетая вождём. – Вам годится только падаль! Вот перед вами готовые к смерти герои – так убейте же нас! Неужели вы не видите света славы на наших лицах, что подобны Луне и Солнцу? Убить нас – доблестное деяние! Я сестра богини, мой воин – потомок богов и героев Рима, и сам великий герой, наши копья алы от крови Хвикке. Убейте нас – или бегите, как шелудивые псы! Сперва с поля боя, потом из Камбрии, а там и вовсе с острова Придайн. Знайте – по этому мосту пройдёт смерть саксов. И если вы не разрушите его, все вы не просто трусы, но ещё и мертвецы. От вас уже пахнет!

Саксы терпели. Потом вернулись. С дротиками.

Эмилий повторил тираду. И стал медленно отступать. Эйлет, накричавшись, чуток пришла в себя. Отдала дротик, умница, взяла тяжёлые копья. Отойдя до середины моста, римлянин уселся на настил с крайне безразличным видом – сам закрыт щитом, копьё сжато в кулаке. Саксы не повелись. Достали топоры и принялись рубить первый пролёт.

– Дураки, – шепнула Эйлет. Устроилась рядом, под прикрытием широкой окольчуженной спины. Странно, что теперь, когда они остались вдвоём, а враги потеряли не больше трети, казалось, опасность миновала. Может, от позы Эмилия веяло надёжностью? И древностью. Историями, которые Майни пересказывала лекарскому отпрыску! Так, не выпуская оружия, закрывшись шитом и опёршись на копьё, отдыхал Кухулин, когда в одиночку сдерживал войска четырёх пятин Ирландии.

Римлянин, который и не подозревал, что подражает легендарному герою, хмыкнул.

– Они дикари, – сказал тихо, – я не могу иначе назвать тех, кто сунулся воевать, ничего не узнав о стране, в которой предстоит действовать. Нит неглубок, потому все лодки заякорены. А они надеются, что сейчас весь мост снесёт течением. Но если враги потратят несколько минут на то, чтобы причинить вред, который хороший плотник в одиночку исправит за полчаса – к чему мешать?

И задумался. Девушка формально оставалась начальницей. Как ей приказать уйти? Чтоб послушала? Пусть живёт. А он… Сможет продержаться достаточно долго, даже не раскрывая подготовки. Место узкое, а хороший воин и против троих врагов какое-то время устоит. Мысль бросить мост и в голову не пришла.

Стало чуточку обидно: умирать из соображений секретности, не убив тех, кого иначе достал бы, не хотелось. Ведь воин, служащий по ведомству магистра оффиций, может многое. Недаром начальник сотни скультаторов приравнивается по чину к командующему всеми полевыми армиями Африки. Потому как эта сотня при нужде натворит дел не меньше, чем полевая армия. Эмилий в своё время, став вместо центуриона рядовым сотни трапезитов, чувствовал, что прыгнул через чин! Впрочем, вступительное задание – выйти с ножом на льва и вернуться с целой шкурой – не провалил. Иначе и не стоял бы теперь на наплавном мосту через Нит.

Саксы закончили работу. Мост пошатнулся, качнулся несколько раз – и на этом всё закончилось. Римлянин вновь прокричал уэссексцам обидное. Эйлет опять добавила.

– Тут меня одного достаточно, – сказал Эмилий, – а ты бы лучше раздобыла лошадь, да попыталась поторопить армию лесного королевства с непроизносимым названием.

– А ты рассчитываешь выжить, римлянин? – жёлто-рыжие брови взлетели вверх.

– До ночи – да. Потом… – он пожал плечами. В темноте всякое случается.

– Это хорошо. Потому что я никуда не уйду. Это ведь мой мост, Эмилий.

– У тебя нет доспехов.

– Я могу прикрывать тебе спину. Ругать саксов. Ударить копьём прежде, чем меня достанут. Ты видел.

Видел. А больше – чувствовал спиной, как она поменяла стойку, приспосабливаясь к обоерукому напарнику, словно свой брат-разведчик. Но без доспеха её нужно закрывать. Так и не поймёшь, чего получается больше, пользы или вреда. Надо было придумать ещё доводы, но пришлось успокоиться на том, что русоволосая отойдёт, куда дротик не добросить, а потом вернётся: саксы закончили собирательство и полезли снова. Аж четверо. Пустили дротики – по два. Задние подавали собранные по полю боя снаряды. Часть поймал, от иных увернулся. Пробили, не пробили – не почувствовал. Иные чиркнули по броне. Что кована лучшим мастером Карфагена по особому заказу – чтоб была крепкой, но смотрелась дёшево. Дротик бросать не стал, взял копьё. И бросился навстречу. Одному против четверых нужно действовать очень быстро. На узком мосту маневром не взять – оставались скорость и финты.

Назад да по бокам Эмилий не смотрел – а зря. Двое саксов, скинув одежду и зажав ножи в зубах, поплыли резать якорные верёвки. Доплыть – доплыли. И обнаружили перед лицами жало копья Эйлет.

Увы, левый берег был слишком близко. Ей, бездоспешной, пришлось от дротиков уворачиваться – и нанести удар не получалось. Не успевала. Но к верёвке пловцов – не подпустила. Пока у одного из них не свело судорогой ногу, и второй не потащил соратника к берегу. Вот тогда, на радостях, чуть замешкалась.

Удар пришёлся в левый локоть, шершавые доски метнулись навстречу. Боли не было. В голове стояла глупая радость, что дротик сакса перебил левую руку – правой гораздо удобнее перетянуть рану… Пережать руку выше раны другой – и в голову не пришло. Если последняя рука будет занята – чем саксов убивать? За свою гибель следует отомстить заранее! Она припомнила, что в поход отправилась за женихом, и улыбнулась. Уже тогда, в строю, решила: кто из своих упадёт последним – того и будет считать мужем. Эмилий, значит – без гаданий.

Ремень удалось закрепить. Кровь остановилась. Теперь нужно встать, не то – затопчут и не заметят. Эйлет оперлась на копьё, приподнялась. В глазах начала разливаться тьма, но осколок сознания отразил смерть Кухулина. Герой умер стоя, и враги не смели подходить к телу, боясь, что грозный воитель оживёт. Эйлет подпёрла голову здоровой рукой, как бы отдыхая. И тут мира не стало.

Эмилий как раз сбросил четвёртого врага в воду. Двое остались лежать на настиле, делая его, вот незадача, неудобно скользким. Потому Эмилий и отдал саксам несколько шагов. Не стыдно. За них честно заплачено – кровью. Третий покоился на дне. Последний рухнул в воду сравнительно целым. Даже до берега добрался, сумел. Чтоб человек в толстой кольчуге и десяток-другой локтей проплыл – такого и римской разведке прежде видеть не доводилось. А вот, оказывается, иные варвары могут!

Тут Эмилий – увидел. Свершил короткую месть – метнул единственный дротик в спину пловца. И, не заботясь, попал – не попал, наклонился – инстинктивно сложившись за круглым щитом. Услышал слабый выдох. Оттащил раненую – подальше. Устроился в позу отдыхающего воина.

Теперь он знал – ему придётся жить. В какое из этих стремительных мгновений Эмилий это понял, он бы сам не сказал. Не обратил внимания. Непрерывная, воспитанная десятилетиями двуличного ремесла саморефлексия разведчика куда-то изчезла. А с ней ушли за грани мира, секреты и интересы империи, страшные клятвы… Вселенная съёжилась до нескольких шагов неровного дощатого настила. Остались истекающая кровью девушка в шаге за спиной, враг перед глазами. И мост. Его мост.

Ждать пришлось долго. Чем заканчивается рукопашлая с засевшим на мосту чудовищем – уяснили. Дротики – закончились. Но не ушли, упорные. Пусть командир убит, рассудить, что наплавные мосты просто так не строят, и не защищают отчаянно, может самый тупой из рыцарей Уэссекса.

Впрочем, один вариант у них оставался. Прежде его отбросили – способ-то долгий. Теперь же – направились в лагерь строителей, и принялись рубить широкий прочный щит выше человеческого роста. Чтобы выпереть богатыря к другому берегу. И обрезать-таки якоря.

Затея оборвалась на третьей барке – первые Эмилий сдал, зная, что мост это не разрушит, а качать и дергать начнёт сильно. При этом старательно изображал сопротивление, крутился перед щитом, изображал попытки атаки – сверху, сбоку, снизу. Но вот – обрезана верёвка, другая. Теперь саксы больше стараются удержаться на ногах и не полететь в воду. А в очередную барку спрыгнуть быстро. И выскочить врагам за спины. Дальнейшее было – скучно. Вдобавок пришлось спихивать в воду щит – чтобы вернуться к сестре августы, ослабить ненадолго жгут.

После провала затеи с осадным щитом выжившие враги ушли. Или затаились в лагере. Эмилий продолжал вахту.

Лишь перед самой темнотой позади задрожала земля – под авангардом армии Кейндрих. И только когда лучшие лекаря занялись раненой – он вспомнил про рассыпающуюся легенду.

Принцесса задумчиво наблюдала, как её воины споро заканчивают настил. Ещё час – и можно переправляться. Двенадцать локтей… Даже повозки можно пропихнуть. Но обоз пойдёт последним. Да и пехоте нужна днёвка перед сражением. Так что – первой пойдёт конница… Увидав последнего защитника моста, Кейндрих поспешила высказать восхищение. Достаточно формальное. В голове вертелись недалекое уже поле, на котором саксов будет куда больше, да милый образ человека, которому придётся принять такой же страшный бой.

Впрочем, на блестящие слова и тоску в голосе командующей Эмилию было плевать. Ему легенду горящую спасти хотелось. Проснулся долг, и ничего более не видел и не слышал. Потому разведчик отрицательно мотнул головой и ткнул в сторону лекарских повозок.

– Я что? Обычный человек. Помогал, пока её не задели. А она – сестра богини…

И удивился странному выражению лица ирландки. Словно той хотелось разом порвать кой-кому личико ногтями – и расцеловать взасос разом. И почесать за обеими ушами. Мерзавку, дрянь холмовую! За то, что она – рядом с королём Диведа. Слава Богу, рядом с ним. В огне.

* * *

О битве у моста саксы узнали утром. На час позже, чем камбрийцы. Дэффид демонстративно потёр руки и заявил, что саксам деваться некуда – или атаковать сейчас, или убираться без боя. И вообще лучился счастьем: знал, что одна из оказавшихся в пекле войны дочерей – жива, среди своих и при должном уходе. А рана – раны заживают. Харальд же достал нож и принялся соскабливать ногти.

У викингов это означало – ждёт боя. Кстати, Немайн с её короткими ноготками он всячески одобрял. А вот на иных дам, щеголявших – не в декабре, конечно – длинными, острыми и красными ногтями на ногах, смотрел точно как епископ Дионисий. Даже чуть хуже. Злей.

– Никогда не знаешь, когда придёт черёд отправляться в чертоги асов или в край Хель, – объяснял он. – Мир наш случаен и удивителен, но не всегда приятно. Завершится же тогда, когда достроен будет корабль из ногтей мертвецов. Зачем же снабжать злых великанов материалом? То, что человек обрезал и соскоблил при жизни, им не подойдёт.

Немайн этого не видела – отбывала дневной сон. Не меньше четырёх часов! Гейс! Пришлось постелить прямо в башне, на которой ей по диспозиции полагалось проторчать всю битву. В постели сида разместилась – с честно закрытыми глазами, но во всём боевом снаряжении. Рядом стоял Харальд и, словно сам с собой разговаривал, рассказывал «спящей», что происходит.

– Саксы, что стадо свиней, выходят из лагеря. А за пастухов уэссексцы. Все верхами. Чтобы удирать было легче, не иначе. А нашим не до того, у них церемония! Епископ и священники разоделись в женские платья…

– Не верю… – как бы сквозь сон пробормотала Немайн.

– Ну, длинное, до пят, мужчины обычно не носят! Кстати, они все в белом. Это что-то означает? Спи, не отвечай!

Означает. Должно означать. Обычную службу начали бы по-походному… Да сегодня же Рождество! А Харальд продолжал.

– Ну вот, пока бритые девы в белом поют, город открыл ворота. Выходят колесницы. Одна, две… Семь. Любите вы это число. Наверное, было восемь, но лишнюю сломали. Главное – «Росомаха» в поле! Правильный стяг над правильным войском. Хорошо грабить, имея колесницу: много добра войдёт. И саксам, наверное, это понятно. Летят кони, как соколы. Успеют ли повернуть? Ха, а ножовщики то, наверное, поняли! На два стада разделились. И колесницы перед ними как акулы перед треской! То, что побольше, становится против нашего войска, а второе – за ним. Ну, точно – косяк трески. Где щит есть – где нет, где грудь – где задница. И вот через это пропускать лучников? Сбились! Один косяк, побольше, впереди! А второй сзади, – голос Харальда постепенно набирал силу и певучесть, превращаясь в подобие песни, даже ритм появился. – Видно, Тор принял их за кашу, счёл, что горяча, да помешал как следует! Жаль, не молотом. Ха! Видно, с колесниц за саксами зайцев увидели – половина поверх голов. Вот бегут их лучники, и метатели дротиков, глупые, думают, что быстрее лошадей.

– Это как беременная Маха, что ли? – припомнил трубач-ирландец печальную историю про болезнь древних ольстерцев.

Харальд на мгновение умолк – и разразился хохотом:

– Точно! Бегают – как беременные! А мнят себя героями! А у твоей сестры повадка правильная, «Росомахой» машет – заворачивает своих! Умная. Под стрелы не лезет. Куда им, псам, за цаплей гоняться! А ведь рано, лучнику ещё не дострелить. Скачут назад. Встали, и лучников угостили! Из-под хвоста! Точно, росомаха! – Харальд вошёл в азарт, а Немайн вдруг вспомнила футбольного комментатора.

– Снова взяли высоко. И хорошо – что шло кустам в макушку, попало большим деревьям по корням. Эх, сейчас бы на коня, да на эту толпу клином… Ага, хвосты поджали, видел я такое на охоте, сейчас вместе столкутся, храбрости наберутся и пойдут. Наши на дороге уже стенкой стали. Ждут… Лежи, лежи, саксы пока не собрались в строй, и если успеют за полчаса – я удивлён.

Потом – молчание, изредка прерываемое сообщением, что колесницы все целы и неплохо развлекаются. Всё же ближние, кроме Харальда, заняты. Весь штаб – телохранитель, двое трубачей: сигналы подавать. И несколько гонцов.

– Лес запалили, – продолжил вдруг репортаж Харальд, поскучнев. – Зачем зря землю зорят? – фразу из четырёх слов на одну букву он пропел, как строку хулительной песни. – Конницу там всё равно не укрыть! А голытьбу с дротиками да пращами есть кому гонять. Ветер гонит пепел и дым на наших, но кто знает, как он переменится, когда разгорится? Дыши мы водой, как рыбы, я бы сказал, куда, а так – не берусь. Ничего, прочихаться перед боем – не самое худшее дело. Хотя на месте короля я бы уже отправил пешему войску мокрые тряпки. Очень хорошая вещь, если в дыму к морде прижать.

Немайн, не открывая глаз, кивнула. Спросила с нарочитым зевком:

– Мне ему крикнуть?

– Спи. Ничего страшного. Мы же поле пристреляли, так что – войдут в дым, начнём бить, как уток в тумане – стая большая, стрел туча. Повстречаются! Всего убытка – немного стрел раньше выпустим. И не ёрзай так. Подоткнуть одеяло?

– Не-ет, – снова зевок.

– Эх, хорошо, в пору буранов день короток. Стража промелькнёт – не заметишь. Даже если не всю стражу проспишь – всё равно больше времени останется в запасе. Так, стену сбили. Щиты красные слева, как раз напротив наших копейщиков. Справа пёстро, кто как красил. Копья щетинятся. Железный вепрь спешит… Губитель снастей идёт с юга, правду вы, камбрийцы, говорите – добрый ветер! Дым унесло. Два отряда – в основном лучники, но и хорошая пехота тоже есть – идут к городу. Там их с колесниц расстреливают. Приноровились. Хорошая дарительница стрел твоя сестра! Не одна ты её любишь: как кабанов на вертел саксов насадила, по двое-трое на один. Но пора бы ей… Стоит. И что они свои щиты выставляют? Не спасёт их бычья кожа, и толстая липа, и даже железо… И не спасло. Близко лучники подошли! Вздёргивают луки! Пляшет «Росомаха» в руках Эйры. Город открывает ворота, но птицы битвы уже сыплются на колесницы. Режут колесничие упряжь, отделяя падаль от живых лошадей… И снова летят, как вода с горы! Колесницы уходят! Все прошли, иные на трёх лошадях, иные и на двух. Ворота закрыли, теперь заваливают. По мне – зря, отряд маленький, что он сделает. Ага, стреляет вверх, по частоколу. Все-таки деревянные щиты – это хорошо, держат они стрелы. А их стрелы частокол держит. Так долго можно веселиться! Ну, всё. Красная волна двинулась. Славный звон будет. Просыпайся, Немайн!