Текст книги "Богатая белая стерва"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

В общем, так. Девять тысяч, плюс ее нужно найти, плюс она должна согласиться на его романтическое предложение.

Возвращаясь в кафе, он заприметил двух женщин, которые, пока он отлучался, приземлились у столика ближе к стойке. Обе были блондинки (Джульен ухмыльнулся). Одна из них была высокая и худая, с изящными запястьями и холодными голубыми глазами; другая маленькая, тонкая и очень живая, хотя живость ее в данный момент не слишком проявлялась – было утро, рано. Обе, кажется, накачивались кофеином перед работой. Знакомо.

Подчиняясь импульсу, Джульен снова встал и подошел к их столику.

– Приветствую, – сказал он.

Обе девушки подняли головы и посмотрели на него, будто не видели его раньше. Джульен знал, что они его заметили, и, возможно, даже обсудили. Почему нет? Огненно-рыжие волосы затянуты в хвост; очень правильные черты лица; высок, крепко сбит.

– Я хотел бы кое-что вам предложить, – продолжал он на своем с легким акцентом французском. – Вы не против, если я ненадолго к вам присоединюсь?

Миниатюрная улыбнулась, делая пригласительный жест, а высокой девушке гость не понравился. С раздражением Джульен узнал в ней тип человека, которого нужно убеждать, что все в порядке и в пределах нормы, знакомо и безопасно, перед тем, как делать следующий шаг. Он пожалел, что вообще к ним подошел. Именно высокая изначально его и привлекла. И все-таки он продолжил:

– Меня зовут Джульен. А вас?

– Паскаль, – сказала высокая, помолчав.

– А я Бетти, – призналась стыдливо миниатюрная, глядя вниз и делая ударение, в галльской манере, на втором слоге своего имени.

Джульен закурил.

– Вот что, Паскаль и Бетти, – сказал он властным голосом. – Я здесь проездом. Завтра мне уезжать. Если кто-то из вас двоих, или вы обе вместе, хотели бы подняться ко мне в номер отеля и иметь хороший секс – добро пожаловать. После этого вам не нужно будет со мною больше встречаться. Я хороший, нежный, внимательный любовник, и я вижу, что обе вы можете быть хорошими и внимательными в той же степени, что и я. – Он посмотрел на небо, будто заметил в нем что-то необычное. Невольно обе девушки тоже посмотрели вверх. – Школы все равно сегодня нет, – добавил Джульен, используя одну из своих любимых личных шуток, – а «Отверженных» вы уже видели.

Возникла пауза.

– Никаких шансов, – небрежно сказала Паскаль. – Сожалею. Может в другой раз.

– Сожалею, – сказала Бетти, улыбаясь доброй и, как показалось Джульену, действительно полной сожаления улыбкой.

– Что ж. Я думал – просто спрошу. А вдруг.

Он вернулся к своему столику, сунул десять евро под пепельницу, закинул потертый свой рюкзак за плечо, и ушел.

– Вот же наглый тип, – сказала высокая Паскаль, пробуя кофе преувеличенно-самодовольно.

– Да, наглый, – согласилась Бетти. – И все-таки, почему мы ему отказали?

Паскаль посмотрела на нее удивленно.

– Нечего на меня так смотреть! – резко сказала Бетти. – Вот, например, сегодня вечером ты встретишься со своим тупым небритым репатриантом, а я просто буду сидеть перед [непеч. ] телевизором в моей дыре, размышляя о кривоногом водопроводчике, который меня бросил шесть месяцев назад. И вдруг является огромный красивый викинг, или кто он там был, улыбки да веснушки, который мог бы тебя [непеч. ] часами, и облизывать всю, и прижимать тебя к груди, и он предлагает тебе приятно провести время – для разнообразия. И ты его гонишь. Прости, но лично мне кажется, что мы сделали ужасную глупость только что.

– Ну и почему бы тебе сейчас за ним не побежать? – спросила Паскаль, осерчав.

– А я так и сделаю, – ответила миниатюрная Бетти, вставая.

– Тебе же на работу нужно, – напомнила ей не верящая своим глазам и ушам Паскаль.

– А я завтра пойду, – сказала ей Бетти. – Они переживут как-нибудь без меня один день. Смею сказать, они и без тебя бы как-нибудь управились. Идешь?

– Ты с ума сошла. Нет, конечно.

– Тебе же хуже.

Бетти перебежала улицу, повернула за угол, и исчезла. Паскаль захотелось побежать за ней. Ее внутренняя борьба в этот момент достойна была усердного пера Флобера. Спина ее покрылась влагой. Она покачала головой, расплатилась, пересекла улицу и чуть не заскочила за тот же угол, за которым минуту назад исчезла подруга. Она круто повернула назад и медленно пошла в противоположном направлении. Вынула сигарету из пачки и долго не могла прикурить. В этот момент к остановке очень удачно подъехал автобус. Выбросив сигарету, она добежала до него и прыгнула в дверь. Автобус задрожал, напрягся, перекатился, гремя, через колдобину, и уехал, унося с собой Паскаль. Она вздохнула: с грустью, с горечью, с облегчением – все это одновременно.

Бетти пришлось добежать до следующего угла и посмотреть направо и налево, пока она не увидела наконец Джульена. Большой рыжий разговаривал с продавцом фруктов. Она подошла и встала рядом, а он продолжал обсуждать качество продаваемого лавочкой на своем медленном, осторожном французском. Ей пришлось дотронуться до его руки, чтобы обратить на себя внимание.

– А, это ты, – сказал он. – Как дела.

– Дела хорошо, – сказала она. – А твои как?

– В разумных пределах. Спасибо.

– Я подумала над твоим предложением, – выпалила она. – Мне оно начало нравиться.

– Я тоже над ним подумал, – сказал он. – И мне оно разонравилось. Прими мои извинения.

– Что ты имеешь в виду? – все, что она могла сказать. Ей нужно было время, чтобы придумать что-то более умное.

– Так себе идея, – признался он. – Твоя подруга права. Я себя вел как последний [непеч.].

– Ты вот что… – сказала она.

– Мне очень жаль.

– Ты вот что, – повторила она, сердясь и теряя терпение, – ты, боров, [непеч. ]…

Он улыбнулся. Ее голова едва доставала ему до солнечного сплетения.

– Я из-за тебя опоздала на автобус, – сказала она ему. – Это почти равносильно пропуску всего рабочего дня. Не кажется ли тебе, что я заслуживаю большего, чем глупые психологические игры? Я уверена что ты не шутил, когда на нас навалился. Следовало дать мне время подумать, вот и все.

– Извини, хорошо? – он повысил голос, и его американский акцент стал очевиден. Он не знал как по-французски будет его любимое библейское «вот». Он остановился на – А ну слушай меня! Я совершил ошибку. Поняла? Ошибку. Что ты хочешь, чтобы я сделал – на колени встал, прощения попросил?

– Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в свой отель. Слушай, ты, [непеч. ], либо мы идем [непеч. ], либо ты самый худший подонок из всех, кого я когда-либо встречала и, смею тебя уверить, я встречала в своей жизни много подонков. У меня стезя такая.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать восемь. Что еще ты хочешь узнать про меня? Группу крови?

III.

Ну, по крайней мере ему удалось расслабиться – не очень честно, но с большой отдачей воспользовавшись слабостью очень интересной молодой женщины.

Время – без четверти полдень. Он решил, что не поедет на публичном транспорте. Хорошо бы было сейчас выпить, а только Джульен не хотел затуманивать себе мозги. Хотелось чистого восприятия.

Иди же.

И он пошел.

Он дошел до угла, повернул, дошел до конца квартала и понял, что идти нужно в противоположном направлении.

Ему показалось странным большое количество несчастных лиц кругом. Вдруг, ни с того, ни с сего. Наличествовали пешеходы, посетители полудюжины кафе в квартале, одинокий клошар под деревом на юго-западном углу сквера, водители и пассажиры ползущих мимо машин. Все они выглядели невероятно, жутко скучающими. Те, кто помоложе, находили какое-то утешение в возможности надеяться на что-то, но люди старше двадцати – им, казалось, уже нельзя помочь. Женатые пары смирились с судьбой; недавно начатые романы демонстрировали все признаки унылого компромисса; одиночки, мужчины и женщины, делали заученные движения. Межрасовые связи давно утратили ауру новшества и пьянящей опасности. Изредка попадающиеся гомосексуальные пары выглядели уставшими от постоянного вымученного бросания вызова обществу. Те же, кто присутствовал здесь не по причине любовных действий – водители грузовиков, водопроводчики, официанты, фермеры, государственные служащие, парикмахеры, неловко и неудобно одетые молодые предприниматели и предпринимательницы, ждущие больших дел – все они вид имели отстраненный и тоскливый.

Интересно. Интересный, однако, мир мы создали, подумал Джульен, пробираясь сквозь толпу вдоль самой роскошной магистрали планеты, шикарной и наглой Шанз Элизе. Что ж, поселяне, клянусь Уиллом, Джорджем и Радьярдом – вы в этом сами виноваты. Раз вы меня не желаете – можете вечно гнить в своей примитивной скуке, а мне-то что! Я – я сейчас найду мою любимую и буду счастлив до самой смерти, и даже, возможно, после смерти. Я – не вы, мне никогда скучно не бывает. Я вам покажу, скоты неблагодарные.

Давка была дичайшая. Полицейские машины перекрыли авеню. Времени было – час тридцать, но никто в этой толпе не выглядел так, будто он просто вышел на ланч и сейчас вернется на рабочее место. По мере приближения к Центру, убежденность Джульена, что он сразу найдет свою любовь начала быстро таять. За сто ярдов от входа оставалась только едва теплящаяся надежда. Весь план был – сплошной абсурд.

Она могла отказать мужу и не пойти на автосалон. Она могла сейчас прицениваться к шмоткам в каком-нибудь магазине, в трех кварталах, или в трех сотнях миль, отсюда. Она могла быть где угодно в Париже, где угодно в Европе, где угодно в мире. В Аргентине. В Китае. Статья в газете не упоминала лучшую половину индустриалиста вообще. В высших классах принято, и в низших тоже, уезжать куда-то без жены. В деловую поездку или в отпуск. В какой-то момент Джульен сильно заподозрил, что сходит с ума. Чтобы не начать разваливаться на составные прямо на этом месте, он напомнил себе что любовь и временное помешательство состоят в родстве; и что, иногда, безумным влюбленным везет.

Четверо крупных мужчин в черных деловых костюмах сопровождали кого-то, перемещающегося в кресле-каталке, в десяти ярдах от входа в Центр. Раздвинув пару зевак, которым казалось удобным давать толпе обтекать их по сторонам, Джульен зашагал ко входу, но неожиданно что-то в его сознании велело ему замедлить шаги, не нестись на всех парах. Он замедлил и посмотрел через плечо. Бугаи в костюмах – все четверо блондины, и явно тевтонского происхождения – все еще наличествовали, идя в направлении Джульена и входа, оберегая данность в кресле-каталке. Опытные глаза прирожденного наблюдателя различили надменный вид – привычный, а не намеренный – римский нос, впалые щеки, слегка грустную улыбку, и ухоженные ногти соперника.

Это был он – industrialiste. Жены важного человека нигде не было видно. В данный момент это было несущественно.

Совершенно несущественно.

Важный человек сделал знак одному из телохранителей, и, когда тот наклонился, что-то ему сказал. Телохранитель зашелся безудержным хохотом. Джульен, напряженный, взволнованный, смотрел внимательно. Ошибиться было невозможно – в веселии телохранителя не было и тени заискивания. В следующий момент телохранитель передал шутку коллегам, и двое из них дружно заржали; четвертый телохранитель, у которого очевидно не было чувства юмора, презрительно посмотрел на остальных.

Джульен повел по сторонам одними глазами, по инерции. Он пал духом. Он снова посмотрел на соперника. Это неправильно, сказал он себе. Чудовищно, идиотически, непростительно неверно.

Я подонок, подумал он. Я беспринципный, без смягчающих обстоятельств, отвратительный рыжий подонок. Я пользуюсь несчастьем других.

Но, сказал он себе – я же не знал. Понятия не имел.

А, да, правда, спросил он себя – так-таки ни малейшего понятия?

Глупо, сказал он себе. Глупо и жестоко. Бесчеловечно. У тебя плохо с воображением. Так плохо, что Создателю понадобилось опуститься до твоего ничтожного уровня, чтобы показать тебе почему ты не прав. Позор.

А что если, спросил он себя. Что если бы у меня не было давеча долгого полового акта… То бишь, что было бы, если бы я не [непеч. ] бы все мозги из этой французской крошки, что если бы я все это время думал только о том, как я ее буду раздевать… женщину моей жизни… впитывая ее запах… пожирая ее глазами… пришло бы мне в этом случае в голову, что существуют в мире пределы низости? А?

Возьми себя в руки, сказал он себе. Сделай это сейчас, быстро, и иди. Иди отсюда. Иди. Иди же, сволочь. Иди.

Он не мог.

И она появилась. Она материализовалась, очевидно прямо из воздуха, рядом с креслом-каталкой. Темные волосы подстрижены очень коротко. Она пополнела, веснушки потеряли отчетливость, глаза сверкали, ямочки на щеках такие же умилительные, как раньше. Ее пальцы коснулись плеча ее мужа. Джульен почувствовал ужасную пустоту внутри. Колени задрожали. Муж повернулся и улыбнулся ей, и было в этой улыбке так много любви и нежности, такая вселенская была эта проклятая улыбка, что Джульену пришлось прикусить губу, и сильно. Зубы вошли в мясо, боль возникла, расширилась, засверлила в мозг. Чувствуя вкус собственной крови, он сделал шаг в сторону, пропуская одного из телохранителей – опасно близко, все они были в опасной близости от Джульена – и, оттолкнув итальянского туриста, который стал ругаться длинно и громко на ломаном тосканизированном французском, Джульен рванулся вперед, прочь от входа, прочь от толпы. Он перебежал Шанз Элизе, уходя, отклоняясь от пешеходов, а иногда толкая их, нырнул в переулок, и продолжал бежать.

Травмированное колено пожаловалось, но он не обратил внимания. Оно опять пожаловалось. Когда он подбегал к Гранд Пале, колено пожаловалось почти вслух. Он перешел на быстрый шаг.

Ведомый инерцией, гонимый сожалением, он перешел Мост Александра Третьего, повернул на восток, потащился по Бульвару Сен-Жермен, ища – что? Телефон? Открытый бар? В этих местах нет баров на мили вокруг, а что касается телефона – кому нужно звонить, когда ты вдруг понял, что никогда не будешь счастливым в любви? Друзьям? Родителям? Адвокату? Главнокомандующему? Типа, «Э… Извините, что я беспокою вас, господин Президент, но мне кажется, что я никогда не буду счастлив в любви, что мне делать? Да, пожалуйста, ваше личное мнение, если вам не трудно?» Джульен продолжал идти, разговаривая с собой и тяжело дыша. В конце концов он вытащил сигаретную пачку – и обнаружил, что сигареты кончились. Он выбросил пустую пачку.

До него дошло, что он выражает беспорядочные свои мысли вслух. Он невесело засмеялся.

Какого дьявола! Тысячи, может миллионы людей постоянно [непеч. ] чужих жен. Сам Джульен этим занимался, и немало. Человеку с миссией в жизни нетрудно соблазнить женщину, у которой скучный муж. Хорошо. Дальше. Еще тысячи людей уводят жен от мужей. Так. Джульен никогда такого не делал раньше. Меньше часа назад он хотел, и был твердо намерен, это сделать. Да. Но. Большинство людей не ведают, что творят. Их нельзя рассматривать, как несущих ответственность за свои поступки. Джульен знал, что делает. В конце концов, он был поэт и драматург, человек, способный читать в глазах людей их прошлые и будущие возможности. Он умел различать, когда и если ему нравилось, невидимые связи, соединяющие каждого человека с остальной Вселенной, и Вселенную с ее Создателем. Да. Джульен знал. Таким образом Джульен был полностью ответственен за свое поведение. Не то, чтобы в прошлом его это останавливало. А вот сегодня остановило. Помимо этого – разве она та женщина, которая ему нужна? Совершенно не его тип. Провинциальная. Балованная. Представьте себе – поэт живет с женщиной, которая едва понимает язык, на котором он пишет свои вирши! Абсурд. Женщина, привыкшая к комфорту и безопасности, принимающая отсутствие вульгарной уличной преступности как должное… женщина такого типа… начинает вдруг жить в… не в лучшем районе, скажем так… в Нью-Йорке. А? Ну и ну.

Ты поступил правильно, друг мой, сказал себе Джульен. Я и понятия не имел, что ты на такое способен, но, что ж – поздравляю. А страдать – полезно. Помогает творчеству. Джин, правда, без всякого страдания обходится. Ну и что? Он умеет, а я нет. Вот и вся история. Да.

Наконец слева по ходу обнаружился открытый бар, но Джульен прошел мимо.

ГЛАВA ДВЕНАДЦАТАЯ. ВЕНСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ

I.

Зазвонил телефон. Мелисса схватила трубку.

– Здравствуйте. Меня зовут Триша, я работаю в…

Мелисса повесила трубку. Хамы, коммивояжеры.

Позвонили в дверь. Мелисса застыла.

Кто это?

На цыпочках она подошла к двери. Посмотрела в глазок, не сообразив, что с включенным светом в квартире это даст понять незваным гостям, что внутри кто-то есть, и этот кто-то боится.

Оказалось – управдом.

– Извините, мисс, – сказал он с экзотическим албанским акцентом. Что-то его удержало от любовного приглаживания его лихих усов в этот момент. – В квартире под вами что-то протекло, и я не знаю, откуда течет. В вашей ванной все нормально?

Мелисса вздохнула с облегчением и закатила глаза.

– Пошли, – сказала она. – Посмотрим.

Они вошли в ванную. Управдом рассматривал Мелиссу с большим интересом.

– Не следует ли вам, – спросила она строго, – смотреть на пол, стены и краны, а не на мои сиськи?

Нет, все было в порядке в ванной, и с сиськами тоже. Управдом пожал плечами.

– Хорошо, – сказал он. – Извините, что потревожил вас, мисс. Мне, возможно, понадобится придти еще раз через несколько минут, и выключить у вас воду.

– Зачем вам выключать у меня воду?

– Чтобы можно было починить там, внизу. Я не хочу выключать воду во всем здании.

– Понятно, – сказала она ледяным тоном.

– Да. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Он наконец-то пригладил усы, подмигнул ей (она ответила ему суровым взглядом) и ушел. Мелисса вернулась в кресло. Телефон зазвонил. Она схватила трубку.

– Привет, – услышала она голос Уайтфилда. – Ты в порядке?

– Да. Так что же?

– Ни о чем волноваться больше не надо. Вообще ни о чем. Я все уладил.

– Спасибо, – искренне сказала она. – Я не буду…

– Правильно. Не будешь задавать мне глупых вопросов. Ну, пока.

Она очень ему доверяла. Было сожаление, и разные грустные мысли ее обуревали, но в целом она чувствовала огромное облегчение. Она решила провести вечер дома, посидеть, скрестив по-индейски ноги, в своем любимом мягком кресле, почитать что-нибудь. Посмотрела на книжную полку. Французский роман девятнадцатого века привлек ее внимание. Она уже год собиралась его прочесть. Она сняла его с полки и устроилась в кресле. Позвонили в дверь.

Мелисса выругалась сквозь зубы, отложила книгу, и промаршировала ко входу, чтобы дать управдому войти. Открыла дверь не глядя. Это был не управдом.

Худая, миниатюрная, красивая молодая негритянка подняла руку. Дуло револьвера смотрело Мелиссе в лицо.

– Двигайся, – сказала гостья. – Медленно.

Мелисса шагнула назад. Девушка вошла в квартиру и позволила двери за собой закрыться.

– Сядь, – сказала она.

Мелисса, бледная и ранимая, села в любимое кресло.

– Красивый халат, – заметила Зиния. – Очень милая квартира. Ты здесь одна живешь?

– А… нет, – соврала Мелисса.

– Ясно, – Зиния облокотилась о письменный стол. – На твоем месте я бы не делала резких движений, – предупредила она, сунув пистолет за ремень брюк. – Давай просто поговорим, хорошо?

Мелисса кивнула.

– Как долго ты знакома с Юджином?

– С Юджином?

– Не разыгрывай дуру, – сказала Зиния зловеще. – С Юджином. С твоим бойфрендом. Как долго вы с ним видитесь?

– С пианистом?

Зиния издала удивленный смешок, покачала головой.

– Нет, – сказала она. – С героем оперы. Да! С пианистом! Как долго?

– Но он вовсе не мой бойфренд.

– Ты что, думаешь, что ты крепкая, да? Или умная? Крепкая или умная, ответь.

– Не то и не другое. Он не мой бойфренд.

Зиния фыркнула презрительно.

– Стало быть, по-хорошему не получается, – сказала она с сожалением. – Ну, хорошо, если тебе так хочется, мордашка, тогда, что ж, получишь то, что просишь. Все-таки я не хочу тебя [непеч.]. Правда. Все, чего я хочу – чтобы ты перестала встречаться с Юджином. Навсегда. Начнем с начала. Как долго вы с ним видитесь?

– Ты сумасшедшая! – сказала Мелисса, боясь и сердясь. – Моя… – Но нет, фраза «Это моя мать с ним спит, покупает ему одежду и спонсирует его концерты» не прозвучала. Мелисса спохватилась, сообразив, что выдав эту информацию, подставит мать – Кассандра окажется следующей, кому нанесут такой вот визит. Мелисса, сама того не зная, была храбрая девушка – черта, которую она унаследовала от матери. – Хорошо, – сказала Мелисса. – Мы видимся. Не часто, раз от разу. Последние шесть месяцев.

– И как он в постели, ничего?

– Что за идиотский вопрос! – возмутилась Мелисса. – Ты что, больная?

Зиния вытащила пистолет, наклонилась вперед, и ударила Мелиссу оружием по лицу.

– Следи за речью, – сказала она, снова облокачиваясь о письменный стол.

Мелисса потрогала щеку и нос. На пальцах была кровь.

– И все же мне кажется, – сказала она храбро, – что вопрос не очень умный.

Порода. Ничего не скажешь. Такому не научишь – это от рождения дается.

– Ты просто ответь на него. Не анализируй.

– Хорошо. Да, он очень даже ничего в постели.

– Глупости. В постели он плох, – сказала Зиния. – Ты нагло врешь. И все-таки в нем что-то есть, а?

– Что ты имеешь в виду?

– В нем больше, чем кажется на первый взгляд. Поэтому-то я и не хочу никому его отдавать. Он мой – я его первая встретила. Понятно?… Милая какая кровать.

Мелисса повернула голову, чтобы посмотреть на кровать. Зинию кровать совершенно очаровала. Глаза ее, желтовато-карие, стали вдруг мягкими и мечтательными. Она подошла к поднятой на стояках кровати, протянула руку вверх и потрогала покрывало. Мелисса выскочила из кресла. В следующий момент она взяла бы шею Зинии в захват, а другой рукой схватила бы пистолет за поясом у Зинии. Но она споткнулась об оставленный ею на полу телефон. Это задержало ее на долю секунды – достаточно, чтобы Зиния успела снова выхватить пистолет. Мелисса увидела, что терять больше нечего и пошла напролом. Зиния увидела, что терять больше нечего, и надавила курок – один раз! второй! Мелисса схватилась за плечо, осела на пол, и завалилась на бок.

Все еще с вызовом, но уже перепуганная, с нехорошим холодком в животе, Зиния приблизилась и села на корточки возле Мелиссы. Из шеи жертвы струилась кровь. Глаза были закрыты. Зиния выдохнула нервно.

– А, [непеч. ]… – сказала она.

Она мигнула. Она не знала, что ей теперь делать. Она сунула пистолет в карман.

– Нет, нет, – сказала она.

Побежала к двери, открыла ее тихо, и вышла из квартиры. Спустилась на лифте в подвал. Вышла через дверь подсобного помещения, минуя таким образом портье. Посмотрела вправо и влево, добежала до угла и увидела телефон-автомат. Добежала до него. Набрала три цифры.

– Добрый вечер, – сказал женский голос. – Где требуется срочная помощь?

– Девушка там умирает, в нее стреляли, – сказала истерично Зиния. – Пожалуйста приезжайте быстрее. Это… – она дала адрес. Она пришла в еще больший ужас, когда, вместо того, чтобы давать указания коллегам, женщина-операторша продолжала задавать ей, Зинии, вопросы о ее, Зинии, имени, возрасте, половой принадлежности, а также все тоже самое о жертве.

– Какая на [непеч. ] разница! – заорала Зиния. – Ты пошлешь кого-нибудь или нет, сука тупая?!

Тупая сука сказала, что как раз посылает, прямо сейчас. Зиния повесила трубку. Минуты через четыре прибыла скорая помощь, и за ней две полицейские машины. Копы и парамедики побежали к двери. Портье попытался им что-то объяснить, но один из полицейских сказал ему, что он хочет, чтобы портье захлопнул свой [непеч. ] рот прямо сейчас. Зиния повернула за угол и пошла прочь.

II.

Венский Фестиваль проводится каждый год неподалеку от Дюссельдорфа, небольшого городка в Апстейте. Для празднеств используется гостеприимная долина, окруженная живописными горами. Это, в общем, очень большой парк с мостиками через говорливый ручей, красивый пруд с совокупляющимися лебедями, и сеть троп и тропинок, некоторые из которых обставлены таким образом, чтобы напоминать переулки Вены. Булыжник настоящий. Дома из фанеры, но большинство их сколачивали на совесть, и покрашены они под камень, так что иллюзия полная. Есть магазинчики, забегаловки, концертные залы, театры под открытым небом – и все. Самый большой концертный зал называется Император. В нем, помимо концертов, дают балы.

Каждый год Фестиваль нанимает сто музыкантов, которые рассредотачиваются по парку и играют Штрауса, Кальмана, Легара, Ланнера, Верди и Чайковского. Император отличается от других концертных залов тем, что платит дань наследию Моцарта. Один пианист, одетый под Моцарта, ответственен за развлечения в Императоре во время Фестиваля. По уговору, из восьми часов игры, четыре часа посвящены фортепианным опусам Моцарта.

Ави Финкелстайн прибыл в Дюссельдорф на поезде и автобусе, а остальные пять миль до Фестиваля прошел пешком.

Фестиваль его потряс.

За двадцать шесть лет жизни Ави никогда раньше не попадал в толпу, состоящую из такого количества экзотически одетого народу, не видел столько счастливых улыбок сразу, не слышал столько живой музыки. Он перекусил в одной из «таверн»: сочное мясо на вертеле, кудрявая картошка. Это было великолепно! Он выпил пива. К его удивлению, пиво тоже было выше всяких похвал.

Все здесь было удивительно. Все эти обычно скучные клерки и пленники ручного труда выглядели как настоящие мужчины – изящные, обходительные, с достоинством. Какие костюмы! За небольшую сумму можно было взять напрокат костюм в одном из магазинчиков – камзолы восемнадцатого века, пальто, обувь, чулки, парики, шпаги! Мужчины разгуливали во всем этом с тщеславными улыбками… А женщины! Веселые, счастливые! Светские! Женственные! В корсетах, шелках и бархате! А кружева! А шнурки! Стройные были, каждая, квинтэссенциями изящества; полные излучали сексуальную притягательность; самые молодые были игривы и смешливы.

Выбор костюмов не ограничивался венским восемнадцатым столетием. Помимо обычных для той эпохи ботинок с пряжками и лентами наличествовали охотничьи сапоги до колен, более или менее Эдвардианского Периода; деревянные башмаки; мушкетерские ботфорты со шпорами; ковбойские сапоги, конца девятнадцатого века, тоже со шпорами. Часть присутствующих предпочитала фасоны более ранних эпох; присутствовали средневековые рыцари с бредсвердами у бедер. У женщин, помимо кринолинов, были цыганские юбки, фронтиерные юбки, и кожаные штаны. Все основные исторические восстания и неувязки были представлены так или иначе, с большим количеством людей, одетых под Джефферсона, Кромвелла, Робеспьера и Гарибальди – по всей территории Фестиваля.

У Ави заняло некоторое время, чтобы вспомнить о цели, которая привела его сюда.

В информационном киоске он взял карту местности и легко нашел на ней концертный зал под названием Император. Он внимательно изучил толпу, чтобы убедиться, что не выделяется. Нет – кругом было полно людей в обычной одежде. Самые робкие. Смешные. Для целей Ави это подходило.

Он подождет до темна.

Он зашел в Император только один раз, дабы убедиться, что тот, кто ему нужен, там. Ошибиться было невозможно. Черный парень за роялем, в седом парике, голубом камзоле, в чулках и башмаках с пряжками – действительно был Юджин Вилье, тот самый, с которым путалась мать Мелиссы. Некоторое время Ави слушал фортепианную игру. Юджин, вроде бы, знал свое дело. Хвала ему. Ави вышел на воздух.

Он посмотрел короткую пьесу Елизаветинского Периода в одном из театров под открытым небом. Не все понял, но понравилось. Он еще немного поел и выпил пива. Затем он решился зайти в один из магазинчиков и, посомневавшись, выбрал себе парик с буклями и черной лентой. Расплатившись и выйдя из магазина, он тут же его надел. Заметив, что две латиноамериканские женщины смотрят на него, он подмигнул им. Они засмеялись. И он тоже засмеялся.

Какое приятное времяпровождение! Он подумал – а почему люди не устраивают такие вот фестивали каждую неделю, например? Он был бы не прочь – ни одного бы не пропускал.

Он посмотрел номер жонглера (обалдеть! класс!). Затем он послушал комика, и нашел его очень смешным. Он завязал разговор с супружеской парой, одетой под Императора Джозефа и сестру его Мари Антуанетт, на одном из мостиков. Он поспорил с толстым черным мужиком среднего возраста, одетым как британский дворянин девятнадцатого века, о достоинствах наблюдения за совокупляющимися лебедями – два лебедя как раз совокуплялись на поверхности озера в этот момент, очень красиво, растопырив крылья и грациозно вытянув шеи. Становилось темно.

Он послушал струнный квартет, исполнявший один вальс Штрауса за другим и внезапно осознал, что музыка, которую он слушает – красивая. Нет. Больше, чем просто красивая. Она что-то задела в нем, внутри, какие-то струны. Он купил у рыжей маловозрастной девицы в костюме крестьянки малосольный огурец и, жуя его, направился обратно к Императору.

Юджин играл Моцарта. Ави доел огурец и приготовился ждать.

Ему нечем было себя занять, и он решил, что попытается послушать и вникнуть.

Пьеса, которую играл Юджин, была Ави неизвестна. В мыслях Ави Моцарт ассоциировался с первыми тактами Сороковой Симфонии (он понятия не имел, что она так называется); с «Маленькой Ночной Серенадой» (тоже не знал); и с «La Donna й Mobile», арией из третьего акта «Риголетто», которая была написана не Моцартом. То, что он слушал сейчас, не было похоже на эти вещи. Опус показался ему грустным и в то же время страшноватым. Чем больше Ави слушал, тем больше чувствовал себя неудобно. Некоторые пассажи были слишком сложны, чтобы сразу их понять и оценить, и он был благодарен, когда один из них, который ему, не то, чтобы понравился, но заинтересовал, повторился почти полностью. Мастерство у пианиста было потрясающее – во всяком случае, Ави так казалось. Парень умеет. Юджин закончил пьесу и начал следующую.

Минуты через четыре Юджин поднялся на ноги. Присутствовавшие стали переговариваться. Ави отодвинулся за фанерную дорическую колонну, выкрашенную в белый цвет. Юджин прошел в нескольких дюймах от него, направляясь к выходу. Ави замер. Нет. Он не мог. Нельзя. Кусая нижнюю губу, он запустил руку в карман и провел пальцами по рукоятке перочинного ножа, который принес с собой. Он последовал за Юджином.

Было темно. Тропинки освещены были прожекторами (поддельные масляные фонари не работали). Если сойти с тропы в окружающий лес, ничего не будет видно дальше нескольких футов. Юджин сошел с тропы. Ави подождал, пока пройдут пять секунд, и тоже сошел с тропы.

Остановившись у дуба, Юджин расстегнул ширинку и начал юринировать. Ави, в десяти шагах от него, позволил глазам привыкнуть к темноте, вытащил нож и открыл его. Кончив [непеч. ], Юджин застегнулся и обернулся. Ави был готов прыгнуть вперед и воткнуть нож в живот Юджина – один раз, второй, третий. Он помедлил. Сжал зубы. И бросился вперед.