Текст книги "Искатель. 1962. Выпуск №4"

Автор книги: Владимир Михайлов

Соавторы: Глеб Голубев,Николай Коротеев,Гелий Рябов,Эллис Батлер,Андрей Меркулов,Ю. Чернов,Светлана Чекрыгина,А. Ходанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Азаров внимательно разглядывал звездную картину – неба он не видел, казалось, уже неделями… Телескоп выделял часть небосвода – похоже, созвездие Дракона, сообразил он, вспомнив занятия по астронавигации. Только из четырех светил, которые были сейчас в поле зрения телескопа, раньше он знал лишь одну звезду четырнадцатой величины – прочие оставались невидимы и в самые сильные телескопы Земли. Случайность ли это? Просто ли инструмент направлен на этот участок неба, или…

Ему припомнились рассуждения Раина о том, что возникновения и быстрого развития жизни следует ожидать на планетах, вращающихся именно вокруг энергетически не очень сильных светил – желтых карликов вроде Солнца. В таких планетных системах гораздо менее вероятны резкие катастрофы – такие, как внезапные скачки радиации, губительные для жизни, успевшей уже приспособиться к определенному режиму.

Но если это не случайность, что ученые Марса искали в созвездии Дракона? Нет, все-таки случайность…

Встав с места, он подошел к одному из рефракторов. Тот же уголок неба отражался в его зеркале. И в ту же сторону были направлены ажурные параболоиды радиотелескопов.

Нет, это не случайность, что в какое-то определенное время телескопы смотрят на созвездие Дракона. А если не случайность, то… И это большое число жилых кают… Такому количеству жителей просто нечего было делать в спутнике, на них не хватило бы работы… Нет, конечно, это не может быть простой случайностью…

Он прошел в соседний зал. Это была громадная, на многие гектары, оранжерея, покрытая таким же прозрачным куполом, за которым зияла пустота. Зал не делился на отсеки и, видимо, занимал всю верхнюю часть шара. Только в центре потолка виднелась круглая непрозрачная площадка, к ней снизу шла толстая труба.

Азаров направился к ней. Путь лежал мимо длинных полос грунта, на котором в свое время, похоже, росло что-то, служившее продовольствием. Иначе какой был смысл разводить здесь сады? Теперь лишь хилая, желтоватая травка покрывала почву – может быть, потомки культурных растений, оказавшихся менее долговечными, чем машины, и выродившихся в результате отсутствия ухода и возросшей радиоактивности. Кое-где стояли странные, низкорослые, искривленные деревья без листьев, но с зеленовато-голубыми, просвечивающими ветвями. Они жили – устройства спутника продолжали подавать сюда воду, углекислоту, питательные вещества.

Азарову пришло в голову, что в оранжерее должен быть кислород: здесь нет машин, которым могла бы угрожать коррозия, а система деления спутника на отсеки и ярусы с блокировкой всех переходов позволяла иметь в различных местах разную атмосферу.

Однако он не стал проверять свое предположение. Возникшие у него мысли манили к круглой площадке наверху.

Он подошел к трубе, осмотрел ее в поисках люка. Люк был и даже сам открылся перед ним. И в тот-же миг разом погасли висевшие невысоко над полом мощные светильники, оранжерея наполнилась теплым желтым светом…

– Солнце! – неистово крикнул Азаров, закрывая глаза от света. Действительно, Деймос на своем пути вокруг Марса вышел из теневого конуса, и далекое, родное светило залило оранжерею своими лучами.

– Солнце… – повторил Азаров, прижимаясь к прозрачной стене, черное пространство за которой сразу перестало казаться таким безнадежным.

Ему хотелось петь, смотреть на Солнце без конца. С трудом заставил он себя войти в открывшийся перед ним люк. Побежали вниз стены, трубы… Теперь Азаров оказался на самом верху, на заветной площадке.

– Ну да, – сказал он. – Я так и думал…

Он очутился в небольшом круглом прозрачном зале, и теперь со всех сторон его окружало звездное небо. По окружности зала тянулись низкие широкие диваны. В центре, у четырехгранного пульта, стояло откинутое назад кресло. Перед пультом возвышался большой постамент с экранами, шкалами приборов, блестящими точками индикаторов. На самом же пульте не было ничего: ни переключателей, ни рычагов. Только две большие выпуклые кнопки – красная и белая – выступали над его гладкой поверхностью.

– Так я и думал… – проговорил Азаров. – Конечно, это не спутник. Звездолет, звездолет высокого класса…

Он сел в кресло за пультом. Тотчас же на постаменте засветился экран: на нем была точная картина звездного неба, такая же, какая виднелась за прозрачным куполом этой, по всей вероятности, ходовой рубки. Наверное, это был звездный компас: чтобы следить, насколько точно машины соблюдают курс. Азарова немного удивило, почему строители звездолета вынесли ходовую рубку на самую поверхность, гораздо безопаснее было бы поместить ее где-нибудь в глубине корабля. Но тут же, став на место воображаемого оппонента, он возразил сам себе: так можно судить, исходя из земных представлений о прочности…

Приборов на пульте громадного звездолета оказалось даже меньше, чем на их земной ракете. Вероятно, здесь гораздо в большей мере, чем пока на Земле, применялось суммирование показаний приборов вычислительными устройствами. К пилоту поступали лишь обработанные, самые важные сведения. За остальными следили сами машины.

Азаров вздохнул, закрыл глаза. Вот так здесь сидел когда-то командир звездолета, вел его к неведомым светилам – представитель иной жизни, намного обогнавшей нашу… На диванах вокруг располагались в свободные минуты члены экипажа, друзья и соратники командира – такие же, как он, рослые, здоровые и, наверное, добрые и веселые люди. Они жили, они стремились к открытиям, от которых, быть может, зависела судьба пославшей их планеты.

Азарову показалось, будто просторное помещение наполнилось вдруг сдержанным гулом голосов, едва слышным отзвуком работавших где-то внизу двигателей… Перед его закрытыми глазами замелькали незнакомые, причудливые рисунки созвездий, почудилось, что он сам грудью рассекает пространство, через которое стремится этот могучий шар…

Так он сидел несколько минут, не раскрывая глаз. Но надо уходить отсюда: не здесь же, в ходовой рубке звездолета, искать остатки автоматической ракеты!

Он спустился обратно в оранжерею, не задерживаясь, двинулся дальше. И снова потянулись бесконечные вереницы помещений, заполненных машинами, механизмами, все более странными, непохожими на земные, комнат с неустойчивыми полами, – они мягко колыхались, когда Азаров проходил по ним… В одном месте он наткнулся на прозрачную перегородку, за которой клубился лиловый туман – только густые лиловые облака, сквозь которые ничего нельзя было разглядеть, – и среди них то и дело посверкивали голубые молнии. Азаров долго стоял, наблюдая за причудливой игрой разрядов, пока они не начали слишком часто отскакивать в его сторону. Тогда он поспешил уйти отсюда, обозначив перегородку на плане, на котором отмечал весь свой путь.

…Через два часа он снова оказался внизу, в радиальном коридоре. Сегодняшняя программа поисков была закончена, он видел очень много интересного, а ведь была осмотрена лишь малая часть того, что скрывалось в этом колоссальном шаре. Над его устройством впоследствии не один год поломают голову ученые Земли. Но никаких следов автоматической ракеты он так и не обнаружил.

Азаров уже хотел войти в коридор, ведущий к ангарам, но раздумал и решительными шагами подошел к другой двери – той самой, у которой Сенцов и Раин, прЪбираясь с поверхности, обнаружили, по их словам, усиленную радиацию. Почему ракета или ее остатки не могли находиться в помещении, где уровень радиации выше?

Он приблизился к двери вплотную. Лампочка индикатора затлела чуть ярче. Ну и что? До опасности, во всяком случае, далеко, а ракета может находиться именно здесь, и все равно ведь, если она не найдется в других помещениях, придется лезть за ней сюда.

Азаров оглядел дверь. Запорной планки здесь не было, но слева он увидел три углубления – такие же, как и у входного люка корабля, – вложил пальцы в эти гнезда.

Дверь тяжело поехала в сторону, он успел удивиться ее необычной толщине… И сразу лампочка в скафандре запылала так ярко, что в глазах его на миг поплыли красные круги. Радиация стремительно возрастала, как будто он, открыв дверь, выпустил на волю миллиарды крошечных дьяволов и они, радостно кувыркаясь, стремительно неслись теперь по коридору… Азаров инстинктивно рванулся назад, но тут же остановился: надо же закрыть дверь, иначе…

Он снова вложил в гнезда три пальца, но дверь не закрывалась. Азаров стал лихорадочно вспоминать, как же закрывался люк ракеты, и с ужасом вспомнил, что это происходило лишь после того, как кто-нибудь переступал порог в одну или другую сторону. Наверное, был и другой способ, но он его не знал. Значит, чтобы закрыть дверь и прервать течение смертоносного потока, остается одна возможность: заставить ее опуститься за собой, а потом уже искать, как открыть ее изнутри…

_{(Окончание следует)}

ЧУДЕСА ХХ ВЕКА

НОВЫЕ КЛАДЫ СИБИРИ

«У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, – чтобы создать действительно могучую и обильную Русь».

В. И. ЛЕНИН

Пророчество этих слов особенно ясно осознаешь сегодня, когда видишь, как воплощается в жизнь великая Программа нашей партии. Мы расскажем лишь о некоторых задуманных и уже осуществляемых советскими людьми чудесах.

…В трудные годы гражданской войны по инициативе В. И. Ленина в Сибирь была послана небольшая геологическая экспедиция. В объемистых рюкзаках изыскателей лежало… 30 пудов соли – самое большое, что могла дать тогда геологам голодная сражающаяся Советская республика. Это было первое «ассигнование» на развитие нефтегазовой промышленности в восточных районах страны.

Прошли годы. В поисках нефти и газа снова отправляются в Сибирь экспедиции. Но как не похожи они на ту, первую! Исследователи получили самолеты и вертолеты, тракторы, вездеходы, легкие буровые станки, современные приборы. Поиски горючих ископаемых достигли небывалого размаха: «прослушивая», «простукивая» недра Сибири, тысячи километров отмерили не знающие усталости геофизики. Вслед за ними – проверить на практике результаты сейсмической разведки – шли буровики. По болотам и непроходимым лесам тащили многотонное оборудование тракторы. И вот наконец…

50-е годы. На берегу Оби, в полярной тайге, в районе Березова, ударил газовый фонтан. А затем еще восемь фонтанов голубого топлива забило в других районах обского понизовья. Геологи предполагают, что запасы газа в этих местах исчисляются цифрой с двенадцатью нулями!

1960 год. На реке Конде, студеном притоке Иртыша, возле поселка Шаим, получена первая промышленная нефть.

1961 год. Прибавилось еще два месторождения в среднем течении Оби. Настоящую большую нефть дают они!

1962 год. На берегу Лены, на севере Иркутской области, забил колоссальный фонтан высококачественной нефти.

Месторождения нефти и газа открыты сегодня в Якутии и арктической части Сибири; не без успеха ведутся поиски в бассейнах Ангары и Тунгуски.

Да, Сибирь баснословно богата горючими ископаемыми. У геологов есть все основания предполагать, что только западная ее часть (не говоря уж о всей Сибири) по запасам нефти и газа, вероятно, значительно превосходит месторождения Кавказа и Волго-Уральской области и вполне соизмерима с уникальными месторождениями Среднего и Ближнего Востока.

Мы знаем Сибирь угольную, Сибирь рудную, Сибирь алмазную. Теперь можно говорить о Сибири нефтяной. На помощь сибирякам едут нефтяники со всех концов страны: из Азербайджана и Татарии, Башкирии и Украины. Нет сомнения, что в скором времени сибирская нефть и газ будут питать нашу растущую промышленность.

Вспомните: первое ассигнование… И наши планы сегодня: к концу двадцатилетия Советский Союз по производству топлива оставит далеко позади все страны мира.

Вот оно, чудо XX века!

ПЕЧОРА ТЕЧЕТ НА ЮГ

Куда впадает река Печора! Еще сегодня на этот вопрос можно ответить без труда – в Баренцево море. Но завтра эта истина перестанет быть бесспорной…

Ученые из института «Гидропроект» имени С. Я. Жука разрабатывают сейчас план переброса вод Печоры и Вычегды в Волгу.

Представьте себе:

Двенадцатикилометровой, глухой плотиной перегорожены верховья Печоры (близ села Усть-Воя). Дамбой перерезана в верховьях река Вычегда (близ села Усть-Кулом). На реке Каме построен Верхне-Камский гидроузел. Три водохранилища, образовавшиеся возле плотин, соединены густой – 160-километровой – сетью каналов. Огромное новое Печорско-Вычегодско-Камское море ищет выхода. И находит его: через турбины Верхне-Камской ГЭС северные реки текут в Волгу…

Эти покоренные воды несут свет, электрическую энергию. Потому что благодаря им на гидростанциях Волги и Камы можно получить дополнительно столько электроэнергии, сколько дает одна из Волжских ГЭС!

Они несут печорский уголь и лес. Новый водный путь длиной в 800 километров прочно связал южные районы страны с северными. Любые суда проходят по новой водной магистрали.

Они несут воду в засушливые степи Заволжья. Заволжье станет крупнейшей животноводческой базой в стране.

Они несут, наконец, жизнь Каспию, который постоянно мелеет. Только за последние 30 лет его уровень понизился на два метра, а из многочисленных протоков в дельте Волги судоходным остался лишь один – Бахтемир.

К осуществлению этого дерзкого проекта уже приступили. Комплексная изыскательная экспедиция работает сегодня на берегах Печоры. Гидрологи и геофизики собирают данные для гидростроителей.

Скоро советские люди внесут серьезную поправку в географию своей страны: часть печорских вод потечет на юг.

КУЛУНДА – МОРЕ ПЛОДОРОДИЯ

…Тяжелые, налитые колосья. Золотые волны убегают вдаль, скрываются за горизонтом. Море пшеницы, бескрайное, необъятное. Такой в недалеком будущем станет вся Кулунда.

Словно гигантский треугольник, врезалась Кулундинская степь в междуречье Оби и Иртыша. Этот край жаркого солнца» плодороднейших почв и богатейших залежей соли страдает из-за нехватки воды.

Победить засуху, превратить всю Кулундин-скую степь в плодородное море – этой проблемой заняты сегодня ученые Сибири. Шесть научно-исследовательских институтов, руководимых специально созданной координационной комиссией во главе с академиком П. Я. Кочиной, готовят планы широкого наступления на засуху.

Чтобы разработать тактику наступления, исследователи занялись глубоким изучением естественных условий Кулундинской степи. Уже второй сезон работает здесь комплексная экспедиция. Климатологи и гидрологи определяют водные ресурсы края, почвоведы исследуют плодородие почв в различных районах, агрометеорологи и гидрофизики уточняют режим жизни и питания растений в условиях Кулунды.

Одновременно ученые обдумывают и техническую сторону вопроса: какими средствами можно победить врага – засуху! Есть несколько проектов строительства ирригационных систем в Кулундинской степи. Они очень разные, но ясно одно: все воды Кулунды – крупные реки, подземные источники, малые речушки, талые воды – все должно быть использовано в полной мере. Обь и Иртыш смогут оросить обширные, прилегающие к ним земли. Северную часть степи напоят поверхностные воды: поперек склонов будут строить дамбочки, которые задержат их. А для средней части Кулундинской степи люди добудут живительную влагу из-под земли: по подсчетам ученых, подземные водные ресурсы Кулунды составляют полтора-два миллиарда кубометров в год.

Орошение Кулундинской степи позволит получить только зерна дополнительно 15–20 миллионов тонн в год!

Изучая вопрос обводнения Кулунды, академик Г. М. Кржижановский писал, что создание здесь оросительной системы явится «своеобразным маховым колесом», которое двинет огромный край по пути прогресса.

Сегодня это «маховое колесо» приводится в действие.

Андрей Меркулов
РАЗВЕДЧИКИ ЗАОБЛАЧНЫХ ДОРОГ

Почему Клещинский ушел в дождь? Он был разведчиком – одним из первых среди тех, кто, стремясь за ускользающий круг горизонта, угадал требования своего века.

Разведчики заоблачных дорог… Стремлениям их нет предела. Однажды взлетев, они тянутся в небо.

Человек уходит в небо, чтобы вернуться и снова взлететь# На земле ему снятся острова из серебристых облаков или звездной космической пыли. А в небе он вспоминает знакомый с детства полынный запах родных полей и до боли желанную тишину, особенно ясную, когда после посадки выключен двигатель и земля перестала быть опасной. Вернувшись из неведомых краев, которые продолжают жить в их памяти, они тоскуют, взгляд их скользит мимо вас и становится отчужденным. Быть может, так смотрели матросы Колумба, когда после своего необычайного плавания они рассказывали о нем землякам.

Я знаю, облака вместе с летчиками сходят на землю и продолжают стоять у них в глазах. Я замечал у них этот взгляд, сквозь дома и вещи, сквозь сутолоку дня – туда, где мы с вами не были.

Наш век дал им новую точку зрения. Они видят землю с высоты полета, избавившись от древней зависти к птицам. Кле-щинский был одним из первых, кто увидел землю такой, какой ее тогда не видели другие – сверху.

* * *

Многих разведчиков заоблачных дорог, тех, кто составляет славу и цвет нашей авиации, мне довелось знать.

В памяти моей они проходят единым строем, летчики-испытатели наших дней: Анохин, Перелет, Коккинаки, Седов, Рыбко, Шиянов, Опадчий, Юганов, Аметхан, Верников, Гарнаев, Машковский, Алашеев, Неферов, Щербаков, Ильюшин…

Я представляю их на работе среди машин, сама форма которых говорит о рвущейся в небо скорости. И часто мне хотелось представить, какими бывают испытатели в самой обычной обстановке, дома, накануне опасного и трудного дня.

Помню зимний вечер, уют московской квартиры, где меня познакомили с Яковом Верниковым. Тогда он занимался на разных машинах штопорами: намеренно вводил новые реактивные самолеты в штопор, чтобы проверить, выйдет ли из него машина. Впоследствии он испытывал хорошо известный теперь самолет «АН-10». Это был добродушный, очень полный человек, который, смеясь, говорил о себе, что по нему кабины новых самолетов меряют. Неторопливо он стал рассказывать.

Штопор – неуправляемая фигура высшего пилотажа, не нужная в авиации. В штопор срываются против желания, и он ведет к неприятностям. Поэтому, обучая курсантов или испытывая самолет, нарочно входят в штопор, чтобы знать, как выйти из него. Машина срывается из горизонтального полета и, вращаясь, идет к земле. К той земле, на которой живут летчики. Но теперь она становится враждебной и приближается слишком быстро. Длина одного витка при штопоре бывает более шестисот метров.

Рассказывал Верников очень флегматично и медленно. Трудно было представить, что это человек молниеносных решений.

Однажды в перевернутом штопоре, повиснув вниз головой на ремнях сиденья и теряя за один виток полкилометра высоты, он вдруг упал лицом на переднее стекло колпака, который закрывает кабину летчика: лопнули ремни, не выдержав перегрузки.

– У меня короткая шея, – объяснил он. – Была бы длиннее, могла сломаться.

До управления он не мог дотянуться. Стоя на голове в колпаке, он отчетливо видел, как машина, вращаясь, рвется к земле. Все же он выбрался. Сумел овладеть машиной.

– Как же ты это сделал?

– Сейчас уже не помню. Понимаешь, очень нужно было это сделать.

Я посмотрел на часы. Рассказывал он три минуты.

– Сколько же времени это продолжалось?

– Ну, за три минуты я был бы уже в земле.

Он подумал, не торопясь подсчитал, потом добавил:

– Самолет сделал пятнадцать витков. За две минуты. Но ведь в воздухе думаешь быстрее.

За окном была зима. Падал мягкий медленный снег. Верников стал звонить синоптикам на аэродром.

– Плохой прогноз. Опять погода нелетная, – сказал он сердито, бросая трубку. – А мне хотелось полетать.

Писать о летчиках трудно. Они не терпят фальши и требуют правды и мужества, а не восторженных слов. Но писать о них нужно. История авиации проходит на наших глазах. Каждый из тех, кто делает эту историю, достоин книги и правды, такой же высокой, как небо, в котором они летают.

* * *

Как-то раз я спросил у Юрия Гарнаева, испытателя, у которого за плечами было уже немало серьезных дел, не считает ли он, что летчик, подобно игроку, испытывает судьбу.

– Игрок играет, – сказал Гарнаев, – а мы работаем. Работать для нас – это значит жить. Жить во что бы то ни стало. Это концентрирует волю. Обостряет чувства. Ты начинаешь соображать быстрей, чем это кажется возможным. Не думаешь о смерти. Не веришь в нее, И ты будешь жить, если не сделаешь ни одной ошибки. В этом вся трудность – ни одной ошибки. Обижаться на опасность нам не приходится. Такая профессия. Сам добивался ее и выбрал потому, что хочешь жить. А смысл жизни там, где борьба и победа над сложностью работы, над скоростью и высотой. Ты выходишь навстречу опасности, потому что хочешь жить. По-настоящему жить, не допустив просчета в работе, не покинув в трудную минуту машину на произвол судьбы. Жить – это значит привести ее на аэродром, даже если она не в порядке. И посадить. Спасти себя и ее, выполнив до конца свое дело. Вот что значит жить в воздухе.

Я вспоминаю один американский сценарий об испытателях. На скоростном самолете известный летчик отправляется в рекордный полет. Из мотора вдруг начинает бить масло, летчик совершает вынужденную посадку. В ближайшем доме он на* ходит девушку, такую, о которой мечтал. Он увозит ее на самолете. Где-то по дороге они женятся.

У знаменитого летчика нет денег даже для того, чтобы снять комнату. Он ввязывается в опасные спортивные соревнования. Жена смотрит с трибуны. Она еще не понимает ничего в полетах. Летчик выигрывает приз, ему надевают венок победителя. В это время раздается глухой удар, и черная карета пересекает поле: погиб его друг, у которого осталось трое детей. Половину премии летчик отдает вдове друга, остальное пропивает.

Чтобы обеспечить жену, он становится испытателем. Но теперь жена знает, что такое полеты. Она приезжает на аэродром и видит: самолет пикирует, пока не сломаются крылья. Эго нужно, чтобы установить предел их прочности. Ночью она слышит удар самолета о землю. Проснувшись, видит перед собой часы, которые стучат: «Пока еще жив, пока еще жив». Это сон. Летчик мирно спит дома. Но вот все чаще его бортмеханик с тоской повторяет слова о слепой дороге испытателя, для которого, кроме смерти, выхода нет.

Однажды перед испытанием тяжелого бомбардировщика бортмеханик забывает прилепить к фюзеляжу жевательную резинку «на счастье». Машина срывается в штопор. Уже в огне, самолет как бы врезается в экран… Умирает бортмеханик, взяв с раненого товарища слово оставить полеты. В конце фильма бывший летчик с тоской смотрит, как другие поднимают в небо самолеты…

Американский фильм «Летчик-испытатель» – талантливый некролог людям этой профессии в Америке. Проникнутое горечью и пессимизмом повествование о судьбе обреченных, которые слишком часто говорят о том, что нельзя жить в воздухе…

С кадрами из этого фильма, не щадящего нервы зрителей, мне хочется сравнить другие кадры – из жизни Гарнаева.

Примерно 1950 год. В авиаконструкторских бюро люди склоняются над чертежами устройства, которое должно спасти летчика при аварии на больших скоростях и высотах.

Реактивный двигатель неизмеримо расширил возможности полетов. Но теперь обычный парашют уже не спасает при аварии. Встречный поток воздуха прижимает к машине, калечит при попытке выброситься. Трудность не в том, чтобы придумать стальное кресло, скользящее по пазам и снабженное патроном, который может выстрелить это кресло. Главное, чтобы человек остался после выстрела живым и вернулся на землю.

Так открывается одна из интереснейших страниц в истории современной авиации – создание катапульты, которой оборудованы теперь скоростные самолеты на случай аварии.

Первые опыты проводились на земле, затем испытывали кресло в воздухе с манекеном. Кресло отделяется от самолета, оно уже отрегулировано и не задевает хвостовое оперение. С помощью небольших тормозных парашютов останавливается его вращение в воздухе. После того как кресло минует самолет, ремни расстегиваются и манекен спускается на парашюте. Большего от него нельзя добиться. Он не может рассказать о своих впечатлениях, В кресло должен сесть человек…

Гарнаев одним из первых в мире испытывает на себе действие катапульты. Спешить в таком деле нельзя. Он долго тренируется и тщательно готовится к этому на земле. В прошлом он уже занимался делом, имеющим большое значение для летчиков, – испытывал различные средства спасения, главным образом новые парашюты. Он должен знать многое, прежде чем совершить первый головокружительный прыжок – выстрелить самого себя из самолета.

Самое трудное – в первый раз. Не менее трудно, чем первый взлет на новом самолете.

Испытатель катапульты взвешивает все возможные варианты. Сначала нужно точно продумать положение в кресле, чтобы воздушной волной руки не сорвало с подлокотников. Потом, когда скорость погасится, надо освободиться от кресла и, раскинув руки, удержаться в положении прыгающего в воду пловца. Иначе человека может затянуть в штопор, и тогда не открыть парашют.

Управлять своим телом в воздухе нелегко. Особенно когда ты одет в надутый воздухом мягкий скафандр. Испытатель еще долго тренируется и обдумывает будущую работу…

Наступает решительный день. Ночь он не спал, несмотря на хорошее здоровье и тренированные нервы, – мысль все время возвращалась к предстоящему. Жёна знает о том, что ему предстоит, но, кажется, не знает, что это будет сегодня.

Хороший ясный день. Самолет набирает высоту. Неожиданно выясняется новая, непредвиденная трудность: на большой высоте обмерзли стекла скафандра. Почти ничего не видно. Трудно будет ориентироваться в воздухе.

Первый раз он так и катапультируется – в шлеме с обмерзшими стеклами… Стучат часы. Кажется, что они стучат все громче. Летчик готов к предстоящей работе. Рука нажимает нужный рычаг. Огромная сила выталкивает из самолета снаряд, созданный человеком для спасения человека. Первый удар воздуха. Страшное физическое напряжение – три секунды, пока гасится скорость. Кресло вылетело, не зацепившись за самолет. Теперь, выдержав первую встречу с воздушным потоком, чувствуя, как гаснет скорость полета, испытатель освобождает ремни. Кресло уходит вниз. «Специалист падения», он находит нужное положение, осваивая движения в скафандре. Он начинает считать секунды, чтобы определить длину прыжка. Затем привычный толчок открывшегося парашюта.

На аэродроме, сняв шлем, он долго смотрит на землю, чувствуя, как спадает огромное напряжение самого трудного первого шага в воздухе. Он знает: главное сделано. Трудно всегда в первый раз. Скоро его работа будет освоена многими.

С этого дня Гарнаев работает все увереннее. С самолетов разных типов, с разных мест экипажа катапульта «опрыгивается». Наконец он покидает самолет при скорости, близкой к скорости звука: свыше 900 километров в час. Все проходит благополучно. Но в новом деле всегда бывают неожиданности, к ним надо быть готовым.

Однажды, как было предусмотрено заданием, Гарнаев выстреливает не себя, а манекен, сидящий впереди; но что-то случилось с креслом, оно не выходит до конца из пазов и, попав в поток воздуха, опрокидывается мгновенно всей тяжестью на фонарь пилотской кабины. Кресло прочно застряло в обшивке, почти закрыв летчику обзор. Гарнаев понял, что теперь его не сорвать даже пикированием – слишком рискованно. Так с креслом «на голове» он вернулся на аэродром и блестяще посадил машину.

В другой раз после прыжка с катапультой, когда Гарнаев уже расстался с креслом и падал свободно, от резкого толчка разорвался раскрывающийся парашют. Взглянув вверх, летчик увидел рваные ленты вместо купола.

Он открывает запасной парашют. Внизу полотно железной дороги, где виден приближающийся поезд. Обрывки основного парашюта не дают управлять стропами. Гарнаева несет прямо на рельсы. Очень обидно спастись в воздухе и попасть под поезд. Но он падает в двух шагах от насыпи. Купол, по счастью, не затянуло под колеса. Пролетает мимо паровоз, мелькает растерянное лицо машиниста.

В один из дней работа с катапультой кончилась. То, над чем работал Гарнаев, называется теперь «катапультирование при отработанных средствах».

Гарнаева ждет новая работа…

Все чаще среди тех, кто занимается авиацией, повторяется слово «космос» – слово, которое еще недавно означало очень отдаленное, фантастическое будущее.

Было известно, что там, на огромных высотах, где почти нет воздуха, не могут действовать обычные рули управления, опирающиеся на встречный воздушный поток. Там пригоден только реактивный принцип полета, который требует новой техники.

Снова ясный апрельский день. На аэродроме отменены все полеты: предстоит событие чрезвычайной важности. Посреди бетонной площадки стоит странное сооружение. Оно ничем не напоминает летательный аппарат. Нет киля, нет крыльев. Одни только двигатели, сопла которых смотрят в землю. Это турболет, реактивный аппарат, который впервые должен сегодня оторваться от земли.

К нему подходит Гарнаев. Его провожают друзья и знакомые. Видно, что самого испытателя тоже немного беспокоит мысль: а может ли эта штука летать?

Гарнаев в последний раз шутливо спрашивает у одного из ученых, создававших аппарат:

– Как же все-таки он полетит?

Тот отвечает с уверенностью:

– Очень просто. Сила тяги против веса.

Гарнаев поднимается в стеклянную кабину. Он напряжен и сосредоточен. Рука ложится на сектор газа. Еще секунда, и струи взрывов ударят в землю. Он включает газ. Пламя вырывается из сопел. Несколько тысяч лошадиных сил рванули вверх неуклюжее сооружение, на всякий случай привязанное к земле тросами. Турболет оторвался от взлетной площадки – и его сразу, накренив, повело в сторону. Но в ту же секунду летчик овладел рулями управления. Он чувствует, что машина стала послушной. «Струйные рули» действуют… Аппарат по воле летчика идет влево, вправо… Все в порядке. Можно сажать машину.

Из кабины друзья выносят его на руках. Взволнованный ученый спрашивает:

– Как же вы все-таки взлетели?

– Очень просто. Сила тяги против веса, – отвечает Гарнаев.

Оба смеются. Теперь им можно смеяться.

Через несколько месяцев Гарнаев уже показывал взлет новой машины на авиационном параде в Тушино…

Работа летчика-испытателя, построенная на разумном риске, ведет к открытию неизведанной высоты и скорости. Он разведчик, идущий впереди навстречу опасности. В его работе много гуманизма. Он обеспечивает безопасность тем, кто будет летать на серийных машинах.

Перед полетом Юрия Гагарина испытатель Гарнаев участвовал в создании условий невесомости в самолете. Это было необходимо для предварительных выводов о возможном самочувствии космонавта. И если о Гарнаеве сделать фильм, он будет смотреться с напряжением, но в нем не будет психологического надрыва. В характере испытателей наших не трагизм обреченности, а пафос борьбы за покорение высоты.