Текст книги "Искатель. 1962. Выпуск №4"

Автор книги: Владимир Михайлов

Соавторы: Глеб Голубев,Николай Коротеев,Гелий Рябов,Эллис Батлер,Андрей Меркулов,Ю. Чернов,Светлана Чекрыгина,А. Ходанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Первой остановилась «Победа». Во внезапно наступившей тишине особенно резко слышался шум дождя. Чвакала под ногами грязь, хрустели сучья.

– Еще несколько шагов. Вот тут, – глухо сказал Ромка.

Луч карманного фонарика запрыгал по лужам, лопата легко врезалась в промокшую землю.

Показалась клеенка. Ее сорвали. Еще через минуту перед Громовым стоял чемодан.

Чемодан этот – случайное совпадение! – как две капли воды был похож на чемодан Громова. Впрочем, на полках магазинов можно было увидеть десятки подобных.

Когда сломали замок, из-под приподнявшейся крышки выпало несколько ассигнаций…

…«Волга» затормозила, и Редькин, приоткрыв дверь, стал вглядываться в темноту.

– Какого еще лешего тут носит?

Меднов опустил боковое стекло и тоже высунул голову. Впереди стояла какая-то машина. В ярком свете ее фар Витька вдруг увидел нескладную фигуру Ромки.

– Редькин, а ведь там – Вэка.

– Паскуда!.. Откуда он узнал?..

Редькин распахнул дверцу.

Витька схватил его за шиворот, рявкнул в ухо:

– Назад – милиция!

– Там же деньги! Мои и твои деньги! – Редькин почти плакал. – Эх!..

Витька дал задний ход. Автомобиль вполз в кусты – и вовремя: мимо пронеслась оперативная машина. Несколько минут оба молчали. Потом Редькин решительно сказал:

– Поехали за ними. – Достал из кармана пистолет, щелкнул предохранителем. – Не терять же деньги!

Витька отвел глаза.

– Пока – деньги. Но если поедем, можем потерять и голову. Хватит с меня сторожа!..

Редькин распахнул дверцу.

– Вылезай. И забудь про все. Кстати, не вздумай явиться с повинной. Ты меня знаешь…

Витька включил зажигание.

– Объясни хоть, на что надеешься?

– Чего объяснять, – мрачно сказал Редькин, – сам пока не знаю. Но не ехать не могу.

*

И снова по шоссе мчатся две машины. И снова впереди машина Громова. Все ближе и ближе расплывшееся за сеткой дождя оранжевое зарево – ночной спутник большого города. Вот уже пронеслись мимо первые витрины, освещенные неоновым светом реклам, и остались позади тяжелые колонны Московских Триумфальных ворот.

И опять первой остановилась «Победа» с красной полосой. И тотчас же сзади скрипнула тормозами «Волга».

– Почему не едут на Дворцовую? – спросил Витька.

– А ты не спеши… – Редькин яростно потер ладонью лобовое стекло. – Ты не спеши, Витя. Вот он, этот случай, смотри.

Витька прильнул к стеклу и увидел, как Громов вышел из машины, держа в руке небольшой чемоданчик, и исчез в подъезде.

– И пистолета не надо, – шепнул Редькин – Поделили наши денежки! Видал?

Редькин выпрыгнул из машины. Когда он заглянут в подъезд, Громов только что прикрыл дверь своей квартиры. Это было непостижимо, почти фантастично, но чемодан, за которым с таким риском охотился Редькин, стоял в нескольких шагах от него! И кругом – никого…

Громов оставил чемодан случайно, оставил потому, что очень устал. И только в комнате, сбросив перепачканное глиной пальто, вспомнил о нем. Хотел было вернуться, но в комнату заглянул сосед – молодой врач Саня Егоров. Громов жил по-холостяцки и, когда по вечерам выдавалась свободная минутка, с удовольствием играл с Егоровым в шахматы. Но на этот раз Саня принес толстую пачку рентгеновских снимков.

– Поздравьте, Иван Сергеевич, только что из операционной. Первая самостоятельная операция! И какая сложная!..

– Что ты говоришь? – Громов крепко пожал Сане руку. – > У меня, брат, тоже операция, и тоже сложная. Только конца еще не видно. Ну да ладно! Садись, рассказывай. Только одну секунду – я на лестнице чемодан оставил.

Если бы Редькин заставил себя спокойно подойти к чемодану, он бы, конечно, взял его. Но бешеная радость, внезапно захлестнувшая сознание, заставила изо всех сил рвануться к чемодану, и, споткнувшись о ступеньку, Редькин грохнулся на каменный пол площадки. В отчаянном порыве попытался дотянуться – нет, слишком далеко!

Открылась ДЕерь, и чья-то большая рука с длинными пальцами ухватила металлическую ручку чемодана, приподняла его и втянула за дверь. Щелкнул замок.

Редькин сел, тщательно отряхнул брюки. Несколько секунд тяжело дышал, высунув язык, потом поднялся и достал отмычку…

Едва Громов поставил чемодан возле двери своей комнаты и взял полотенце, собираясь пойти умыться, как из передней послышалось:

– Минуточку, не торопитесь…

Редькин вежливо снял берет, смерил настороженным взглядом вышедшего из комнаты Саню. Кивнул на чемодан.

– «Император»… Собственной персоной. – Громов не спеша повесил полотенце на вешалку и спросил: – С повинной пришли?

– Шутите, товарищ начальник, – сказал Редькин. – Человек вы, видать, мужественный…

– Это почему же? – спросил Громов.

– Да так… – неопределенно усмехнулся Редькин и кивнул па окно. – Не всякий способен под «мушкой» шутки шутить. Или не видите?

Конец фразы Редькина заглушил звон разбитого стекла. Громов оглянулся. Через распахнутую дверь в окне своей комнаты он увидел пистолетное дуло. Усилием воли заставил себя улыбнуться.

– «Наследник», если не ошибаюсь? Что ж, давайте знакомиться.

– Отойдите от двери! Оба! – глухо донеслось с улицы.

А если нет?

– Буду стрелять.

Громов сделал шаг к Редькину.

Но черный кружок угрожающе пополз вверх.

– Стреляю! – крикнул Витька.

«Глаза-то сумасшедшие… Ведь и вправду бабахнет», – подумал Громов и спросил:

– Что вам нужно?

– Вот это деловой разговор! – осклабился Редькин. – Пустяки. Этот чемоданчик всего-навсего. И то, что в нем, заодно.

«Задержать! Во что бы то ни стало задержать! Но как?!»

И Громов спросил:

– А что взамен?

Редькин шагнул к чемодану, улыбнулся.

– Суй руку под крышку, сколько в жменю заберешь – все твое.

Только сейчас Громов посмотрел в сторону Сани. Он незаметно двигался вдоль стены к выключателю.

Громов тихо сказал:

– Саня, скорей!

Свет погас, и тотчас две вспышки полыхнули коротким красноватым пламенем: Громов и Витька выстрелили одновременно.

«Как в тире…» – почему-то подумал Громов, следя за медленно сползающей фигурой Витьки. Потом, различив в отблеске уличных фонарей забившегося в угол Редькина, крикнул:

– Так вот и сидеть!

Включил свет. Держа пистолет в руке, подошел к Редькину. Обыскал.

– Саня, позови кого-нибудь с улицы.

Саня вышел.

– А ты не поспешил, следователь? – спросил Редькин.

Громов молчал. И Редькин, ободренный этим молчанием, бросил радостный взгляд на чемодан.

Заметив это, Громов взял чемодан, протянул Редькину.

– Мог бы подарить, да вам дадут казенное.

Редькин прижал чемодан к груди, дрожащими пальцами рванул крышку и… тупо уставился на резиновую подушку и свернутое одеяло.

*

– У меня хорошая зрительная память, – сказал Редькину Громов. – Я где-то вас видел. Да, у памятника Николаю I. Вы взяли у меня спички и, не вернув, ушли.

– Точно, – обрадовался Редькин, – спички! Я еще потом вспомнил. Ай, как неудобно получилось!

– Да, пожалуй что. Знать бы тогда – глядишь бы, все по-иному было, – сказал Громов.

Этот разговор происходил на следующий день в кабинете Громова на Дворцовой площади.

– Можно, я буду ходить? – спросил Редькин. – Не могу сидеть.

– Если так легче, не возражаю, – пожал плечами Громов.

Достал лоскут, снятый с кладбищенской ограды, слепки следов и протянул Редькину.

– Сравните.

Редькин отвел руку Громова.

– Ни к чему эго. Изобличать меня не надо. Я волк тертый, и «трудного» допроса у вас не будет. Так что не устраивайте сцены с вашими слепками.

*

…Первым к ограде кладбища подошел Витька. Несколько минут потоптался у отмеченной Редькиным доски, прислушался. Осторожно отодвинул доску, просунулся в щель – ив ужасе вылетел обратно, оставив на гвозде кусок пиджака. Растерянный, обалдевший, мчался он вдоль забора и около мостика едва не сшиб Редькина.

– Что там?! – встрепенулся Редькин.

– Покойники из могил повылазили, – задыхался Витька. – Стоят у крестов и курят.

Редькин выругался.

– Трус несчастный! Это же лампадки! А ну – марш назад!

…Около склепа Редькин спрятался за какой-то памятник, а Витька подошел к часовне с Мадонной и тихо свистнул. Тут же появился Прохор, осторожно спросил:

– Кто таков?

– Я от Николая, – негромко сказал Витька. – «Помощь и доверие»!

– «Помощь и доверие», – помедлив, ответил Прохор. – Значит, сам не пришел? Может, опять обман какой? Рубль-то у тебя есть?

– Держи!

Витька протянул «фамильный» рубль. Прохор взял монету, осветил фонариком. Долго всматривался, потом хмуро глянул на Витьку.

– А ну, валяй отсюда!

– Ты чего, дед, выпивши? – удивился Витька.

Прохор угрожающе поднял клюку:

– Я те покажу подделывать!..

– Но-но, дед, не балуй! – крикнул Витька и, зацепившись за какое-то надгробие, тяжело рухнул в сухую траву.

Витькину жизнь спаяло это падение: удар тяжелой прохоров-ской клюки пришелся по изголовью могилы.

– Убивают! – заорал Витька. – Редькин, сволочь, где ты?

– Ах!.. Вон оно как!.. Редькин, значит!

Прохор словно обезумел. Прыгнул на Витьку и стал топтать его ногами.

– Что же ты делаешь, морда? – стонал Витька, пытаясь свалить Прохора. – За кого губишь, гад! За Келлера? За то, что сыну он твоему сдохнуть помог? У-у, идиот песочный!

Услышав про сына, Прохор приподнял Витьку за борт пиджака и схватил за горло.

– Как сдохнуть? Ну, говори, а то жизни решу!

– Да отпусти же ты! – прохрипел Витька. – Давай по-людски поговорим. Мы – вам, вы – нам… Тебе не Келлер друг. Тебе Редькин друг. Боданем Мадонну, заживем, как фраера!

– Про сына говори… – тихо сказал Прохор и отпустил Витьку.

– Не веришь, – горячился Витька, – не веришь? Так слушай!

Достал газету и, спотыкаясь на каждом слове, прочел заметку под рубрикой «В мире капитала».

– Теперь уверовал? Этишкет – слово очень редкое. Этим словом только одного человека звали: твоего Петьку.

– Откуда знаешь? – эхом отозвался Прохор.

– Дурак ты старый! – почти ласково сказал Витька. – Ты что же думаешь, мы лыком шиты? Когда к тебе за Мадонной шли, подготовились. Ведь Редькин о тебе всю подноготную знает. И газеты не в пример тебе читает. Вот она, газета-то!

Прохор со всего размаха ударил по газете кулаком.

– Врешь, гад! Врешь!..

И внезапно замолчал, тупо глядя куда-то поверх Витькиной головы. Витька вдруг почувствовал что-то очень похожее на жалость.

– Дед… – шагнул он к Прохору.

– Петенька… Петенька… – скривив губы, бормотал Прохор. – Здравствуй, Петр Прохорович… Здравствуй, сынок. Вот и довелось… Обманул, ваше высокоблагородие… Обманул, значит, старика… Мол, безответный Прохор, глупый… Ан нет! – вдруг со злобой выкрикнул он. – Нет! Я вас всех… Всех!..

И побежал к часовне.

– Чего стоишь? Бей! – услышал Витька тихий голос Редькина. – Он же Мадонну разбить хочет!

– Бей! Иначе продаст! – снова зашипел Редькин.

Витька шагнул вслед за Прохором, выхватил финку.

– Бе-ей!.. – донеслось сзади.

Витька в несколько прыжков настиг сторожа. Неясным силуэтом обозначилась перед ним сгорбленная спина, и он остановился, пораженный мыслью: «Сейчас я должен… убить».

И, уже ничего не соображая, Витька ударил…

Потом, спотыкаясь, пошел к Редькину. Звякнула выпавшая из рук финка.

Редькин нагнулся, подобрал и, обернув платком, положил в карман.

– Адрес оставляешь, дурак…

Подошел к Прохору и, присев на корточки, включил фонарик.

– Вечная память… Я этого не хотел. Он сам заставил… Ну, айда к Мадонне.

В часовне Витька попросил коньяку. Лязгая зубами, сказал:

– Не тяни! Зачем пьедестал пилить? Давай под подошвы – быстрее будет. Не могу я… трясет.

Редькин покачал головой:

– Вот она, необразованность!.. Отойди, не мешай!

…Когда дверь часовни тихо скрипнула и на пороге появился Келлер, Мадонна была уже снята с постамента, и Редькин завертывал ее в одеяло.

– По какому праву? – холодно спросил Келлер.

Редькин выхватил пистолет, повертел им перед лицом Келлера.

– По праву сильного, господин Келлер. И более умного…

– Все ясно, – сказал Келлер. – Вы подслушали мой разговор с Прохором. Первое: прошу называть меня Эллисом. Второе: как будем договариваться?

– Учтите, – сказал Редькин. – Мадонна наша. На случай спора еще раз предупреждаю: сила на нашей стороне. Отсюда и условия…

*

– Где Мадонна? – спросил Громов.

– Простите, – Редькин с удовольствием вгляделся в хмурее лицо следователя, – но этого, к сожалению, я не знаю. Хотя могу предполагать, что Мадонна сейчас или, как говорится, высоко в небе, или где-нибудь в кладовой. Меня интересовали только деньги.

– Где Эллис?

– Вот что, гражданин следователь, – очень спокойно сказал Редькин, – я сознался. Я разложившийся, аморальный тип. Но я, между прочим, не убивал и в вас не стрелял. Где Эллис, не знаю. И давайте закончим на этом.

– Давайте закончим. Только есть еще один вопрос. Я хочу спросить: что вы думаете о случившемся?..

– Поздно мне думать, – сказал Редькин.

– Да, согласен: поздно. Но на вашей совести слишком много…

– Страшных снов не боюсь.

– А совести?

– Это вы говорите мне?

– Да, вам. Потому что, каким бы вы ни были сейчас, когда-то в прошлом вы назывались: человек!

…Войдя в камеру, Редькин устало опустился на койку.

«Мальчишка, сопляк! – зло подумал он. – Нашел, на чем играть! Да я и думать не хочу, слышишь, ты?!»

Потом он стал ходить по камере, стараясь не вспоминать об этом разговоре. Но чем больше старался, тем больше погружался в прошлое. Витька… Кто знает, не перейди он три года назад Витькину дорогу, и не стал бы Витька «Наследником»…

А вот с Ромкой получилось наоборот. Не он Ромке, а Ромка ему, Редькину, дорогу пересек.

Да… был он сам, «Император», мечтавший прожить без труда и забот. Был Витька – «Наследник». И не только по кличке. Свои «мечты» пытался вложить Редькин в душу этого своего преемника. И вот ничего… Темнота. Кромешная темнота!..

Редькин обхватил голову ладонями и заорал:

– Свет включите! Почему нет света! Све-ет!..

*

Громов возвращался домой. Днем лучи октябрьского солнца еще успевали кое-как превратить первый снег в небольшие лужицы, а вечером, когда холодная синеватая луна усаживалась на шпиль Петропавловского собора, лужицы застывали. Они звонко хрустели под ногами, мешая думать, и Громов сошел на мостовую.

«А Меднов еще не допрошен… Врач сказал: не скоро можно будет допросить… – Громов остановился. – У него есть мать…»

Совсем рядом сердито скрипнули тормоза, кто-то звонко крикнул:

– Куда же под колеса-то? А еще милиция!..

«Я должен пойти к ней, – думал Громов. – Должен, несмотря ни на что!»

Вместо фарфоровой кнопки в звонке торчал огрызок карандаша. Громов долго стоял, не решаясь до него дотронуться.

Витька. Как отчетливо видит Громов тяжело сползающую фигуру в черном резиновом плаще! Как отчетливо слышит выстрел!..

«Как ты решился прийти сюда?»

Громов повернулся и сделал шаг вниз.

«Да, я стрелял в него. Но разве только потому, что он мог убить меня? Ну, ответь своей совести, Громов. Да, я опасался, что он убьет меня. И я защищал свою жизнь. Но только ли свою? Разве за моей спиной в этот миг не стояли другие люди? У матери Меднова горе. А если бы Витька ушел? Может быть, не одна еще мать плакала…»

Громов подошел к дверям. Протяжно зазвенел колокольчик, щелкнул замок, и на пороге в темноте коридора появился силуэт женщины.

– Кто вы? – спросила женщина.

– Следователь, – сказал Громов.

Она отступила в глубь коридора.

– Уходите.

И снова Громов шагнул к лестнице. Шагнул и тут же вернулся.

– Вы должны выслушать.

– Оправдания?

– Нет, – сказал Громов, – не оправдания.

Несколько секунд она молчала, потом сказала:

– Говорите. Только… в комнату я вас не позову.

– Хорошо. Я пришел не утешать вас. Вы – мать, а мать утешить нельзя. Я пришел сказать, что еще можно помочь Виктору. И это должны сделать мы с вами…

Спускаясь по лестнице, он прислушивался, ушла ли, но дверкой замок так и не щелкнул…

ГЛАВА IV

Настал день, когда Громов окончательно выяснил: в Ленинграде ни Эллис, ни Келлер не проживают.

Была минута, когда у Громова опустились руки. Была минута, когда ему показалось – все кончено, он проиграл. И тогда, сразу же успокоившись, наверное, от безнадежности, Громов подумал: «А если у Келлера есть третья фамилия?»

В самом деле, Келлер – для родственников, Эллис – для преступной шайки Редькина. Третья фамилия – для легального проживания в городе. Как узнать эту третью фамилию? Невозможно! Но зато есть фотография. Ведь Николай Келлер и граф Франц Келлер похожи как два близнеца.

Фотографии были размножены, и гостиницы стали проверять еще раз…

Поздно вечером Громову позвонили.

– Говорит администратор Сергеев из Европейской гостиницы. Приезжайте немедленно…

Громов приехал через двадцать минут.

В холле гостиницы его встретил портье и провел в медпункт.

На кушетке лежал человек. Голова его была забинтована.

– Здравствуйте, – сказал Громов. – Вы Сергеев?

Человек молча кивнул.

– Что с вами? Где Келлер?

– Обо мне после. Давайте о деле. Записывайте…

…В этот вечер Сергеев дежурил. В холле сидели, беседуя, лишь несколько человек. Часов в двенадцать («Да, да, как раз Красную площадь включили!») Сергеев увидел, как по лестнице спускается высокий пожилой человек в очках. Он подошел к окошку администратора.

– Моя фамилия Лауэр. Я сейчас уезжаю.

Сергеев стал просматривать квитанции, искоса поглядывая на Лауэра. Незаметно выдвинул ящик стола – там лежала фотография, присланная Громовым. Сергеев поднял голову, пристально посмотрел в настороженное лицо Лауэра. Он!

– Простите, – сказал Сергеев, – я куда-то положил ключи от сейфа. Там документы. Верно, оставил в соседней комнате. Одну минуту…

Келлер оглядел холл. Достал пачку сигарет. Закурил. «Так, кажется, попался… Ищейка проклятая! Ну ничего, не торжествуй!.. Рано еще!..» И сухо ответил:

– Тогда принесите паспорт ко мне в номер. Но учтите, я тороплюсь.

Когда Сергеев вошел в номер, Келлер плотно прикрыл за ним дверь и повернул ключ на два оборота.

– Где паспорт?

Паспорт Лауэра лежал у Сергеева в кармане, но надо было выиграть время до прихода Громова. И Сергеев спросил:

– Как вам понравился Ленинград?

– Перестаньте играть! – рассвирепел Келлер. – Это поездка для меня слишком дорога, как у вас говорят, материально. И я не позволю, чтобы мне мешали!

Сергеев молчал. Он даже не испугался. Он просто стоял и думал. Думал о том, как внезапно, неожиданно наступила в его жизни решительная минута.

– Вот что, – сказал Келлер, – я вижу, вы понимаете свое положение. Давайте поговорим. Я ведь, между прочим, тоже русский. И убивать соотечественника – это, поверьте, бесконечно чуждо мне. Меня с детства учили: гуманность – основа всех добродетелей. Так вот: я свяжу вас, заткну рот чистым платком, перережу телефон…

И тогда Сергеев ударил его в подбородок. Это был неумелый и, пожалуй, слабый удар. Но он был неожиданный, и поэтому Келлер упал. Сергеев ударил еще раз, уже ногой. Это была ошибка. Та самая ошибка, которую часто совершают неумелые бойцы и которая, как правило, сразу же решает исход схватки. Келлер поймал Сергеева за ногу, потом приподнял его и швырнул в угол комнаты. Сергеев стукнулся обо что-то острое, закрыл от боли глаза. А когда открыл их, увидел Келлера с гранитной пепельницей в руке. Потом Сергеев потерял сознание.

– Келлер уехал в Париж через Москву, – сказал Сергеев. – Вагон седьмой, место семнадцатое. Он брал билеты в гостинице, я уточнил.

– Спасибо. Спасибо за все! – Громов крепко пожал руку Сергееву.

*

Телеграмму о задержании Лауэра – Эллиса – Келлера Громов получил рано утром, когда прибыл в Москву ленинградский экспресс. Значит, он скоро увидит этого «счастливого» обладателя фамильного рубля. Скоро? Но как скоро? Не раньше, чем днем. А вдруг эти часы окажутся решающими и Мадонна исчезнет из Ленинграда? Нет, надо что-то срочно предпринимать. Но что? Где Мадонна? У кого?..

Пожалуй, все-таки есть способ выяснить это. Нужно поставить себя на место Келлера. Нужно думать, как Келлер, нужно действовать, как Келлер. Трудно влезть в шкуру волка. Но…

«Я приехал в чужую страну, – рассуждал Громов, – опереться не на кого, потому что Прохор погиб. Келлеров его оттолкнул, а других связей у меня нет. Не считать же связью этих уголовников – Редькина с его шпаной! Таким доверять нельзя. Мадонна в моих руках. Я живу в гостинице. Принести статую в гостиницу? Нет! Горничные любопытны, поползут слухи – в' результате провал. Я – служащий выставки. Выставки, которую привезли из-за рубежа (об этом Громову сказали в гостинице) и которая скоро отправится домой. Естественно отвезти статую на выставку и спрягать ее там. Но статуя слишком заметна, среди экспонатов ее не было, в каталогах она не значится…

Что же делать?..

Гипс! Куда делся гипс, о котором говорил Келлеров? Из ванной Келлерова он исчез, в гостинице его не оказалось. Статую, сделанную гостем, Келлеров тоже не видел. Значит, остается предположить…»

*

Громов пришел в выставочный зал вместе с первыми сотрудниками.

Выставка уже не работала. Сиротливо стояли у стен пустые рамы, кое-где виднелись постаменты с названиями скульптур. А самих статуй уже не было. Забравшись на стремянки, рабочие снимали последние картины. Отовсюду слышался стук молотков.

Подойдя к одному из рабочих, Громов спросил;

– Что, уже все экспонаты отправлены?

И пока тот неторопливо убирал молоток и вытирал о фартук руки, Громову показалось, что прошло много часов.

Сложив инструменты в плотничий ящик, рабочий сказал:

– Все экспонаты пока здесь.

– А можно посмотреть? – спросил Громов.

– Так выставка закрыта! Кто же ради одного посетителя две тысячи ящиков ломать будет? И потом, кто вы такой?

– Я следователь, – сказал Громов, – и пришел сюда по очень важному делу. Две тысячи ящиков ломать не нужно. Нужно ответить только на один вопрос: пока выставка работала, новых экспонатов не поступало?

– Привезли тут одну… – рабочий весело хмыкнул, – красотку. Готовил я упаковку – выставка последний день работала, – вдруг влетает их служащий – этот, как его, Лауэр. И говорит: приготовь, мол, стружку. «Зачем?» – спрашиваю. «Статую я, – говорит, – привез». Глянул я на нее – дура дурой. «Баскетболистка», – говорит. Упаковал. Вместе с какой-то корягой. «Азарт» называется.

Громов потянул рабочего за рукав.

– Идем.

Это был самый обыкновенный сосновый ящик. Один из двух тысяч.

– Ломайте, – сказал Громов.

С визгом вылетели гвозди, а когда сняли стенки ящика, показалась гипсовая фигура баскетболистки. Какое-то смазанное лицо, в руках – несуразный мяч овальной формы.

Громов вытащил перочинный нож, осторожно ковырнул руку статуи. Кто-то охнул – шершавый гипс отвалился, а под ним тускло блеснула чуть желтоватая поверхность мрамора…

*

Так закончилась удивительная история фамильного рубля и Мадонны Микеланджело, история, где причудливо переплелось прошлое и настоящее. И когда Громов вспоминает об этом запутанном деле, он думает о людях, которые помогали ему, незнакомых людях, ставших его друзьями. Он думает о Ромке и Витьке. Громова продолжает, конечно, волновать их судьба, но теперь он твердо знает, что Ромка и Витька найдут верную дорогу в жизни..