Текст книги "Сталин: как это было? Феномен XX века"

Автор книги: Владимир Кузнечевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«После неудавшегося покушения германских военных на Гитлера 20 июля 1944 года, когда бомба, заложенная полковником фон Штауфенбергом в портфель, не убила фюрера, Гитлер с запоздалой горечью сказал министру вооружений и боеприпасов Альберту Шпееру, что теперь он понял, что, убрав Тухачевского, Сталин поступил очень дальновидно. Гитлер, пишет А. Буллок, после этого покушения готов был перестрелять и пересажать всех немецких генералов, но в той ситуации, которая к этому времени сложилась на фронте с СССР и в Нормандии с англо-американским военным десантом, начавшимся в июне того же года, Гитлер не мог себе этого позволить. Без опытных военных кадров продолжать войну было просто невозможно. Поэтому фюрер предпринял все меры, чтобы скрыть от народа раскол между ним и армией, арестовав и казнив всего 200 генералов и офицеров».

* * *

Единственное, на что он пошел, было решение направить во все воинские штабы политработников Национал-социалистической партии, использовав еще одно изобретение русской практики, которой Гитлер теперь восхищался.

Сталин же на массовые репрессии командных кадров РККА пошел в мирные 30-е годы. Что двигало его действиями? Как видится эта проблема из сегодняшнего исторического далека – жестокая необходимость сохранения личной власти, от чего, как он считал, зависит и сохранение самого политического режима.

Видя засоренность армии троцкистскими кадрами, зная их категорическое неприятие того политического курса, которым он повел страну после смерти Ленина (отказ от генеральной линии на мировую революцию), учитывая их абсолютную бескомпромиссность в этом вопросе, генсек сразу после отхода Ленина от дел, а потом и смерти вождя предпринял колоссальные усилия, чтобы устранить из военной верхушки Троцкого и его верных сторонников – Антонова-Овсеенко (1883—1938), Склянского (1892—1925) и других, и поставил во главе Реввоенсовета Фрунзе (1885—1925), а после его внезапной смерти – выходцев из Первой Конной армии: Ворошилова (1881—1969), Буденного (1883—1973), Щаденко (1885—1953), «подперев» их с партийной стороны Мехлисом (1889—1953), поручив ему курирование военных кадров вначале в должности помощника генсека (1924—1930), а потом – в 1937—1940 годах – начальника Политического управления РККА.

Но в целом это проблемы не решало. Точечные изъятия на самом верху к искомому результату не приводили. Кадры Троцкого и его сторонников на всех этажах военной иерархии в массе своей не разделяли идеологических позиций генсека. А кроме того, зараженные вольницей Гражданской войны командные кадры Красной Армии едва не поголовно презирали выдвиженца генсека – наркома Ворошилова. В результате к началу 30-х годов армия не представляла собой единого организма. Она не была, конечно, тем «стадом», о котором про 1917 год написал Л. Решетников, но и армией в полном смысле этого слова тоже не была. Проблема ее реорганизации в буквальном смысле стучалась в политическую повестку дня. Странно, но большинство авторов сталинианы, в особенности отечественные историки и публицисты, предпочитают писать не об этом, а исключительно только о репрессиях в отношении военных командиров.

В отношении зарубежных исследователей здесь все более или менее поддается объяснению. Корни одностороннего отношения к оценке сталинских репрессий нужно искать не в 30-х годах, а во Второй мировой войне. Если бы Красная Армия практически в одиночку (хотя и с существенной материальной помощью США и Англии) в 1941—1944 годах не одержала победу над вооруженными силами гитлеровской Германии, то, скорее всего, сегодня, если верить Черчиллю издания 1942 года, на политической карте мира существовали бы только три державы-империи – Германия, Япония и Соединенные Штаты Америки. Все остальные государства мира составляли бы объект приложения сил названных трех держав. Нынешние западные политики и идеологи прекрасно это понимают, и потому никогда не смогут простить нам (России) свое унижение перед Гитлером.

Сказать своим народам правду, как она есть, они не могут (хотя в ходе самой войны иногда и говорили), и потому стараются переключить внимание своих соотечественников на темные стороны истории России тех времен. Сталинские кровавые дела 30-х годов для этой цели подходят как нельзя лучше. Вот и топчутся на костях не своих жертв, воспитывают в общественном мнении своих стран негативные эмоции по отношению к России и русским.

Сталинские репрессии в отношении красных командиров – удобный для этого повод. Хотя надо бы, впрочем, заметить, что не из сочувствия к расстрелянным командирам Красной Армии вот уже много десятков лет ведется эта критическая кампания. И репрессированные, и не затронутые «чистками» командиры РККА – они ведь все идеологически выступали в роли потенциальных могильщиков капиталистического Запада. По-видимому, главное тут в другом – через огульную критику существовавшего тогда политического режима в России показать западному обывателю, что гитлеровский режим опрокинули недостойные никакого уважения люди. Показать наглядно, грубо, зримо.

2. О ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ МАСШТАБАХ ВОЕННЫХ РЕПРЕССИЙ

В отношении цифр потерь кадрового состава РККА, в процессе так называемых «сталинских чисток» 1930-х годов, полной ясности нет до сих пор. Более того, существует большая путаница в этом вопросе, в особенности со стороны не столько историков, сколько публицистов. Казалось бы, нужно опираться на документы, но как раз здесь наблюдается большая лакуна. Их не так уж много. Среди главных – дела арестованных тех лет и справка Комиссии Шверника 1964 года. Что касается первых, то сразу следует сказать, что в архивах историкам открыты только протоколы допросов обвиняемых. Сами же уголовные дела историкам до сегодняшнего дня продолжают оставаться недоступными. Да и существовали ли вообще эти «дела» как классические Уголовные? Валентин Лесков, автор книги о Тухачевском ^{124} , не смог, например, обнаружить в деле Тухачевского и других краскомов постановлений прокуроров на арест.

«Справка Комиссии Президиума ЦК КПСС “О проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене родине, терроре и военном заговоре”» опубликована полностью ^{125} . Документ из 135-машинописных страниц оправдывает всех осужденных и подписан председателем Комиссии Н. Шверником и членами Комиссии – А. Шелепиным, 3. Сердюком, Н. Мироновым, Р. Руденко и В. Семичастным.

В публицистике же «гуляют» самые разные цифры. В стремлении эпатировать читателя публицисты нередко действуют по принципу: кто больше?

Так, Л. Млечин пишет о 44 тысячах арестованных командиров, из которых 39 тысяч, пишет он, были расстреляны ^{126} .

Эмигрировавшие в 1980 году в США бывший научный сотрудник Центрального государственного архива Советской Армии СССР (ЦГАСА) Ю. Геллер и публицист В. Рапопорт утверждают, что «за два года чистки (1937 и 1938) было репрессировано приблизительно 100 тысяч человек» [5]5
  Рапопорт В.Н., Геллер Ю.Л.Измена Родине. М.: РИК «Стрелец», 1995, с. 291. К слову, эти авторы давно известны как большие фантазеры. Так, ранее они запустили в оборот утверждение, что потери СССР в Великой Отечественной войне составили 45 млн. человек.


[Закрыть].

(Справочно стоит заметить, что на начало 1937 года списочная численность начальствующего состава РККА составляла 142 427 человек.)

Не так уж далеко от публицистов в этом вопросе отстают и профессиональные историки. Так, доктор исторических наук, бывший секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев незадолго до смерти, в 2005 году, заявил: «Более 70 тысяч командиров Красной Армии было уничтожено Сталиным еще до войны» ^{127} . Доктор исторических наук, руководитель Центра военной истории Института Российской истории РАН Г.А. Куманев пишет о 50 тысячах репрессированных ^{128} , академик РАН A.M. Самсонов – о 43 тысячах ^{129} , Д.А. Волкогонов – о 40 тысячах уничтоженных командиров ^{130} .

Особняком в этом списке стоит единственное в своем роде, признанное в среде историков фундаментальное исследование О.Ф. Сувенирова, который, опираясь на многолетнюю работу в архивах, сообщил, что в 1937—1938 годах репрессиям (арестам и расстрелам) было подвергнуто 28 685 командиров РККА и 5616 человек из Военно-морского флота и из Военно-воздушных сил, то есть всего 34 301 человек ^{131} . Но Сувениров подверг исследованию архивные документы только за один год. А репрессии военных командиров начались раньше 1937 года и продолжались вплоть до октября 1941 года (последний расстрел высших командиров РККА был совершен в октябре 1941 года в гг. Куйбышеве, Саратове и Воронеже ^{132} .

Маршал Г. Жуков в своих мемуарах, не вдаваясь в цифровые выкладки, утверждал, что в 1937—1938 годах Сталин обезглавил армию и деморализовал ее управление ^{133} . (Истины ради следует заметить, что в последние годы в мемуарах Г.К. Жукова историки все больше отмечают очень много фактических, мягко говоря, неточностей.)

На мой взгляд, при всем недостатке документальной базы по рассматриваемой теме при определении цифр подвергнутых репрессиям краскомов в 1930-е годы следует все же исходить не из оценочных суждений, а из архивных документов. По крайней мере из тех, что имеются. Хотя, следует оговориться, что точных цифр репрессий в среде военных мы, по-видимому, уже не сможем узнать никогда: в Справке Шверника 1964 года, над которой, по заданию Хрущева, несколько лет работали специалисты ЦК КПСС, КГБ СССР и другие эксперты, четко сказано: «В архивных материалах НКВД СССР и Наркомата обороны СССР нет точных статистических данных о числе арестованных военнослужащих за 1937—1938 годы». А репрессии, как уже сказано выше, осуществлялись не только в 1937—1938 годах. Поэтому в Справке подчеркивается, что речь может идти только о «некоторых документах», которые помогают «определить размах репрессий в отношении военнослужащих».

В Российском государственном военном архиве (РГВА) хранится отчет заместителя наркома обороны СССР Е.А. Щаденко маршалу Ворошилову (наркому), датированный апрелем 1940 года, о количестве арестованных и уволенных в 1937– 1939 годах командиров РККА ^{134} . В отличие от всех пишущих на эту тему справка Щаденко отличается точностью и даже детальностью сведений. Она сообщает обо всех краскомах, покинувших за этот период РККА, а не только об арестованных, то есть и о тех, кто выбыл из списочного состава по причине естественной смерти, болезни, инвалидности, по причине пьянства, хулиганских действий, морального разложения, расхищения имущества, и даже просто из-за подозрения в том, что тот или иной командир мог быть шапочно знаком с заговорщиками. С учетом всех этих категорий причин выбытия из армии картина политических репрессий краскомов существенным образом меняется. Перейдем к цифрам.

В 1937 году, сообщает справка Щаденко, по доказательной базе арестовано было 4 474 командира, а по оговорам – 11104 челове ка, из числа которых в 1938—1939 годах было восстановлено в армии 4338 человек. Весь списочный состав командиров в 1937 году состоял из 142 427 человек. Эти данные никак не коррегируются с утверждениями, что в ходе репрессий был уничтожен «весь офицерский корпус РККА» ^{135} , или не менее 50%. ^{136}

Схожая картина наблюдалась в 1938 и 1939 годах, с той лишь разницей, что в соответствии с директивой НКО СССР от 24.06.1938 г. №2 200 из армии были уволены все инонациональные командиры, кроме евреев (поляки, немцы, латыши, литовцы, финны, эстонцы, корейцы и др.), а также уроженцы заграницы или как-либо связанные с заграницей ^{137} .

Щаденко сообщает Ворошилову, что в ходе этих процессов в 1936—1939 годах «было большое количество (командиров) арестовано и уволено несправедливо. Поэтому много поступило жалоб в Наркомат обороны, в ЦК ВКП(б) и на имя тов. Сталина. Мною, – пишет Щаденко, – в августе 1938 г. была создана специальная комиссия для разбора жалоб уволенных командиров, которая тщательно проверяла материалы уволенных путем личного вызова их, выезда на места работников Управления, запросов парторганизаций, отдельных коммунистов и командиров, знающих уволенных, через органы НКВД и т.д. Комиссией было рассмотрено около 30 тысяч жалоб, ходатайств и заявлений. (По результатам работы Комиссии) всего было восстановлено 11 178 человек» ^{138} , то есть более одной трети от всех подвергшихся увольнению из РККА.

Таким образом, доля репрессированных командиров от общего их списочного состава в 1937—1940 годах составила, согласно справке Щаденко, 3,1%. С 1939 года начался обратный процесс – командиров стали освобождать из заключения и восстанавливать в армии.

А сейчас о том, какими методами НКВД (Нарком внутренних дел Ежов Н.И. [1895—1940]) осуществлял указания Сталина о «чистке» в армии. Приведем типичные ситуации.

3. «ПРОШУ МЕНЯ РАССТРЕЛЯТЬ, НО НЕ БИТЬ!..»

Эти слова принадлежат Душенову К.И., бывшему командующему Северным флотом. Арестован 23 мая 1939 года.

В письме председателю Совнаркома В.М. Молотову от 23 мая 1938 года за номером 267 Душенов пишет: «…22 часа ко мне применяли жестокие физические методы воздействия и я в почти бессознательном состоянии, в результате внутреннего кровоизлияния, написал под диктовку следствия ложное заявление, что я – заговорщик и предатель. Через 5 дней тех же методов я подписал заранее написанный протокол, где указано более 30 человек командиров, якобы моих сообщников, которых после арестовали.

В течение года я три раза отказывался от ложных протоколов, но все три раза ко мне применяли физические методы воздействия, и я вновь подписывал ложь…

В итоге меня 5 раз били 9 человек.

Я не враг народа, не заговорщик, не вредитель и не террорист. Я бывший рабочий, старый матрос крейсера “Аврора”, секретарь судового комитета в Октябрьские дни, брал Зимний дворец…

Я всем сердцем Вас прошу, не можете ли сделать так, чтобы меня не били… прошу меня расстрелять, но не бить…

Если Вы не найдете возможным вмешаться в это дело, то прошу сделать так, чтобы хотя бы за это заявление меня не били. Я опасаюсь, что следствие может рассмотреть его как провокацию».

В Справке Шверника в 1964 году написано: «Однако это 267-е заявление Душенова, направленное Молотову, было оставлено им без внимания, а сам Душенов, член КПСС с 1919 года, после почти двухлетнего содержания в тюремном заключении, после серии пыток и издевательств в феврале 1940 года был осужден к расстрелу» (уже при Берии). Били не только бывшего матроса с «Авроры». Били всех. «Физические методы воздействия» на арестованных военачальников, как аккуратно предпочитают называть пытки авторы Справки – Шверник, Шелепин, Семичастный, Руденко, Сердюк и Миронов, – были главным инструментом выбивания «признаний» о яюобы совершенных военачальниками «преступлениях» в процессах 30-х годов.

Блюхера в Лефортовской тюрьме пытали при личном участии Л. Берии (Справка). Бывший зам. начальника Лефортовской тюрьмы Харьковец в 1957 году сообщил: «Применение физических методов воздействия при допросах заключенных началось при Ежове, который лично подавал пример следователям. Узаконилось это и стало широко применяться при Берия. Я однажды лично был свидетелем, как он с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».

Бывший начальник Лефортовской тюрьмы Зимин в 1957 году дал письменные показания: «Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот, и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел – Ежов избивал арестованную Каплан, как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие-то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, причем он сильно кричал: “Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?!” Берия же в свою очередь кричал: “Говори, как ты продал Восток!”»

Зам. командующего войсками Московского военного округа, комкор Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. Следователем Ушаковым (настоящая фамилия Ушамирский) сломлен на допросах психологически и физически. 16 мая он показал, что в военно-троцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков, а через 3 дня «исправил» показания и заявил, что в 1932 году это сделал Тухачевский. Про этого следователя арестованный в 1938 году член Военного совета Тихоокеанского флота корпусной комиссар Волков Я.В., выживший в чистках, в объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 30 декабря 1961 года, за 2 года до смерти, писал:

«Что я могу сказать об З. Ушакове… Преступник, бандит, кретин, это слабые слова – просто изверг, выродок рода человеческого….

Я на 2-м или 3-м допросе заявил Ушакову, что теперь, как никогда, я понял, как фабрикуются враги народа и изменники родины… просил поскорее меня расстрелять, чтобы не мучить меня и не терять время ему, а на провокацию я не пойду, чего бы мне это ни стоило. На это мне Ушаков ответил, что не таких, как я, фашистская б…, раскалывали, …что мне показали только подготовительный класс, в дальнейшем будет показана московская техника, и не родился еще тот, кто бы устоял против этой техники и не раскололся… Первую неделю, а может быть и больше, Ушаков лично с остервенением зверски избивал меня до потери сознания резиновой дубинкой… а затем передавал меня в руки “молотобойцам”, которые по его указанию в соседней комнате меня били всюду и везде».

Пытки ломали психику и волю почти всех арестованных военкомов.

Комкор Фельдман уже через 2 недели допросов писал следователю Ушакову (Ушамирскому): «…Зиновий Маркович! Начало и концовку заявления я написал по собственному усмотрению.

Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго… Благодарю за Ваше внимание и заботливость – я получил 29-го печенье, яблоки, папиросы и сегодня папиросы, откуда, от кого, не говорят, но я-то знаю, от кого. Фельдман. 31.V.37 г.».

А вот и само заявление:

«Прошу Вас, т. Ушаков, вызвать меня лично к Вам. Я хочу через Вас или Леплевского передать народному комиссару внутренних дел Союза ССР тов. Ежову, что я готов, если это нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что знаю о военном заговоре. И это чистилище (как Вы назвали чистилищем мою очную ставку с Тухачевским) я готов пройти. Показать всем вам, которые протягивают мне руку помощи, чтобы вытянуть меня из грязного омута, что Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, а человек, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору. Последнее мое обращение прошу передать и тов. Ворошилову. Б. Фельдман. 31.V.1937 г»..

11 июня 1937 года был признан виновным, приговорен к расстрелу и в тот же день расстрелян. В 1957 году реабилитирован.

Следователь Ушаков в 1938 году был арестован. На допросах 11—12 октября 1938 года показал, что «на Фельдмана было лишь одно косвенное показание некоего Медведева, (но) в первый день допроса Фельдман… написал заявление об участии своем в военно-троцкистской организации».

Заместитель наркома обороны СССР И.Ф. Федько был в апреле 1938 года оговорен на допросах арестованными ранее начальником Разведывательного управления Генштаба Урицким и командующим Белорусским военным округом И.П. Беловым. Когда Федько предъявили обвинения в участии в заговоре, он потребовал очной ставки с Урицким и Беловым. Очная ставка состоялась в кабинете Сталина в присутствии хозяина кабинета. На ней Урицкий и Белов «подтвердили ложные показания, полученные от них в отношении Федько работниками НКВД СССР».

Потрясенный этим оговором замнаркома 1 мая 1938 года обратился с письмом к Сталину.

«Величайшая трагедия свершилась в моей жизни честного большевика. – писал он. – В мое сознание не вмещается представление о том, что я оказался под тягчайшим подозрением о том, что я являюсь партии и Родине военным заговорщиком… Вся моя трагедия заключается в том, что я искусно оклеветан…

Я мог, если бы не имел большевистской совести, во имя спасения своего благополучия, пойти на признание чудовищной клеветы на меня, но это привело бы к тому, что этот шпион мог бы с большим основанием и доверием к его показаниям впредь оклеветать еще не одного честного человека…

Вы мне, тов. Сталин, сказали после очной ставки, что “мне стыдно сознаться, и это по-человечески понятно”. Нет, тов. Сталин, я ни на минуту не поколебался бы, если хоть в малейшей степени подозревал бы о существовании военного заговора, и тем более если бы принимал в нем участие.

1 мая 1938 года. Федько.

Я прошу, если у Вас будет время, принять меня по моему делу. Федько».

Два месяца отстраненный от дел, но не арестованный, замнаркома вновь и вновь писал письма Сталину, Ежову и в конце концов обратился с письмом к Ворошилову:

«Будучи поставлен гнуснейшей и нарастающей клеветой врагов и ошибкой следствия в положение человека, коему предъявляются тягчайшее обвинение в участии в контрреволюционном заговоре, я не вижу другого выхода, как требовать своего ареста, так, как мне подсказывает моя совесть и верность партии.

Я хочу быть до конца большевиком и пойти в тюрьму для того, чтобы разоблачить вражескую борьбу за дискредитацию оставшихся верных людей нашей партии. Никакие моральные и физические испытания меня не страшат. Мой долг честного до конца человека – помочь следствию разоблачить маневр врагов, и с моей стороны было бы трусостью не поступить так и этим дать возможность продолжить врагам вести свою подлую борьбу. 30. VI. 1938 г. Федько».

Не добившись ответа на свои письма, Федько обращается к Ворошилову с просьбой организовать ему встречу с Ежовым в тюрьме.

В 1961 году бывший адъютант Ворошилова Хмельницкий рассказал о состоявшемся разговоре:

«Ворошилов: Иван Федорович, не надо ходить к Ежову… Вас там заставят написать на себя всякую небылицу. Я прошу Вас, не делайте этого…

Федько: Климент Ефремович, я даю Вам слово, ничего там не подписывать…

Ворошилов: Вы плохо знаете обстановку, там все признаются, не надо Вам ехать туда, прошу Вас».

Ворошилов знал, что говорил. Но через неделю нарком дал согласие на арест Федько.

На третий день после ареста Федько, физически очень мощный мужчина, награжденный во время Гражданской войны за проявленные им в боях мужество и героизм четырьмя орденами Боевого Красного Знамени, написал заявление на имя Ежова, в котором указал, что в 1932 году он был вовлечен Беловым в заговор правых и, кроме того, знал об антисоветской организации, руководимой Тухачевским.

В июле 1938 года начальник Особого отдела НКВД СССР Федоров писал первому заместителю Ежова М.П. Фриновскому (1898—1940 гг.), что на очных ставках с «изобличившими Федько» Урицким, Беловым и другими «я отправил Федько в Лефортово, набил ему морду и посадил в карцер. В своих сегодняшних показаниях он называет Мерецкова, Жильцова и еще несколько человек… сегодня заявил, что он благодарит следствие за то, что его научили говорить правду».

26 февраля 1939 года Федько был осужден и расстрелян.

Что касается Фриновского, который часто производил аресты военных без санкции прокурора и не ставя в известность Сталина, то через 17 дней после прихода в НКВД Л. Берии и начала чисток НКВД от выдвиженцев Ежова он 8 сентября 1938 года был назначен наркомом Военно-морского флота СССР, через 6 месяцев арестован, обвинен в участии в «заговоре в НКВД» и в начале февраля 1939 года расстрелян.

11 марта 1939 года, находясь в тюрьме, Фриновский в своем заявлении на имя наркомвнудела писал, что Ежов самолично «корректировал» и «редактировал» протоколы допросов, часто в глаза не видя арестованных. «По-моему, скажу правду, – писал он в своем заявлении, – если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные. Знало ли об этом руководство наркомата, то есть я и Ежов? Знали. Как реагировали? Честно – никак, а Ежов даже это поощрял. Никто не разбирался, к кому применяется физическое воздействие».

В Справке Шверника отмечено, что заявление арестованного Фриновокого с изложением фактов беззакония, имевших место в НКВД, было сразу же доложено Сталину. На нем имеются отдельные пометки Сталина, однако никаких мер по прекращению творящихся в НКВД преступлений принято не было.

А вот как был обвинен в заговоре начальник Генерального Штаба РККА, первый заместитель наркома обороны маршал Егоров А.И.

В декабре 1937 года состоялся дружеский ужин, на который Егоров пригласил заместителя наркома обороны по кадрам начальствующего состава РККА Е.А. Щаденко (сподвижника Буденного, члена Реввоенсовета Первой Конной) и начальника Центрального военно-финансового управления РККА А. В. Хрулева (впоследствии знаменитого начальника тыла Красной Армии).

К концу ужина маршал Егоров вдруг заговорил о том, что в военной и исторической литературе явно недооценивается его, Егорова, историческая роль в период Гражданской войны и делается это за счет того, что незаслуженно возвеличивается роль Сталина и Ворошилова.

От автора. Трудно понять такой демарш со стороны Егорова. Уже прошли аресты и расстрелы десятков военачальников, выдвинувшихся в годы Гражданской войны. Он прекрасно знал, что Щаденко является ярым сторонником Буденного и Ворошилова. И вдруг такая откровенная фронда в адрес сразу и Сталина, и Ворошилова! Зачем ему это было надо?! Нет, такое можно было сотворить только спьяну. Доносы на маршала Егорова в адрес Ворошилова, Сталина и в НКВД от участников этой пьянки поступили в тот же вечер…

Уже 25 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли Постановление по маршалу Егорову (протокол Политбюро № 257), где говорилось, что «первый заместитель Народного комиссара обороны СССР т. Егоров в период его работы на посту начальника Штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального Штаба развалил», «кое-что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых, эсеров, белых офицеров и т.п. Судя по этим материалам, т. Егоров пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чем говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов».

И последнее: «т. Егоров безосновательно, не довольствуясь своим положением в Красной Армии, кое-что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного».

В Постановлении Ворошилову рекомендовалось освободить Егорова от занимаемой должности, поставить вопрос о выводе маршала из кандидатов в члены ЦК и направить его командующим «одного из не основных военных округою». Подписали Постановление Председатель СНК СССР Молотов и секретарь ЦК Сталин.

Никуда, конечно, Егорова больше не назначили. Два месяца он просидел в своей квартире практически под домашним арестом. За это время в НКВД на основании показаний арестованных военачальников было создано уголовное дело на Егорова. Вскоре его исключили из ЦК (Постановление Пленума ЦК от 2 марта 1938 года, путем опроса, подписал Сталин), арестовали и уже через неделю «в результате, – как утверждается в Справке Шверника, – применения к нему физических методов воздействия Егоров вынужден был дать вымышленные показания в своей антисоветской деятельности. Кроме того, он оговорил целый ряд военнослужащих». 23 февраля 1939 года по приговору суда был расстрелян.

Было ли известно узкому руководству страны, что арестованных военачальников подвергают в НКВД при допросах пыткам и истязаниям? Было. 28 июня 1938 года сотрудник Особого отдела НКВД по Забайкальскому военному округу Зиновьев направил заместителю наркома внутренних дел СССР письмо, где сообщал:

«Примерно 7 месяцев тому назад у нас в аппарате Особого отдела ЗабВО привита другая практика-теория, бить можно кого угодно и как угодно…

Большое количество арестованных по военно-троцкистскому заговору при допросах подвергалось избиению, посадке на кол, приседанию, стойке в согнутом положении головой под стол.

Я лично считал, и сейчас считаю, что такие методы допроса неправильные, ибо они не только наши органы компрометируют, показывают нашу слабость и неумение разоблачить на следствии иначе врага, но и способствуют врагу нас провоцировать, давать ложные показания, клеветать на честных людей…

Настоящим письмом докладываю Вам, что избивали многих, трудно сказать сколько, скажу только, что из 168 человек, дела на которых уже Вам доложены, больше трети в той или иной степени подвергли избиению, в том числе и больших людей: Гребенник – бывший нач. ПУОКРА, Невраев – бывший зам. нач. ПУОКРА… и ряд других. Били по разным причинам: не дает показаний, отказывается от показаний, не хочет свои показания подтверждать на очной ставке». Письмо до адресата дошло. Автор письма был арестован и в 1939 году расстрелян. Есть и другие документальные подтверждения, свидетельствующие о том, что речь шла не об издержках в духе приведенной в начале главы китайской пословицы, а о хорошо осознанной генсеком политике.

В нулевые годы 3-го тысячелетия в архиве был найден текст шифротелеграммы секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД, где Сталин инструктирует: «…ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение и при том в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, такая установка дала свои результаты, намного ускорив разоблачение врагов народа… ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением. Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин» ^{139} .

Утверждал ли генсек самолично «расстрельные списки»? И на этот вопрос есть документальные ответы:

В Справке Шверника приведены многочисленные собственноручные резолюции Сталина на протоколах первоначальных допросов арестованных военных:

От 5 августа 1937 года («Арестовать: 1) Каширина. 2) Дубового. 3) Якимовича. 4) Дорожного (чекист). 5) и других (см. показания) И. Сталин».