Текст книги "Затерянные в Чарусах (СИ)"

Автор книги: Владимир Бойков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

21

Очнулся ночью. От невыносимого холода стучали зубы. В лицо что-то кололось, и Валерий долго не мог разобраться, где находится. Отчетливо помнил, как тонул в трясине. По-видимому, его кто-то спас. Ощупав себя, сообразил: одежда не его, да это была и не одежда вовсе. Скорее что-то вроде одеяла. И он вспомнил свой сон…

Кто-то пытался его раздеть, и Валерий упорно сопротивлялся. Потом ему удалось вырваться, и в кромешной тьме он долго-долго уходил от погони. Путал след, петлял, прятался, падал, отчаянно ожидая, что все равно схватят. Опять перебегал от куста к кусту, совершенно забыв, что кругом болота, и у него имеются немалые шансы снова угодить в трясину. Он слышал голос и странный зов: «Товарищ утопленник. Товарищ утопленник, постойте, куда вы. Вернитесь немедленно». Желтые глаза, которые искали его, ловили и пытались скрутить, в конце концов, потеряли след, и он заснул, чуть зарывшись в подвернувшийся стожок сена. Пошарив около себя, Валерий с удивлением обнаружил, что вокруг действительно сено. Значит, то, что его ловили, не сон. Но как ночью ему удалось так ловко бегать по совершенно незнакомой местности? Невероятно! А впрочем, во всей этой какофонии из кошмаров и бредовых снов уже невозможно стало разобраться: где – явь, где – наваждение. Валерий поглубже зарылся в сено, но все равно замерзал. Да еще мыши, что ли, шуршали в глубине, не позволяя хоть как-то забыться. Тогда он выбрался наружу и попытался прикинуть, в каком месте острова его угораздило устроить себе ночлег. Было заметно: скоро начнется рассвет. Чернота наполнялась серыми тонами, бледные мазки тумана все отчетливее проступали на фоне темнеющих вдали кустов.

Валерий решил побродить вокруг. Возможно, удастся наткнуться на тропинку. И он действительно ее нашел. Впрочем, удивляться тут особо нечему: есть покос – должна быть и тропинка, к нему ведущая. И, скорее всего, она шла к деревне. Вот такая нехитрая дедукция. Несостоявшийся «товарищ утопленник» усмехнулся. Ситуация, только что пугавшая его, теперь казалась забавной.

Светало, и уже не приходилось тщательно всматриваться под ноги, чтобы не сбиться с пути. Валерий пошел быстрее, а потом, стараясь согреться, переключился на легкий бег. Вдруг почва ушла из-под ног, и он рухнул в глубокую яму. Попытался выскочить, но что-то каталось под ногами, не давая подняться. Пощупал руками – какие-то шары. Он схватил один и поднес к свету. Боже, это был… человеческий череп. Содрогаясь от отвращения, полез вверх. Под его руками, ногами, катались, щелкали и хрустели груды костей. Сердце стучало, как бешеное. Наконец, до него дошло, что, паникуя, ему из ямы не выбраться. Тогда он стал складывать кости так, чтобы они не разъезжались. Лучше всего для этого подходили берцовые. Стал настилать их рядами и вскоре соорудил некое подобие ступенчатой пирамиды, забравшись на которую обнаружил, что почти по пояс возвышается над землей.

«Надо же, как увлекся», – усмехнулся горько. Ему уже чертовски надоело бояться, и если в другой ситуации он понесся бы от этой ямы сломя голову, то теперь просто уселся на краю, чтобы поразмышлять. Рождались все более и более неприятные мысли: «Наверное, людей здесь и вправду едят. Сюда носят кости. В чугунке варилась рука. Если предположить, что это не галлюцинация, скорее всего, ели рыбака».

Валерий обогнул яму и понял, что дальше тропа не идет. Она упиралась в могильник с костями и протоптана сюда из деревни. Пришлось идти назад. Но не успел он сделать и ста шагов, как увидел едва заметную сквозь туман фигуру идущего навстречу человека. Валерий пригнулся и быстро перебежал к ближайшим кустам. К могильнику шла Пелагия. Она несла большую плетеную корзину. Ноша была нелегкой, потому как постоянно перекладывалась из одной руки в другую. Старуха подошла к яме, и послышался характерный «клок-клок-клок» – звук стучащих друг о друга костей.

«А я у них трапезничал», – подумал Валерий. Он заметил, что с сегодняшнего дня стал воспринимать происходящее в деревне не как ужасы, а как фарс. – «Переход количества в качество», – вспомнилось что-то из школьной программы. Продолжать бояться его психика была уже не в состоянии. Из двух вариантов: сойти с ума или защищаться, мозг мудро выбрал последнее.

Пелагия ушла, можно пробираться к деревне.

Как только Валерий обнаружил, что вышел в знакомую местность, то сразу решил поговорить с профессором.

Тот еще спал, поднялся неохотно, немало удивился столь раннему визитеру, но совершенно не обратил внимания на его одеяние.

– А все-таки людей здесь едят, – сразу огорошил хозяина дома Валерий.

– Вот как?

Пришлось рассказать о случившихся накануне приключениях. Аркадий Аркадьевич внимательно выслушал.

– Занимательная история, – спокойно отреагировал профессор и разжег мелко порубленный хворост, чтобы вскипятить воду для чая. – Прокофий действительно фигура интересная. Хотите знать его историю?

– Конечно.

– Прокофий Денисович – капитан НКВД, получил очередное повышение и, как водится, был направлен на новое место службы. Его соседями по купе оказались две чахлые старухи, которые разговаривали исключительно о внуках, ввиду чего никакого интереса для органов не представляли. Поэтому наш бравый чекист часто и с удовольствием посещал вагон-ресторан. В кармане лежала солидная сумма денег: зарплата, премиальные, наградные, подъемные. Кроме того, он был в отпуске.

Заливая в себя очередные пятьдесят грамм коньяку, Прокофий с интересом отметил, как вместе с приятным хмелем появляется состояние повышенной интуиции, случающееся с ним иногда при опьянении. Зафиксировав внимание на одном из пассажиров, он открывал в его сущности такие нюансы, которые на трезвую голову, неизменно ускользали. «Вот этот полноватый гражданин… недавно развелся, уж больно растерянно поглядывает на женщин. Девушка со стаканом лимонада… Да она сама следит за ним! Оказывается, он ей нравится». Неожиданно Прокофий приметил среди пассажиров человека, чем-то сразу его насторожившего. Всмотрелся… Скрывается этот человек. Но не уголовник – тот вел бы себя развязно. А этот прячет глаза, потеет. И за столиком сидит, стараясь казаться пониже, хотя ростом – не маленький. Стоило познакомиться. Только аккуратненько, ненавязчиво, так, чтобы раскрыл себя, но не запаниковал и не наделал глупостей. Прокофий подошел к официанту, задвинул его грудью в подсобку, сунул под нос удостоверение.

– Подойдешь вон к тому типу в сером свитере и спросишь, из какого он вагона. И ни одного лишнего слова. Приказ понятен?

– Так точно! – Официант был готов обделаться от страха.

Выполняй!

Прокофий с удовольствием отметил, как вздрогнул подозреваемый, как брызнул у него изо рта борщ. И это реакция на самый привычный и невинный вопрос, который так часто задают в поезде.

– Одиннадцатый, – выдохнул официант с таким рвением, как будто вернулся из разведки по немецким тылам.

Возникшую сложность – Прокофий ехал в пятом, согласился разрешить проводник. Однако, узнав, что одиннадцатый вагон плацкартный, капитан призадумался. Уж лучше мучаться со старушками, чем психовать всю ночь от чужого храпа или плача маленьких детей. И тут острый ум подсказал идею: немного изуверскую, а потому особенно приятную.

– В нашем вагоне есть свободные места? – спросил чекист.

– Есть. Четырнадцатое и двадцать восьмое.

Четырнадцатое находилось в купе Прокофия. Нет, так нагло рисковать не стоило. Не исключено, что старушки уже догадались, кто их попутчик. Вели они себя очень вежливо, но не сердечно.

– А в одиннадцатом?

– Нет, он переполнен.

– Это хорошо. Сделаем так, – приказал капитан проводнику. – Я укажу тебе человека. Подойдешь к нему и скажешь следующее: в одиннадцатый вагон из пятого купейного требуется перевести пассажира, страдающего эпилепсией. Если он спросит, зачем, ответишь, что в одиннадцатом есть врач.

– А если он не захочет?

– Не захочет? Вряд ли он не захочет. Но в случае чего скажешь, что в пятом всего одно место и, поскольку наш пассажир едет один… Понятно?

– Так точно. А если он не один?

– Это будет замечательно. Тогда сначала доложишь мне, а потом обмозгуем.

– Рады стараться. – Вытянулся в струнку проводник.

– Ты еще «ваш бродь» добавь, – хохотнул Прокофий.

– Никак нет, товарищ…

– Действуй!

Пассажир не стал артачиться, тут же перешел в пятый вагон, и теперь проводник отслеживал, чтобы он чего доброго не сошел с поезда раньше времени на каком-нибудь полустанке. Да и Прокофий старался спать чутко, как зверь, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху в вагоне.

Проснулся капитан от стука в дверь и испуганного голоса проводника:

– Спрыгнул, гад, товарищ милиционер, спрыгнул!

– Как – спрыгнул?

– Так поезд здесь ход замедляет, шпалы просели, а он выскочил в тамбур и сиганул прямо под откос.

– Почему двери не были замкнуты?

– Были замкнуты, а он своим ключом, гад!

Прокофий быстро натянул брюки, схватил рубашку, пиджак, спихнул сонную старушку на пол, откинул сиденье, выдернул свой маленький чемоданчик с пистолетом да немудреными холостяцкими пожитками и рванулся в тамбур.

– Куда вы, товарищ!.. – всполошился проводник.

– За врагом народа. А ты сообщишь обо всем в милицию. На первой же остановке.

Кругом был лес. В него беглец сунуться побоялся, чем и выдал себя, громко шурша ботинками по щебенке.

«Городской», – пренебрежительно подумал энкаведешник, доставая из чемоданчика пистолет.

Стрелять он не стал – решил взять живым. Так они и шли до самого утра вдоль насыпи. Чекист надеялся, что встретится полустанок, ну а «враг народа» или кто он там такой, неизвестно на что, может быть на то, что конвоир подвернет ногу. Они даже немного поговорили.

– Ты кто такой? – спросил Прокофий.

– Будто сами не знаете.

– Да вот не знаю.

– Чего тогда за мной идете?

– Потому что ты спрыгнул. У тебя же билет до Пскова.

– Воздухом решил подышать. Душно в вагоне.

– На что намекаешь?

– Как водится.

– Ну-ну. А все-таки поясни.

– Да нафуняли там сильно.

– Шути, шути. До Пскова-то пешком пойдешь?

– Зачем. Вы меня туда привезете.

– Ишь ты, прыткий какой.

– Так захотите же выяснить, кто я такой, почему с вагона спрыгнул.

– А если я тебя пристрелю? Скажу, побежал в лес. На предупредительные выстрелы не отреагировал.

– Чего ж до сих пор не стреляли?

– Жду, пока все о себе расскажешь. Окажешься крупной рыбой, шпионом или заговорщиком, оставлю в живых, ну, а если мелочью, задохнувшейся от бздюхов – пристрелю. Ни награды за тебя не получишь, ни поощрения. Так что давай, запевай…

Беглец с откровенной ненавистью всмотрелся в своего преследователя и грубо перейдя на «ты» выдавил сквозь зубы:

– Да, рыба я крупная, такую ты еще не ловил. Застрелишь, тебя самого к стенке поставят. Так что, давай, догоняй. – Пассажир резко сошел с насыпи и неторопливо направился к лесу.

– Стой, стрелять буду! – заорал энкаведешник, но «враг народа» не соизволил даже оглянуться.

Они быстро углубились в дебри и, проплутав в этом диком лесу два дня, не повстречали в нем ни одного человека, не наткнулись ни на тропу, ни на дорогу, а на третий день уперлись в болото. Поели белой, совсем незрелой клюквы и каких-то сырых грибов.

– Подстрели хоть птицу какую-нибудь, – попросил «враг». – Ведь с голоду помрем.

– Лучше тебя, – заскрипел зубами энкаведешник.

– Людоед, – совсем незлобно возмутился беглец. – И зачем ты ко мне привязался? Возвращайся назад, а я тут останусь. Лучше в лесу помру, чем от пули.

– Нет уж, сдохнешь ты только от пули, – уверенно пообещал капитан.

– Ну, раз так, тогда чем быстрей, тем лучше, – сказал пассажир и пошел прямо в болото.

Следующую ночь они провели на крохотном клочке суши. Проснулся Прокофий от кошмара. Ему приснилось, что к его островку приближается неведомое чудовище. Оно бежало по трясине, не проваливаясь и не выбирая дороги. Без лица, без глаз, только полуоткрытый рот с черными зубами на бесформенной голове и руки-крюки, жадно выставленные вперед, которые как будто что-то ловили в густом тумане. Капитан хотел выхватить пистолет, но не смог этого сделать – тело не слушалось. Он закричал, но выдавил из себя лишь жалкий стон. Чудовище зависло над ним, оскалилось и плотоядно взвыло от радости. А дальше чекист или провалился в беспамятство или, скорее всего, потерял сознание. Очнулся, когда рассвело. Его пленник ухитрился развязать ремень, которым был привязан к березе, и сбежал.

«Надо было пристрелить», – мрачно подумал капитан. Проверил, не пропал ли пистолет, посмотрел на затянутое облаками небо и пошел искать выход из болот. На горизонте как будто маячил лес, но прошел целый день, а он так и не приблизился ни на йоту, продолжая мерещиться в зыбком мареве где-то на самом краю земли.

22.

Профессор надолго замолчал, залил кипяток в глиняный горшочек, накрыл его сложенной вчетверо салфеткой.

– А потом его обнаружил кто-то из деревенских, – догадался Валерий.

– Именно так. Говорят, он сразу вступил в конфликт с жителями. Никак не мог понять, почему у них нет председателя колхоза, секретаря парткома, грозился расстрелять всех за саботаж, когда его отказались сопроводить в ближайший сельсовет. Целую неделю он носился по острову, размахивая пистолетом, пока не наскочил на Ивана. На том была старая белогвардейская форма, без погон правда, но в хорошем состоянии, поскольку хозяин её очень берег. В Чарусы Иван попал в двадцатые годы, уходя от облавы, устроенной красноармейцами. Судьба распорядилась по-своему: красных поглотила трясина, а царского офицера спасли местные жители.

Прокофий не долго колебался, как ему поступить, он решил расстрелять контрреволюционера. Иван спокойно выслушал зачитанный приговор, но когда чекист поднял от своей бумажки глаза, то увидел наставленный ему прямо в лоб ствол вороненого нагана. Они устроили в деревне настоящую перестрелку. Бой закончился скоро: у Прокофия кончились патроны, а у Ивана остался один. Бывший белогвардеец подошел поближе, прицелился энкаведешнику в сердце и сказал: «Или будешь жить, как все, или сейчас умрешь. Слово офицера». Чекист поклялся.

С тех пор Прокофий перестал насаждать в деревне марксизм-ленинизм. И вскоре стал верующим. Вот только в качестве иконы повесил он у себя фотографию Сталина. Сома тоже обратил в свою веру и подарил тому журнальный портрет Ленина.

Поселился новый житель у старика Федота – отца Пелагии, прямого потомка колдунов, преследуемых когда-то патриархом Никоном. Они объявились здесь почти одновременно с раскольниками, скрывавшимися от того же самого церковного деятеля. Поэтому и раскольники и колдуны жили, в общем-то, мирно, да и сейчас так живут. Разлад приносят новые люди. Рассмотрим для наглядности ваше поведение. – Профессор заговорил сухим невыразительным тоном внештатного лектора. – Вот вы все носитесь, пристаете к жителям со странными вопросами, утверждаете такое, что не может совместиться с их представлениями об окружающем мире. Поймите, наконец, здесь существуют свои древние устои, свое мировоззрение, свое социальное равновесие, можно сказать. Почти гармония. Причем в очень непростом и замкнутом мире…

– Ленин, Сталин в рамках – это древние устои?

– Вернемся к Прокофию. – Профессор не отреагировал на замечание. – Он, в отличие от вас, быстро сообразил, как себя вести и сдружился с колдунами – силой, по его мнению, более весомой, чем староверы. В конце концов, он превзошел своих учителей, да так, что сейчас, пожалуй, и сам не рад этому. Его мистическая темная сила, как высказался однажды Василий, вышла из-под контроля хозяина. После смерти Федота, Прокофий и Пелагия жили как муж и жена, а потом она ушла к вновь прибывшему Николаю. Боюсь, что тот не долго прожил бы здесь семейной жизнью, но Пелагия и сама не слаба по части магии, и Николая чему-то научила, так что равновесие, слава богу, не нарушилось. – Аркадий Аркадьевич закончил повествование, вздохнул с облегчением, вроде как трудное задание выполнил и внимательно посмотрел на Валерия.

– Почему вы раньше не рассказывали этого?

– Не знаю. У меня есть подозрение, что я не всегда самостоятелен в своих порывах. Вы меня понимаете?

– Не совсем.

– Случается, знаете ли, такое любопытное состояние: говорю не совсем то, что собирался, а, сказав, вдруг обнаруживаю: да ведь именно это я и имел в виду. Мое отношение к некоторым явлениям здесь постоянно меняется.

– Да, я и за собой замечал подобное. А сейчас вы рассказываете именно то, что хотите?

– Пожалуй… впрочем, кто знает…

– Ну, хотя бы чисто исторические факты верны?

– Надеюсь. Я так слышал и, по-моему, ничего не исказил.

– Расскажите о Василии и Герасиме.

– О Василии? Вот он из раскольников. Наверное, самая чистая душа на острове. А Герасим? С одной стороны, он весьма словоохотлив, но о своем прошлом рассказывает скупо, так что я о нем мало знаю. Немецкий летчик Ганс. Разбрасывал над позициями красноармейцев листовки. Сбит советскими истребителями. Приземлился прямо здесь. Такова судьба, понимаете ли… Человек, по-моему, во всех отношениях добрый, но слегка сдвинут на фашистской идеологии. До сих пор боготворит Гитлера. Впрочем, совершенно не агрессивен.

– И еще вопрос. Едят здесь людей или нет?

Профессор заразительно рассмеялся:

– Ах, вы о том могильнике? Его выкопали еще первые поселенцы. Земли было мало. Чтобы весь остров, в конце концов, не превратился в кладбище, покойников решили хоронить в яме. Кости животных кидали туда же, так что Пелагия с Николаем, вовсе не людоеды, как вы изволили подумать. И ели они не рыбака, а козленка, которого недавно забили.

– А рука в чугунке?

– А паутина? В доме Прокофия нет паутины. Там чисто. Я у него бывал и ничего подобного не видел. Думаю, что он не хотел вас пугать специально.

– Ух ты! Не хотел?

– Вы же сами говорили: дверь удерживали, не пускали внутрь. Он знал, что ваше воображение нарисует что-нибудь ужасное. Такое здесь часто случается.

– Действительно. Багульник… болотные газы…

– Но вы проявили упрямство. Требовали впустить. Вот и получили свое. Тем более вы действительно вряд ли симпатичны Прокофию. Не хотите жить по местным правилам.

– И он делает так, чтобы еще больше утвердить меня в желании драпать отсюда? Не логично. Вот если бы я вошел к нему, а там не рука в котелке, а стол с коньячком, икоркой, севрюжиной, ананасами. Может, я и сомлел бы от счастья. Сказал бы: «Чтоб мне так жить!» – А Прокофий: «Да ради Бога…».

– Вряд ли этому человеку памятны такие продукты. Это раз. Кроме того, видения, которые возникают вокруг него, как правило, не результат его воли. Это, я полагаю, наши материализовавшиеся страхи. Он сам говорил о чем-то подобном. С другой стороны… он же ничего не знает о ваших кулинарных пристрастиях. Вдруг он решил, что вам именно человечинки хочется попробовать? Ха-ха…

– Да уж. Ха-ха!

– Извините. Так редко пошутить удается. Хм-м… Я вам скажу главное… Все эти видения никакого реального зла не несут. Но говорят, если их не прекратить с помощью морса, то человек может сойти с ума.

– Ничего себе – не несут. Я чуть не утонул в болоте. И именно Прокофий меня туда загнал. Добрячок этот гостеприимный.

– Так он же вас и спас.

23.

В эту ночь Валерию приснился сон. Христос, Ленин, Сталин и Гитлер играют в карты. На судьбу человечества. Христос очень умен. Он играет честно и мог бы легко обыграть всех. Но… товарищ Ленин без конца блефует, у Сталина время от времени появляются вышедшие козыри, а Гитлер давит морально, сокрушаясь, что Понтий Пилат не довел дело до конца, и уж он, фюрер Великого Рейха, такой шанс не упустил бы.

Они не могут остановиться, поскольку все время ничья, и Валерий начинает замечать, что Христос очень похож на Василия, Ленин на деда Сома, Сталин, если судить по глазам – на Прокофия, а Гитлер – то на Николая, то на Мисоса, то на Герасима.

Утром он долго пытался привести в порядок мысли. Как-то не складывалось пережитое в осмысленную картину. Он понимал, что все творящееся здесь – не бред, не морок, а реально происходящие события, и не мог в них поверить безоговорочно.

Валерий подошел к божнице и стал глядеть на странного Бога.

«Василий… Василий – единственный здесь, кто верит во Христа. И чуть ли не тайно. Надо сходить к нему».

Однако дорога до гати не запомнилась. Могла помочь Лида. Она всегда согласна составить ему компанию в качестве проводника по местным лабиринтам.

Но ни Сома, ни Лиды дома не оказалось. Не было их и нигде поблизости.

«Наверно в лесу или болотах промышляют», – решил Валерий. Оставалось сходить к профессору. Тот, хоть и со странностями, но все-таки не лешак вроде Прокофия.

На вишневой аллее Валерий, к своему удивлению и удовольствию, столкнулся с самим Василием. Тот бережно нес саженцы, по-видимому, подаренные ему Аркадием Аркадьевичем. Увидев Валерия, старик обрадовался и, подмигнув, напомнил:

– Хорошо пели. До сих пор переживаю.

– Как там Герасим?

– Воюет.

– С кем?

– С природой. Пруд копает. Сказал – карасей разведем.

– Так это же хорошо. Своя рыба будет под боком.

– Ясно, что хорошо. Да я просто так – шуткую.

– Один копает?

– Как же… Я помогаю.

– Я тоже мог бы. Хожу вот без дела…

– Ну и хорошо, втроем мы быстро заладим. Прямо сейчас и пойдем…

В доме Василия пообедали. Пригласили и Герасима.

– Сколько вам лет? – спросил Валерий немца.

Тот растерялся.

– Бестактный вопрос, что ли? – Валерий тоже смешался. Попробуй пойми, что тут можно говорить, а что не следует.

– Да нет, почему же, – немец как будто начал вспоминать. – Просто не считаем мы эти годы. Сначала, помнится, я их метил. Зарубки на крыльце делал. Штук двадцать нарезал. А потом бросил. Много мне уже годов – так полагаю.

– Выглядите молодо, – сказал Валерий.

– Мне-то все равно. У меня и зеркала нет. Хотя живут в этой местности все долго. А возраст – это когда вам другие о нем говорят. Сам я его не замечаю. Как будто и сейчас двадцать.

Василий кивнул. Валерий согласился.

После обеда Герасим ушел.

– Надо торопиться, – сказал он. – Глядишь, к зиме и рыбку пустим.

– Мы тоже придем, вот только груши посадим, – пообещал Василий. Он убрал посуду, поставил остатки картошки в печь.

– Не растолкуете вы мне одну вещь? – спросил Валерий.

– Коль разумлю, так растолкую.

– Во всех домах я тут побывал, и везде иконы разные. Ленин, Сталин в углах стоят. Это же не боги. Это люди. Причем далеко не святые, скорее наоборот.

– Не знаю я, кто они такие, – вздохнул Василий. – Одно скажу. Христос на земле не был Богом. Он жил как все. Страдал от голода, боли, холода и жары, он мог бы делать все, что делают другие – ненавидеть, обманывать, злоречить и убивать, но он выбрал иной путь. И за веру свою, радение о других и за великое свое терпение, приблизился к Всевышнему и стал Богом, и именно он – наш Спаситель. А люди? Люди нетерпеливы. Они бажат счастье побыстрей заполучить. Не заработать – захапать. Вот и тянутся к богам лукавым. А лукавые боги – лукавые люди. Во что веришь, та сила и берет над тобой власть. В Господа Иисуса – он тебе подмога. В асмодея какого – он завсе через тебя дуровать будет.

– Вы имеете в виду Прокофия?

– И его, и других прочих. Я так думаю: душа человеческая – сосуд. И чем ты его наполнишь – только твоя воля. Можешь жить безгрешно, а можешь страстями баловаться. Можешь Бога в себе слушать, а можешь всяких кликуш. Последние много обещают: силу над людьми, здоровье, легкий прибыток – все что возжелаешь. Вот черви вредовые и завладевают умами. Да еще как! Но только от тебя зависит, как ты своей душой распорядишься, кого в нее пустишь. А ведь от этого судьба твоей бессмертной души зависит. Вот почему злыдни так бесятся. Знают, что не захвати они власть в царствии небесном, за все свои деяния черные отвечать придется.

– А что, у них есть шанс?

– Возможно. Иначе они на колени бы пали, а не хорохорились.

– Плохо дело, – согласился Валерий.

– На то и дана тебе Господом воля, чтобы ты выбирал. Искушения сладки, но всегда имеют дурные последствия. Выбирай доброе и живи.

– Пробую, а не получается.

– Думай больше. Мозги у всех одинаковые, искушения тоже, только одни живут праведно, а другие злобствуют.

Валерий согласился.

– Пойдем, однако, поработаем, а потом, коль душа попросит, то и побеседуем.

Впервые в жизни Валерий сажал груши. Вернее, он впервые в жизни сажал деревья. Сказал об этом Василию.

– Хорошее дело. Вроде как новую жизнь даешь. Вот наложим мы сейчас в ямку перегною, песочку, листвы сопревшей, вырастет это чудо и вознаградит плодами. Ты вдумайся хорошенько… Дереву плод не нужен, ему треба лишь семена отсеять, как сорняку какому, чтобы род свой продолжить. Ан нет. Оно плод дает, то есть отдает больше, чем необходимо. Вот и человеку так надо жить. Благодарить за малое, не обижаться, если не дают, не отбирать обманом и силой.

Закончив дела садоводческие, пошли помогать Герасиму.

Втроем дело заспорилось.

Работу Герасим организовал с немецкой старательностью, от помощников требовал не скорости и объема, а качества. Сразу накричал на Валерия, который, желая угодить этому привереде, принялся вбуравливаться в землю словно экскаватор.

– Глубже пока не ройте, только вширь, – предупредил немец. – А то вода подойдет. Копайся потом в грязи.

Выбрасывать землю куда попало он тоже не позволил, заставил таскать в яму неподалеку. И, как бы предупреждая недовольство помощников, пояснил:

– Работа должна делаться, чтобы потом не переделывать, причем желательно никогда. Да и некрасиво это – куча глины у пруда.

Вечером за ужином говорили о вещах насущных, теософских тем больше не касались. Выпили вина, поели колбасок, сала, картошки с грибами. Спать легли рано, сразу, как затемнело. Сказывалась усталость.

На другой день Василий подробно объяснил устройство гати, растолковал, как пользоваться ориентирами и наказал приходить в любое время, когда нужда возникнет.

– А поработать вздумается, тоже приходи. В Замошье пойдем. Остров там с лесом на горизонте виднеется, только не пройти к нему. Будем топь гачивать. На несколько лет работы хватит.

– Можно я кое-что спрошу?

– Как из болот выбраться?

– Сразу догадались. Надо же…

– Что ж за трудность такая? Давно живу, многие спрашивали. Только нет у меня советов. Когда молодой был, я любил по болотам без нужды шастать. Любопытный был, глупый. Далеко уходил, очень далеко, но никогда не терялся. Да и старшие толковали: невозможно Чарусы покинуть. Куда не иди, они тебя завсегда к себе воротят. Почему? Никто не знает. Да так и лучше.

– Что ж тут хорошего?

– Хорошего? Хорошее в том, что болота нам, как отец и мать. Строгие, но никогда не отринут. Вы вон какие с чужбины приходите: больные, голодные, злые. Не любят вас болота, потому и морочат, кружат.

– Понятно.

– А на людей не ропщи. Они разные тут. Я вот к примеру сам Прошку не люблю. Встретишься с ним, потом всякие пиявки мерещатся, пауки огромные, а то и чудища невиданные. Но ведь живем…

На тропинке он повстречал Пелагию. Та метнулась к нему, вроде как присосаться, но Валерий толкнул ее и сказал:

– Нехорошо, мать, к чужим мужикам приставать.

Пелагия посмотрела на него. Насмешливо хихикнула.

– Ой, ли? Тут чужих нету. Будет тебе чваниться. Хочешь, ночью приду. Или не понравилось?

– Что?! – не понял Валерий. – Да иди ты куда идешь…

– Совсем глупый, – опять хихикнула Пелагия и легкой девичьей походкой поспешила дальше.

Стоило заглянуть к Николаю. При отсутствии своей странной сожительницы он становился разговорчивым. Заодно не мешало расспросить его насчет костей. Когда многие врут об одном и том же, возникают противоречия, из которых можно извлечь истину. Это из детективов, но это правильно.

Николай сидел за столом. Он не повернул головы на приветствие, лишь что-то невнятно буркнул.

«Расценим это как приглашение», – решил Валерий, прошел в комнату и уселся напротив.

Бывший водитель вездехода колупал в носу. Вернее рвал из ноздрей волосы. По всей столешнице валялись эти короткие кривые волоски.

«Не замечал, что у него такие заросшие ноздри», – подумал гость брезгливо.

Хозяин отвлекся от своего занятия, посмотрел недружелюбно. Вроде как раздумывал: выгнать немедленно или подождать. Победило любопытство. Николай криво ухмыльнулся, глянул на стол, удивился, покачал головой и дунул. Волоски закружились как снежинки. Они долго не хотели падать и лишь через некоторое время куда-то исчезли.

Валерий потряс головой.

– Пообедаем? – предложил Николай. – Вдвоем. Как мужик с мужиком. – Усмешка так и не сползла с его лица.

– А Пелагия?

– Она к Прошке пошла. Что-то у него кудесы не проходят. Полечит она его.

– Я мясо не буду.

– Почему ж?

– Боюсь, рыбака того кушаете. У Прошки рука варилась. А у тебя что. Ребрышки?

Николай сморщился. Прикрыл глаза, будто с досады, потом посмотрел на Валерия. Пристально посмотрел…

– Капри-и-изный, – протянул недоброжелательно. – Нет у нас мяса сегодня. Вчера доели. Козленок то был. Пелагия уже и кости выбросила. Ты ж сам видел…

– Как видел?

– Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.

Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной ладони и, как ни в чем ни бывало, продолжил хлебать щи ложкой.

– Не лезь, – ворчал он, отпихивая кого-то невидимого в тарелке.

Валерий оцепенев наблюдал за происходящим.

– Тебе нужен магнит, – неожиданно сказал Николай.

– Зачем?

– Чтобы сделать компас.

Гость оторопело кивнул.

– Запомни это. А его не бойся. – Хозяин ткнул ложкой в щи. – Это пияв. Он у меня во рту живет. Кровь дурную отсасывает, да зубы чистит. Поплавать ему видишь ли захотелось…

Валерий встал и, пятясь спиной к двери, пробормотал:

– Пойду я.

– Иди, – кивнул Николай. – Но помни: тебе нужен компас.