Текст книги "Русское видео"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Суд, естественно, был отложен. Долго мыкался Яшка по больницам. Осклабляясь, отзывался только на адмиральское прозвище. Часто закатывал буйные припадки. Так что в конечном счете оказался в печально знаменитой Днепровской спецбольнице. «Вышку» ему заменили пятнадцатью годами, и припадки мигом прошли. Освободившись после «пятнашки», Яков принялся обивать пороги ОВИРа.

Туго выпускали в конце шестидесятых, но явление седого, костлявого, длиннорукого циклопа с фантастическим лагерным сроком проняло и толстокожих овировцев. Пару раз Якова привычно отфутболили по инстанциям, пока ему не удалось выяснить, кто конкретно может решить его вопрос.

Выстояв очередь к вальяжному, блистающему благородными сединами чиновнику, Яков вошел в кабинет, улыбаясь до ушей. Улыбка эта была ужасающа. Казалось, черная впадина глазницы смотрит зорче, нежели уцелевший глаз. Однако чувствуя себя на своей территории под защитой закона, хозяин кабинета не растерялся, привыкнув, что и более значительные люди пресмыкаются перед ним.

Яков сделал два неслышных шага по ковру и оказался рядом с чиновником. Нагнулся – и лицо его зависло в сантиметре от начальственного носа. Еще шире улыбнулся, выпрямился, с достоинством отряхнул лацкан пиджака, сшитого у лучшего портного. Это не понравилось. Чиновник любил в просителях скромность. Изложив в краткой и доходчивой форме свою автобиографию, Яков четко сформулировал дальнейшую программу.

– Мне здесь оставаться – все равно тюрьма. Я там сорок лет отбухал – поздновато перековываться. А кушать мне надо много, поправляться. Так что сделай доброе дело – гони меня к чертовой матери. Людей пожалей… А нет – так у меня за жмуриков два срока, третий будет – за тебя…

Чиновник предпочел не рисковать. Даже не намекнул на компенсацию за труды. Да и кто бы ему дал? Пусть спасибо скажет, жив остался.

Через три месяца бетон аэропорта Бен-Гурион покорно стелился под неторопливыми подошвами Якова Моисеевича. Встречающие были немногочисленны, но выделялись среди толпы. Коллеги, единомышленники. Из тех, что доставили столько хлопот полиции за относительно недолгое пребывание в Израиле. Интерес к ним проявлял даже «Моссад», пренебрегающий мелочью. Крупные политики делают большие деньги, большие деньги делают крупных политиков.

Свое место в жизни Яков Моисеевич, теперь уже навечно Нельсон, определил давно и не в Израиле. Специфическая слава, не знающая государственных границ и овировских проволочек, его опередила.

Так что у израильских друзей были основания относиться к могучему старцу со всей серьезностью. И все же неловко пожилому человеку самолично мараться на «мокрых» делах. Мозговой центр – вот его функция. Приказы Нельсона исполнялись без промедлений, и невзирая на преклонный возраст, он лихо управлялся со своим беспокойным хозяйством. Бунтовать против него никому и в голову не приходило.

Он был вполне удовлетворен. Сладость власти, почет, лесть… За двадцать лет он не только неизмеримо упрочил свое положение, но и вырастил дело, наладил прочные связи. Все у него было, и лишь одного просило сердце. Наследника! Но тут не помогало ни искусство наиопытнейших путан, ни особый режим питания, ни восточные стимуляторы, стоившие бешеных денег. А ко всякого рода новомодным штучкам вроде искусственного осеменения Нельсон относился брезгливо, считая их извращением. Со свойственной лишь выходцам из России, и то старой закалки, категоричностью не терпел в этой области никаких отклонений. Для своих. Хотя в контролируемом организацией районе исправно функционировал, принося доход, Клуб сексуальных меньшинств.

Что ж, деньги не пахнут. Купюры от педиков ничуть не хуже, чем от торговли наркотиками. Здесь не стоит связываться с обычными торгашами, которые ни в чем таком не замешаны. Полиция в Израиле грамотно «ловит мышей». А с советскими олим и вовсе не церемонится. Богатый, бедный, безработный или уважаемый мафиози – один черт. Нет уж, лучше обирать тех, у кого рыльце в пушку.

Кандидатов в наследники под рукой было – пруд пруди, но наследник должен нести частицу его крови. Может, хоть тогда можно быть спокойным, что не получишь от него пулю, чтобы побыстрее освободилось кресло босса.

Вспомнил о племянниках. Первый, Арон, подошел сразу – со взгляда. Рослый, неглупый, с гибким умом. За восемь лет в Израиле прочно укоренился в новой среде.

Тот, кто рос и закладывал основы своего дела в условиях нашей страны, не пропадет в любом зарубежье. Не слишком плодородная щебнистая почва страны предков оказалась благотворной для Арона. Он не прогадал, когда в Италии, на перевалочной базе эмиграции отказался от возможности проследовать в Штаты.

Не любя дешевой шумихи и саморекламы, слова «мафия» и «рэкет» Арон Фишбейн исключил из своего лексикона. И уж тем более избегал всякой причастности к политике. Зато в экономику Арон если и не ворвался, то вошел уверенно, с высоко поднятой головой. Терять ему было нечего, «кроме своих цепей». Этим его сходство с пролетарием и ограничивалось.

В Израиле господствовала местная мафия – и появления иной не предвиделось. Глупо выходцам откуда бы то ни было пытаться наводить свои порядки. Возмездие не заставило бы себя ждать. Безотказных «узи» хватало и у порядочных людей. В воюющей стране привыкли работать одной рукой, другую положа на автомат.

Но пополнение прибыло дерзкое. Ведь известно, что «русская» мафия даже в Штатах своей жестокостью превзошла неукротимых, «без заднего хода» чернокожих. Не говоря уже об опутанных религиозными и патриархальными условностями итальянцах.

Новички с жадностью бросились захватывать контроль над чужими отраслями и территориями. В ходе борьбы «русские», не колеблясь, уничтожали любую помеху. Попутно гибло множество людей вовсе непричастных, но это никого не беспокоило – на том свете разберутся. Те, что выжили, закалились в боях, и власть, опирающуюся на страх, приобрели немалую. А у кого власть – у того и деньги. Эта, вполне советская истина, не подводила и здесь.

После того, как Нельсон посоветовал соседскому лавочнику Бельферу продать свой дом, тот практически не колебался. Бизнес есть бизнес. Дом за жизнь – сделка небезвыгодная. Да и не бесплатно же. При всем своем влиянии Нельсон палку не перегибал, последнего куска не отнимал. Словом, жилье братьям Фишбейнам было обеспечено.

Не ошибся в племяннике Яков Моисеевич. Угадал родственную душу. Арон оправдал все ожидания. До появления резких, озлобленных, держащихся стаями советских олим, наркотиками торговали бессистемно. Цены держались примерно на одном уровне, постоянным покупателям давались скидки, опасливо шли на контакт с чужаками. А без риска в торговле, тем более незаконной, нет и прибыли.

Из тех, что явились из Союза, многие сами сидели на игле. Израиль показался им райскими кущами. Наказания за торговлю наркотиками – смехотворны. Некоторые разновидности и запретными не считались. Гашиш, например, курили в открытую, считая чем-то вроде традиционного национального продукта. Все громче поговаривали о том, чтобы заимствовать опыт Западной Европы, в которой кое-где уже благоразумно снабжали наркоманов одноразовыми шприцами, а при «ломке» – инъекцией. Боязнь эпидемии наркомании уступила место угрозе распространения СПИДа.

В волны наркобизнеса не преминул окунуться и Арон. Сам «двигаясь» только от случая к случаю, с выгодой поставлял новым соотечественникам «лекарства», преимущественно опий. Реже, и тем, кто побогаче, – героин, новомодный крэг. Крохи, которые складывались из выплат торговой шушеры «за спокойствие», теперь вспоминались со смехом. Какое могло быть сравнение с неисчислимыми прибылями наркобизнеса! Нет, «опекать» торгашей не прекратили, но рвения несколько поубавили, эта сфера стала второстепенной. Деньги оттуда текли, тем не менее, исправно, и вся задача состояла в том, чтобы рассчитать подати, не переборщив. А это задача не из легких, ибо обирать сытую, зажиточную дичь куда выгоднее

Строго говоря, братья Фишбейны Якову Моисеевичу были двоюродными племянниками. Их мать не была родной сестрой Нельсона, носила другую фамилию. Все это, однако, не сказывалось на его отношении к ним. Дело и имущество должны быть переданы достойному…

Но не удалось Грише обнять брата. В аэропорту его встречал седой, согбенный дядя. По сторонам щетинились букетами роскошных желтых роз плечистые парни. Все как на подбор – рослые носатые, с хищными ощупывающими взглядами узких глаз. Строгие костюмы из темной ткани выделялись в пестроте млеющего от жары аэровокзала.

Не было радости в этой встрече. Арона похоронили двумя днями раньше.

Скорбно склонив голову, Нельсон сказал Грише:

– За нами дело не станет. Отомстить сможем. Знать бы только, кому. Ищем. Хорошо опрашиваем, лучше полиции. Твой теперь час настал. Назло этому быдлу, ты должен дело брата продолжить. Твое и мое дело. А кто руку поднял – найдем и отрубим.

Не нашли. А ведь спрашивали умелые мастера, рукастые. Слишком многих Арон держал своей мертвой хваткой. Налоги высасывали кровь, тормозили дела. Чье-то терпение лопнуло. Автоматная очередь буквально рассекла пополам крепкое тело Арона прямо у белой стены его дома. Нынешнего владения Гриши.

Таким образом младший Фишбейн унаследовал от брата и должность. Поначалу взяли его на испытание. Нельсон вряд ли дал бы поблажку и племяннику, окажись тот бестолочью. Но этого не потребовалось. Сгодился Гриша в бухгалтеры мафии. Приходилось и кассировать, иной раз суммы доходили до сотни тысяч в неделю. Старались не накапливать, поактивнее «отмывать» через банки.

От участия во взимании недоимок Гриша благоразумно отказался. Ограничился тем, что, отменно быстро войдя в курс дела, не упускал из виду наиболее шаткую часть господ плательщиков. Знание всех действующих факторов определяло и дифференциацию сумм налога. Но, разделяя стремление дяди Якова отомстить за смерть брата, судьбу его разделить Гриша вовсе не стремился. Оттого и не выколачивал последнее, давал жить людям. Но и себя не забывал. Счет в банке «Тфахот» подрастал. Трат, собственно, больших и не было. Девочки с покровителей денег не брали (а Гриша был падок), ну, а сколько там можно истратить на еду и нечастую выпивку?

Вспоминалась жизнь в Союзе, тоскливая пустота в карманах, бессилие перед шпаной. Сюда бы их!

И все же каждую весть оттуда впитывал с жадностью. Казалось бы – чего хорошего, а любопытно. Ностальгия не ностальгия, а есть все же что-то. А тут и живая весточка подоспела. Заславских в аэропорт Гриша встречать не поехал, но в доме принял. А когда Илья горделиво сообщил, что на счету у него больше двадцати тысяч, еще больше потеплел, забыл старые обиды. Вызвал своего маклера, и в тот же день они справили новоселье.

Устраивались Заславские основательно. Учили язык в ульпане, по вечерам по очереди водили Анечку в клуб для детей олим. Не за бесплатным пирожным – ради общения. С отвращением Илья разглядывал дышащие тупым усердием лица соседей по кварталу. Но в чем-то и завидовал им. Привезенные деньги неудержимо таяли. А те, кто приехал «пустышками», понемногу, но уверенно подкапливали шекели, отказывая себе в земных радостях.

Илья же работу найти пока не мог. Намекал Грише, но тот – важная персона, вечно занят. А первая заповедь для олим гласила: «Не унывай, будь жизнерадостен и процветай». Даже если твои дела совсем плохи. Неудачники обречены, их сторонятся, о них просто забывают. Работай локтями, прорывайся в первые ряды. Иной раз приходилось завидовать даже ветеранам войны, инвалидам. Не говоря уже об узниках какого-либо концлагеря. В отличие от преемников Сталина, администрация объединенной Германии исправно переводила им приличную пенсию-компенсацию в самой уважаемой валюте мира.

Как Илья не усердствовал, приблизиться к некогда столь презираемому Фишбейну ему не удавалось. В редкие встречи Гриша традиционно ссылался на массу дел и бурчал что-то вроде «увидимся позже». А между тем за три месяца кошелек Заславских совсем отощал. Тоже мне, старый друг называется (Илья так считал уже почти искренне)!

Жидкая тень деревьев не спасала – улицы были раскалены, как духовые печи. Ветер горяч и влажен, его можно пощупать. Но и в эту невероятную жарищу лучше кондиционера взбадривало сознание того, что близки перемены к лучшему.

Эйфория у Заславских миновала далее быстрее, чем обычно у олим. Разумеется, их здесь ждали, как и всех прочих. Старались сделать адаптацию менее болезненной, создавали условия. Но это все относилось к тем, кто собирался работать руками. А заниматься физическим трудом Илья как раз и не намеревался. Работа – дело других, его занятие – стричь.

Наконец-то Гриша отозвался на настойчивость Ильи. Смилостивился, не бросил «приятеля» в одиночку барахтаться в бурных житейских волнах Иерусалима. Поддержка Фишбейна к тому времени уже кое-что значила, хотя и официально Нельсон еще не объявил его своим преемником. В этом, однако, мало кто сомневался.

Бизнес – вот его дело, но не торчать же у обочины дороги с лотком апельсинов или плоских лепешек-питы, – думал Илья. А до торговли американскими автомобилями или чем-то не менее пристойным нос пока не дорос. Денег для крупного дела банк не даст, и будет прав. Израиль нуждается прежде всего в мозолистых рабочих руках. Предпринимателей – в избытке. Больше разве что писателей и всякой журналистской братии.

Щупальцы одноглазого Нельсона простирались и в легальный бизнес. Именно поэтому в весьма короткий срок Гриша «сосватал» для Ильи лавку плетеной мебели того же старого Бельфера, которая располагалась под рукой, за углом. Торговать почти по-домашнему – милое дело. Невелик Израиль – полоска земли между Средиземным морем и рекой Иордан, а все же лучше сидеть дома, чем мотаться в разъездах. Не говоря уже о путешествиях на Западный берег, за «зеленую линию». Туда Илью и вовсе не тянуло. Да и товар ходовой. Легкий, современного дизайна, отменно подходящий к жаркому климату.

О том, что за помощь с Гришей придется рассчитываться, сейчас думать не хотелось. Хоть убей, не воспринимал его Илья как мафиози, еще и с положением. Однако все говорило об этом, даже покорное согласие бывшего владельца лавки расстаться с ней.

Хотя, тут было наверняка и другое. Бельфер исправно платил дань, а к таким людям мафия относилась бережно, с уважением. Расстаться с лавкой его, как это фантастически ни звучит, заставила иракская ракета, накрывшая шлейфом осколков домик его бывшей жены на другом конце города. Погибли жена и младшая дочь. Раздавленный горем, Бельфер решил уйти на покой и перебраться в религиозный квартал. Черные широкополые шляпы и длинные, до колен, кафтаны, не знавшие бритвы бороды разной степени седины и шоколадные трубочки завитых пейсов – все это будило в нем ностальгические воспоминания и обещало покойную, целомудренную старость, посвященную общению с мудрыми и достойными людьми. Какой суетой теперь казалась эта беготня за каждым шекелем, налоги рэкетирам, трусливое подторговывание марихуаной…

Словом, к вящему, удовольствию сторон магазин плетеной мебели должен был сменить хозяина. Помимо облагаемых налогом банковских операций при продаже, сведенных к минимуму, основная сумма должна была вноситься наличными. Счет свой Илья опустошил подчистую именно для этой цели. Собственно, официально покупка совершалась за счет предоставляемой ссуды. Деньги правительства. Своих дай бог хватило бы на «верхушку»! Все это поразительно напоминало Илье приобретение автомобиля в Союзе. Только здесь налоги были куда более серьезные.

Сгорая от нетерпения, Заславский ждал Фишбейна. Волнение прятал поглубже. Впрочем, волноваться не стоило. Гриша явился вовремя, он не позволял себе демонстративных опозданий, подобно другим недавним пурицам. Елена с Анечкой поспешили в ульпан, оставив Илью с гостем наедине.

Но оказалось, что беседа откладывается.

– Подождешь час. Не больше, – заметив разочарование, почти уныние на лице собеседника, Гриша развел руками, как бы напоминая о том, кто какое место занимает. – Срочно Нельсону я понадобился. Он, кстати, в курсе твоей покупки, одобряет. Деньги взял?.. Молодец. Там у дяди и мебельщик напутствие получает. С ним и приеду. Мне самому не с руки. Да, тут должен парень подъехать – я ему дал твой адрес. У нас дела с его киббуцем… Пусть подождет. Все, я отвалил.

И действительно – шустро отвалил на возмутительно комфортном «ягуаре». Куда девалась былая Гришина робость и нерешительность? Быстрый, уверенный, властный…

Илья пытался расслабиться. Стыдно признаться, но приходилось заискивать перед некогда откровенно презираемым Гришкой. В портфеле лежали пятнадцать тысяч шекелей. Это для Бельфера. Тщательно запер дверь за гостем и сел ждать…

Неуверенно тренькнул дверной звонок. Илья, стряхнув грезы о деловой будущности, выглянул. Перед домом рядом с запыленным «ниссаном» озирался по сторонам высокий, сутулый, дочерна загорелый парень в потертом комбинезоне. Типичный труженик полей. На Илью уставился почтительно, словно на некое начальство.

Прикинув, кто бы это мог оказаться, – с момента отъезда Гриши не прошло и получаса, – Заславский пригласил парня в дом,

– Проходи, не стесняйся. Чего на улице торчать?

– Да я, да мне… – замялся парень, но вошел.

Вытер тщательно ноги, затем аккуратно снял на пороге комнаты башмаки.

– Я собственно, на минуту. У меня самолет скоро. Мне только передать господину Фишбейну, – расстегнул молнию на пухлой сумке. – Вы ведь тоже недавно из Союза?

Говорил он по-русски практически без акцента, и не трудно было догадаться, что перед Ильей – недавно прибывший земляк. Выходцы из огромного Союза – самая многочисленная алия – здесь сплошь числились земляками. И снимающий пенки безо всякого труда Гриша, и этот, не блещущий, видно, умом, трудяга. Из тех, кто не в силах выдержать «прямую абсорбцию» – непосредственно включиться в жизнь, самостоятельно найти работу и жилье, и потому обитают в одном из четырех десятков «центров абсорбции».

Давно Илье не выпадало случая поговорить с кем-нибудь в покровительственном тоне. Его превосходный летний костюм представлял собой разительный контраст с потрепанной одеждой работяги. И парень внимал ему завороженно, словно пению сирены. Однако минут через десять встряхнул головой, отгоняя наваждение, виновато, совсем по-детски, заулыбался.

– Но что же мне делать? Лететь ведь надо. Вы же знаете, меня ждут. Встречать приедут – а меня нет? Не могу я больше ждать.

Илья многозначительно кивнул, не желая показать своей непосвященности. Парень совсем скис.

– Черт меня дернул написать в анкете, что я христианин! Думал – свобода, все можно… В Союзе пятая графа… А тут то же самое – только вместо национальности вероисповедание! А как было не признаться? Кто бы мне жениться разрешил? Везде одно и то же – брак еврея с женщиной другой конфессии – греховен, почти преступление. А мы хотим официально. МВД меня вызывало… А в результате – выдали вместо израильского паспорта пропуск для лиц без гражданства! Теперь ни в один компьютер на бирже труда не всунешься. Конец льготам. А тут зуб заболел – готовь двести долларов. Э, да что там! Надо лететь, а тут это поручение – передать господину Фишбейну от наших эти доллары. Скоро ли он, может, вы позвоните?

Набирая номер, Илья вспомнил объявление в утренней газете: «Баптисты Бельгии и Швеции примут эмигрантов-христиан из Израиля. И дальше несколько адресов. Телефон Нельсона раз за разом отвечал короткими гудками. Пробиться не удавалось. На парня жалко было смотреть.

– Если я не выеду через десять минут, я опоздал. Кошмар! Пожалуйста, позвоните еще!

И – о, чудо! – телефон ответил важным басом Якова Моисеевича.

– А, Илюша! Слышал о тебе от Гриши. Что ж, лавка – дело хорошее. Глядишь, и мы подсобим. Держись за нас, не прогадаешь. Что? Какой парень? Не может быть! А плевать мне на его самолет. Говорить мне с ним не о чем. Нет, не надо трубку передавать. Гриша с этим лавочником уже выехали. Получаса не пройдет, будут.

Труженик киббуца смотрел Заславскому в лицо собачьими глазами. От волнения Илья забыл и о маске респектабельности, натянутой на себя. Как убедить этого упрямого парня дождаться? Ведь это, наверное, важно. А ведь он неминуемо опоздает, пока треклятый Гришка возится где-то…

Парень выложил три тонких пачки долларов на легкий плетеный столик (и здесь эта мебель!).

– Ну, может быть, я вам оставлю? Пересчитайте, пожалуйста.

Илья пошелестел банкнотами. В каждой пачке по сто пятидесятидолларовых бумажек.

– Но я не знаю… Тебе что, расписку дать?

– Какую расписку! Не в Союзе живем. Кто такой Нельсон и у нас в киббуце знают. Считай, за полцены отдаем. Сколько тут долларов, столько шекелей мне причитается. Где еще такое видано? Доллар – шекель! Да разве против Нельсона попрешь! И доллары эти, видать, в «отмывке» нуждаются. Потому и не через банк. Шутка ли, по курсу – тридцать одна тысяча шекелей! Все равно – ехать надо. Передайте – был, привозил. Сумма вам известна. Пусть на себя обижаются.

Илья моментально сообразил, как себя вести. В ушах еще звучали слова Нельсона: «Что же ты за еврей, если разобраться не можешь?». Портфель лежал в ящике стола, и щелкнув замком, он отсчитал парню сумму в шекелях. Парень не казался слишком осчастливленным. Дотошно сосчитал, спрятал в сумку, и, провожаемый Ильей, довольным своей находчивостью, вышел.

Секунду помедлили на ступеньках, поглядывая в оба конца улицы, но «ягуар» Фишбейна не появлялся. Тиснув руку Илье, киббуцник помахал на прощанье и неторопливо отчалил на своем разбитом чуде японского автомобилестроения.

Проводив его взглядом, Илья ощутил желание вернуться к долларам. Сумма приличная, хотелось иметь ее поближе. В голове роились фантастические мысли: «А ну как этот селянин разобьется по дороге? Или Гришка… В любом случае его капитал почти удвоится. Тогда и без всяких кредитов можно лавку откупить. Пятнадцать тысяч долларов! Или Гришке поплакаться? Может, займет по старой дружбе? Говорил же – нет наличных, теперь-то – вот они!»

Взявшись за дверную ручку, уже погружаясь в мягкий матовый свет холла, Илья услышал вдали знакомую трель. Итальянский сигнал Гришкиного «ягуара» доносился с дальнего конца улицы, стремительно нарастая. Илья сделал было движение навстречу, но сдержался и перешагнул-таки порог. Доллары молчаливо манили.

С бьющимся сердцем почти вбежал в гостиную… Нет, боялся понапрасну. Вот они, голубчики! Все три пачки. Распушил, прошелся пальцами по каждой. Нет, не «кукла». Доллар – он и есть доллар!

За этим занятием его и застал Фишбейн. Прятать деньги Илья не стал, понимая, что это не имеет смысла. Удивление Гриши, когда Илья поведал о визите, было сравнимо по масштабам разве что с весельем толстяка-мебелеторговца и еще одного, незнакомого Илье, парня, который, как выяснилось, и должен был явиться, но запоздал. Его-то Гриша и встретил по пути к Нельсону. Доллары оказались грубой подделкой…

Подоплека аферы открылась Илье почти сразу, Гришка мог бы и не упоминать, как бы мимоходом, о детских обидах. Теперь мордой в дерьмо макнули Илью. Квартиру пришлось сменить. А потом, отбросив предрассудки, пойти работать на стройку вместе с арабами. Единственным утешением оставалась бутылка «Кеглевича».

Речь шла уже не о процветании – только бы выжить, выкарабкаться. Камни великого города жгли подошвы. Гриша, не говоря уже о Нельсоне, до объяснений не снизошел. Они были формально правы – как по своим законам, так и юридически. От неизвестного фальшивомонетчика из киббуца решительно отмежевались. Мало ли кому понадобилось сплавить скверные фальшивки? Посоветовали Илье попросту их выбросить, а еще лучше – сжечь. Не дай бог, попадутся на глаза полиции.

Не искушая судьбу, Илья так и поступил. Работы было много, и работа была тяжелая. И нельзя сказать, чтобы хорошо оплачивалась. Свое решение подработать на панели Елена не скрывала. Этот вопрос вообще не обсуждался. С ее внешностью она и при солидной конкуренции профессионалок пользовалась популярностью. Наконец, настал день, когда Илья мог, в общем-то, бросить уродоваться на стройке. Возможность эту дал заработок жены. Понемногу стал забываться и подлый удар Фишбейна. Мебельный магазин остался за «передумавшим» его продавать прежним владельцем, а Гриша исчез из поля зрения.

До сфер, где вращался Нельсон, Заславским и вовсе было не дотянуться. Тем паче с малопочтенной профессией Елены. Налог с проституток мафиози взимать не отказывались, иногда и снисходительно пользовались их услугами, но в свой круг не допускали. Дурной тон.

Тем не менее, стройку Илья не бросал, обеспечивая некий приварок к основному доходу. Елена была в состоянии прокормить не только его. Поощряла и понравившихся клиентов. А главное, делилась с кем положено. Правильно поняла здешнюю жизнь.

Деньги от мелких сборщиков дани перетекали к Фишбейну, там аккуратно фиксировались и уходили к Нельсону. Судя по дружелюбным улыбкам рэкетиров всех уровней, работой Елены были весьма довольны. Вряд ли она придерживалась того же мнения. Жизнерадостности у молодой женщины поубавилось. К «Кеглевичу» все чаще прибегала и она, особенно если клиент попадался уж очень гнусный. Помогало. А когда дважды пришлось бесплатно обслужить Фишбейна, оба раза напивалась вдребезги. Тошнило не от спиртного – от отвращения. Потный слабый, с сырым земляным запахом…

Илья молчал и маялся. Не мог заставить себя не думать о смрадном коротышке.

И вдруг – поворот. Перестал злиться на мебельного торговца. Круглый, румяный жизнерадостный Бельфер, оставивший мечты о переселении, встречал Илью на пороге своей лавки, не выражая особого удовольствия. Но когда Заславский покупал-таки у него какие-то мелочи, снисходительно делал скидку. Илья не оскорблялся, напротив, почти навязываясь, звал в гости. В конце концов Бельфер явился. Угощение оказалось выше всяких похвал, прием – теплее не бывает. В ответ пожилой холостяк пригласил чету в ресторанчик.

С трудом завязавшееся знакомство парадоксальным образом перерастало в дружбу. Об известной неприятности старались не вспоминать, ее как бы не было. Не только ностальгия грызла обосновавшихся на земле обетованной, но и простая человеческая тоска по близкой душе

Остыл и к ненавистному поначалу Фишбейну. Понимал, что Гриша не в одиночку под него копал, хотя и немалую роль сыграли давние обиды. Хищникам, пусть и мелким, все равно не стать вегетарианцами.

Пришлось и поклониться Грише. И не раз. Сделать вид, что и впрямь поверил, что столкнулся со случайным проходимцем, не имеющим отношения к Фишбейну. В конце концов смирением добился приглашения к самому Нельсону. Точнее, благосклонного согласия дать аудиенцию.

Отправились в сумерках. Хорош был Иерусалим еврейской Субботой, в окнах у дороги уютно теплились огоньки свечей. Ехали мимо успокаивающей торжественности олив Гефсиманского сада, мимо прославленной церкви. Проплыли, остались позади и прямые кресты католических соборов. Тихо мерцало золото купола мусульманской мечети. Но перед важной встречей было не до красот храмов всех религий.

Однако их ждал сюрприз. Атлет, отворивший двери дома Нельсона, коротко бросил: «Велено пропустить одного».

Елена осталась в машине.

Нельсон принял Илью небрежно, снисходительно выказывая внимание. Слушал рассеянно. Однако, чем дальше говорил Илья, тем больше заинтересовывался.

– Вам одному говорю, Яков Моисеевич, – и только из глубокого уважения. Выпал случай немного посодействовать вашему делу, надеюсь, и обо мне не забудете. Есть один человек из Союза, а у него – поразительные вещи. Антики. Свояк его – таможенник. Контейнер: черненое серебро – восемнадцатый век, живопись, между полотнами – старые марки. Из тех, что в Австрии да во Франции культурные филателисты с руками оторвут. Значатся в каталогах Ивера и Пумштейна. Деньги можно взять хорошие. Я решил, что вас это заинтересует.

– Что там конкретно, ты знаешь? Мараться за копейки не стану.

– Вы позволите, я позвоню? Он ждет в отеле «Шератон». Не мог же я вести чужого к вам. Я даже адреса не назвал.

– Да меня здесь каждая собака знает и боится. Чего прятаться? Звони – пусть едет. И марки свои, или что там у него, везет.

Заславский сыграл короткую прелюдию на кнопках телефона. Трубку подняли с первого гудка. Вне сомнения, ждали. Заславский, услыша голос абонента, свел вместе большой и указательный пальцы левой руки и сладостно прищурился, вытянув трубочкой губы.

– Да, я. Все сговорено. Как и уславливались. Можешь выходить. Давай, быстрее! Дуй по улице, пока мою машину не увидишь. Нет, все спокойно. Люди тихие.

И, уже повесив трубку, сказал Нельсону:

– Вряд ли он товар с собой потащит – осторожный. Разве что фотографии, описания. Марки – по каталогу Всего боится, аж усы дыбом встают. Предупреждал меня: замечу хоть что-нибудь подозрительное – резко уйду. Вообще уйду, концов не сыщешь. Сейчас стало выгоднее «кидать», чем торговать.

– Ну, если и «кинем» – у тебя голова не заболит. Не дрейфь – твое обломится. Навел – получи. И нечего из себя сироту корчить. Ну, развели тебя. Так кого из нас не разводили?..

Резкий хлопок, донесшийся с улицы, прервал монолог Якова Моисеевича. К окну оба ринулись одновременно, причем Илья так торопился, что даже невежливо оттер Нельсона…

Гришу Фишбейна разнесло при выходе из собственного дома. Прямо в просторном тамбуре. От его пухлого тельца остались рваные, задымленные, подплывшие свернувшейся кровью клочья. Опасности он не ожидал. Вышел отпереть гостю, держа в правой руке большую чашку кофе. Взрывом вынесло и наружную дверь с массивными запорами. Незваный гость, судя по всему, нажал кнопку звонка, бросил лимонку в приотворенную наружную дверь и прикрыл ее так, что защелкнулся язычок замка. Граната хоть и осколочная, но мощная.

Полиция не стала слишком суетиться. Убийство между советскими олим – дело не редкое. Сами разберутся. Из дома Нельсона – напротив, только вход за углом, с соседней улицы, – набежало зевак, каких-то молодчиков. Следы затоптали, да и какие после взрыва следы? Выскочивший на хлопок охранник Нельсона вблизи места взрыва не видел ничего подозрительного. Ни человека, ни, что еще более странно, – машины.

Нельсон рвал и метал. Его подручные работали в поте лица, но никаких намеков на истину обнаружить не удавалось. Пострадал в суматохе и Илья. По счастью, как он всем сообщал, всего лишь материально. Удачливый контрабандист, которого они ждали с Нельсоном, видимо, решил не рисковать. Полиция, гарь, толпа, труп… И все это неподалеку от машины Ильи, которая служила ориентиром – в «месте спокойном, у тихих людей».