Текст книги "Чекисты. Книга вторая"

Автор книги: Владимир Беляев

Соавторы: Павел Кравченко,Н. Киселев,Илларион Подолянин,А. Нормет,Г. Гришин,Александр Миронов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Пограничная память, товарищ полковник, – скромно улыбнулся похвале Новосельцев, следя за тем, как сидящий напротив него начальник вертел в руках фотографию, на которой изображен улыбающийся Оксиюк в форме военно-морского флота США. – Не зря я столько лет прослужил в Мурманске… Встречались с ним там не раз в дни войны, но тогда он звался Смитом и по-русски на людях не говорил.

“Волга” заморского гостя круто свернула с проселочной дороги, запрыгала полем к большому стогу и завернула за него. Громада обмолоченной соломы закрывает ее от битого пыльного шляха.

Оксиюк, выскочив из машины на стерню, сделал гимнастику. Затем он снял пиджак и рубашку. Оставшись в одних коротеньких трусиках “жокей”, он сбросил с живота эластичный шпионский пояс. Присев на солому, достал из карманов пояса нужные ему бумаги и письма.

Снова надел пояс на тело, застегнул крючки. Он так увлекся надеванием пояса, что не заметил, как старушка вывела из-за стога на цепочке козу и чуть не столкнулась с Оксиюком. Испугалась старушка и выкрикнула:

– Фу, нечистая сила! На машине приехал, а без порток разгуливает. Щоб ты пропал, бесстыдник!

Оксиюк быстро схватил лежащую на соломе одежду и натянул рубашку.

…Мчит дальше по дорогам Украины синяя “Волга”, которую ведет Оксиюк. Машина выезжает на улицу Белгорода-Днестровского. Оксиюк посмотрел в зеркальце, нет ли за ним погони, и, увидев, что окраинная улица пуста, затормозил машину и опустил в почтовый ящик на стене школы несколько писем. Снова оглянувшись, быстро поехал дальше.

Гость из-за океана

Солнечным июльским утром 1961 года Дмитро Кучма шел по проспекту Ленина во Львове. Пройдя мимо памятника Мицкевичу, он заметил выстроившиеся возле гостиницы “Интурист” синие автобусы с маркой “Львов”. Они готовились принять туристов из далекой Канады и Соединенных Штатов Америки, которые приехали навестить в разное время и по разным причинам покинутую ими землю. Несколько туристов стояли уже возле автобусов, покуривая после завтрака, окруженные любопытными мальчишками – охотниками за значками.

Дмитро Кучма не без любопытства вглядывался в лица заморских гостей. Со многими из них ему довелось встречаться и в своем институте, и на встрече дружбы.

– О, земляче! Добрый день! – окликнул Кучму широкоплечий турист в груботканном твиде, в золотых очках, со свежим номером газеты “Радянська Украина” в руке. – Куда это вы спешите?

– Отдыхать уезжаю к родным в Карпаты сегодня вечером. Надо кое-каких гостинцев купить.

– А где родня живет?

– В Богородчанах. Знаете, возле Манявского скита?

– Ну как же! Еще с бучачскими гимназистами мы туда на экскурсию ходили, – сказал Василь Оксиюк и пошел рядом с Кучмой по направлению к проспекту Шевченко.

– А вы в Штаты еще из Польши выехали? – спросил Кучма.

– Да. В двадцать шестом.

– И с тех пор здесь не бывали?

– Это в первый раз.

– Нравится нынешний Львов?

– О, не говорите! Хожу – и слезы на глазах. Столько нового на каждом шагу. И непонятного. Не успеваем удивляться. Ну, взять хотя бы это. – И Оксиюк, развернув газету, показал на статью под заголовком: “Мой ответ заокеанским клеветникам”. – Читали?

– А… это статья Профессора? – бегло скользнув по ней взглядом, спокойно проронил Кучма. – Конечно, читал! Это еще перепечатка из львовских газет. У нас это появилось еще на прошлой неделе.

– И скажите, между нами, этому можно верить?

– Чему именно?

– Ну вот, смотрите. – И Оксиюк прочел: – “Мне, бывшему руководителю организации украинских националистов на украинских землях и главнокомандующему украинской повстанческой армии, лучше знать, есть ли подполье на Украине или нет. Антисоветская деятельность украинских националистов за границей обречена на провал, потому что нет таких сил за рубежом, ни тем более внутри Советского Союза, которые могли бы изменить существующий социально-политический порядок в СССР или на Советской Украине. Народ Украины всякую попытку возврата старых порядков воспримет враждебно и будет всеми силами защищать то, что ему дала Советская власть…” Неужели это написал Тымиш Чепига, тот самый, кого долгие года националисты знали по псевдониму “Профессор”?

– Ну, конечно, он, – улыбаясь наивности заокеанского гостя, сказал Кучма.

– Невозможно, – протянул Оксиюк, свертывая газету.

– Не верите?

– Ну как же можно поверить, что такого заядлого врага большевики оставили на воле да еще дают ему возможность печатать свои заявления в газетах?

– Во-первых, он не сразу на воле оказался, – сказал Кучма. – Сперва, когда его взяли с оружием в руках, он свое отсидел, и не год и не два. Ну, а потом, когда многое передумал и обратился с просьбой к правительству помиловать его, Верховный Совет принял решение о его освобождении.

– Все равно – не верю. Ни я, ни многие люди там, за океаном, не верят, чтобы такой человек мог на свободе ходить. Скорее всего, сидит он где-то за решеткой, а за него такие статьи кто-то другой пишет. Ему же солнца не видать!

– Эх, чоловиче, чоловиче! – укоризненно протянул Кучма. – Старше вы меня, и стыдно мне осуждать вас, но еще раз говорю: это так и есть! И были бы мы с вами в Яремче, я показал бы вам живого Тымиша Чепигу, потому что знаю его, наши судьбы тоже скрестились однажды.

– А при чем здесь Яремче? – удивился Оксиюк.

– Он под Яремче в леспромхозе работает.

– Тымиш? Слушайте! Я же его хорошо знаю: мы вместе с ним в Бучаче в гимназии учились. С Профессором этим…

– Если бы вам можно было сесть со мною в поезд сегодня вечером, то уже завтра утром я показал бы вам Профессора.

– А почему ж нельзя?

– Ну, вы… турист… из-за кордона… У вас – маршрут… – замялся Кучма.

– А знаете что, земляче? Сделаем добрый бизнес. Зачем вам тратить деньги на билет по железной дороге? Садитесь в мой кар, я – за руль, повезу вас по магазинам, а потом и на Яремче махнем. Надоело мне уже церкви старинные да памятники осматривать, а тут живого человека увижу и хорошую пропаганду сделаю для вас за океаном. Если это все правда, что вы мне сказали, если Тымиш Чепига жив и здоров, то я, вернувшись в Штаты, буду выступать и в прессе. Скажу: “Знаете, люди, кого я видел? Самого Чепигу! Одного из главных бандеровцев. А раз он раскаялся, то дела националистов очень плохи!” А разве не полезно будет для Советской власти, когда такое скажу я, человек из-за кордона?

– У вас своя машина тут?

– И своя и не своя, – ответил Оксиюк. – Арендованная! В Афинах взял я у одной фирмы машину. Ведь уже тридцать лет за рулем. Удобнее, чем в этих “бусах” со всей компанией трястись. Так как? Поедем?

– Отчего ж! – оживился Кучма. – Раз такая оказия – поедем!

***

…Они приехали в Яремче после полудня. Как было обусловлено с полковником Прудько, только машина миновала водопад, Кучма показал издали заморскому гостю деревянную хату Катерины Боечко, где жил бывший Профессор, сам пересел на автобус, идущий в Богородчаны.

Правда, Оксиюк усиленно уговаривал Кучму заехать к Чепиге вместе, но Кучма дипломатически отказался.

– Вы – старшие люди, а мне там делать нечего. Чепига – замкнутый человек, и при мне он не скажет того, что будет говорить с вами с глазу на глаз. Поверьте мне, что так будет лучше! – И, пожимая руку туристу, Кучма оставил его одного в своей машине…

Не сразу Чепига признал в этом раздобревшем американце своего гимназического коллегу, но, признав, постарался принять его в светлице гуцульской хаты как можно лучше.

Раскрасневшийся Оксиюк снял пиджак и сел, оглядывая снова хату:

– А хозяйка кто такая?

– Родственница дальняя, – уклончиво ответил Чепига и поглядел на часы. – Скоро должна приехать.

– Выходит, не будь этого предательства, все могло быть иначе? – торопливо спросил Оксиюк.

– Какого предательства? – насторожился Чепига.

– Ну, когда Ивасюта проболтался на допросе, что курьеров из-за границы ждет, а Кучма, вместо того, чтобы стрелять, руки поднял и выложил все начистоту, – пояснил Оксиюк. – Не сделай они этого, и Хмару бы Советы не разгромили, и ты, друже, вернулся бы в Мюнхен к своей Дзюнке.

– Пожалуй, да, – протянул Чепига, – но это не предательство.

– А как же иначе такое назвать?

– Наиболее правильный выход из положения! Эти молодые хлопцы, особенно Кучма, оказались куда умнее нас. Предательство – это когда кто-нибудь ради корысти или личной наживы продает товарища, а то, что они сделали, – на пользу народу пошло. Тишина теперь в Карпатах. Люди работают, учатся, свадьбы справляют, и никто уж не боится ночного стука в окно. Дмитро Кучма выиграл. Вместо того, чтобы гнить по бункерам или клянчить милостыню за границей, поднял руки вверх, был прощен, стал учиться, сделался инженером, аспирантом и сейчас куда больше приносит пользы народу Украины, чем все те зарубежные болтуны-радетели…

– То Кучма, – прервал его гость. – А вот ты, Тымиш, своей судьбой доволен?

– У меня – другое дело, – не без грусти сказал Чепига. – Свое я отсидел, потом меня простили. Особый указ правительства был по моему делу, хотя, по правде сказать, не думал я, что так скоро меня освободят. Теперь надо начинать жизнь сначала.

– В должности бухгалтера леспромхоза? – не без иронии спросил Оксиюк. – Сколько они тебе платят?

– Восемьдесят, да еще премии иной раз.

– Восемьдесят? Не богато! – окидывая взглядом довольно непритязательную обстановку комнаты, заметил Оксиюк и хлебнул водки.

– Зато совесть чиста! – пододвигая ему тарелку с огурцами, сказал Чепига. – А чего же ты хочешь? Столько лет я оттуда пытался руководить здешним подпольем, выпуская на кривые дорожки всю эту злобную стихию национализма. Сколько беды стихия эта принесла, какое смятение заронила в души! Так что же, озолотить меня за это нужно?

Оксиюк подошел к занавеске, отдернув ее и убедившись, что они одни в хате, меняя тон, сказал:

– Слушай, неужели ты поверил той сказочке, которую я рассказал тебе вначале? Хватит играть в кошки-мышки. Я понимаю, что ты боялся и не хотел мне всю душу открыть, а порол какую-то ерунду. Ты, друже, старый лис, был и остался им, и мы это все хорошо знаем. Но если тебе удалось перехитрить большевиков, то меня со всей твоей конспирацией перехитрить не удастся.

– Как это – перехитрить? – спросил Чепига.

– Да со всем этим признанием, со статьями в газетах или хотя бы с тем, что ты мне говорил сейчас. Ты думаешь, мы там, на Западе, не понимаем, что все это липа? Что иного выхода у тебя не было, и ты, чтобы уцелеть и быть полезным для нас дальше, вынужден был надеть личину раскаявшегося? Это понимают все и даже большой шеф, и никто тебя не осуждает.

– Что ты хочешь сказать этим? – крикнул Чепига.

– Тише, Профессор, не кричи, – оборвал его Оксиюк, – и слушай, что я тебе скажу: хотя мы с тобой старые побратимы, но я вижу, что мне все еще не доверяешь и закрываешь истинные думки пропагандой ихней, что ее они в тюрьме тебе в мозги заложили. Так вот, не веришь на словах – имеешь в письме! – И, засунув руку себе за пазуху в какой-то из тайников на внутреннем поясе, Василь Оксиюк достал оттуда сложенную вчетверо бумажку и, разворачивая ее, торжественно сказал: – На, читай!

В это время в сенях скрипнула дверь. Оксиюк поспешно выхватил у Чепиги письмо и засунул его обратно.

Послышался голос Катерины Боечко.

– Иди вперед, доченька, ты же не забыла еще вход до ридной хаты, а я малого сама поведу.

С двумя чемоданами в руках в хате появилась средних лет женщина в сером плаще-пыльнике. У нее были усталые, измученные дальней дорогой и волнениями глубокие зеленоватые глаза, косы заплетены вокруг головы венком, как это делают галичанки. Она увидела стоящего посреди хаты Чепигу, опустила на пол чемоданы, бросилась к нему, осторожно поцеловала, боясь прижаться, потревожить руку.

– Тымишу! Ридный! Боже, какое счастье! Не думала уже видеть тебя живым…

Василь Оксиюк быстро отступил от полосы света, падающей на деревянный некрашеный пол хаты от лампы, стараясь укрыться в тени.

Всего, решительно всего мог ожидать заморский гость на этой очень опасной для него теперь украинской земле, но только не этой непредвиденной встречи, которая круто нарушила все его планы.

В хату, ведомый за руку бабкой, вошел мальчик лет двенадцати в гольфах.

Он нерешительно осмотрелся по сторонам и, заметив мать в объятиях отца, бросился к Чепиге с криком:

– Татуся!

– Наконец собрались все до родной хаты, – сказал Чепига, лаская одной рукой сына и прижимаясь плечом к жене.

– Кто же поранил тебя, Тымишу? – кивая на руку, спросила Дзюнка. – Там, в тюрьме?

– Из тюрьмы я вышел целым, а уже тут свои поранили. Те, которых выпускал я на кривые дороги.

Тут Дзюнка заметила стоящего в полутьме светлицы Оксиюка. Перехватив ее взгляд, Чепига спохватился и сказал:

– Знакомься, Дзюнка, это мой старый приятель по гимназии…

Дзвонимира, или попросту сокращенно Дзюнка, приглядываясь к Оксиюку, шагнула к нему, но вдруг сказала настороженно:

– А я… знаю этого пана, Тымишу!.. Как он попал сюда?

– Мамо, это тот, что топал на вас ногами, угрожал, а вы, мамо, плакали, – звонким настороженным голосом подтвердил сын Чепиги.

– Откуда ты можешь его знать? – недоверчиво спросил Чепига.

– В Мюнхене он приходил к нам, когда ты свою статью напечатал о том, что тебя простили. Говорил, что ты давно расстрелян, а под твоим именем кто-то другой выступает. Пугал меня, приказывая ни в коем случае сюда не возвращаться, а когда я сказала: “Поеду”, грозил, что их каратели со мной и с Тарасом рассчитаются… И хорошо, что ты через Советское посольство в Бонне письмо мне прислал. Узнала я твой почерк – и никакая сила уже не могла меня там больше задержать.

Чепига шагнул к Оксиюку и с нескрываемой ненавистью крикнул:

– Так вот, оказывается перевертень какой?! Меня здесь к предательству склонял, а там в мертвецы зачислил?

Оксиюк отступил к окну и, засунув руку в карман, сказал резко:

– Не подходи, Профессор, так лучше будет. И вам болтать не надо, – кивнул он в сторону Дзюнки, – а то горе накличите.

– А ты не пугай меня в моей хате! – закричал Чепига.

Переходя на миролюбивый тон и приближаясь к двери, Оксиюк сказал:

– Давай, не задирайся… Не забывай: у меня заграничный паспорт, и никто здесь мне ничего не сделает. Обнюхались, поняли, что дорожки наши разные, и давай разойдемся по-доброму. Так лучше будет. Пока…

Он выскочил во двор и бросился к машине.

Растерянно оглянулся на жену, тещу и сына Тымиш Чепига, скрипнув зубами, проронил:

– Что же это я выпускаю такую гадину?

Он оглянулся и, заметив лежащий в углу топор, наклонился, чтобы поднять его. Дзюнка схватила мужа за руку:

– Не надо, Тымишу, не надо! То злой человек. Пусть убирается себе по-доброму.

– Пусти, Дзюнка, хоть секирой шины ему порубаю.

Он выскочил на крыльцо и увидел, что “Волга” уже плавно выезжала из ворот, оставляя позади шлейф бензинового перегара.

Поездка к Сонному урочищу

Солнечное погожее осеннее утро пришло в Карпаты.

Шумел быстрый Прут, гоня свои холодные воды на скользких голышах под набережными Яремче.

На смену удивительно теплому и дождливому лету медленно приходила в Карпаты прославленная золотая осень. И еще задолго до того, как сбросили глянцевитую жесткую листву серостволы красавцы буки и орехи, отовсюду из влажной земли полезли к солнцу грибы. Давно не помнили старики такого обилия грибов, как в этот год. И трудно было усидеть дома в свободное время каждому грибнику.

У поросшего травой и подорожником широкого двора тещи Чепиги Катерины Боечко задержался грузовик, наполненный грибниками.

В кузове сидело немало старых знакомых: Березняк и Тоня Маштакова, бывшие “ястребки” – машинист Бушкованный, Зенон, Панас; они окружили своего давнего командира, одетого в штатское, Паначевного. Возле Тони стояли переехавшие в Яремче Богдан Катамай и его жена – учительница Мирослава. Рядом с ними, держа в руке сплетенную из березового лыка кошелку, прижался их чернявый хлопчик Кость.

Как раз в это самое время овчарка, сбросив со спины оседлавшего было ее Тараса, помчалась с лаем к воротам.

Поднялся озадаченный Тарас.

– Где отец, козаче? – смеясь, спросил хлопчика Паначевный.

– Поехалы до Станислава! – ответил хлопчик.

На крыльце появилась мать Тараса.

– Добрый день, Дзюнко, – поздоровался Паначевный. – Муж где?

– Добрый день, – вытирая о передник руки, откликнулась Дзюнка. – Поехал в Станислав руку лечить.

– Жаль, – сказал Паначевный. – А я хотел Тымиша с нами забрать по грибы. Едем в одно место, где грибов пропасть, одни белые…

– Возьмите меня, если тата нет, – отозвался Тарас, с нескрываемой завистью поглядывая на Костика Катамая, что, как заправский взрослый грибник, держал в руке большую корзину.

– Ну что ж, возьму, – ответил, оглядываясь по сторонам, Паначевный, – только если мама позволит.

Помедлив, Дзюнка сказала:

– Пускай едет… Только чтобы за взрослых держался, чтобы холера какая в Черном лесу не зацепила…

Пока Дзюнка выносила из хаты две кошелки, Тарас приспособил к грузовику доски и подтолкнул руками вверх Рябка. Собака кое-как вскарабкалась в кузов… Залез туда и Тарас. Подавая ему кошелку, мать сказала:

– Но, смотри, не отбивайся от старших! Я тебя знаю…

Через час грузовик уже был на полянке близ Сонного урочища. Рассредоточившись редкой цепью, как во время облавы, медленно шли по желтеющей земле грибники. Только уже не автоматы и винтовки, а мирные кошелки и эмалированные ведра были в их руках.

Виляя хвостом, радостный оттого, что вырвался на лесные просторы, шнырял под кустами Рябко. Вот он задержался у огромного красавца мухомора и облаял гриб, поглядывая на хозяина, бредущего позади.

– То поганый гриб, Рябко. – сказал собаке Тарас. – Но если есть мухоморы, то рядом должны быть белые… Ага, вот, гляди…

Крепкие пузатые боровички с коричневыми бархатными шапками выглянули из-под березового кустика. Один за другим подбирал их Тарас, бросал в лукошко, и все больше грибной азарт охватывал мальчика. Высокие подосиновики-красношапки, черноголовые козари-подберезовики и самые благородные – белые то и дело возникали у него на пути, и, охваченный желанием собрать их побольше, мальчик постепенно отбился от цепи грибников.

Охота за грибами привела его на полянку, где некогда бандиты допрашивали Почаевца. На ней был воздвигнут скромный обелиск. На барельефе виднелось мужественное лицо Почаевца.

И алюминиевая ограда, и недавно положенные у обелиска белые хризантемы – все говорило о том, что не забывают люди погибшего геолога.

Прочел надпись на обелиске Тарас, пошел дальше… То и дело подбирал грибы…

Поиски грибов привели мальчика на берег того самого горного ручейка, где некогда заметили его исчезнувшее течение геологи. Мальчик перепрыгнул поточек и увидел вверху под корнями высокого бука прекрасный белый гриб. Подсвечиваемый косыми лучами солнца, он гордо стоял над склоном обрыва, вырастая из мшистого клочка унавоженной жирной земли. Мальчик подполз вверх к желанному грибу. Он цеплялся за кустарники, но вдруг сорвался.

Проехав на животе несколько метров, он провалился в бывший бункер Хмары. Лукошко вырвалось у него из руки. Грибы высыпались, покатились вниз, часть их подхватило быстрое течение. Поплыли по горной речушке подберезовики, красношапки…

– Мамо-о-о-о! Спасите! – закричал Тарас, стараясь задержаться на поверхности, и звенящий его голос тревожным эхом прокатился над обрывом Черного леса. Овчарка бросилась к мальчику.

Она ластится, лижет щеки, волосы Тараса, но ничем ему помочь не может.

Услышали звенящий детский крик, а затем тревожный лай Рябко Паначевный, Березняк, другие грибники. Переглянулись.

– Будто кричал кто-то? – спросил Паначевный Березняка.

Оглянулся геолог и, бледнея, сказал:

– Тарас отбился!.. В том месте…

Все пережитое им в то страшное лето принесло сейчас эхо Черного леса. Как бы наново вернуло воспоминания о банде Хмары.

– Неужели Смок?! – воскликнул Паначевный и, выхватив из кармана браунинг, крикнул! – Пулей туда, хлопцы!

…Как и встарь, во время облав на бандитов, помчались за ним бывшие “ястребки”, бросая кошелки, ведра с грибами. Сыплются камни у них из-под ног, трещит валежник, ломаются кусты…

Паначевный первым подбежал к Тарасу и, стараясь не обрушить вниз соседние, тоже прогнившие балки старого бункера, за руки вытащил мальчика из нежданной западни.

Плакал Тарас. Сдерживая слезы, сказал:

– То берлога якась… Наверное, зверь какой-то в ней зимует…

– Зимовал когда-то, – засмеялся Паначевный. – А теперь отвадили.

– Это хитрая берлога, Тарас. Гроб для живых! – сказал Березняк и, дернув засохшую елочку, открыл потайной люк, ведущий вниз.

– Если хочешь, спускайся вниз и осмотри! – предложил Паначевный. Подмигивая Березняку, он протянул Тарасу коробок спичек.

– Я не хочу, – отскочил мальчик от загадочного подземелья. – Тут, на солнце, куда лучше…