355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Аренев » Порох из драконьих костей » Текст книги (страница 5)
Порох из драконьих костей
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:11

Текст книги "Порох из драконьих костей"


Автор книги: Владимир Аренев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Младенцы и есть. Собирайте всё это, живо. И аккуратней, ни крошки чтоб не осталось.

– Хотите отдать егерям? – сдавленным голосом произнёс Чистюля. – Но они же спросят, где мы нашли. И когда. И почему сразу не сообщили… О-о-ох…

– В гробу я видал егерей. Но этого … в доме быть не должно.

Стефан-Николай покачал головой:

– Только не начинай. Это всего лишь кости… ну, токсичные. Но не более того. Или ты тоже веришь в то, что «драконы были материализованным абсолютным злом, воплощением хаоса и нестабильности»?

– Нет никакого абсолютного зла, – отрезал господин Клеменс. – И добра тоже нет. Это вздор, выдумка. Зло всегда очень конкретно. И всегда очень индивидуально. Зло – это то, что причиняет один человек другому: сознательно, полностью понимая, каковы будут последствия его поступка. Желая их. Наслаждаясь ими.

Он похлопал себя по карманам, потом кивнул Стефану-Николаю:

– Принеси-ка мне трубку, будь добр. И табачку отсыпь, я знаю, у тебя есть.

– Тебе же вредно…

– А тебе – для опытов, ага. Давай, живо. И там Марьяна пришла, проследи, чтобы сюда не сунула свой нос.

Марьяной звали уборщицу, которая поддерживала в порядке квартиру Штальбаумов и при этом не посягала на кухню – к обоюдному удовольствию и самой Марьяны, и господина Клеменса.

Старик раскурил трубку, ладонью сдвинул в сторону фольгу и плёнку, опёрся на край стола.

– Собирайте, собирайте. Думаешь, буду твоим приятелям мораль читать, а, внучек? Это не ко мне. А про зло… Вот это всё, что вы притащили сюда, – оно когда-то было живым. Очень конкретным. Ты ж историю учил? Графики видел, картинки? Дракон за драконом, рождались из ниоткуда, жили кто десять лет, кто сто, потом издыхали.

Господин Клеменс пососал трубочку, выдохнул, щуря глаза.

– Не знаю, как древние, а этот был чертовски красив. Завораживал, взгляд было не отвести. И даже не страшно, когда смотришь, это вот как на хищника в зоопарке – только воздействие ещё мощнее. Когда видишь такую тварь, ей хочется поклоняться, она – идеальное создание, венец природы. И даже по-своему справедлива. Поэтому, думаю, им так легко удавалось захватить власть – и так просто её удерживать.

– Гипноз? – осторожно спросил Чистюля.

– Самогипноз. Красивое не может быть ужасным, а? Величественное – отвратительным? И если оно сжигает дома, пожирает женщин и детей, переплавляет в золото всё, что было тебе дорого, – значит, так и должно быть. Вот это всё, – кивнул он на кости, которые ребята спешно упаковывали, – ничего нового не создавало. Ничего извне не привносило. Оно просто вытягивало из каждого то, что в нём уже сидит, от рождения. Раздувало, подкармливало, заставляло расти изо дня в день. А потом питалось этим всем …, впитывало, и само росло – очень быстро, очень.

Он помолчал, может, ожидая вопроса, а может, подбирая нужные слова.

– Теперь, – сказал, – тварь издохла. Но кости – вот они. Вы, ребятки, слышали что-нибудь про такую штуку, как фоссилизация?

Разумеется, Марта с Чистюлей не слышали. Разумеется, Стефан-Николай слышал.

– Ты про то, как живая плоть превращается в окаменелости?

– Я про то, как в них превращается плоть мёртвая, вообще-то. Но суть ты уловил, молодец. – Господин Клеменс кивнул Марте и Бену: – Если совсем грубо и примитивно: кости, которые вы видите в музеях, – динозавров, мамонтов, акул древних, – всё это, по сути, не кости. Их исходный состав изменился, они «пропитались» минеральными соединениями. Но для этого нужно много, очень много времени. А теперь подумайте: драконы жили не когда-то давно, даже самые старые из них – если посмотреть с точки зрения серьёзных геологических процессов – издохли мгновения назад. У их костей не было ни шанса на то, чтобы окаменеть.

– Но и сгнить они не сгнили, ты к этому ведёшь?

– Правильно, правильно! И не сгнили, и разложению не подвластны. Годы проходят – и пожалуйста, попёрли наружу, давайте, выкапывайте нас, используйте: пускайте на яд, подмешивайте в самогон, в табак…

Чистюля помотал головой:

– Но это же ерунда. Как им удалось сохраниться, если…

– Если всё, что я говорю, – правда? Не переживай – правда. А пропитались они не после того, как дракон издох, но пока он был жив. Вот всем тем, что он из людей вытягивал. Злобой, завистью, отчаянием, подлостью, всеми нашими предательствами и всей нашей ложью. А главное – ненавистью. Ненависть – это то, от чего он хорошел, этот мерзавец. И я, – ткнул в них пальцем господин Клеменс, – чтоб вы себе уяснили раз и навсегда, не мораль вам читаю. К жабам мораль, ей цена – грош. Вот всё то, о чём я говорю, – здесь, в каждом кусочке кости. Не фигурально – буквально. Поэтому хоть затанцовывай, хоть поливай жертвенной кровью, обезвредить не сумеешь. Разве что на время смягчишь эффект. Усыпишь тварь.

– Жертвенной кровью? – очень тихо переспросил Стефан-Николай.

– А ты думаешь, мы в артыках чем занимались? Лес валили? – Он снова затянулся, глядя поверх их голов. – Ну, некоторые и лес. Особенно до тех пор, пока сыскари не находили новые залежи. А тогда, милый мой, изволь в вагон – и на другой конец страны, и копать, под снегом, в дождь, на жаре, – до победного.

Господин Клеменс протянул руку, взял ближайшую пустую баночку, вытащил из кармана ёршик и принялся выбивать трубку. Уверенными, спокойными движениями. Только левое нижнее веко чуть подрагивало, но может, это вообще Марте показалось.

– Словом, – сказал он, – так: собрали и вон из дома. И ты, друг сердечный, давай-ка без фокусов, я тебя знаю. Чтобы в закромах ни крошки не осталось. Понял?

Стефан-Николай лишь покаянно кивнул. Вот у него руки тряслись, аж на весь дом шелестела фольга, когда заворачивал очередной кусок.

– А уничтожить? – спросила Марта. – Как всё это можно уничтожить? Ведь можно же, да?

Господин Клеменс продул свою трубочку, не глядя, сунул её в карман.

– Подальше от людей, на пустырь какой-нибудь или на поле. Приехали, зарыли, сверху ещё брёвнами привалить. Или привязать к камню: в сумку сложить, закрыть и привязать. Тогда дольше пробудет под землёй. А уничтожить – даже не думайте.

– Подожди, деда – но ведь… если, допустим, сжечь? Или бросить в кислоту?

– Газеты прошлогодние бросай вон в кислоту, осиные гнёзда или старые свои дневники. И кстати, чтобы больше мой кисель на такую ерунду не переводил, экспериментатор. А насчёт костей… даже думать забудьте. Сам я не видел, повезло – но слышал достаточно.

Чистюля уложил последний зуб в свою сумку, наглухо застегнул замок.

– Ну слушайте, – сказал, – всё-таки мы не в средние века какие-нибудь живём. В век науки. Не может такого быть, чтобы кости ничего не брало, сами подумайте. Иначе за эти столетия их бы столько накопилось во всех странах!.. Что-то с ними происходит, как-то их можно… если не уничтожить, то обезвредить, что ли.

– Это идея! – подхватил Стефан-Николай. – Любое вещество подвержено трансмутациям, и, стало быть, если его невозможно расщепить – то уж по крайней мере преобразовать наверняка получится!

Господин Клеменс вдруг вскочил и хлопнул ладонью по столу:

– Хватит! Разошлись! По-твоему, это игра?! Загадка из задачника?! Ты знаешь, сколько народу перемёрло…

Лицо его исказилось, налилось красным, глаза горели. Никогда Марта не видела господина Клеменса таким – и судя по обалдевшему Стефану-Николаю, не она одна.

– Немедленно выносите вон из дома! Погодите-ка, погодите!..

Он выскочил из комнаты, едва не опрокинув тележку с остывшим обедом. Вернулся, потрясая зажатыми в кулаке купюрами. Заметно прихрамывал и не обращал на это никакого внимания, хотя обычно старался держаться.

– Сколько они могут стоить? Ведь вопрос в деньгах, верно? Ну, что вы мнётесь, гос-споди, ничего тут такого нет. Держите, держите! Чтобы даже искуса не возникло, слышите! Считайте, мы совершили сделку: я купил их у вас. И заплатил за то, чтобы вы отвезли эти отбросы… ну вот, положим, на городскую свалку и зашвырнули в одну из тамошних ям. Да, в вашем случае это лучший вариант, пожалуй. Это вы сумеете наверняка.

Раздался стук в дверь – и старик рявкнул, не оборачиваясь:

– Нет, Марьяна, у нас всё в порядке, нам ничего не нужно! Занимайтесь своими делами!

– А ты… – тихо произнёс Стефан-Николай. – Ты с нами не поедешь?

Дед постоял, рассеянным, мягким движением растирая левой ладонью грудь.

– Нет, – сказал наконец, – не поеду. Извините, ребятки. Как-то я слегка притомился за сегодня. Буду только вас задерживать.

Он встрепенулся, вскинул указательный палец:

– Кстати, про «задерживать». Если вдруг попадутся слишком б о рзые егеря, ты, дорогой мой, немедленно звони отцу. Никаких разговоров, ничего – сразу сказал им, чей сын, – и используй право на звонок. Ни у одного из этих уродов не хватит духу отказать, можешь мне поверить. Ну, чего встали? Вперёд, справитесь – вернётесь, накормлю праздничным ужином. А бутерброды вам сейчас Марьяна завернёт, я прослежу.

* * *

Снабжённые бутербродами и всё ещё немного обалдевшие, ребята спустились во двор, и тут-то Чистюля сказал:

– Стоп.

– Прямо читаешь мои мысли, – пробормотал Стефан-Николай.

Чистюля посмотрел на него с изумлением, словно не понимал, как в принципе после всего случившегося можно зубоскалить. Марта, кстати, тоже не понимала.

– Вы правда собрались ехать на свалку? Нет, серьёзно?

– Мы взяли деньги, – напомнила Марта. – Сделка есть сделка.

Купюры, которые им дал господин Клеменс, ребята пересчитали в лифте; меньше, чем заплатил бы Губатый, однако намного больше, чем они могли выручить, учитывая всё, что сегодня произошло.

– Да при чём тут… – отмахнулся Чистюля. – Я не про деньги. Но до свалки нам через полгорода переть. Во-первых, я голодный. Во-вторых…

Он самым наглым образом вытащил и начал разворачивать бутерброд. Стефан-Николай, впрочем, его в этом даже опередил; Марте только и оставалось, что к ним присоединиться.

Ели они на ходу; двинули вниз по Курганной к остановке, только задержались у ларьков, чтобы взять себе по чаю.

– «Во-вторых», – напомнила Марта.

– Свалка не выход, – ответил вместо друга Стефан-Николай. – Не на сегодня, по крайней мере. Если мы дали слово, надо выполнять по-честному. А у нас с собой только часть находки.

– Ох… Поле возле Рысян? Слушайте, я совсем забыла: его вроде как собираются раньше срока убирать!

– Значит, тянуть нечего, поехали! Заберём остальное, а завтра всё закопаем. Что бы там дед ни говорил, ты их всё-таки обезвредила, хоть как-то. За пару дней с ними ничего не случится.

Чистюля пил чай, с недоверием поглядывая в небо.

– Слушайте, – сказал, – дело-то к дождю. И потом – ну ладно, это вы правы, нет смысла бросать те кости на поле. Но эти куда мы денем? Вот до завтра – куда? Стеф отпадает, Марта тоже – если за гаражами следят, нам только с костями туда не хватало прийти. Я тоже не вариант, сами понимаете. И чего теперь?

Стефан-Николай глотком допил свою порцию, смял стаканчик и швырнул в урну:

– «Чего»? Да пошли в школу, что ли? А то мы сегодня толком там и не побывали – непорядок!

Прежде, чем ему успели ответить, Стеф уже развернулся и неспешной, доводящей до бешенства походочкой двинулся во дворы. Когда его догнали и, захлёбываясь от негодования, попытались урезонить, – тут-то и обнаружилось, что он из последних сил сдерживается, чтобы не расхохотаться.

Потом он им, конечно, всё объяснил. И действительно пришлось идти в школу – идея-то была гениальной.

Ну а когда с этим закончили – что ж, двинули на Рысяны.

В этот раз решили без велосипедов, время и так поджимало. В маршрутке было тесно и душно, как раз с местных рынков возвращался десант торговок. В проходе стояли пустые вёдра, обмотанные платками лукошки, бидоны; пахло творогом, свежей ягодой и грибами. Одни торговки дремали, привалившись плечом к окну или же запрокинув голову, чуть всхрапывая на тряских поворотах. Другие – словно не хватило им дня на рынке – обменивались сплетнями. Впрочем, как сообразила Марта, тут были из разных посёлков, поездка превращалась для них в нечто вроде чтения местной газеты.

– …и говорю: что ж ты, говорю, ко мне на этом своём собачьем наречии обращаешься? Ты ж умеешь по-человечески… ну, она вся такая аж побелела, слышь, и отвечает…

– …каждому, стало быть, по горшочку-самовару, очень выгодная вещь, бросил всяких обрезков, залил водой да включил. Ну и выбираешь: кашу там, суп какой, котлеты. А он сам всё сварит, супертехнологии, стало быть, двадцать первый век!..

– …да, живого, клянусь! И не только я, вон на позатой неделе Каська Русикова ходила в Цаплино урочище, так прибежала вся зелёная, глазища оттакенные. Продышалась трошки и давай шептать: белый, бабуня, белый и высоченный, что твоя жирафа, и рог витой, похож на клюв. Шерсть до колен, копыта на чашки похожи, только что без ручек. Смотрел, фыркал, хвост вскидывал…

– …цены-то подскочат, они что ни год мечутся, и никогда вниз, так? А нынче тем более. Или ты тоже в байки веришь про дешёвое золото? Оно-т’, может, дешёвым и будет, но не для нас…

– …давить. Не знаю, что они там цацкаются. Всех к ногтю, чтоб даже не пикнули. Ладно бы люди были – так нет, выродки, уроды. Чудовища! И столько лет терпеть?! Какая, к мышам толчёным, гуманность! Какие могут быть вообще…

Ребята вышли за остановку до Рысян: идти отсюда было дальше, но – переглянулись и поняли, что лучше так.

– Заодно, – ни к кому не обращаясь, сказал Стефан-Николай, – воздухом свежим подышим.

Примерно через четверть часа они отыскали то самое место и свернули с дороги в поле.

На этом их везение закончилось.

– Ты же отмечал! Палку втыкал дурацкую! – Марта готова была убить Стефана-Николая – не за забывчивость, но за эту его улыбочку. Что он себе думает! Это шутки, что ли?!

Они в который раз обошли полянку, с которой всё начиналось. Рыжий, скрипучий песок, сгнившие колосья. Один в один как тогда.

И если честно, Марта была уверена: Стефан-Николай ничего не напутал.

А потом Чистюля нашёл и палку. Она лежала совсем не там, где должна была, тут и спорить никто бы не стал.

– И ладно, – наигранно бодрым голосом заявил Чистюля. – Ну а что? Нам же лучше. Морокой меньше, да?

– Кто-то нашёл их.

– Да, Стеф, кто-то нашёл. Или они сами взяли и зарылись обратно в песок. Или бродячие собаки… – Тут он запнулся, потому что, конечно, сморозил глупость. Зарыться обратно в песок кости действительно могли. Но вот собаки на поле бы в жизни не сунулись, это любой ребёнок вам скажет. – Да ладно, – злясь, добавил Бен, – не всё ли равно? Пропали и пропали.

Марта переглянулась со Стефаном-Николаем.

– В общем, ладно, – сказала она. – Возвращаемся.

Стеф покачал головой:

– Мы не можем. Это наша вина, мы их выкопали. Вы разве не слышали, что рассказывал дед? Теперь мы обязаны их найти. Марта, ты… ты ничего не чувствуешь?

Усталость – вот, что она чувствовала. Всё это должно был закончиться по-другому. Не так… глупо. Что бы там ни говорил господин Клеменс, никакого дела ей нет до костей, которые кто-то там нашёл.

Потому что драконовы кости берут себе не для того, чтобы потом вернуть: ах, это вы откопали, извините, я не знал. Их уносят, чтобы перепродать. Чтобы потравить в доме мышей, а на полях – долгоносиков и гусениц. Чтобы сварить забористую драковуху. Сдать, наконец, егерям.

Или подсыпать кому-нибудь вместо яда, такое тоже бывает.

– Пошли, – сказала ребятам Марта. – Пошли отсюда. Мне ещё уроки на завтра делать.

Чистюля пошёл сразу. Стефан-Николай долго стоял, смотрел им в спины – ох, она знала этот его взгляд, хуже той походочки. Но в конце концов даже Стеф сдался.

Они вышли к шоссе и двинули в сторону Рысян, на ближайшую остановку. Перешли мост, здесь у Бена развязались шнурки, и, пока ждали, увидели, как от города к полю подъезжают сразу несколько комбайнов, грузовики, трактор…

– Вовремя успели, – буркнул Бен. – Ты таки была права, будут убирать раньше срока.

– Солома нынче на вес золота. Слушай, Марта, а давай всё-таки как-нибудь на выходных ещё раз наведаемся сюда? Просто прогуляемся, проследим за ходом сельскохозяйственных работ. Для истрода пригодится, рефераты напишем, а? Марта? Ты меня вообще слышишь, Марта?

Марта его слышала. Но смотрела она сейчас на поле – и дальше, туда, где пшеница обрывалась, туда, где, отделённый от неё небольшой канавой, начинался лес. Лес был старый, деревья с чёрными и коричневыми стволами, узловатыми, толстенными, в нём пахло зверинцем и гнилой водой. Он клином вдавался в узкую полоску между полями и городом – а дальше, севернее, разбухал, раздвигался вширь, и никакие лесорубы, никакие краны и бензопилы не способны были повернуть его вспять, разве что – удерживать в пределах обозначенных границ. Речушка Недлинка, через которую и был переброшен мост, здесь, рядом с городом, выглядела смирной и неопасной, но несла она свои воды в лес, – и где-то там, в чаще, сливалась с громадной, могущественной Чертанной. А по ту сторону Чертанной уже начиналась чужая земля. Враждебная земля.

Марта привыкла к лесу, как привыкают к некрасивому памятнику за окном или к ссорам соседей. Он просто был, был всегда, стоял на горизонте и к её жизни не имел ни малейшего отношения.

До самого недавнего времени. До, точнее говоря, воскресенья.

Или – до того дня, когда отец уехал на заработки?..

Она смотрела на лес и пыталась представить, что находится там, за ним, – и в этот момент увидела силуэт на самой его границе. Белое туловище, четыре мощных ноги, узкие челюсти. Рог, похожий на клюв.

Марта моргнула от удивления – и фигура пропала. Если, конечно, вообще там была.

Вдруг пошёл дождь – хлынул, словно где-то наверху дёрнули за сливную цепочку. Чистюля взвизгнул, Стефан-Николай неожиданно засмеялся. Марта промолчала, пытаясь за трепещущей стеной воды различить – есть ли всё-таки там, у леса, что-то… кто-то.

Никого, разумеется, там не было.

Стефан-Николай снял с себя куртку, протянул Марте.

– Пошли, – сказал, – сама говорила: тебе ещё уроки делать.

– Даже не подлизывайся. Не поеду я сюда больше, забудь.

– Ну, как знаешь… А вдруг их действительно какая-то… ладно, не собака – кошка дикая уволокла?

– Значит, комбайнёры найдут и торжественно вручат егерям… Эй, маршрутка же – давайте, давайте!..

Они рванули, разбрызгивая первые лужи и маша руками. И только сидя у окна, пытаясь согреться, Марта вдруг почувствовала, что вот она, осень, – по-настоящему началась. И значит, где-то впереди выпускные, а потом всё остальное, что за ними неизбежно последует.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Наливные

Глава шестая. Что написано пером

Отец сидел на кухне и резал яблоки. Когда Марта вошла, поднял на неё взгляд, но резать не переставал; нож клацал тихо и размеренно, словно падали из крана капли.

– Привет. Есть хочешь? – спросила Марта. Она уже переоделась в сухое, а волосы обмотала полотенцем; самой есть хотелось жутко, живот сводило. Она цапнула из вазочки печенье, поставила чайник.

– Можно, – сказал отец. – Хотя я перекусил.

Марта чуть не подавилась. Впервые после возвращения у него был такой голос – обыденный, почти привычный.

– О, здорово! Вкусные? – она кивнула на яблоки. – Где взял?

Отец ухватил двумя пальцами дольку, приподнял и разглядывал на просвет, словно это была экзотическая бабочка.

– Да вот, – сказал. – Господин Будара принёс. Для здоровья полезно: витамины. Элиза обещает нам пирог.

– Какой пирог? – растерялась Марта. – Зачем?

Не спрашивать же ей было: с какой стати Элизе припекло делать пирог? Чувствует себя виноватой, решила прикинуться добренькой? – да ладно, кто бы другой, но только не Элиза!..

– Яблочный пирог, – терпеливо пояснил отец. Кожа на лице его как будто слегка порозовела, хотя всё равно выглядела не ахти. Ну, он вообще выглядел не ахти после этих проклятущих заработков, отойти никак не мог. – Господин Будара очень советовал. Особый сорт, эсперидовка наливная. – Он снова взялся за нож, резал и рассеянно улыбался. – Как твои успехи в школе?

– Так год же только начинается, па, какие успехи… Слушай, а откуда ты знаешь этого Будару? – Она вытащила из холодильника суп, поставила на огонь, бросила на сковородку котлеты. Небрежный тон ей, кажется, вполне удался. По крайней мере, отец ничего не заметил.

– Он вчера заходил, познакомились. Участковый егерь Людвиг Будара. Будет за мной присматривать…

– В каком смысле? Ты ж не маленький ребёнок и не преступник какой-нибудь! Им что, нечем больше заняться?! Пусть бы разобрались, кто в подъездах гадит, кто лампочки выкручивает… Придумали!.. Идиоты!

Это её по-настоящему разозлило, просто взбесило, Марта дёрнулась выключить чайник, едва не обварилась кипятком, зашипела, сунула руку под холодную воду.

Отец продолжал нарезать яблоки.

– У них, – сказал он негромко, – свои соображения, можно понять. И это ненадолго, на первое время. Потом не сумеют, даже если бы хотели. Потом будет слишком много других. – Последние слова он произнёс почти шёпотом – и Марте показалось, что обращался он не к ней. Просто разговаривал сам с собой, как уже бывало прежде; только раньше с кувшином, а теперь и кувшин не понадобился.

Отец закончил с яблоками, ссыпал их в миску. Осталось одно, бордовое, восковое, – он повертел его между ладонями, глядя в никуда.

Спросить, решила Марта, сейчас самое время.

– Слушай, я насчёт Элизы…

– Элизы? – Отец с хрустом надкусил яблоко и начал жевать, раздувая ноздри. – Элизы и господина Будары, наверное?

Марта молча кивнула.

– Несложно догадаться, да? – Отец сделал неопределённый жест свободной рукой. – Весь дом пропах им. Узнаваемый запах. Я посоветовал ему сменить одеколон, слишком резкий.

Марта сообразила, что котлеты подгорают, и отвернулась к сковородке. Вот, думала, какая дура, вселенская просто, невероятная. Куда ты вообще полезла, зачем.

Она откашлялась.

– И… что ты собираешься делать? – Марта посмотрела на него – отец жевал, вдумчиво, неторопливо. Прямо с семечками откусил, заметила она.

– В смысле, – зачем-то поправилась Марта, – вообще, дальше.

Он доел яблоко, покрутил хвостик в пальцах.

– Жить, – глухо сказал отец. – Я собираюсь жить…

Уточнять Марта не стала: не хватило духу.

* * *

Пирог Элиза действительно испекла, хотя раньше за ней тяги к готовке Марта не замечала. Хуже того – получился он вкусным: из вежливости Марта за ужином попробовала кусочек и едва удержалась, чтобы не взять ещё один.

От греха подальше ушла в гараж, до полуночи сидела над учебниками, проснулась лицом в родречи, прокляла всё на свете и поволоклась наверх, досыпать. В школу явилась угрюмая, очень хотелось кого-нибудь пришибить. Пару кусочков, которые Элиза положила ей в судок, Марта скормила богатырям – точней, они сами набросились, стоило только заявить, что Марта к пирогу даже не притронется. Слопали за милую душу, беспардонный Чистюля ещё и попросил в следующий раз брать побольше. «С Элизой заодно помиришься, типа. За наш счёт». И ухмылялся, балбес.

Насчёт костей условились так: поскольку остальная челюсть пропала – и пропала безвозвратно, что бы там себе ни думал Стефан-Николай! – ждать нечего. После уроков ноги в руки и на свалку. Слово есть слово: дали – выполняем.

Весь день Марта пыталась не заснуть на уроках, хотя было ясно: дома придётся вникать заново, голова пустая, как будто вытащили из неё мозги и напихали по самое темечко сухого, скрипучего мха.

После родречи она слегка задержалась: Нике важно было поделиться новейшими переживаниями по поводу футбольных успехов Йохана. Отчего-то Нику они задели до глубины души, словно совершались в пику ей, с явным намерением оскорбить.

К счастью, нетерпеливый Чистюля догадался позвонить на мобильный. Марта извинилась и недвусмысленно обняла-поцеловала Нику, затем приняла звонок:

– Да? Я уже почти… Вы где?

– В маршрутке. Мы тут… – Чистюля хехекнул, не без смущения. – В общем, попались мы. Извини.

– В каком смысле? – шепнула Марта. Ей представилось, как егеря берут этих обормотов с поличным прямо во дворе школы. Вяжут, бросают в… – Но почему в маршрутке?!

Последовал короткий обмен репликами, после которого трубкой завладел Стефан-Николай, не столько смущённый, сколько раздражённый.

– Нас Жаба поймала, – объяснил он. – Ты только давай без паники, хорошо? У неё в аквариумах все рыбки перемёрли. С утра пришла – только скалярии навернулись, а потом пошло-поехало; когда мы заглянули, уже все плавали кверху брюхом. Малышню, которая на вторую смену пришла, она отправила промывать аквариумы, а нас – раз уж мы так удачно оказались под рукой – за новыми рыбками. Ну, ты знаешь… она бы меня всё равно припрягла.

Марта знала, да это и не было секретом. В школе – пусть даже одной из лучших в городе – денег не хватало, и родителей призывали на помощь часто, безо всякой там стеснительности. Штальбаумы в этом смысле ничем не отличались от остальных, разве что на призывы откликались безропотно (и безразлично). В частности, именно через Штальбаума-старшего Жабе раз за разом добывали разномастную живность для зооуголка.

– Ладно, – сказала Марта. – Тогда на сегодня отбой.

– А завтра ты в Инкубаторе?

– Не проблема. Встретимся после и съездим. – Она оглянулась, не слышит ли кто. – Только вам придётся самим всё забрать, уж извини.

Ей сильно не нравилась очередная задержка, но куда ты денешься. В конце концов, кости она обезвредила, что бы там ни говорил господин Клеменс. День туда, день сюда. Ничего, так даже лучше: егеря подуспокоятся. А Губатый её, конечно, не сдаст – если сразу не сдал-то!..

Она вернулась домой и в первую очередь завалилась отсыпаться. Отца дома не было, наверное, ушёл подышать воздухом. Он и вчера ходил, сразу после ужина, как раз провёл Марту до гаража. Лучше, думала она, пусть гуляет, чем дома сидеть и на кувшин этот пялиться.

Она проснулась, когда Элиза уже пришла с работы. Сообразив, что на завтра не постирана форма на физкультуру, Марта думала запустить стиралку, но вмешалась Элиза. Несла какую-то чушь про не тот порошок, про «ты не умеешь» и про экономию. Это было совсем не похоже на неё – всегда сдержанную, доводившую Марту до бешенства своей невозмутимостью. И опять Марте почудилось, что мачеха боится. Не напугана, нет – скорее опасается, что, например, из-за неверно вложенного в стиралку белья произойдёт какая-нибудь беда.

Марта напомнила себе, что с сумасшедшими не спорят, пожала плечами и ушла грызть гранит науки.

Иногда ей даже становилось интересно: всё, чем она заполняет память последние месяцы, – после выпускных и вступительных куда денется-то? Неужели эти синусы-косинусы, трубкозубые, молярности и глухие согласные так и будут громоздиться в голове, словно ненужный хлам, о который всё время спотыкаешься? Ну кому, скажите, в обычной жизни пригодятся знания об орбитах электронов или строении митохондрий?

Хотя если такова цена за то, чтобы убраться из Нижнего, – Марта согласна её платить, ещё как!

Отец вернулся к вечеру, перед ужином. Был живей обычного: ел с аппетитом, отпустил несколько шуток, с интересом следил за новостями. Последнему Марта даже удивилась: наверное, отвык на заработках, чем иначе объяснишь.

Ночью опять слышала скрипы и вскрики, но сквозь полудрёму. А может, это ей и вовсе примерещилось, мало ли. Да и не моё это, сказала она себе, дело.

В четверг Элиза снова выдала ей пирог, но когда Марта потянулась за вторым куском, – покачала головой:

– Остальное для отца. Ему нужнее.

Больше ни слова сказано не было, Марта просто кивнула и подчинилась. Она сняла форму с сушилки, свернув, припрятала на дне ещё одну сумку, чтобы богатырям было в чём кости тащить, – и поспешила на уроки. Четверг пролетел незаметно, особенно порадовала алгебра: Пансырь снова ввёл дополнительные задачки из учебника Пола-Шостака, Марте они всегда нравились.

После седьмого урока Марта сразу рванула на остановку, чтобы успеть в Инкубатор, а богатыри остались выполнять свою часть плана.

Инкубатор был от школы недалеко, при хорошей погоде Марта пешком ходила. Построили его три века назад – как городской особняк графа Лодовико Синистари, известного путешественника, поэта, музыканта и философа. Но знаменит граф был отнюдь не благодаря стишкам или там путевым запискам. Прославился он неожиданным сочетанием двух черт характера: любвеобильности и добропорядочности. Попросту говоря, Лодовико Синистари был честным бабником. И когда очередная его пассия приносила к дверям особняка очередной орущий свёрток, граф не делал морду кирпичом. Он принимал всех и воспитывал как родных детей, хоть и незаконнорожденных.

Была там ещё какая-то запутанная история, связанная с взаимоотношениями между Синистари и тогдашним драконом, но её подробностями Марта не интересовалась. Может, раньше графский особняк и выглядел таинственно или там интригующе, а сейчас он мало чем отличался от других зданий в этом районе. Облупившиеся стены, потрескавшиеся ступени, на доске объявлений подгнившая бумажная шелуха, тянешь изо всех сил входную дверь, втискиваешься в фойе, моргаешь, чтобы глаза привыкли к полумраку. Пахнет пылью, старым клеем, кожзаменителем. Где-то на втором-третьем этажах – топот по скрипучему паркету, приглушённый смех.

Иногда она думала, что ночью здесь ничего не меняется: те же полумрак, запахи, и даже смех с топотом – те же. В привидения Марта не верила, но если бы существовали – вот где они поселились бы: духи детей, которым, вопреки всей здешней тошнотворности, было в этом доме хорошо.

Она поздоровалась с вахтёром, дедушкой Алимом, и двинула вверх, сразу в «редакционную». По четвергам и субботам Марта отвечала за редов, или – как они сами себя называли, – вредов. Вреды ходили в кружок юных репортёров, и пару раз в месяц выпускали под чутким руководством Штоца стенгазету «Клубок и когти».

Правило было простое: никакого интернета. Тексты они должны сочинять сами, картинки – находить и вырезать из старых журналов и газет. Марта считала, что это пустая трата времени: ну в какой редакции сейчас так работают? Но ей хватало ума не лезть к Штоцу со своими советами, она же не учит по вторникам господина Булыклея, как дети должны приглядывать за кроликами и цыплятами.

Да и вредам, в общем-то, нравилось. Когда тебе лет двенадцать-тринадцать, смотришь на мир чуть попроще, Мартам им даже завидовала.

Сегодня у них появился новичок, она поняла это, едва вошла в класс. Вреды развернули на полу лист ватмана и размечали под статьи. Новичок – плотно сбитый, хмурый, щекастый – стоял у окна и делал вид, что особенно-то ничем таким не интересуется. Следил за ними исподтишка.

Хомяк, поняла Марта, его назовут Хомяком, это уж как дважды два.

У всех вредов были прозвища, они по именам друг к дружке вообще не обращались, разве только к новичкам. Если бы не Штоц, Марта и не узнала бы, как их зовут. Для вредов прозвища означали принадлежность к особой касте, газетчики, по их мнению, именно так и разговаривали: «Слушай, Жук, нам нужна ещё одна фотка», «Сократи пару строк, Белка, иначе не влезет». Они произносили всё это с невероятной серьёзностью, но Марте даже в голову не пришло бы над ними насмехаться. Игра? Да, игра – во взрослых, причём в тех, которых не существует. В идеальных. В «таких не бывает».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю