Текст книги "Владимир ЗАЯЦ - Гипсовая судорога"
Автор книги: Владимир Заяц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Владимир ЗАЯЦ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
notes
1
2
3
4
5
6
Владимир ЗАЯЦ
ГИПСОВАЯ СУДОРОГА
Все люди – куклы; хоровод несётся
И нить их дёргает под дикий гонга звон.
У. Б. Йитс. Башня
1
Внешне главный врач белопольской ЦРБ принадлежал к тому типу руководителей, который у нас на Украине не так уж редок.
Был он полон…
Вы заметили, что полных, массивных руководителей гораздо больше, чем худых, миниатюрных? Создаётся впечатление, что «представительность» является решающим качеством при назначении на руководящую должность, а вовсе не какой-то там интеллект или моральные качества.
Может быть при виде крупного мужчины всплывают неожиданно смутные детские воспоминания об отце – добром и справедливом, друге и защитнике? Увы, детские воспоминания в этом случае оказывают нам крайне плохую услугу!
Итак, был он полон…
Нос его напоминал средней величины молодую розовую картофелину со множеством глазков. Губы представляли собой как бы два вареника, а тугие щёки – подрумянившиеся колобки.
Все эти детали в совокупности производили на несведущего человека то впечатление, что обладатель их человек простодушный и даже простоватый. Некоторая медлительность, свойственная людям полным, подталкивала к ещё одному ошибочному выводу: толстяк-то этот – тугодум! Как бы не так! Из глубины маленьких глаз зорко выглядывает плутоватый стратег житейских битв. Он ловко использует свою внешность, умело усыпляет бдительность собеседника. И я не завидую поддавшемуся на обман незадачливому физиономисту.
Главный вертел в руках телефонограмму и, пошлёпывая губами, бормотал:
– Им там, в облздраве, легко приказывать. Всё у них срочно! Где я им на завтра врача найду? Женщины детьми прикроются, а мужчины отбрешутся. Кого послать? Кого?!
И тут лицо главного просияло, уподобившись полной луне. Он вспомнил о молодом враче Дмитрии Марковиче. Это была самая подходящая кандидатура, ибо Дмитрий Маркович заслужил репутацию человека, исповедующего идею «непротивления злу насилием». Главный врач был невольным свидетелем того, как во время спора Дмитрий Маркович в полемическом запале выдал своё жизненное кредо. «Доброта! – выкрикивал он, жарко сверкая глазами. – Да! Именно доброта воспрепятствует гибели человечества! Доброта и только доброта послужит путеводной нитью в тумане непонимания и ненависти! Говорите, что многие люди не очень добры? Значит, надобно убедить их, что доброта – единственный путь к спасению. Пусть самосовершенствуются!..».
Такая философия вполне устраивала хитроумного главного. С людьми, исповедующими подобную философию, намного меньше хлопот.
Тут же повеселевший главный вызвал Дмитрия Марковича и нарочито суровым тоном проинформировал его о необходимости явиться в областную санитарную станцию на семинар по дифтерии.
Молодой человек безропотно повиновался.
Первым автобусом прибыл наш медик в областной город Кивамень. В пути он пробыл три с половиной часа.
Последний час пути Дима проспал, прислонившись к вибрирующему и подло бьющему в висок стеклу. После транспортного полусна он чувствовал себя прескверно. Судорожно зевая, Дмитрий Маркович побрёл к троллейбусу.
Был час, когда горожане спешили на работу. Делали они это целеустремлённо и озабоченно. У пивного ларька и газетного киоска роились летучие очереди.
Улица грохотала, как будто она была заводским цехом без крыши. Воздух пах бензином и свежескошенной травой с газонов. Мельтешение лиц и машин вызывало с непривычки растерянность.
Диме казалось, что все вокруг замечают его уездную неуклюжесть. Он напустил на лицо выражение лёгкой скуки и брезгливо оттопырил нижнюю губу – так по его мнению должен был выглядеть истинно городской житель.
С первой попытки забраться в троллейбус не удалось. Не удалось и со второй. Горожане профессионально проводили силовые приёмы, оттесняя Дмитрия от двери. Он беспомощно провожал взглядом троллейбус, который откинув штанги, словно бегущий олень рога, мчался в урчащее металлом каменное нутро города.
Третья попытка оказалась успешной. Доктор забрался в троллейбус. Точнее, не забрался, а внесла его на заднюю площадку человеческая волна.
Нельзя было ни пошевелиться, ни даже вздохнуть полной грудью. Доктор стоял лицом к лицу с рослой блондинкой весьма внушительных форм. Их прижало друг к другу так тесно, что все, абсолютно все достоинства женщины Дмитрий ощущал слишком явно. Это не было неприятно, но на провинциальный вкус эскулапа как-то всё-таки не того, неловко как-то.
Но было ещё что-то, помимо обычной в такой ситуации неловкости. Но что? Дмитрий никак не мог понять, что же? Но чем дольше стоял он, прижатый к умопомрачительным формам, теснее, чем при обычных объятиях, тем ближе, как ему казалось, был к разгадке. И вдруг его осенило. И озарение это было настолько жутким, настолько невероятным, что дрожь прошла по телу доктора. Нет! Этого не может быть! Почудилось, наверное. Он вновь прислушался к своим ощущениям… Ошибки не было. Не тепло исходило от пышных форм случайной попутчицы, а холод. И холод этот проник ему в самое сердце, пронзил его ледяной иглой; тело покрылось гусиной кожей и волосы на голове встали дыбом. Он бросил панический взгляд прямо в глаза соседке и обмер. Взгляд её голубых глаз был неподвижен как у мёртвой, но вместе с тем пронизывал насквозь. Дмитрий понял, что от взгляда этого невозможно ничего утаить, что от него нет тайного ни в прошлом, ни в будущем. И это жуткое, безнадёжное знание выело, словно кислота, малейшую эмоцию у чудовищной женщины.
Дмитрий Маркович зашевелился, пытаясь отодвинуться, изо всех сил попятился назад. Тщетны были его усилия. Он был намертво замурован в монолите пассажиров.
Доктор задёргался сильнее. Отсоединиться не удавалось. Рядом стоящие пассажиры поворачивали головы, равнодушно осматривали беспокойного гражданина. Доктор почувствовал, как плеснула в лицо горячая кровь. Он вообразил, что его смущение и испуг может вызвать насмешки окружающих, и это привело его в полуневменяемое состояние.
На ближайшей остановке Дмитрий, зверея, стал пробиваться к выходу.
– От меня ещё никто не убегал, – донёсся до него лишённый интонации, будто обесцвеченный, голос.
Доктор дёрнулся, сделал последнее усилие и выскочил на улицу – багровый и растрёпанный.
До санстанции оставалось ещё одна или две остановки.
Троллейбус, взвыв мотором, быстро набрал скорость и двинулся дальше. Дима, намереваясь с облегчением вздохнуть, вдохнул и не смог выдохнуть. Сквозь пыльное заднее стекло пристально смотрела на него безжизненным холодным взглядом инфернальная блондинка.
Дима очень торопился. Он шёл, обгоняя пешеходов, то и дело поглядывая на часы. Ещё можно было успеть.
Облбольница была почти рядом. Диму от неё отделяла только улица. Как назло, загорелся красный глаз светофора.
Доктор, чертыхнувшись, бросился вперёд и не заметил, что из-за поворота вылетел самосвал. Водитель увидел недисциплинированного пешехода в самую последнюю секунду.
Медленно, страшно медленно перемещалась нога водителя с педали газа на педаль тормоза. А автомобиль между тем с ужасающей неотвратимостью приближался к замершей фигурке. Мчалась многотонная глыба металла, вызванная к неестественной механической жизни беспокойным человеческим разумом; мчалась, чтобы обратить в ничто трепещущее тело одного из племени, создавшего её; мчалась с точностью снайперской пули.
У доктора даже не было времени вскрикнуть.
Только приоткрылся рот.
Напряглась грудная клетка.
Встрепенулось сердце, будто лист от порыва ветра.
Мир вздрогнул от невыносимого визга тормозов и раскололся. Прямоугольник неба над улицей завращался быстро, как пропеллер, а затем резко ушёл в сторону. Асфальт помчался к доктору, словно посадочная полоса навстречу самолёту.
Ему показалось, что он на мгновение закрыл глаза. Когда же он открыл их, то увидел, что никакого самосвала больше нет. Что лежит он на тротуаре, и что, несмотря на происшедшую с ним неприятность, боли нигде нет. Вот только в левом виске было такое ощущение, как бывает в ноге, когда её отсидишь. Какое-то неприятное онемение, тесно граничащее с болью.
Стали собираться зеваки. Лица их были так спокойны, будто сбитого машиной человека они видят на экране телевизора.
Доктор смутился до крайней степени. «Ещё подумают, что я пьяный!». Он торопливо встал, и его резко шатнуло вправо. «Ну вот, теперь попробуй докажи, что не верблюд!» – чуть не плача, подумал Дима.
Он быстро и робко глянул на толпу и внезапно понял, что доказывать ничего не нужно. Некому. Глаза зрителей были пусты, а лица настолько бедны мимикой, что это делало их похожими на манекены.
Доктор, стараясь идти по прямой, заторопился к больнице, отряхивая на ходу брюки.
Вахтёрша у ворот областной больницы охотно, многословно и непонятно пояснила, как найти областную санитарную станцию. Для этого, оказывается, нужно было по диагонали пересечь территорию облбольницы. Дмитрий Маркович вежливо поблагодарил и направился в указанном направлении с надеждой расспросить кого-нибудь более сведущего и менее многословного.
Немного проплутав и опросив не меньше десятка медиков, Дмитрий добрался до массивных металлических ворот. Рядом с воротами в заборе зияла огромная дыра, о которой упоминали все опрашиваемые. Через эту дыру Дима выбрался на дорожку, ведущую к санстанции.
Старинное здание станции стояло на невысоком холме. Было оно похоже на оплывшую оборванную нищенку. Этот архитектурный уродец и в лучшие времена вызывал чувство неприятного удивления даже у людей с абсолютно неразвитым вкусом. Теперь же, десятилетия спустя, ему впору было бы прятаться где-нибудь в лощине, а не бесстыдно выситься на вершине холма.
Начался тёплый и мелкий летний дождик. Он с тихим шорохом пасся в траве на склоне, усеивал мелкими чёрными точками серый асфальт.
Доктор торопливо поднимался по лестнице, ведущей к санстанции, перепрыгивая через несколько ступенек.
2
Президиум заполняли в основном дамы. Это была та разновидность женщин-руководителей, которая обладает мужскими замашками, командирскими голосами и лазерными взглядами. Среди них затерялся один мужичонка лет сорока, одетый в обязательный пиджак, при галстуке и с аккуратной бородкой. Но борода не спасала представителя сильного пола. По манере вести себя женщины выглядели более мужественно.
Выступающие назойливо призывали к ещё большей настороженности по отношению к данному инфекционному заболеванию. Они, повторяя друг друга, говорили о мазках, о посевах, о стёртости клинической картины. Все выступающие завершали свои монологи несколько однообразно: сулили всяческие неприятности нарушившим инструкции, предписания, указания, а также рекомендации.
Аудитория угроз не боялась и отчаянно скучала. Подобные же призывы и угрозы они неоднократно слыхали от всех узких специалистов: ревматологов, фтизиатров, гастроэнтерологов, пульмонологов и ещё доброй дюжины других. Кроме того, участковые врачи должны были сдавать в статотдел фишки на приём, статталоны, отчёт по больничным листам за каждую неделю, листы записи и – святое дело – делать подробнейшие и бесполезнейшие записи в амбулаторной карточке больного. А ещё санпросветработа! Нет, положительно на больных не оставалось времени. Свежо ещё было воспоминание, как в этой же аудитории из уст отчаявшегося участкового врача вырвался вопль:
– Можно!.. Все ваши требования можно выполнить! Вот только больные мешают!
Дмитрий, отдышавшись, вертел головой, высматривая знакомых. Ба! Да это же Эбис, сокурсник. Ну и отпустил усишки – два волоса в три ряда.
Дмитрий помахал рукой. Эбис заметил приятеля и радостно заулыбался. Затем соединил обе руки «в замок» и энергично потряс ими.
– Привет, Димчик! – выкрикнул он голосом такой силы, что со щёк выступающей осыпалась пудра.
Не изменился Эбис. Нет, не изменился.
После этих манипуляций, не обращая ни малейшего внимания на президиум, Эбис пересел к товарищу.
– Ну как ты? Как? По-прежнему в Белополе под крылышком у родителей? – спрашивал Эбис, довольно чувствительно похлопывая Дмитрия по плечу.
– Я… Почему ж под крылышком? Я думал вначале… Я хотел стать на квартучет, но…
Эбис загоготал так громко, что впереди сидящие дружно оглянулись.
– Узнаю тебя, дружище, – заявил он, дёргая себя за единичные волоски, которые он самонадеянно считал усами. – Я хотел… Я думал…
Он снова загоготал, и Дмитрий ощутил идущий от него густой дух прогорклого сала.
Дима почему-то стал оправдываться. Он уверял, что добивался постановки на квартучет. Хотя, если бы даже его и поставили на этот самый учёт, что из того? Строительство в Белополе никудышное. Очередь почти не движется. Более того, есть случаи, когда люди, стоящие на квартучете, продвигаются в очереди не вверх, а вниз.
Эбис едва дождался конца откровений. Лицо его то и дело освещали вспышки нетерпеливых улыбок разной степени ироничности. Он пошевелил усами и заговорил со страстью убеждённости:
– Зачем?! Зачем тебе тот Белополь? Ты же там помрёшь, скиснешь, с ума сдуреешь!
Собеседник сделал слабый жест, желая возразить. Но Эбис в корне придавил попытку к сопротивлению.
– И не говори ничего! К нам! Только к нам! И квартиру получишь по-быстрому. И с облцентром рядышком. Хоть каждый день катайся!
– Нельзя же так сразу решать, – Дима за несколько лет отвык от напористой манеры товарища и был несколько оглушён. – Неэтично как-то получается. На меня там рассчитывают. Нужно время, чтобы замену подобрать.
– Тебе-то что? Видели такого?! Он администрацию жалеет! – возмутился Эбис. – Если что, она тебя не пожалеет. Добряк какой выискался! Добрый дурному брат!
Эбисовы вопли в конце концов вывели из себя даму, ведущую семинар. Она грузно встала и, жестом остановив выступающего мужичонку, вперила в Эбиса гипнотический взгляд.
Эбис неожиданно потух. Усы у него обвисли.
– Снова Кифозово! – с непередаваемой иронией воскликнула басом ведущая. – И снова те же лица! Что у вас, больше некого послать? На всех совещаниях и семинарах одни и те же, одни и те же! Вы мешаете всем нам. Не думайте, что вы украшение наших семинаров. Я бы сказала вам пару нелегальных слов, да высшее образование не позволяет! В дальнейшем по отношению к вам будем принимать самые радикальные меры! – она кивнула выступающему: – Продолжайте.
Выступающий уткнулся в свои бумажки и снова забубнил. Своё выступление, как и прочие докладчики, он завершил призывом ещё более расширить санитарно-просветительскую работу.
– Не забывайте, товарищи, – воззвал в конце речи мужичонка, – что врачи – разносчики культуры!
3
После семинара друзья направились подкрепиться в ближайшее кафе. Эбис осторожно оглядывался и, убедившись, что никого из областного начальства рядом нет, начинал шёпотом ругаться:
– У-у-у, мымра! И в самом деле может шефу настучать. А шеф за это по головушке не погладит. Он мужик серьёзный: шуток не понимает, неуважения к вышестоящим не терпит. Бьёт сильно, но точно.
– Не надо расстраиваться, – как мог, утешал его Дмитрий, которому и в самом деле было жаль так быстро увядшего оптимиста. – Она уже и забыла о тебе.
Котлеты скоро подняли настроение Эбиса, жиденький кофе завершил начатое котлетами. Усы его снова топорщились. Эбис, блаженно улыбаясь, поглаживал округлившееся за последние годы брюшко и приговаривал:
– Я всегда утверждал, что главное в человеке – внутреннее содержание!
Дима рассеянно улыбнулся шутке товарища, продолжая размышлять о заманчивом предложении. В общем оно выглядело довольно привлекательно. Следовало, правда, сделать сноску на неизлечимый эбисов оптимизм.
Эбис благодушно посматривал на Диму и усмехался, вспоминая, как в студенческие годы однокурсники обыгрывали имя мягкого по натуре Дмитрия, называя любого слабохарактерного человека «димонологической личностью».
– Значит, завтра? – с ноткой нерешительности спросил Дмитрий.
– Завтра! Конечно, завтра! И не надо колебаний! Думаю, что всё будет в порядке. Главное – не сомневаться и быть напористым. Бери пример с меня. Я гарантирую, что Честнокова – это наш главный – мы уболтаем «на раз». Квартира тебе за два, от силы три года обеспечена!
Они уже шли по направлению к автобусной остановке, а сомнения всё не покидали Дмитрия.
– Меня завтра ждут на работе. Что я скажу своему главному?
Эбис кипятился. Казалось, что ещё мгновение и из его мохнатых ноздрей ударят струйки пара.
– Проблем-то! Проблем! Позвонишь из Кифозово по междугородке и скажешь, что заболел. Это пока. А потом правду скажешь. Не бойся, справку я тебе организую. Договорились?
– Договорились, – неуверенно молвил Дмитрий.
Автобусная остановка продувалась ветром. Поскрипывала жестяная табличка с номером маршрута. В воздухе порхали использованные талончики.
По платформе прохаживалось несколько цыганок. Ветер трепал их юбки. Одна из цыганок направилась к друзьям.
– Погадаю, красавчики. Погадаю, золотые, – скороговоркой проговорила она.
Эбис надулся и сделал отстраняющий жест.
– Иди, иди! Нечего побираться! Будулай, тот работал. И закурить у меня нет. И деньги дома оставил.
– Тебе гадать не буду, – пренебрежительно бросила цыганка и отвернулась от Эбиса так скоро, что закрутились юбки. – Другу твоему погадаю. Давай руку, молодой-золотой!
Дмитрий, стыдливо поглядывая по сторонам, протянул руку ладонью вниз.
Эбис побагровел.
– Да гони ты её, аферистку такую! Ничего они не предсказывают! Только голову морочат и деньги выманивают.
– Но почему же, – возразил Дмитрий Маркович. – А вдруг… Чем чёрт, как говорится, не шутит? Я читал, что дар предвидения – никакое не чудо, а непознанная способность мозга.
Цыганка, цепко держась за руку Димы, подбоченилась.
– Не сомневайся, молодой-красивый, всю правду тебе скажу.
– Гадай!
Цыганка перевернула руку ладонью кверху, замерла над ней. Она водила по линиям пальцем и беззвучно шевелила губами.
Эбис дёргал плечами и кривил губы, таким образом выявляя неодобрение.
Дмитрий смущённо покашливал и с нетерпением ждал слов гадалки.
Цыганка подняла голову, пристально посмотрела в лицо доктора, снова взглянула на руку.
– Я не буду тебе гадать, – тихо сказала она, роняя его руку.
– Почему? – изумился Дмитрий.
– Ну и дела! – крякнул Эбис.
– Гадай! Я тебе, как это, ручку позолочу! Почему не хочешь сказать, что в моей жизни будет?
– В жизни?! – выкрикнула цыганка. – Никакой у тебя жизни нет! У, ты… чтоб ты пропал!
Дмитрий с изумлением увидел, что лицо её выражает страх и испуг.
Женщина торопливо направилась к поджидающим её подругам.
– Я тебе и за тысячу рублей гадать не буду! – крикнула она уже издалека.
Цыганки сгрудились возле киоска по продаже талонов. Их подружка, отказавшаяся погадать Дмитрию, о чём-то оживлённо рассказывала им и то и дело указывала в сторону приятелей. Вся эта живописная цветастая группка с каждой минутой приходила во всё большее возбуждение. Они галдели с энергией весенней стайки воробьёв, дислоцированной в кустарнике.
По всему чувствовалось приближение отвратительного и внешне бессмысленного скандала. В предвкушении его люди на остановке приготовились наблюдать занимательное зрелище. Они для безопасности отошли в сторону, и между цыганками и приятелями образовалось пустое пространство, наполненное довольно мощными враждебными флюидами.
Ярко-жёлтый, ещё пахнущий краской киоск, гадалки, одетые в красочные грязноватые лохмотья, летняя, но ещё сочная трава на газонах – всё это вдруг показалось Дмитрию абсолютно нереальным и, вместе с тем, где-то уже виденным во всех подробностях. Ему даже показалось, что он наверняка знает, что должно произойти в ближайшие минуты. Тут Дмитрий снова ощутил онемение и тяжесть в левой половине головы. Окружающее подёрнулось дымкой, всё происходящее стало как-то безразлично.
Положение спас Эбис, который в ярости от нелепости ситуации грыз жиденький ус. Он подхватил друга под локоток и впихнул в подошедший автобус. Затем он втиснулся сам и, высвободив руку, погрозил цыганкам кулаком. В ответ взметнулись кулаки цыганок.
Дверь автобуса с трудом, в два приёма, захлопнулась.
Чудо городской техники заскрежетало передачами, задрожало, задёргалось и покатило, обдав оставшихся смрадным выхлопом. Привыкшие к подобному хамству транспорта, люди на остановке даже не отвернулись.
Уплыли назад грозящие кулаки цыганок, уплыли граждане, недовольные отменой бесплатного спектакля. А ведь места были в самом партере. Досадно!..
И несло, несло Дмитрия эпилептическое транспортное средство в светлое будущее, в котором наш герой уже явственно просматривал благоустроенную квартиру, интересную работу и – что очень немаловажно – близость культурного центра, в который «можно ездить хоть каждый день». И может быть в благословенном Кифозово встретится, наконец, та – единственная.
4
Центральная районная больница в Кифозово была построена по так называемому «стандартному проекту». Она состояла из пятиэтажного стационара, двухэтажного корпуса, где размещались детское отделение и лаборатория, и трёхэтажной поликлиники.
Строительство ЦРБ было завершено около восьми лет назад, но и по прошествии такого количества лет главный врач периодически наведывался в строительные организации, когда-то сдавшие объект «досрочно», и слёзно просил исправить «отдельные недоделки», сохранившиеся ещё с тех пор.
Чаще главврача к строителям наведывался начмед Претер.
Хорошие знакомые Претера, в быту милейшие ребята, косили в сторону лживый взгляд и торопливо врали об отсутствии рабочих, материалов и транспорта. Всё это происходило в лучшем случае. Часто строительные начальники, услышав нижайшую просьбу начмеда, отвечали на неё оскорбительнейшим смешком. Будто рассказали им препохабнейший анекдот в дамском обществе.
«Да… Странные вещи творятся, – думал наивный Претер. – Все желают быть здоровыми, но ничего «за просто так» не хотят сделать для здравоохранения. Хотя здравоохранение оказывает всем помощь именно «за просто так». Ну почему, почему мы всё время должны нищенствовать, всем кланяться, у всех выпрашивать?!»
Автор сам неоднократно видел, как хозяйственники одной солидной организации, увидев завхоза больницы, бледнели и пытались улизнуть, бормоча:
– Снова, злыдни, пришли чего-нибудь клянчить!
Долго, слишком долго треснувшее и покосившееся здание нашего здравоохранения прикрывал от глаз народа лозунг: «Наше здравоохранение самое передовое и самое гуманное. Оно стоит на передовых рубежах мировой медицинской науки».
Вот так-то оно и получилось в итоге: на словах, что на гуслях, а на деле, что на балалайке.
Как водится, больница в райцентре Кифозово строилась по вполне зрелому проекту: к моменту начала строительства ему исполнилось полных шестнадцать лет. К тому же, можно совершенно спокойно утверждать, что проектанты создавали своё детище далеко не по самому последнему слову науки.
Строили больницу более трёх лет. Легко подсчитать, что к моменту описываемых событий больница, которую не только в Кифозово, но и в областном центре называли «новой», отстала от современности по крайней мере лет на двадцать.
Недавно в больнице состоялся субботник. От побелённых бордюров пахло извёсткой. Дорогу к приёмному отделению тщательно подмели. Травянистая площадка возле скорой помощи была аккуратно вычесана. Это понравилось Дмитрию и даже приятно взволновало его.
Эбис втолкнул его в небольшую приёмную. За пишущей машинкой сидела строгая черноволосая красавица с безукоризненным профилем. Дмитрий тихо поздоровался и застыл у двери. Эбис со светской улыбкой обошёл неловкого товарища и приложился к руке ответственной брюнетки. Та приветливо повела тонкой бровью.
– Это мой товарищ, Сахара Каракумовна. Тихий, смирный. Отличительная положительная черта – не женат. И не был в том замечен ранее. За будущее не ручаюсь.
Сахара Каракумовна неулыбчиво смотрела на посетителя чёрными навыкате глазами и, казалось, чего-то ожидала от Дмитрия Марковича. Чего? Ведь поздоровался уже.
– Представься, – затуманившись от его неуклюжести, подсказал Эбис. – Галантерейнее, галантерейнее.
– Да, да. Конечно, – Дмитрий Маркович откашлялся. – Меня… Моё… Фамилия моя…
Снова заломило висок. Пришло затем уже знакомое онемение, и всё никак не могла вспомниться фамилия.
Чёрная бровь Сахары Каракумовны поднялась.
– Скромный он у нас всегда был. Стеснительный, – поторопился исправить положение Эбис. – Зовут его Дмитрием. По батюшке – Маркович. А фамилия… – тут он назвал незнакомую Дмитрию фамилию.
Дмитрий Маркович с некоторым удивлением слушал Эбиса. Странное сочетание звуков не вызывало в его памяти никакого отклика.
– Сейчас от главного выйдут завы. Тогда и войдёте, – мелодично произнесла Сахара Каракумовна. – А вы, Эбис, зайдите в терапию. Вас давно там разыскивают.
Она отвернулась к машинке. Длинные холёные пальцы её полыхнули ярким лаком, машинка разразилась злым стрёкотом.
– Не забудь, – шепнул Эбис. – Зовут Честнокова – Иван Иванович. Почаще называй его по имени-отчеству. Люди любят, когда повторяют их имя-отчество. И не притворяйся. Будь самим собой. Тут любят людей, которые не мудрствуют лукаво, которые не слишком выступают и не очень выделяются. Лучше, если вообще не выступают и совсем не выделяются. Ну ладно. Жду тебя в отделении. Не забудь: терапевтическое отделение на третьем этаже.
Сказал он это и исчез. Его улыбка ещё некоторое время держалась в воздухе. Она была странная, эта улыбка. Она состояла из двух частей. Одна половина, обращённая к Дмитрию, выражала сочувствие и дружескую поддержку. Вторая, предназначенная Сахаре Каракумовне, была сложносоставная: она и алкала, и восхищалась, и обожествляла, и выражала надежду и, вместе с тем, будто извинялась за недотёпу товарища, просила поддержать его.
Сахара Каракумовна сделала милостивое движение головой, осторожно – чтобы не образовались морщинки! – растянула уголки рта в подобии ответной улыбки.
Через некоторое время дверь в кабинет главного врача распахнулась как бы под напором раскалённого воздуха. Из кабинета в приёмную ударило банным духом.
Всё вокруг заволокло парной дымкой. В белом тумане прошествовали из кабинета главного к выходу пять чёрных фигур. Головы их были опущены, плечи поникли, то и дело слышались печальные вздохи. Будто не заведующие отделениями кифозовской ЦРБ шли с совещания, а двигалась похоронная процессия.
Мелодичный голос секретарши направил Дмитрия в дверь кабинета. Он ступил через порог непослушной ногой.
Туман из кабинета куда-то исчез. С хрустальной ясностью видел Дмитрий Маркович человека, сидящего за столом с несколькими телефонами. У него не было времени осмотреться, но он чувствовал, что мебель в кабинете соответствует тому казённому типу, при виде которой он внутренне содрогался. Это была мебель тёмная, официально-суровая, издающая именно такой запах, который и должна издавать мебель подобного типа. При виде такой обстановки, обоняя такой запах, посетитель превращался в просителя; его заявление становилось прошением.
Огромные пространства храмов когда-то подавляли верующего, внушали мысль о собственном ничтожестве. Такое же чувство вызывали у Дмитрия некоторые учреждения. Белопольский райисполком, например. Его работники ясно давали ему понять, что он отрывает их от каких-то таинственных, чрезвычайно сложных и, конечно же, в тысячи раз более важных дел, чем его квартирный вопрос. И снисходило на Дмитрия откровение, что его квартирный вопрос не решается единственно из-за малости своей, даже мизерности. Незаметно вопроса этого на фоне грандиозных планов и свершений района.
Вот потому-то Дмитрий Маркович растерялся и в кабинете главного врача. Он пробормотал «здрасьте» и застыл, чувствуя локтями единственную реальную поддержку – дерматин двери.
Главный поздоровался в ответ и предложил своему новому подчинённому сесть. Движения его и речь были значительны и как бы обладали дополнительным смыслом, недоступным малым мира сего.
Выглядел будущий шеф презентабельно: черты лица имел чёткие с налётом благородства, в волосах сверкала проседь, подчёркивающая этот самый налёт. Костюм был дорогой, явно импортный, светлых тонов. Это указывало на близость областного центра. Кое-где в глубинке, да в том же Белополе, руководители всё ещё носили чёрные строгие костюмы, которые по их – и не только их – мнению подчёркивали чистоту помыслов и моральную крепость носящего.
Естественно, что Дмитрий сел на самый краешек стула. Он чувствовал, что его грудная клетка вздрагивает так сильно, словно кто-то изнутри колотит в неё пяткой.
– Так это вы …? – и тут главный назвал ту же, абсолютно незнакомую Дмитрию фамилию.
Дмитрий неуверенно кивнул, а главный заговорил снова:
– Мне о вас уже докладывали. Должен сказать, что работа наша тяжёлая, хоть и благородная. Близость центра создаёт определённые, иногда неопределённые трудности в нашей работе, иногда не в работе. С каждым днём мы работаем ещё более интенсивнее. Никто у нас не слоняется без дела. Нам нужны хорошие диагнозисты, хорошие лечебники. Нам за вас поручился вполне компонентный товарищ, наш сотрудник товарищ Эбис.
Во время глубокомысленной этой речи лицо говорящего совершенно не меняло выражения; голос звучал монотонно, словно говорила деревянная кукла. Дмитрий присмотрелся, и ему показалось, что и впрямь Честноков похож на Буратино. Постаревшего, поглупевшего, потерявшего все свои добрые качества, в том числе и чувство юмора. Сохранившего только голос.
А главный продолжал:
– Основное, конечно, иметь в наличии душу. Так сказать, в хорошем смысле этого слова. Тогда лечебный процесс идёт намного эффективнее. На эту тему у нас когда-то напротив регистратуры висел прекрасный лозунг: «Светя другим, сгораю сам». Начальник пожарной охраны района товарищ Палий приказал его снять как представляющего опасность в пожарном отношении. А жаль… Моё мнение, что лозунги должны висеть кругом. Где есть свободное место – там и лозунг повесь. Потому как они должны звать людей куда-нибудь и зачем-нибудь. Они должны напоминать людям, чтобы они неустанно бдили, блюли и стремились. А то, не ровен час, забудут… и не… бу-у-у-дут…
Последние слова главный произносил со всё большими паузами и вдруг умолк, уткнувшись в стол невиданно длинным и острым носом.
Дмитрий глядел на главного и всё больше дивился высоте его кресла. Интересно, как он туда взбирается. Подставка у него есть или лестничка маленькая?
Главный всё молчал и не менял неудобной позы. Дмитрию показалось даже, что Честноков и дышать перестал. Он поскрипел стулом – главный не услыхал. Покашлял – безрезультатно. Бессмысленность ситуации стала раздражать доктора. Он привстал и неуверенно вопросил:
