Текст книги "Недолгие зимние каникулы"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Котька толкнул Греку:

– Слышишь?

– С ушами! Меди, что ли, не можешь в кармане сыскать? Все я, я!

Нет, я бы не стерпел. А Котька покраснел словно рак и пошел к билетному автомату.

«Только бы не растеряться, – подумал я и покосился на Греку. Колонизатор какой! Ну, обожди, посмотрим, что у тебя за нервы…»

Ждать пришлось порядочно. Проехали остановок десять. Здесь и улицы были мне незнакомые. Наконец Грека поднялся:

– Выходим.

Шли молча. В окнах разноцветными огоньками светились новогодние елки, встречались смеявшиеся люди, а мы шли и угрюмо молчали. Куда идем, зачем? Поджигать в каком-то чужом подъезде рукава от старого ватника. До чего же глупо, бездарно! Как бы я себя чувствовал сейчас, если бы шел делать именно это? Если бы обо мне сейчас не волновались Алеша и Марина…

Возле угла пятиэтажного дома Грека неожиданно остановился. Достал сигарету и чиркнул спичкой. Сломалась. Чиркнул вторую. Сломалась. Волнуется, понял я. Трусит. Наверное, где-то близко. У меня тоже гулко застучало в груди.

Грека затянулся дымом и бросил быстрый взгляд по сторонам. Потом задрал голову и долго смотрел вверх. Наконец выдавил:

– Здесь. Первый подъезд.

– Может, не. будем, Гриш? – жалобно прошептал Котька.

Грека выругался:

– Шавка! Учи таких!.. Встанешь у подъезда, и все! Пошли.

Нам и правда вряд ли что грозило, но как трудно было идти вперед!

У подъезда – никого. Понятно: в каждой квартире готовятся к встрече Нового года. Не до гуляний. Котька остался стоять возле дверей, а мы с Грекой вошли в подъезд. Ступеньки справа вели вверх, ступеньки слева – в полутьму подвала. Тихо. Где-то играет музыка, где-то гудит пылесос.

Грека потянул меня за рукав. Мы переступали со ступеньки на ступеньку. Ниже, ниже. Пахнуло теплой сыростью, запахом кошек. Куда-то свернули, и наступила почти полная темнота. Я задыхался. Стал судорожно расстегивать пуговицы пальто. Вот она, книжка! Я сжал ее, нащупал пальцем между страницами острый край пакета. И тут же услышал звук лопнувшего шпагата. Пора! Я что есть силы швырнул книгу куда-то в темноту. Я ожидал треска, был готов к нему. Но в уши ударил не треск. Послышался настоящий грохот. Что-то трещало в темноте и билось, как живое и страшное существо. Меня швырнуло в сторону, едва не сбило с ног. Это Грека. И в ту же секунду раздался его стон.

Когда я взлетел по ступенькам наверх, то увидел Греку. Лица не увидел. Обеими руками он держался за голову. Котька уже скрылся за углом. И мы побежали туда.

Остановились только на улице. Дышали тяжело – не могли говорить. К нам, то и дело оглядываясь, подошел Котька.

– Что это там? Думал: убили вас.

– Черт его знает… – Грека застонал. – Голову расшиб. – Он отнял от лица руку. – Кровь есть?

– Не видно, – сказал Котька.

– Слышал? – обернулся ко мне Грека.

– Еще бы! Чуть не умер со страху. – Я не врал. Сам не предполагал, что так испугаюсь. А каково было Греке? Он-то совсем не ожидал.

– Ничего не пойму. – Грека сплюнул. – Как застучит? Прямо под ногами где-то.

– Может, это у них такая сигнализация специальная, тайная? – сказал я. – Пожалуйста, заходи, подвалы открыты, а потом – раз!.. Хорошо, что на месте преступления не захватили.

Котька снова оглянулся:

– Пошли отсюда скорей…

Обратно ехали еще более молчаливые. Я-то радовался, вспоминая все подробности происшествия, но виду – ни-ни!

Сидел мрачный и будто страшно злой. А Грека все прикладывал к огромной шишке на лбу пятак, который из жалости пожертвовал ему Котька.

Такие же хмурые, недовольные и расстались мы. О новой встрече не уславливались. У меня, правда, чесался язык поздравить Греку с Новым годом, но я все же удержался.

Я забежал во вчерашнюю телефонную будку с разбитым стеклом, набрал номер и, не очень заботясь, что меня могут услышать снаружи, радостно сказал:

– Алеша! Докладывает «2-Б»: операция диверсантов созвана. Противник понес потери.

– Потери? – переспросил Алеша.

– Грека фонарь набил себе на лбу. Вот такущий! – Я показал кулак, будто Алеша мог видеть его.

– Боря, ты молодец!

– Командир, поздравляю с Новым годом!

– Спасибо! Тебя – тоже.

– И Марину поздравляю!

– Обязательно передам сейчас.

Я повесил трубку. Молодца-то, наверное, дома ждут не дождутся.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О НЕОБЫКНОВЕННОЙ МОДНИЦЕ, ЕЕ ЧУДЕСНЫХ НАРЯДАХ, А ТАКЖЕ ВЫЯСНЯЮТСЯ НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ ГРЕКИНОЙ ЖИЗНИ

Почти весь следующий день я снова провел с Алешей и Мариной. До обеда пришлось заниматься с малыми ребятишками возле елки. А что поделаешь – ходят следом и канючат: загадки хотим, хороводы… Потом надумали мы устроить ледяную горку. Помощников нашлось хоть отбавляй. Одни подвозили на санках или тащили просто в руках снежные комья, а другие из этих комьев сооружали горку. Ладная вышла. Высотой в человеческий рост и длинная. У Виктора Санеева олимпийский рекорд в тройном прыжке больше семнадцати метров был. Так вот, может, только Санеев и мог бы тройным прыжком сигануть от начала и до конца нашей горки.

Сначала думали горку водой обливать, но мороз совсем упал, и неизвестно, сколько бы пришлось ждать, пока вода превратится в лед. А ждать никто не хотел. И не надо было ждать. Через час горку так укатали – кто ногами, кто штанами, что блестела не хуже ледяной.

Хорошо на горке, весело! Но не целый же день как заведенным крутиться на ней. Главное сделано – стоит горка. А желающих продолжать укатывать ее ледяную спину хватало и без нас. Мы пошли к Марине. Поиграли у нее в шашки, в «балду». А там и вечер подступил.

На другое утро я подумал, что надо бы проведать Греку. Все-таки ранен человек. Да и вообще следовало быть в курсе событий. Я же – разведчик.

Надо бы… Но опять с неудержимой силой потянуло к новым друзьям. Ладно, вечером навещу Греку, решил я.

И снова, как в кино, пролетел день. В городском парке катались на санках с настоящих гор, извозились все, как чертенята, устали, думал, домой не доплетусь. А поел, с полчаса поломал голову над кроссвордом на четвертой странице газеты, и усталости как не бывало. Сунул в карман газету л помчался к дому 48.

Втроем мы этот кроссворд одолели в два счета… Чем бы еще заняться?

– Полезным, – уточнила Марина. Она подошла к окну и стала смотреть во двор. И мы с Алешей подошли к окну.

Все же елка хороша именно в Новый год. Хоть и стоит она, по-прежнему красивая и нарядная (странно: игрушек на ней почти не уменьшилось), но уже не толпятся вокруг ребятишки. Подойдет один, другой, постоит и уходит. А еще через несколько дней, когда в квартирах елки начнут осыпаться и станут их безжалостно выволакивать во двор, то эту красавицу и замечать никто не будет.

– Каток бы залить, – сказала Марина.

– Щиты нужны, – отозвался Алеша. – А щитов не достанешь. Ребята ходили в жэк. Бесполезно.

– Без щитов залить.

– Что ты! – Алеша замотал головой. – Мальчишки на хоккее помешались. Всех малых и прохожих шайбой побьют. И вообще не получится. Двор с уклоном, воду без щитов не удержишь.

– Раньше тимуровцам легче было, – печально заметила Марина. – То дров какой-нибудь одинокой старушке напилить, то воды в бочку натаскать.

Я что-то собирался выдать умное насчет цивилизации, которая мешает тимуровской работе, но тут Алеша хлопнул рукой по белому подоконнику, будто муху хотел придавить.

– Старушка! – воскликнул он. – Слышите, старушка! Она и сейчас выручит нас. Я карикатуру видел: снежная баба, только на голове не ведро у нее, а модная шляпа с пером и в руке не метла, а зонтик. И подпись: «Снежная модница»,

– Леня! Ты – гений! – Марина даже подпрыгивать стала. – Здорово-то как! Бежим лепить модницу!

– Вылепить недолго, – заметил я. – Сначала надо модное снаряжение приготовить.

– Ой, правда! Зонтик, зонтик… У нас где-то был порванный.

– Порванный еще смешней, – сказал я.

– Дедушка! – Марина выскочила в дверь.

– В общем, вы тут соображайте, а я пойду бабу лепить. – Алеша тоже вышел из комнаты.

Ну, смешить так смешить! Сейчас Марина увидит, на что я способен!

Может, минуты три и не было всего Марины, а я, сидя за ее письменным столом, уже набросал на листке целый список предметов для снежной модницы.

Сияющая Марина влетела в дверь, раскрыла над собой зонтик и вихляющей походкой прошлась по комнате. Я чуть не свалился со стула: так смешно было смотреть на нее. А главное – зонтик. Старый, дырявый, с одного края материя обвисла.

– Зонтик великолепен! – похвалил я и подал Марине листок. – Почитай. Тебе не кажется, что наша бабуся просто мечтает о таких вещах?

– Зонтик, – прочитала Марина. – Хорошо, зонтик есть. Лакированная сумка, сережки, модный пояс с пряжкой, транзистор на ремешке… Борь, ты шутишь. Где все это достанем?

Во мне проснулся стратег, руководитель:

– Бумагу! Ножницы! Краску! Клей!

– Смотри, генерал какой! – удивилась Марина.

– Теряем дорогое время! – Я не выдержал тона и рассмеялся – Представляешь, у бабуси через плечо на ремешке транзистор «ВЭФ—201»! Все от смеха попадают. Нет, без этих вещей на бабусю и смотреть никто не захочет.

У Марины и самой глаза разгорелись:

– А сумку обклеим целлофаном. У Лени есть зеленый. Как лакированная получится…

Через полчаса вспотевший Алеша постучал в дверь.

– Где же вы? Баба готова.

Марина подскочила к нему, сняла с головы шапку.

– Раздевайся. Бабуся подождет. Еще спасибо Смотри, какие туалеты ей готовим…

Алешу уговаривать не пришлось. Да что там сам Маринин дедушка заинтересовался. Сидел на посмеиваясь в белые усы, подавал советы:

– Пряжку-то побольше крои. Да золотом ее…

Стемнело давно, а мы все возились с «туалетами» для нашей снежной бабуси.

Когда же было в этот вечер идти к Греке? Не пошел… Сказал себе твердо: «Завтра».

Слово я сдержал. Но не утром попал к нему, как собирался, а часов в двенадцать. Утром никак не получилось. Думал, что нарядим бабусю и побегу к предводителю «Клуба настоящих парней». Где там! Когда начали подпоясывать нашу модницу, «транзистор» вешать, зонтик приспосабливать да красные губы налепливать, то ребятишки даже из других дворов посбегались. Прохожие с улицы заходили, а какой-то дядька раз двадцать щелкнул своим аппаратом нашу славную бабусю. Смеху было, разговоров!

Вот и задержался с визитом.

Взбежал я на третий этаж, позвонил, как условлено. Наверное, Грека и до меня на диване валялся. Как только открыл мне дверь, то улегся на диван и загородился журналом. Зачитался или обиделся?.. Снял я пальто, шапку, повесил и все на диван через дверь поглядываю. Лежит. Видно, все-таки обиделся. К тому же и на «привет» мой не ответил.

Я в комнату вошел, увидел его лицо и чуть не ахнул. В передней-то не разглядел. Вокруг глаза чернота у Греки разлилась, будто тушью покрашено. Мне даже совестно стало: мы там веселимся целыми днями, а человек дома лежит, тоскует. Куда с таким синяком покажешься! И пришел ни с чем, хоть бы кусок наполеона догадался захватить.

Опустил Грека журнал, уставился на меня страшным глазом.

– Явился? Привет.

– Я с тобой здоровался. Не слышал разве?

– А может, я слышать не хотел. Друзья, называется! Подохнешь тут – никто не узнает. И этот, как провалился, Котька. Носа не кажет. Телевизор еще перегорел. Совсем хорошая жизнь! Зимние каникулы! – Грека кинул в ноги журнал. – Вот, прошлогодним «Огоньком» развлекаюсь. Третий раз про Антарктиду читаю…

Я покорно молчал. Чувствовал – Греке надо выговориться. И верно: поворчал Грека и уже мягче спросил:

– Ну, что там, как говорится, на большой земле?

скажет.

– Там? – Я посмотрел в окно. – Ничего. Снег идет.

А что оставалось отвечать? Не стану же рассказывать, как весело провел эти дни.

– Снег! – передразнил Грека. – Сам вижу, что снег.

– Скучновато. – Я деланно зевнул, похлопал пальцем по губам и решил, что настал момент попытаться прощупать Греку. – Скучновато, – повторил я. – Уроков ты больше не даешь…

Грека снова помрачнел и уставился в потолок.

– До сих пор понять не могу: что там застучало? Будто кто поджидал нас.

– Говорю же: сигнализация тайная. Даже по телевизору показывали. Уезжаешь, например, в отпуск, приходишь в милицию: так и так – опасаюсь воров. Платишь деньги, и у тебя в квартире устанавливают сигнализацию. Никто уж не залезет.

Слушал Грека с интересом. Я еще больше вдохновился:

– Мы ведь не знали о сигнализации. Вдруг там по стенке проводок натянут? А я рукой задел. Темно же, за стену держался.

– Ты наговоришь! – Грека сел на диване. – Кто это станет по стенке тянуть провод? Много ли таких дураков, кто за стенку держится!

– Кто дурак – еще неизвестно! Вдруг ты сам на что-то наступил. Или рукой дотронулся. Я же не знаю.

– Да ну тебя! – Грека снова лег. – Если это сигнал был, то звонок бы зазвенел или там сирена какая. А тут – не поймешь что. Как в барабан забухали.

– Давай сменим пластинку. Надоело. – Я шагнул к буфету, просунул за стекло руку и взял самого маленького, стоявшего последним, слоненка. – Забавный какой. Гладенький…

– Не цапай! Поставь, где стоял!

Я прямо опешил: чего это Грека так взъелся?

– Будет психовать, – сказал я примирительно и поставил слоненка на место. – Синяк пройдет. А что газовая атака сорвалась – наплевать. Люди Новый год зато нормально встретили. Что плохого?

– Молчи! Не знаешь ты ничего.

– Он что, на любимую мозоль тебе наступил, враг этот?

– Борька, шею сверну! Назад будешь ходить.

– Верти. Так даже интересней. В цирке стану выступать. Все страны объеду… Разбогатею. А тебя в благодарность каждый день мороженым буду угощать.

Я совсем развеселился. Мне хотелось вывести Греку из мрачного состояния. Что у него за враг? Почему так упорно не хочет говорить?

– А враг этот случайно не пытался сам повернуть тебе шею?.. Или он только скулы мастер сворачивать?

Пожал Грека плечами – что, мол, с дурачком разговаривать, отвернулся к стенке, а голову подушкой накрыл. Я подушку приподнял и говорю:

– Тогда хоть скажи, на какую он букву?

Грека лягнул меня ногой.

Постоял я, взглянул на часы.

– Ну что, домой я пойду… Слышишь, Грека?

Он снял с головы подушку, снова сел.

– Опять, значит, один останусь…

– Давай в шашки поиграем. Есть у тебя шашки?

– Были где-то. Несколько штук там не хватает.

– Если белых, то слоники заменят.

Грека посмотрел на мирную шестерку слоников, крепко ладонью потер шею, потом перевел взгляд на меня.

– Кто враг, спрашиваешь?.. Никогда не угадаешь. Нет, Хоть первую букву скажу, хоть последнюю… Не угадаешь. И голову не ломай. Да ладно, скажу… Чего скрывать-то? Скажу… Ты вот шутишь все. А мне шутить не хочется. Этот враг, знаешь кто? Мой отец. Вот кто. Ушел он от нас. Бросил, значит. Я в первый класс ходил, когда он бросил. Как раз в Новый год тоже. Я вот и хотел юбилей сейчас отметить. Дымком угостить… Помнишь, ты недавно спросил: почему не семь слоников? Того, седьмого, я потерял. Вынес во двор и где-то в снегу посеял. Как раз перед тем Новым годом… А мать знаешь что сказала? Это ты, говорит, виноват – счастье наше потерял. И зачем так сказала? Просто, наверно, плакала много и уж не знала, что говорить и валить на кого и лупила меня. Со зла, наверно. Ей обидно, конечно. А мне не обидно? Особенно когда узнал, где он живет. Я увидел его на улице. Он не заметил меня. А может, уже и не вспомнил бы – три года тогда прошло. Я долго шел за ним, до самого дома проследил.

Грека вскочил с дивана и встал передо мной со сжатыми кулаками.

– Жмот! Мы с матерью ему теперь до лампочки! Новую семью завел. Девочку с бантиками за руку водит, шоколадками кормит. Я два года прошу мать купить велосипед. Все обещает… Хотя, конечно, работает маляром. Да еще бабушке в деревню посылает.

Грека опустил плечи, подобрал с полу упавший журнал «Огонек».

– Жрать что-то хочется. Будешь суп со мной есть?

– Спасибо. Я домой пойду обедать. Лидка в детский сад не пошла, простудилась, ее накормить надо.

– Ну, ты заходи, ладно? Я, видишь, – Грека показал на фиолетовый глаз, – пока к базе прикован.

Я пообещал заходить. Честно пообещал. После того, что рассказал о себе Грека, мне как-то даже сделалось жалко его. Действительно не сладко ему приходится. Вот потому и злой на всех, как волк.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ —
О ПРЕРВАННОЙ ШАХМАТНОЙ ПАРТИИ, О ТОМ, КАК Я ПРОДОЛЖАЮ ТРЕНИРОВАТЬ ВОЛЮ, И ОБ ОДНОМ ОЧЕНЬ СМЕШНОМ НЕДОРАЗУМЕНИИ

Не думаю, чтобы Грека с кем-нибудь еще делился своей невеселой историей о покинувшем их отце. А мне вот взял и выложил все. Выходит, что я расположил его к себе, вошел в полное доверие. Как разведчик, я мог бы гордиться «полученной информацией». Только никакой гордости почему-то не испытывал. Я даже не знал, имею ли право рассказать своим друзьям об этом. Хотя Грека ни о чем и не предупреждал меня, но вряд ли ему будет приятно, если стану болтать об этом направо и налево. Конечно, Алеша и Марина – это не «право и лево», но как знать, возможно, им тоже не обязательно говорить про это…

В тот день так ничего и не сказал им. Просто информировал, что раненый «противник» до сих пор вынужден отсиживаться дома и никаких новых злодейских дел пока не замышляет.

А на другое утро мы и думать забыли про Греку. Я сидел у Алеши (играли в шахматы), когда зазвонил телефон. Алеша взял трубку, послушал и произнес всего лишь два слова:

– Идем. Сейчас.

– Куда это? – Мне жалко было прерывать партию: еще три-четыре хода, и сопернику неминуемо грозил «мат».

– Марина зовет.

– Может, доиграем?

– Что-то стряслось у нее. Сказала, чтобы немедленно спускались.

Если немедленно, то какой разговор! Фигуры на доске я, на всякий случай, смешивать не стал. Не мог же я ведать, на пороге каких событий мы все стоим.

К Марине стучать не пришлось. Дверь была приоткрыта – хозяйка поджидала нас.

– Случилось что? – с тревогой спросил Алеша.

Марина проводила нас к себе, велела сесть на диван-кровать, а сама, в синих брюках, в цветастой кофточке с открытыми по локоть руками, стояла посреди комнаты, словно манекенщица, когда новые моды по телевизору показывают. Я с любопытством ждал, что будет дальше.

– Мы члены какого клуба? – спросила она и вприщурку посмотрела на меня, на Алешу.

– Веселых и добрых, – сказал Алеша.

– Веселых и щедрых, – поправил я. – Лучше как-то звучит.

– А я предлагаю добавить: «И настойчивых». Ты, Леня, говорил, что щиты для катка достать невозможно. А я утверждаю: че-пу-ха! Только что звонила Наташа – дочка моего дяди. Помните, магнитофон хотела у него просить?.. Так вот, Наташа сказала, что вчера – слышишь, вчера! – им привезли щиты, вчера же их установили во дворе, а сейчас, в эту минуту, заливают каток.

Алеша произнес, глядя в пол:

– Ты так говоришь, будто щиты у меня в подвале сложены и мне жалко их отдать. Я же точно знаю: ребята ходили в жэк, и там сказали: щитов нет и не будет.

– Ленечка, – Марина положила руку ему на плечо, видно, поняла, что Алеша обиделся, – вот я и предлагаю в название клуба добавить слово «настойчивых». Ребятам не дали, а мы должны добиться.

Я вспомнил о прерванной шахматной партии.

– Марина, этот Наташин каток – не в другом городе?

– Нет, Боречка, не в другом. В нашем городе.

– Тогда, наверное, в другом районе. Ты долго тогда ездила…

– Но какое это имеет значение?

– Другой район, другой жэк, другой управдом…

– Что ж, я не против, – сказал Алеша. – Можем сходить. До жэка – не сто километров.

«Эх, – подумал я, – было бы у него выигрышное положение, не то бы сейчас сказал… Хотя вряд ли, разве устоять ему против Марины?»

Честно говоря, у меня не было охоты тащиться куда-то в жэк. Тем более, ребятам однажды уже отказали.

А Марина – ну что она за человек, словно каким-то электричеством заряжена! – обрадовалась, затормошила нас, догнала скорей одеваться. Дома у Алеши я только покосился на шахматную доску с расставленными фигурами. О том, чтобы продолжать игру, и заикнуться было бы смешно. Алеша, не мешкая, набросил пальто, натянул шапку. Как же: Марина велела, ждет!

Она и в самом деле стояла в подъезде, нетерпеливо похлопывала варежками по ладони…

Близорукая, близорукая, а все видит сквозь толстые свои, продолговатые стекла. И тут сразу заметила, что лицо у меня, как она выразилась, «какое-то такое кисловатое».

– Напрасно время теряем, – пояснил я. – Пошли бы лучше снова на горы. Санки бы захватили…

– Лень, – Марина обернулась к Алеше, – какой-то странный он человек. Ты не находишь?

– В чем странный?

– То восхищаемся им: смелый, находчивый, волевой, то– размазня. Никакой воли.

– Просто не верю я. Тащимся в этот дурацкий жэк…

– А ты должен поверить. Сначала направь свою волю на то, чтобы поверить.

– А если не направляется?

– Плохо. Все же, значит, маловато ее у тебя. Надо больше тренироваться. Как ты считаешь, Лень?

– Тренировка – великое дело, – не нашел ничего более оригинального сказать Алеша.

– Новость с бородой. – Я чуточку обозлился.

– Старые истины потому и старые, что всегда верны.

Это, пожалуй, тонко она подметила. Я даже позавидовал Марине. Головастая! Только вряд ли сама додумалась. Вычитала где-нибудь. Вон сколько книг на полках!

– Значит, согласен: с волей у тебя, Боречка… недовес? – Марина засмеялась. – Как у того богатого американца.

От ее шутки и мне стало весело.

– Знаю средство: сначала пойду к одному ученому, который поворачивает шеи, чтобы назад ходить. С этим потрясающим аттракционом буду выступать в цирке. А когда разбогатею, пойду к другому ученому – покупать железную волю…

Мы и не заметили, как дошли до жэка. Еще бы, почти всю дорогу шутили да смеялись.

Шутили, смеялись, но для усиленной тренировки моей воли Марина все же потребовала, чтобы предстоящие ответственные переговоры с начальством начинал я.

– Может, и богатства тебе не потребуется. И без денег наживешь волю…

Главное начальство мы не застали. В небольшой комнате, за первым столом, сидел худощавый дядька с масляным пятном на щеке, в потертой спецовке-ватнике. Я додумал, что это слесарь-водопроводчик или электрик. В общем, человек в жэке неслучайный. На все мои назойливые вопросы – где управдом, когда будет, можем ли мы подождать – дядька отвечал довольно охотно. И подождать разрешил, даже с удовольствием, будто только нашего общества ему и не хватало.

– Располагайтесь, если какое сурьезное дело. Лавку не просидите.

– Скажите, пожалуйста, – я старался говорить как можно серьезнее, – в вашем жэке нельзя получить деревянные щиты для катка?

– Щиты для хоккейной коробки? – Дядька еще больше оживился. – Ну, даете по бездорожью! Всем щиты, щиты! А где взять? Об этом подумали? Поставь им, видишь, в каждом дворе коробку! Это ж сотни кубов досок. Котелками варите: сотни! А мы получаем… Ой, боже! Что мы получаем… Дыры залатать. Так что, хоккейная команда, по этому вопросу лавку вам просиживать не с руки. Завертайте оглобли и домой, по снежку…

Что и говорить, такое начало не обнадеживало. Я бы лично «завернул оглобли», но Марина сидела на лавке твердо, она-то до прихода управляющего домами ретироваться не собиралась. Что ж, мне надо было продолжать свои обязанности:

– Но ведь доски всем жэкам дают. Почему тогда в одном районе нашего города, на улице…

– Шота Руставели, – подсказала Марина.

– …только что вчера привезли щиты, а сейчас заливают каток.

– Дорогуша, так свет устроен: у тебя – есть, у меня – нет. Откуда щиты? Да всяко бывает. Должно, шефы подвалили. Шефы есть – ой-ей! Тыщи кидают, не смотрят. Им что, если, припустим, завод. Миллионные обороты у него. Или управдом шибко смекалистый, поворотный. Везде успевай, крутись! Зеленые вы, где вам сообразить…

Зазвонил телефон. Наш собеседник в спецовке схватил трубку и закричал в нее таким голосом, что я отодвинулся на край лавки:

– Жэк слушает! Акимыч? Ты?.. С прошедшим тебя! Это я – Прохоров… Нету Дарьи Михайловны… Куда ж денется, должна быть. Сам жду… Слушай, Акимыч, друг сердечный, как бы нам встретиться? Посидим… Что?.. Воду в девятом вчера подключили. Слушай…

Минуты через две мне стало казаться, что самое любимое дело водопроводчика Прохорова – разговаривать по телефону. Вскоре нам стало известно, как он провел новогодние праздники, какие закуски подавали у Петра Ивановича, на каких объектах работал вчера и собирается работать сегодня, узнали, гдё можно достать медный купорос…

Долго бы мне, наверно, не выдержать. Хотя бы на улицу пойти – там подождать. Но вдруг открылась дверь и по-хозяйски, размашисто вошла высокая женщина в черном берете и в пальто, стянутом поясом.

– Иван Данилыч, – густым голосом сказала она, – кончай разговор. Мне в редакцию звонить надо.

Она прошла к шкафу, сняла пальто, усмехнулась чему-то про себя и посмотрела в нашу сторону.

– Что за делегация? По какому такому нешутейному вопросу?

Марина толкнула меня локтем, но я уже сам понял, что это явилась управдомша и что мне надо начинать все сначала.

– Здравствуйте… – только и успел я сказать. В это время Иван Данилович, без промедления положивший трубку, хохотнул в кулак:

– По вопросу тому же самому: подавай щиты на коробку! Я им, Дарья Михайловна, все как есть разъяснил. Повертайте, говорю, оглобли. Нет, сидят…

– Со щитами, он верно сказал, плохо. Но почему обязательно – коробка, хоккей! Будто ничего другого нельзя придумать.

Дарья Михайловна вынула из сумки сигареты. Я воспользовался этой паузой:

– Товарищ управдом…

– Вот ты… – Дарья Михайловна зажгла спичку. – Вот ты где живешь?

– На улице Мечникова, – ответил я.

– На Мечникова? – живо переспросила она. – Интересно. А дом?

– Дом 42.

– Э-э! – Она бросила спичку в пепельницу. – Скучный народ в вашем доме. Никакой инициативы… Иван Данилыч, – обернулась она к водопроводчику, – послушай, какая история. Звонят утром из газеты. Меня разыскивают. «Сейчас, говорят, к нам в редакцию принесли снимок: снежная баба на современный лад. Отличный снимок. Но никаких фамилий. Вы, говорят, не могли бы подсказать, кто у вас в доме 48 по Мечникова творит такие произведения искусства?» Пообещала узнать. А сама в толк не возьму, какая такая снежная баба на современный лад. И вот пошла посмотреть, не поленилась…

Я с трудом сдерживал смех. Взглянул на Марину. Она губу закусила, тоже вот-вот прыснет. Алеша и не пытался скрыть улыбку.

– Ну, Иван Данилыч, – продолжала управдомша, – и насмеялась я! Почище «Тринадцати стульев»! Замечательные там ребята, в доме 48. Елку под Новый год во дворе украсили. Сами все. И помощи у нас не просили. До сих пор стоит. Вся в игрушках. Горку ледяную сложили… А вы чего улыбаетесь? – Дарья Михайловна строго оглядела нас. – Рядом живете, посмотрели бы, что те ребятишки делают. Поучились бы… Я вот тут фамилии самых главных зачинщиков записала… – Она снова открыла сумку. Полистала блокнот. – Сапожкова Марина, шестой класс, Климов Алексей. И он в шестом. Вот, не улыбаться вам надо, ребята, а брать с них пример. Тоже ведь, похоже, шестиклассники. Ты, девочка, в каком классе?

– В шестом.

– Вот видишь. А как фамилия?

– Сапожкова.

– Что значит – Сапожкова? – Дарья Михайловна взглянула в блокнот. – Сапожкова – в доме 48.

– И мой – 48.

– Значит, ты…

– Марина.

Сначала у Дарьи Михайловны покраснела шея, потом щеки, лицо ее задрожало, и в следующую секунду она разразилась таким хохотом, что из соседней комнаты прибежала испуганная девушка с пузырьком клея в руке…

Затем Дарья Михайловна обо всем расспрашивала нас, что-то в блокнот даже записывала, но нет-нет да и снова принималась хохотать. Все не могла забыть, как стыдила Марину.

Я несколько раз собирался про щиты напомнить, но оказалось, что Дарья Михайловна и сама помнила об этом.

– О коробке не беспокойтесь. Для вас из-под земли достану. Да что тут много говорить: считайте, что хоккейная коробка у вас во дворе уже стоит.

– Уже? – я хитровато засмеялся. – Вот не знали, что вы такая волшебница!

– С вами не заскучаешь! Прямо «Кабачок тринадцать стульев».

– Только мы не кабачок, а клуб. – Марина взглянула на Алешу, будто спрашивая, можно ли говорить. – Наш клуб почти как КВН – «Клуб веселых, щедрых и настойчивых».

– Хороший, видать, клуб. И кого же туда принимаете?

– А всех. Кто захочет.

– Тогда и меня записывайте. Веселых люблю, настойчивости – не занимать, ну и… вроде не скупая. Коробку поставим во дворе завтра. Щиты привезем, песку пару самосвалов… Клуб придумали! Слышишь, Иван Данилыч!

Водопроводчик достал из кармана рукавицы.

– Клубов теперь всяких развелось – по всем трем программам.

– Ты вот что, – сказала Дарья Михайловна, – увидишь плотника – предупреди, что завтра в сорок восьмом по Мечникова коробку будем ставить. Не забудь, смотри! Так и скажи: я велела!.. Вот, ребятки мои золотенные, и поставим вам коробку. В хоккей, наверно, будете гонять, команду подберете, а?

– Как же, обязательно! – Алеша сдвинул брови. – У нас много ребят. Играть любят все.

– Да, коробку поставить – дело нехитрое… – Дарья Михайловна задумалась, постукала карандашом по телефону. – Да, нехитрое, – повторила она и вдруг решительно сняла трубку. – Ну-ка, попробую.

Я что-то не совсем понимал, о чем она говорит.

– Комитет? – спросила Дарья Михайловна в трубку. – Попросите Вершинина… Василий Андреич? Пашкова беспокоит. Василий Андреич, ты не забыл, о чем говорил на последнем совещании?.. Отлично! И помнишь свое обещание – всячески развивать работу с дворовыми хоккейными комодами?.. Отлично! А насчет комплектов хоккейного снаряжения?.. Ах, забыл? Может, напомнить? У меня память хорошая… Что значит – тянут? Напомни! Вот так, Василий Андреич, знай: я тебе покоя не дам, пока не выложишь в полном комплекте… Хорошо, подожду. А что есть? Клюшки. Давай… Коньки. Давай… Не жмись. Для тебя же стараюсь. Таких золотенных ребятишек подбираю тебе – через год чемпионов из них сделаешь. Глядишь, приз «Золотую шайбу» с ними привезешь… Не шучу. В общем, выделяй тренера и всю амуницию! Деньги на ваш счет переведем без задержки. Привет!

Не знаю, как Алеша, а я просто ушам своим не верил.

– Все поняли? – Дарья Михайловна весело усмехнулась. – На первый случай выдадим коньки с ботинками, клюшки, а потом обещают всю амуницию.

– И каски? И фуфайки с номерами? И перчатки? – Алеша даже привстал со скамейки.

– Пусть только не дадут! К секретарю горкома пойду!.. Но тренироваться, ребятки, как следует. Сама буду проверять.

– Жаль, девочки не играют в хоккей, – сказала Марина.

– Фигурным катанием занимайтесь. Чудесный спорт. В дни соревнований как сонная муха хожу. До двух ночи – у телевизора. Не могу оторваться… Ай, заговорилась! В редакцию ж велели позвонить. Так ты из дома сорок два? – спросила меня Дарья Михайловна.

– Это не имеет значения. – Марина энергично тряхнула косами. – Боря Блохин у нас главный консультант…

– Ну, держись, главный консультант! – Дарья Михайловна приготовилась набрать номер телефона. – Прославят вас на всю область!

– Мы, пожалуй, пойдем, – скромно сказала Марина. – Большое вам спасибо!