Текст книги "Недолгие зимние каникулы"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ —
О ТОМ, КАК БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН ТАЙНЫЙ ДОГОВОР, И О ДАЛЬНЕЙШИХ ПЛАНАХ «КЛУБА НАСТОЯЩИХ ПАРНЕЙ»

Через несколько минут мы стояли возле кафе «Минутка», что в центре города, на шумном перекрестке.

За огромными квадратными окнами, с наклеенными серебряными снежинками и Дедом Морозом, лихо катившем на тройке лошадей, за волнами золотистых, прозрачных штор угадывались столики на косых ножках и люди вокруг них.

В этом кафе я был всего один раз, с отцом и Лидушкой – моей сестрой. В прошлом году были. Отец тогда только из экспедиции приехал и вое расстраивался, что я такой худой и бледный. Он взял мне две порции пельменей и чашку кофе. И сказал, чтобы я все съел. И я, правда, съел. Сам удивился. А Лидушку и упрашивать не надо было. И пельмени слопала, и пирожное. Она у нас как пышка. Мама говорит: смешать меня и сестру, разделить поровну – и будет нормальный ребенок. Когда Лидка пристает ко мне со всякими вопросами и мешает читать, я злюсь и кричу:

– Уходи, Лидушка – толстая пампушка!

Так называть сестренку я придумал давно, года четыре ей было. Тут, по-моему, ничего обидного нет. А она сразу же невзлюбила прозвище. Просто из себя выходит.

Я потому про Лидушку вспомнил, что с отцом и с ней именно в этом кафе были. В углу сидели. За столиком. Точно, эти столики. И ножки – тонкие, косые. А сами столики блестящие, голубые. Как парты в нашем классе. Подумал я о партах, и снова как-то нехорошо стало. И времени уже много. Мама, наверное, дома ждет…

Греке что! Греку никто не ждет. Вот, пожалуйста, открывает тяжелую стеклянную дверь. Открывает, как хозяин, как свой человек.

– Смелей. Я угощаю!

Мы с Котькой зашли. Я мигом узнал и длинный, не очень высокий зал с квадратными деревянными люстрами, и стены с развешанными огромными цветастыми тарелками, и столики голубые. Тоже блестят, как парты…

– Эх, что теперь вспоминать! Дело сделано. Не вернешь.

И все-таки, когда мы с Котькой уселись за столик, а Грека встал в очередь за коктейлями, я чувствовал себя неважно. На Котьку почему-то старался не смотреть. И он избегал моего взгляда. Сидит, жует лямку своей меховой шапки, будто проголодался. При Греке нам было легче. А стоило вдвоем остаться – и сразу тяжело на душе сделалось, тоскливо и стыдно как-то. Я вздохну, и Котька тихонько вздохнет. Потом, чтобы, наверно, отвлечься от этих мыслей, Котька оставил в покое изжеванную лямку и принялся шевелить толстыми губами. Стихи, что ли, вспоминает? Вряд ли, не у похоже на Котьку, Он и те стихи, что задают на дом, редко когда выучивает.

– Значит, так, – пробубнил Котька себе под нос, – если по четырнадцать, то получится сорок две копейки. Если с сиропом, по семнадцать, – пятьдесят одна… Еще с вареньем люблю, по девятнадцать копеек… Ты любишь с вареньем? – Котька поднял на меня глаза.

Вот человек, какие заботы его волнуют!

– Все равно… – Я снова вздохнул и уставился в окно!

Золотистая штора почти не мешала видеть улицу со всей ее праздничной, предновогодней суетой. Вот пронесли елку. Вот вынырнул красный «Москвич». На крыше у него тоже привязана елка. Девочка лет пяти в белых валенках и с помпоном на шапке идет с матерью, прижимает ватного Деда Мороза. Дома сейчас поставит его под елку и скажет: «Смотри, не забудь принести подарок». Лидушка именно так говорит. Еще и пальцем погрозит. И Дед Мороз всегда слушается. Проснется Лидушка в Новый год и – скорей к Деду Морозу. А тот уже сторожит подарки. То куклу – писаную красавицу в нарядном платье, то большущего медведя с розовой шерстью. И для меня тут же стоят подарки. Интересно, что в этот раз подарят? Четырехцветная ручка у меня есть. Готовальня есть. Радиоконструктор в прошлом году подарили. Коньки с ботинками есть… Ах, вот чего нет – ботинок без коньков нет у меня теперь. Я усмехнулся невесело и с нетерпением взглянул на очередь: где там Грека со своими коктейлями? Горечь во рту от этой сигареты, рвать тянет… А, вот он наконец-то.

– Получайте! – Грека поставил на голубой столик три высоких стакана с розовым пенистым коктейлем. В каждом стакане торчало по соломинке.

– Это с сиропом? – спросил Котька. – По семнадцать копеек?

– Ну вот, – поморщился Грека, – считать будем! Я угощаю!

Видимо, Грека знал толк в коктейлях. Он пил его с наслаждением. Глаза прижмурит, потянет через соломинку, совсем немного потянет – розовая пена лишь чуть-чуть в стакане осядет – и держит прохладную вкуснятину во рту. Только после этого проглотит. И я так попробовал. Хорошо. И коктейль вроде вкусней стал.

А Котька словно на пожар торопился. Мы с Греков и четверти не отпили – у Котьки на палец от донышка.

– Забудь ты о своих коньках, – сказал Грека. – Накатаешься. Все каникулы впереди… И сними шапку. В культурном заведении находишься.

Котька конфузливо стащил с головы ушанку.

– Посмотри на Бориса, – Грека кивнул в мою сторону, – воспитанный человек. Шапку снял. Надо, Котя, культурки набираться… И раз пришли сюда – посидим как солидными парни, договорим. Согласен, Котя?

Совсем допек Грека бедного Котьку.

– Ладно, посидим. – Котька шмыгнул носом и пригладил ладонью вспотевшие под шапкой волосы.

– Мне вот что хочется вам сказать… – Грека чуть от-сунул вышний стакан с недопитым коктейлем, будто тот мешал ему говорить. – В этой операции – назовем ее «урок номер один» – вы показали себя молодцами. Не трусили, не хныкали, не стонали. В общем, вели себя как настоящие парни. Вижу: можно на вас положиться. И вот пришла мне в голову одна идея… – Грека многозначительно умолк и пытливо посмотрел на меня, на Котьку. Придвинулся. к нам ближе. – Что, если организовать нам, други, «Клуб настоящих парней»? И называться, он будет – КНП. По телевизору КВН показывали, а у нас – КНП. Ну, как идея? Звучит?

Котька слушал, открыв рот. Он всего на секунду закрыл его, чтобы спросить:

– А что будем делать?

– Не знаешь, что настоящие парни делают? Выручают друг друга в трудную минуту, не дают в обиду. Вот тебя, например, кто-то обидел. Что мы с Борисом делаем? Защищаем тебя. А меня обидят – вы защитите.

Я невольно улыбнулся: чудеса – отлупят какие-то большие ребята Греку, а я буду защищать его. Анекдот!

Грека понял мою улыбку.

– Или уроки я не успел сделать. Ты что, Борис, как настоящий парень, не выручишь меня?

– Конечно, выручу. О чем говорить! – Я пообещал это искренне и охотно. Было приятно, что Грека уже так, запросто и уверенно, величает меня «настоящим парнем». Если я и раньше не раз помогал ему, то отчего же не выручить в будущем?

– И это все? – разочарованно протянул Котька. Он, видно, ожидал большего от программы нового клуба.

Грека прикрыл один глаз, а другим чуть ли не целую минуту рассматривал румяного Котьку.

– Что значит все? – Теперь на Котьку смотрели оба его зорких глаза. – А уроки!

– Какие уроки?

– Мои. Сегодня был первый урок. Потом будут и другие. Смелость станем развивать в себе. Еще эту… силу воли, значит.

У Котьки соломинка замерла в руке.

– Опять бегать по партам? – убитым голосом спросил он. Было ясно, что до конца каникул Котьку в школу теперь не заманить никаким пряником. И я ни за что бы не согласился снова бегать по крашеным партам.

– Парты оставим в покое. – Грека придвинул стакан и потянул через соломинку коктейль. Проглотил с наслаждением и вдруг засмеялся: – А смеху вообще будет с этими партами! Представляете: открывает после каникул Иринушка своим ключом класс и… с катушек долой. В обморок падает…

– Слушай, – вспомнил я, – все хотел спросить: где ты взял ключ? Чей он?

Грека подмигнул:

– Секрет. – А потом, видно, подумал, что, раз мы теперь в одном клубе, то какие могут быть секреты. – Очень просто: мой домашний ключ. Сам недавно только узнал, что подходит к замку в классе. Дежурным был, попробовал так просто, гляжу – подходит. «Порядок, – думаю, – пригодится!» Видите, еще как пригодился!

История с ключом Котьку мало интересовала. Он хотел точно знать, какие уроки ожидают нас впереди.

На этот раз Грека долго не задумывался.

– Веселые уроки. Не пугайся. Расскажу, как на старой квартире чудили. Один раз на пятом этаже привязали бечевкой дверные ручки к лестнице. Встали утром жильцы, хотят выйти, а двери открыть не могут. А в другой раз смеху было! Рядом с нашей квартирой старик жил. Емельяныч. Щегла в клетке держал. А с нашего балкона до его окна – метра два, не больше. Задумали мы с Васькой – моим дружком – такую штуку устроить. Поймали воробья и стали стеречь. После обеда открыл Емельяныч окно и пошел гулять. Мы того и ждали: подцепили палкой с крючком клетку, щегла выпустили, а воробья – на его место. И снова клетку на окошко поставили. Старик сначала жуть до чего рассердился. А потом сам смеялся. И все допытывался, кто это придумал.

– Признались? – с любопытством опросил Котька.

– А чего ж, конечно. Мы потом двух щеглов ему поймали.

– Здорово! – восхищенно причмокнул Котька и опустил в стакан соломинку.

– Обожди, – остановил его Грека. – Ну, нравятся такие веселые дела?

– Сила! – тряхнул волосами Котька.

Мне тоже понравилась история про щегла, но я все же промолчал из осторожности.

– А если нравится, – торжественно произнес Грека, – то выпьем до самого дна за наш клуб настоящих веселых парней. – Он взял губами соломинку, и коктейль его стал быстро убывать. Тогда и я принялся за дело. Грека терпеливо обождал, пока в моем стакане не останется ни капли, и строго добавил: – О нашем клубе никто не должен знать. Понятно?

– Само собой, – кивнул Котька.

И я кивнул вслед за ним.

– Смотрите! – Грека погрозил пальцем. – Слово дали… А о втором уроке я потом скажу. Завтра скажу. Придете ко мне завтра точно в 18.00. – Он встал из-за стола и надел шапку. – Ну, тронулись, парни…

На улице мы не прошли и десятка шагов, как Грека достал из кармана пустую пачку сигарет, с досадой смял ее и бросил в урну. Затем похлопал себя по бокам и сокрушенно сказал:

– На коктейли все истратил… Коть, монеты не найдется?

– Зачем тебе? – уныло поинтересовался Котька.

– Сигареты купить. Вместе ж курили.

– А где ты их купишь?

– Да вон в киоске. Любой сорт.

– А разве тебе продадут? – со слабой надеждой продолжал тянуть Котька. – Не продадут. Раз шестнадцати лет нету…

– Не волнуйся. Не первый раз покупаю. Так есть монеты?

Котька без радости опустил руку в карман штанов, долго рылся там.

– Не жмись, – улыбнулся Грека. – Слышу: звенят.

Котьке ничего не оставалось, как извлечь на белый свет монетку. Думал, три копейки ухватил, а вытащил двадцать.

– Годится! – Грека взял двугривенный и поспешил к табачному киоску.

– Чего вздыхаешь? – сказал я, когда мы остались одни.

– Двадцать копеек ведь, – и Котька снова вздохнул.

– А ты как думал! Мы теперь в «Клубе настоящих парней». Должны выручать друг друга.

Шутка моя прозвучала невесело.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
В КОТОРОЙ Я МЕЧТАЮ О СИЛЬНОЙ ВОЛЕ И ВСПОМИНАЮ СЛУЧАЙ НА РЕКЕ

Поднимаясь по лестнице на свой четвертый этаж, я с беспокойством думал о том, что меня ждет неприятный разговор с мамой. К обеду опоздал – это раз. Тут уж мама не промолчит! А еще обещал нести елку. «Вернусь из школы, – предупредил я, – и вместе пойдем покупать». Так рассчитывал. А вон как на деле-то вышло. Взял меня Грека за руку, остановил и повел в школу. Как первоклашку повел. Эх, неужели нет у меня никакой силы воли? Тряпка, а не характер. Из-за своего характера и влип теперь во всю эту историю. Ой, как влип! И неизвестно, чем все это кончится…

Я чувствовал себя гадко. И маме что-то сейчас отвечать надо. Даже кнопку звонка я побоялся нажать. «А-а! – выскочит на звонок Лидка. – Явился! – И еще громче завопит: – Мама! Вот он, Борис-барбарис!..» Я подождал чуточку у двери, выдохнул теснившийся в груди воздух и достал ключ от французского замка.

Опасения оказались напрасными. Ни Лидушка не выскочила, ни маминого голоса не было слышно. В большой комнате, прислоненная к стене, стояла тощенькая елка с длинной голой верхушкой. Не дождалась мама, купила без меня.

Я быстренько разделся и открыл кладовку. На нижней полке, среди картонных коробок с елочными игрушками, отыскал деревянную крестовину. Хотя сама елка выглядела невнушительно, однако ствол ее в отверстие крестовины не влезал, и его следовало подрезать ножом.

Раньше такие заботы лежали на папе. Я лишь помогал ему. А в этом году отец еще блуждал где-то в замерзших тюменских болотах с геологической партией, и поэтому укрепить в крестовине елку надлежало мне. Мужская работа. Чего, кажется, проще – подтесать ствол. Но, может, правильно сказал Грека: не руки у меня, а крюки. Провозился не меньше получаса. Вдобавок умудрился порезать палец. Отсосал кровь, заклеил ранку лейкопластырем и кое-как докончил работу. Когда наконец укрепил елку в крестовине и поставил в углу комнаты, за окном начинало смеркаться.

Ого! А про обед и забыл.

Суп поел без аппетита. Поковырял на сковороде макароны и едва осилил половину котлеты. Даже не смог себя заставить допить стакан вишневого киселя. Видела бы мама, как обедаю! Наверное, коктейль виноват – перебил аппетит.

Да, коктейль я выпил. Выпил до дна. За настоящего парня. Настоящего…

О-о! Ну, отчего, отчего так тошно на душе? Почему так хочется зареветь? Зареветь, как девчонка. В голос.

Настоящий парень… А если бы не пойти, упереться?.. Но я же не знал, куда Грека ведет нас и что собирается делать. Ну, а когда узнал, почему все-таки не вырвался, не ударил его, не укусил, не пригрозил, что все расскажу?..

Эти простые, естественные вопросы я задавал себе сейчас впервые, хотя все последние часы они жили где-то во мне, не давали покоя. «А может быть, совсем наоборот, – вдруг ясно подумалось мне, – если бы ударил, укусил, вырвался, то и был бы настоящим парнем?..»

Измученный и несчастный, я повалился на диван и от горькой обиды на свое бессилие, на то, что вместе с Грекой и Котькой топтал парты, действительно заплакал. Плакал я не в голос, а тихо и жалобно, как собачонка.

После этого мне стало немножко легче. Я даже решил, что имею право чуточку пожалеть себя. В самом деле, ну чем я виноват, если такой слабый, бесхарактерный, если нет у меня сильной воли, а руки как крюки? Я подышал на порезанный палец (он почему-то вновь разболелся) и принялся философски размышлять о силе человеческой воли. Не у всех людей она одинаковая. И здесь, наверное, ничего изменить нельзя. Как нельзя, например, изменить свой рост, цвет глаз или волос… Хотя волосы можно. Я сразу вспомнил нашу соседку по лестничной площадке, тетю Тамару. В прошлом году она ходила с черными волосами, летом вдруг сделалась рыжая, а осенью – совсем седая, будто не три месяца прошло, а тридцать лет. Я даже развеселился, вспомнив тетю Тамару, и тотчас представил себе фантастическую картину: заходит человек в специальную мастерскую или ателье добрых услуг, платит в кассу деньги и говорит: «Замените, пожалуйста, мою слабую волю на железную силу воли».

Развеселился я всего на минутку, потому что следом за этой фантастической картиной мне пришла в голову другая, уже совсем не веселая мысль: выходит, что Грека теперь окончательно сядет нам с Котькой на голову. Я буду делать за Греку домашние задания и писать сочинения, а Котька, словно день, – носить ему из дома яблоки и пирожки в портфеле, снабжать деньгами на кино и сигареты. Грека же взамен будет преподавать нам свои «уроки». Вот, оказывается, для чего ему понадобился «Клуб настоящих парней». Ловко устроился!

Я сам удивился, как просто все это можно объяснить. А мы-то с Котькой уши развесили! Действительно, темнота. Котята слепые. Вот Алеша, наверно, никогда бы на такую удочку не пойм алея.

Удивительный человек Алеша. Он всегда нравился мне. А после того случая, какой произошел этим летом на реке, я просто не знаю, что готов для него сделать. Только что для Алеши сделаешь? Это Греке можно и деньги дать, и написать за него сочинение. А про Алешу ничего такого и подумать нельзя.

Так вот, о случае. Купались мы в тот день на реке. Погода выдалась жаркая, и ребят было полным-полно. Кто на песке валяется, кто ныряет да плавает. Надо сказать, что плаваю я неважно – год всего, как научился. Но все же плаваю, даже на спинке могу.

Лег я на спину, глаза от солнца прижмурил и плыву себе потихоньку. Думаю, вдоль берега плыву, а на самом деле от берега удаляюсь. Глаза-то закрыты были. Когда увидел, что заплыл чуть ли не на середину реки – до берега метров пятнадцать было, то сильно испугался. Мне бы надо было так же, на спине, и обратно добираться, а я поплыл по-собачьи и сразу очень устал. Но я все-таки плыл и плыл из последних сил и видел, как берег постепенно приближается. Мне показалось, что ногами я уже достану дно. Мне так хотелось его достать! Я опустил ноги, а дна нет. Вода накрыла меня с головой. Я, наверно, хотел закричать, и хлебнул воды…

Думаю, мне все же удалось бы добраться до мелкого места и я, пожалуй, не утонул бы. Ведь какой-то метр оставалось проплыть. Но и сейчас не могу утверждать это с уверенностью. Просто не знаю. Когда хлебнул воды и совсем ошалел от страха, меня вдруг кто-то сильно толкнул вперед, затем еще раз, и я ощутил под ногами землю. Это был Алеша. Он что-то спросил, а я не мог ответить: все кашлял и кашлял, выплевывая воду. Алеша похлопал меня по спине и засмеялся:

– Пустяки! Сам глотал водичку, знаю, – с этими словами он взмахнул руками и нырнул в глубину.

Целый час я лежал на песке и переживал случившееся. Не подоспей вовремя Алеша, что бы стало со мной? Трудно, правда, представить, чтобы человек утонул в пяти шагах от берега. Но ведь бывает и такое. Всякие случаи рассказывают. А воды я хлебнул порядочно. И сил почти не оставалось. Так что же получается? Алеша спас меня?

Я смотрел на Алешу, на его загорелую спину, на то, как он играет с мальчишками в полосатый мяч и совершенно не обращает на меня внимания. Только раз, когда мяч близко подкатился к тому месту, где я лежал, Алеша кивнул мне:

– Чего лежишь? Становись, постукаем.

Стукать по мячу я, конечно, не пошел. До мяча ли было! Неужели Алеша, думал я, даже не догадывается, как выручил меня? Наверное, не догадывается. Иначе не вел бы себя так. И я решил, что должен сказать ему всю правду.

Улучив момент, когда Алеша, сидя на песке, вытаскивал из ноги какую-то колючку, я подошел к нему и тихо сказал:

– Спасибо, Алеша.

– Это за что? – Он поднял на меня удивленные глаза. Белки глаз его были голубые, а сами яблоки с черным, крохотным зрачком, – серые, чистые. Нет, Алеша не смеялся.

– Я воды хлебнул много. Испугался, что утону, а ты…

– Скажешь! – Алеша фыркнул и опять принялся за ко-.лючку. – Берег-то в двух шагах был. Чепуха! – Он выдернул наконец застрявшую в пятке колючку, вскочил на ноги и побежал к ребятам.

Потом мы, ни разу не говорили с ним об этом случае, словно и не было его никогда. И дома не сказал. Зачем лишение волнения…

В передней неожиданно щелкнул замок, и мама из темноты спросила:

– Боря, ты дома?

Я не успел ответить. Зажегся свет, и Лидушка, просунув – в дверь голову, закричала:

– Он дома, дома!

– Ты почему в темноте? – Мама, не раздеваясь, вошла в комнату. – Лежишь… Что с тобой? Не заболел? Что у тебя с пальцем? И почему не пришел на обед?

Попробуй ответить на столько вопросов сразу! Я, как мог, изобразил на лице небрежную улыбку и попытался в нескольких словах сообщить все, что волновало маму. Но, видно, получилось не очень убедительно, и мама, пристально посмотрев на меня, пошла на кухню, откуда тотчас послышался ее голос:

– Так и есть: пообедал с пятого на десятое. Ну что за наказание с тобой – половину котлеты оставил. Кисель, как был, стоит.

– Зато весь суп съел. Полную тарелку! – Я и про коктейль мог бы еще похвастать, но, понятное дело, промолчал.

Полная тарелка супа все же не успокоила маму:

– Нет, ты объясни, пожалуйста, почему вовремя не привел на обед? Мы ждали тебя, ждали. Неужели так долго красили в школе парты? Ну, это безобразие! Я на родительском собрании непременно скажу…

Только этого не хватало! Я принялся горячо растолковывать маме, что парты мы покрасили быстро и учительница отпустила нас рано, а задержался и не пришел на обед из-за одного мальчика, с которым просидел у него дома, потоку что заигрался в шахматы.

– Кто этот мальчик?

Я чуть не заплакал.

– Из нашего класса. Алеша Климов. – Мне приходилось врать напропалую. А что оставалось делать?

– Алеша Климов – хороший мальчик. И родители у неприличные люди, – сказала мама. – Алеша бы должен понимать, что так долго играть нельзя. Увижу его – непременно скажу… А в первую очередь ты сам должен помнить…

Наверняка пришлось бы выслушать длинное нравоучение что я должен помнить и как вести себя, но выручила Лидушка.

– Мамочка! – влетела она в комнату. – Я хочу наряжать елку! Боря уже поставил ее. Она, мама, все-таки красивая. Идем, посмотришь!

Мы все отправились смотреть елку. Красоты в ней было маловато. Мама вздохнула:

– Только такие оставались. И то – в очередь.

Я чувствовал себя, виноватым: мало того, что не пришел помочь выбрать и нести елку, мне вообще заботу о ней следовало взять на себя. Елка. – тоже мужское дело. И пораньше позаботиться, за несколько дней. Ладно, в следующий раз не промахнусь.

– Ничего, – слабо утешил я, – вполне приличная елка. А навесить игрушек – совсем будет красивая.

– Давай вешать! – вцепилась в меня сестренка.

– Тише ты, больно! – Я опять подул на палец с наклейкой.

– Сильно поранил? – заботливо спросила мама и взяла мою руку.

– Пустяки.

– Господи! Худой ты у меня, бледный. Вместо того чтобы сидеть в квартире – играть в шахматы, лучше на улице гулял бы. Чудесный день был сегодня. Хоть сейчас выйди во двор, подыши воздухом.

– А елку убирать? – На круглом Лидушкином лице была написана такая обида, что я поспешил сказать:

– Хорошо, помогу тебе немного и пойду дышать воздухом.

– А мне – коржи печь. Самим Бонапартом буду вас кормить. Наполеоном. – Мама улыбнулась своей шутке и собралась уже идти на кухню, но вдруг вспомнила: – А письма, Боря, в ящике не вынимал?

– Не было письма.

– Что такое? – сказала мама. – Или почта к Новому году так перегружена, что не могут вовремя доставить? Не мог же папа не поздравить нас.

– Сегодня только двадцать девятое, – напомнил ч. – Еще завтра день. Да послезавтра.