Текст книги "Африка под покровом обычая"

Автор книги: Владимир Корочанцев

ЧАСТЬ III
Друзья мои, африканцы

Время переоценки ценностей

Можно говорить с собеседником на одном языке об одном и том же предмете, кивать в знак согласия и при этом не понимать друг друга. Человек – детище среды, обычаев и традиций, и отвлечься от них – значит заведомо воздвигнуть барьер непонимания между людьми. Встречаясь с африканцами, я поначалу чувствовал, что знания одного французского или английского языка не хватает для полного взаимопонимания с этими людьми, выросшими в иной действительности. Крестьяне, за которыми колонизатор всегда отрицал право на человеческое достоинство, и по сей день, если им не удается уклониться от беседы с незнакомым европейцем, по старой, еще не изжитой привычке соглашаются с ним во всем.

Африканец одновременно живет в разных временных измерениях – и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Груз времени весом. Прошлое под маской этических эталонов, обычаев, традиций и ритуалов преобладает над настоящим, делает настоящее в глазах африканца чересчур обыденным в сравнении с испытанным опытом предков. Но желание покончить с отсталостью, в полной мере влиться во всеобщую коренную ломку всех косных социально-экономических структур и систем все же превозмогает бремя прошлого. В духовном облике моих африканских друзей совмещались порой самые, казалось бы, несовместимые черты. Один из них был писателем, журналистом и музыкантом. Выпускник Сорбонны, он превосходил блеском эрудиции и мысли многих просвещенных западноевропейских коллег. Его идеалом был научный социализм, что тем не менее не мешало ему быть знатным вельможей, а позднее стать вождем. Другой, малагасиец, председательствовал на собраниях своего рода, одного из крупнейших в Антананариву, и в то же время писал острые социальные романы, активно участвовал в борьбе против колониализма и неоколониализма. Оба искали точки соприкосновения теории и практики научного социализма с общинными традициями и психологией их пародов. Частичная приверженность стародавним обычаям и укладу – это я понял позднее – была неотъемлемым компонентом их борьбы против чужеземного господства, против духовного рабства. Для отражения культурной экспансии Запада они хотели использовать все внутренние ресурсы народной жизни, опыта и культуры. Они берегли и лелеяли ростки национального самосознания и патриотизма – и все это в жестоком противоборстве с культурной агрессией империализма. Знакомство с ними помогло мне уяснить, что, охраняя традиционные формы народной культуры, отбирая лучшее из народного опыта и мудрости, творцы современной культуры Африки не склонны впадать в близорукий традиционализм, то есть отнюдь не рассматривают в качестве неоспоримой модели доколониальную культуру.

Ни один поработитель на земле не ограничивался ставкой на одно лишь насилие. Опираясь на грубую силу, он при этом старался закабалить сознание покоренных им людей, выработать у них психологию и логику рабов, искренне верящих в свою никчемность, во всемогущество господина. И сегодня Запад, топчущийся в замкнутом круге, все еще силится затянуть туда же и Африку, убедить целые народы в их неспособности к самостоятельному существованию, труду и мышлению. «Общество без идеалов» не способно по своей сущности рассуждать категориями справедливости, ибо, как говорят тукулёры, «от того, кто прячет что-то гнилое, дурно пахнет». «Комплекс неполноценности» у Африки старательно вырабатывали начиная с первых колониальных захватов. В «духовном походе» на континент вольно или невольно участвовали и участвуют многие ученые буржуазного мира.

«Смертельной драмой был для нас колониализм, – пишет известный африканский историк и искусствовед Энжельбер Мвенг, – Уничтожение африканской культуры носило систематический характер. Оно выглядело как массированный психологический натиск, имевший целью убедить африканцев в том, что они никогда не создавали собственных цивилизаций, затем внушить им презрение к самим себе и к произведениям их самобытного гения и, наконец, вызвать в них стремление к чему-то другому, чужому для них, – иными словами, к духовному самоотчуждению. В итоге африканские языки стали именоваться диалектами, начисто был отвергнут факт существования африканской истории и литературы, а африканское искусство, музыка и танец до сих пор характеризуются как примитивные».

И сегодня в западном мире не до конца изжиты измышления о том, что колониальное порабощение было якобы «исторической необходимостью для дикой Африки», «эпохой широкого и благотворного контакта цивилизаций». Я вспоминаю, как один писатель, автор документальной книги о колониальных концлагерях для африканцев, об ужасах принудительного труда, пытался приводить в беседе со мной доводы в пользу того, что «были, дескать, и у колониализма свои блага».

Однако так ли это? В сборнике стнхов Франсуа Сенга Куо «Цветы латерита» есть маленькое безымянное стихотворение, на мой взгляд равное по глубине содержания целому роману. «Они пришли при свете луны под ритм тамтама в тот вечер, когда, все, как обычно, танцевали, смеялись. И будущее было безоблачно сияющим. Они пришли с собственной цивилизацией – с библией под мышкой и ружьями в руках. Груды мертвых тел закрыли землю. Все плакали. Замолчал тамтам. Наступила глубокая, будто смерть, тишина…»

К этой жуткой картине трудно что-либо прибавить. В концентрированном виде взгляд Запада на африканскую культуру проявился, например, в том, как родезийские расисты отнеслись к историческим памятникам древней цивилизации народа зимбабве в междуречье Замбези – Лимпопо. В духе принципов «культурной и интеллектуальной неполноценности африканцев» один из лидеров расистского «парламента» Южной Родезии, Джордж Хартли, доказывал, что идея принадлежности древних сооружений к культуре банту – «крамольный вымысел» и выдвинута противниками расистского режима «в подрывных целях». Расистские культуртрегеры просто-напросто запретили называть развалины в междуречье «памятниками зимбабве» – ведь иначе рушится пресловутый тезис о «неполноценности». Как же расистам доказать тогда свое «естественное право» на хозяйничанье в этой стране?

Разумеется, приписывание африканцам «врожденной дикости», «примитивности чувств и мыслей» – чересчур прямолинейный прием, оправдывавший себя в глазах угнетателей лишь на начальном этапе их владычества, когда одного превосходства в сило с лихвой хватало для того, чтобы покорить и держать в узде африканцев. Но и тогда старались сковать народы континента духовными кандалами. Со временем империалистические теории и схемы, разрабатываемые для Африки, становились все более изощренными, напоминая мудреные капканы. Представители так называемой «функциональной школы», возникшей в США и Англии, отказывали африканской культуре в праве на развитие, они ратовали за консервацию варварских обычаев и отсталых форм язычества. Антиисторичность этого течения, его биологизм и проколониалистская суть практических рекомендаций полностью отвечали интересам империалистических кругов в Африке. Философ Леви-Брюль разработал «теорию низших обществ и цивилизаций», согласно которой африканцы навечно зачислялись в категорию существ с «эмпирическим мистическим образом мыслей, качественно отличающихся от европейца». Специально подтасованными «фактами» из жизни колониальная литература подкрепляла киплинговскую легенду о «бремени белого человека».

Тщательно изучая культуру и устное народное творчество Африки, западные исследователи с умыслом упирали на консервативные религиозно-мистические черты. «Магические и анимистские представления, связанные с культом предков, – говорится в предисловии к книге Е. С. Котляр „Миф и сказка Африки“, – выдаются за „извечную“, мистическую „негритянскую душу“, а древние традиции, взятые как нечто неизменное и неподвижное, противопоставляются современности».

– Наша задача – не консервировать традиции и обычаи, отдавая дань узколобому национализму, а использовать их в общих интересах ради освобождения от отсталости, от всех форм угнетения. Отрекаться от прошлого так же плохо, как и выдвигать его в виде аргумента против социально-экономического прогресса, – сказал мне писатель Рене Филомб.

Более безобидными на первых порах показались африканцам концепции фламандского католического миссионера Пласида Темпельса и французского этнографа Марселя Гриоля. Темпельс выступил с гипотезой о самобытной религиозной философии народов банту, которая-де предвосхитила христианство. на этом основании его последователи представляли африканскую культуру как исключительно идеалистическую и противостоящую «материалистическому Западу». Гриоль, отдавший долгие годы исследованию нравов и быта догонов, «обнаружил» у них, а одновременно и у других африканских народов философию «на уровне античной», также отчетливо идеалистического направления. Сведения, добытые им о деятельности традиционных обществ в ритуально-мифологических формах, без сомнения, говорили о жизнеспособности и непреходящей ценности африканской культуры. И все же исследования Гриоля были подчинены стремлению найти в африканской культуре и обычаях образец приобщения к миру «чистых чувств», истинно человеческих, искренних отношений, которыми явно обделено буржуазное общество.

Он и его западные последователи, вероятно, искрение стремились спасти пароды континента от зол и бедствий этого общества, по звали они Африку не вперед, а назад, предлагая ей «сохраниться в первобытном виде». Гриоля никак нельзя было упрекнуть в неуважении к африканцам. Однако он сам был одной из жертв среды, претившей ему лицемерием и бессердечием, и потому полюбовно и от души вел с африканцами «диалог глухих».

Расставание с колониальной эпохой началось с орудийных салютов и подъема национальных флагов в честь независимости, с разрушения памятников колониальным завоевателям, по не кончилось этими актами. Важнее было снести все невидимые монументы колониализма и закрепленные им предрассудки и косность прошлого – все то, что подобно балласту тянет назад сознание людей новой Африки.

Но все ли африканские интеллигенты, воспитанные в духе «ценностей свободного мира», способны в полной мере служить независимому развитию Африки, все ли опи вырвались из духовного плена, в котором очутились, изучая чужую действительность, читая чужие книги? Это далеко не праздный вопрос. В 1969 году в рамках дискуссии в журнале «Презанс африкэн» на тему «Элита и народ» критик Бипун-Вум с горечью писал о том, что африканская образованная элита «не выросла и до сих пор не вырастает из самого африканского общества. Она была создана для решения колониальных задач, для чего требовался ее отрыв от собственной среды… Мы являемся плодом колониализма».

Африканскую элиту, которая игнорирует свой народ и поддается обману ассимиляции, разоблачал в своих ранних статьях Леопольд Седар Сенгор. Немалое число ее представителей, по словам вольтийского ученого Ж. Ки-Зербо, превращается в своеобразных «наемников от культуры», подчиняющих свою деятельность духовным ценностям и нормам Запада. В среде подобных интеллигентов рождаются различные националистические и этнофплософские теории, инспирированные западной пропагандой. И сколь оригинально и экзотично они ни выглядят, на деле они означают измену интересам Африки.

Однако не «наемники от культуры» задают тон в культурном строительстве африканских стран.

У новой Африки новые граждане, сознающие личную ответственность за ее судьбу. Я часто вспоминаю своих далеких друзей и знакомых Франсуа Эвембе, Бираму Диаките, Франсуа Сенга Куо, Жозефа Ито Тока, Рене Филомба и многих других, с кем сводила меня судьба. Их ум остр и способен проникнуть сквозь любую толщу неизведанного и неиспытанного к тщательно спрятанным и замаскированным природой полезным знаниям. Меня поражают постоянство и неистощимость их чистой любви к людям независимо от расы и этнической принадлежности – они отвергают лишь тех, кто привык порабощать и эксплуатировать.

У моих друзей разные убеждения и разные характеры. Они по-разному воспитаны, в разных школах учились, по их дар любви к человеку всегда помогает им в поисках правильных жизненных решений. Они не могут не писать, не создавать картины и музыкальные произведения, поскольку это их лепта в преобразование континента. Беседы и дружба с ними помогли мне приподнять покров обычая, окутывающий личность африканца, увидеть настоящее лицо граждан новой Африки, понять их помыслы, поверить в способность Африки освободиться от всех незримых, стесняющих ее мысли и душу кандалов.

Странный человек из Мвог-Мби

На свете есть особая порода людей. Они живут мыслями, которые подчас намного опережают представления их среды. Их будто не касаются мелочные земные заботы. Они заняты головоломными, чуть ли не глобальными философскими проблемами и нередко как бы отрываются от земли. Их благородство граничит с наивностью. Их честность и бескорыстие переходят границы разумного и «трезвым житейским умам» кажутся подозрительной глупостью.

Жан-Батист Обама относится к разряду чудаков-энтузиастов. С ним я познакомился дважды. Сначала заочно – читая его пьесы, изыскания в области африканской традиционной философии, стихи, трактаты о камерунской и африканской музыке. Потом мы встретились с ним очно – на выставке по камерунской истории, которую он устроил в своем центре воспитания и единения.

Этого человека отличают глубокая интеллигентность и необычайная душевная мягкость, притягивающие к нему людей разных характеров и темпераментов. Крупные круглые линзы очков в тонкой старомодной оправе, пожалуй, еще больше подчеркивают природную застенчивость Обамы и столь присущее ему качество не только понять другого, но и любой ценой не обидеть и не унизить его. У этого невысокого, худощавого человека есть какая-то фанатическая привязанность к старым, привычным вещам. Его шляпа, которую, как говорят, он забывает снимать даже во время обеда, – притча во языцех у его друзей. Он никогда не расстается с ней, будто это не головной убор, а завещанный дедом талисман. Рассеянность Обамы тем больше возрастает и становится трогательной, чем больше оп поглощен каким-то очередным замыслом.

Он всегда остается камерунцем – не только в глубине души, но и во внешнем облике. Под привычным, знакомым его друзьям пиджачком вместо жилета он носит синюю, расшитую национальную рубашку навыпуск с круглым широким вырезом. С первого взгляда его можно принять за деревенского учителя или скромного служащего, поскольку он никогда не торопится обрушить на собеседника багаж поистине энциклопедических знаний, особенно в африканистике.

«Вождь пьет не ту воду, что взята у самого берега ручья, а ту, что взята далеко от берега», – говорит один из персонажей Обамы в пьесе «Героическая свадьба». Точно так же сам автор этих слов старается добраться до сути явления, то есть до середины реки, где вода приятнее на вкус и не загрязнена прибрежными наносами.

У него есть хорошая черта: оп никогда ни на что не жалуется, хотя – я это хорошо знаю – не только забот, но и неприятностей у Обамы хватило бы на многих людей посильнее его.

Я прошу Жан-Батиста Обаму рассказать мне по порядку о его работе в области театра, музыки, живописи, истории и философии.

– Владимир, – укоризненно реагирует он на вопрос, – почему ты отделяешь музыку от театра или от живописи? Для меня, африканца, все области культуры и искусства взаимосвязаны.

– Но, – возражаю я, – в искусстве и культуре издавна существует специализация…

– Хорошо, – соглашается он. – Скажем, так. Я стал деятелем культуры в соответствии с нормами века – через все средства выражения и изображения. Ведь нельзя же оставаться на одном месте, как нельзя забывать прошлое.

Творческая деятельность Обамы началась в первой половине 40-х годов, когда он учился в столичной семинарии, что на холме Мволиер.

– И в вашей истории были просвещенные семинаристы, – лукаво улыбается мой собеседник.

Документы по истории камерунского театра свидетельствуют, что первой известной камерунской пьесой была «социальная комедия» «Мбарга Осоно», написанная в 1943 году двадцатилетним семинаристом Жаном-Батистом Обамой. Ее сюжет был почерпнут из самой жизни. В Южном Камеруне в те годы гремел «осоно» (на эвондо это слово означает «вор») по имени Мбарга. Лихой вор занимался стихийным перераспределением богатств в обществе: он крал у богатых, а затем раздавал добычу беднякам. Перед тем как «идти на дело», Мбарга предупреждал «зажиточных жертв» о часе своего прибытия. На суеверных граждан, никак не способных поверить в исключительное «профессиональное» мастерство Мбарги, он производил впечатление не хитроумного вора, а настоящего злого гения. Даже колониальная администрация ничего не могла поделать с этим ловким человеком. В 1945 году пьеса была с успехом поставлена труппой любителей, в которой участвовал ныне чрезвычайно популярный драматург Станислас Авоиа.

– Что касается Мбарги Осоно, он жив и поныне, только, конечно, постарел, – замечает Обама.

В 1964 году в Яунде была показана еще одна драма Обамы, «Ассимиладуш» («Ассимилированные»), за которую в 1971 году ему была присуждена первая премия Всеафрикаиского театрального конкурса. Это была попытка выяснить возможности африканского театра, основанного на синтезе реалистического содержания и национальной, африканской формы, первая попытка привнести на театральные подмостки Камеруна традиционные мифы и сказания, африканскую музыку и поэтику, попытка приспособить театральную форму к местным вкусам и условиям. Пьеса рассказывает о колониальном режиме в тогдашней Анголе, о горькой участи черной женщины и ребенка-мулата, о том, как на практике происходит ассимиляция африканского населения. По ходу драмы звучат африканские хоры, исполняются народные танцы, музыка к которым обработана самим автором.

Другие пьесы Обама, «Героическая свадьба» и «Гарем единобрачного», полностью созданы на основе традиционных сказаний. В первой драматурга волнует положение африканской женщины в условиях консервативных обычаев и вздорных предрассудков, тема второй – столкновение африканских традиций и идей христианства.

В архиве Обамы есть неопубликованные и непоставленные пьесы. «Рождающийся Камерун» он представил мне как «национальную эпопею» о временах колонизации Камеруна в конце XIX века. «Драма гриота» задумана им как интересный эксперимент. Автор стремится с помощью песен и баллад из репертуара странствующих сказителей дать образ африканской истории на ее основных, с его точки зрения, этапах.

– Мой замысел – создать на основе «Драмы гриота» африканскую оперу, – признается Обама. – Но у меня нет оркестра для ее исполнения. Часть партитуры уже закончена. Я использую в ней, например, некоторые мелодии пигмеев, развиваю темы народной африканской музыки; каждый народный инструмент – балафон, гитара, тамтам, тамбурин и т. д. – получат свою партию.

Обама – поэт. Я люблю его стихотворения «Маски Парижа» и «Вот она, завтрашняя Африка». В них типичная для африканцев живая, ощутимая образность обостряется глубокими рассуждениями автора о судьбах континента в развитом мире.

 
Я взираю на Эйфелеву башню,
Эйфелева башня смотрит на меня…
Как белый Геркулес снисходительно озирает
африканского пигмея!
Но Эйфелева башня не замечает еще и белых пигмеев
в нищете.
Она – которая видит далеко – не желает видеть того,
что творится у ее подножья.
Эйфелева башня с ее бетонной грудью крушит
человеческую плоть
И «переваривает» ее в Париже, в этом современном
антропофаге…
Отныне я буду петь
Только о Человеке-Маске в Париже! —
 

таковы заключительные строки стихотворения «Маски Парижа».

Точка зрения Обамы на африканскую поэзию столь же оригинальна, сколь и поучительна.

– Вы, наверное, убедились, – говорит он, – что каждая маска, каждая статуэтка, каждое произведение традиционного африканского искусства – это частичка философии жизни, частичка мировоззрения африканца, которое сложилось с давних пор. Африканец в творческом плане всегда остается философом. Вот почему свои стихи, пусть даже и короткие, я называю философскими поэмами. Мои стихи нельзя декламировать, как вы это обычно делаете; они поются и исполняются на сцене. Поэзия для меня, как и для всякого африканца, – органическое слияние музыки, слова, танца, мимики. Такая поэзия соответствует духу моего парода.

Один из примеров философских поэм Обамы – песнь сказителя с мветом из пьесы «Героическая свадьба». Эта песня, рассказывающая о тяжести полевых работ, сопровождается, а точнее говоря, иллюстрируется танцем героини пьесы. Даже очепь короткое стихотворение «Вот она, завтрашняя Африка» было инсценировано Терезой Обама.

– Для меня поэзия, – добавляет Жан-Батист, – средство исследования не только в привычном эмоциональном плане, но и главным образом в области формы. Нам, кстати говоря, приходится иметь дело с неграмотными людьми, а сцена и игра делают доступными им даже сложные идеи.

Обама – исследователь народной музыки. Его интересуют возможности африканских инструментов, которые некоторые специалисты спешат сдать в архив якобы из-за их устарелости и ограниченной выразительности. Обама считает, что возможности народных инструментов не исчерпаны и что их резервы ни в коем случае нельзя умалять, даже сравнивая с классическими инструментами.

– Обратите внимание хотя бы на их разнообразие, на самобытное, неповторимое, характерное только для них звучание, – замечает Обама.

Музыкальной критикой Жан-Батист занимается с 1950 года. В 1957 году он побывал на III Международном конгрессе музыковедов в качестве музыкального критика. Обама – участник Дакарского и Алжирского фестивалей. Его перу принадлежат работы «Африканская музыкальная мудрость», «Африканская традиционная музыка» и другие. Многие из его рукописей до сих пор не изданы. К сожалению, в Африке пока не так-то легко опубликовать свой труд – мало государственных издательств.

– Я вижу смысл музыки, – рассуждает он, – не только в ее эстетичности, но прежде всего в том, что она философски выражает душу народа.

– Вы пишете музыку для народных инструментов, а на каком инструменте вы играете?

– Мой инструмент – фортепиано, – отвечает Жан-Батист.

– Но не слишком ли далеко фортепиано от ваших народных инструментов? – спрашиваю я.

Обама мгновенно схватывает подтекст:

– Один мой знакомый-фульбе сказал мне: «Если соединить все куски говядины, которые я съел за свою жизнь, получится целая корова». Культура – живой организм, который тоже должен питаться. Культурные обмены обогащают обе стороны.

Однажды Обама устроил в своем центре Мвог-Мби выставку по истории Камеруна. Среди тридцати представленных на ней картин большинство принадлежало его кисти. Удивительно, как он среди других работ успевает урывать время для живописи!

– Африканская история в цвете – моя цель в живописи, – делится он своими мечтами. – Живопись в Африке сравнительно молода. Я иду от цветной скульптуры масок в современной африканской картине, сохраняя по возможности ритм, особенности нашей природы и традиционную символику цвета. Ведь у нас каждый цвет – конкретное понятие.

Под своими печатными трудами Жан-Батист Обама подписывается «социолог и африканский философ» пли «африканский философ, специалист по библейским и африканским традициям». У каждого человека есть свой «конек», который одновременно может быть его слабостью и даже странностью. В прошлом некоторые ученые искали пресловутый «философский камень», но вместо пего открывали истины, идеи и формулы, на основе которых позднее человечество делало фундаментальные научные открытия. Жан-Батист Обама честолюбив – он ищет ни много ни мало, а особую универсальную современную африканскую философию, которая, по его словам, «модернизировала бы нашу традиционную мудрость во всех областях и помогла претворить африканский метод мышления в конкретные действия». Обама считает целесообразным максимально использовать для этого африканскую общину.

В мире, научившемся четко и ясно мыслить в философском плане, философские взгляды Обамы могут показаться довольно пестрыми. Однако положительным качеством философов, подобных ему, является то, что они стремятся к такому обществу, которое бы жило и мыслило по-своему, оригинально, а не по-западноевропейски, то есть не по шаблонам, навязываемым Африке буржуазной пропагандой. Искания Обамы и его коллег представляются своего рода промежуточным этапом на пути к подлинной независимости молодых государств, поскольку ученые еще не могут сегодня полностью оторваться от реальной действительности в Камеруне и в других странах «черного континента».

– Одной из моих целей, если не единственной, как философа, – откровенно признает Обама, – является правильное воспитание молодежи: ведь она – будущее нашей родины.

Обама на практике осуществляет свою излюбленную систему воспитания трудом.

– Новую Африку, – продолжает он, – надо строить и преобразовывать, модернизируя наши собственные традиции, чтобы она выжила перед грозными разрушительными валами индустриализации двадцатого века. Вот почему так неотложно «африканское» воспитание африканца.

Его философия конкретна. Вошедший в систему ЮНЕСКО Центр воспитания и единения в Мвог-Мби – прибежище детей бедняков. Прямоугольное, вытянутое сооружение, сколоченное из досок, проще было бы назвать сараем, если бы не стены, красочно расписанные в духе национальных мотивов Обамой и его учениками – будущими художниками. Этот центр в густонаселенном народном квартале Яунде Мвог-Мби, существующий с 1964 года на умеренную зарплату Обамы, научного сотрудника Камерунского культурного лингвистического центра, широко известен в камерунской столице. Здесь часто устраиваются выставки, лекции, просмотры кинофильмов. Здесь сам Обама, его супруга Тереза, некоторые нанятые ими за небольшую плату безработные педагоги вроде Раймонда Иене и Жозефа Ндму занимаются с детьми, у которых нет средств на продолжение учения, но есть огромное желание закончить среднюю школу, найти призвание или просто специальность.

– Мы пытаемся определить наклонности детей, – вводит он меня в один из классов, где идут занятия. – Уровень общей культуры, конечно, лежит в основе наших педагогических забот, но мы также делаем упор на выявление способностей наших учеников.

Обама помог выбиться в люди ныне известной в Камеруне певице Анн-Мари Нзие, пришедшей в центр в 1964 году, из очень бедной семьи, скульптору Конраду Мбарге, диктору радио Венсану Чиньому и многим другим.

– Детей нельзя отдавать на милость уличной стихии, – твердо заявляет Обама.

На уличных книжных лотках Яунде можно увидеть бюллетень Центра. В нем публикуются статьи по проблемам камерунской и африканской истории, литературы, театра и кино, музыки, художественного ремесла, новые стихотворения и новеллы… Бюллетень – детище Обамы, требующее неусыпных забот. Этот толстый журнал, отпечатанный на ротаторе, истощает его скромный бюджет. По понятным причинам он выходит нерегулярно, но как-то трудно представить Жана-Батиста Обаму без него. Бюллетень Центра вошел в мою камерунскую жизнь как одно из самых ярких культурных явлений.

По воскресным вечерам в домике в Мвог-Мби собираются жители окрестных кварталов. Затаив дыхание, они смотрят пьесу или инсценировку очередной «философской поэмы» Обамы, которую разыгрывают на скрипучих подмостках самодеятельные актеры. Какое удовольствие испытывают зрители, когда узнают в загримированном артисте своего родственника Мбаллу или скромную соседку Солу! Зрители любуются настенными фресками и картинами Обамы и его учеников, брызжущими яркими, сочными красками. Среди фильмов, которые Обама регулярно демонстрирует в Центре, первые камерунские ленты – «Рождающаяся нация», «Тамтам в Париже», «Большая хижина». Показывали и наши картины «Ленин в Октябре» и «Трилогию о Максиме».

Вечерами здесь источают аромат 20 традиционных блюд камерунской кухни: по четвергам, субботам и воскресеньям искусный повар Бернар Андеге за почти символическую плату угощает гостей.

Обама любит повторять: «Человек – это то, что оп ест». В бюллетене пет-нет да появятся исследования беспокойного Жана-Батиста в области народной кулинарии с дотошными выкладками о концентрации витаминов и степени полезности того или иного кушанья. С познаниями опытного кулинара он рассказывает о том, как готовится кус-кус из маниоки, пирожное из макабо, нджаха (копченая рыба на манго) и другие здешние яства.

Обама принадлежит к тем африканцам, которых, как свое личное, волнуют проблемы родины и континента. Все, что он делает, по-моему, имеет одну цель – помочь соотечественникам обрести свою индивидуальность после унижений колониальной эпохи.

– В Африке множество цивилизаций, – рассуждает Обама, – но если вы обратитесь к рассмотрению духовной культуры, ее живых, практикуемых традиций, то обнаружите все признаки культурной общности народов нашего континента. Чувство родины у нас пока еще местное чувство. Но заметьте – каждый народ проходит через различные этапы развития в зависимости от географических и исторических условий, вытекающих из миграционных передвижений его представителей. Базой формирования современных наций в Африке, – продолжает он, – служат успехи в строительстве крепких национальных государств с самостоятельной экономикой. При всех наших различиях – исторических, географических, этнических – между нами очень много общего. В прошлом не по пашей вине делался акцент не на то многое, что нас, африканцев, сближает, а на то, что, наоборот, разъединяет. Задача собрать в единую нацию маленькие племенные отечества, как это задумали мы, в Камеруне, вполне по нашим силам. Я, как исследователь-африканист, твердо убежден в этом, зная, что чувство национального самосознания – исторически давнее чувство в Камеруне.

«Напрасно ты встаешь рано, дорогу протоптали до тебя», – гласит камерунская пословица. Камерунская культура сегодняшнего дня создается и скрупулезным трудом африканских исследователей, которые пласт за пластом, факт за фактом восстанавливают культурные ценности и уроки прошлого. Связь времен в этом процессе – необходимое условие проявления своеобразия африканской культуры и составляющих ее национальных культур, раскрепощения безграничных духовных сил, заложенных в камерунском пароде его долгой историей.

 
Африка вчера – источник,
Африка завтра – река…
Иди, мой сын, своей дорогой,
Но по забывай оглядываться назад —
 

так представляет в стихотворении «Вот она, завтрашняя Африка» Жан-Батист Обама путь своей культуры в будущее.