Текст книги "Канал"

Автор книги: Владимир Дудченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава седьмая

Как сообщил египетский военный представитель, вчера в 16 часов по местному времени несколько израильских самолетов совершили налет на позиции египетской артиллерии в южной части Суэцкого канала. Огнем египетской зенитной артиллерии был сбит один из воздушных пиратов – самолет типа „Скайхок“, остальные вынуждены были покинуть воздушное пространство ОАР.

Этому налету, согласно заявлению военного представителя, предшествовала трехчасовая артиллерийская перестрелка в северной и южной частях Суэцкого канала, спровоцированная израильской стороной. Египетские артиллеристы метким огнем подавили огневые точки противника.

(Каир, 24 сентября, ТАСС)

…Взрыв был страшен. Оглушенного Полещука подбросило взрывной волной, все вокруг завертелось огненной каруселью и… пропало. Он потерял сознание. Очнулся на обочине дороги в груде песка. Глаза слезились, в голове стоял сплошной гул. Полещук приподнялся на руках, но ничего, кроме слепящего солнца, не увидел. Он вытолкнул изо рта комок слизи с песком, тяжело прокашлялся и обессиленный опустился на горячую землю.

Постепенно возвращалась память: внезапный вой пикирующего самолета, взрыв перед машиной, гулкая очередь, крик Хоменко: „Стэна! Тормози, твою мать! Сашка, беги-иии…!“ Полежав немного, Полещук протер рукавом глаза, стряхнул ладонью песок с головы, провел рукой по лицу, охнул и поднес ладонь к глазам – кровь. Он с трудом встал на колени. Увиденное не внушало оптимизма: перевернутый ГАЗ-69, рядом с ним на песке – неподвижный подполковник Хоменко. Больше никого. Полещук посмотрел вокруг: дорога и пустыня без признаков жизни. Он потрогал гудящую голову, мельком оглядел себя – грязный, но вроде целый – и, поднявшись на дрожащие ноги, побежал к Чапаю. И чуть не упал, почувствовал резкую боль в левой ноге.

– Василь Иваныч! Вы живы?

Полещук с трудом перевернул лежащего ничком советника и осмотрел его. Пятна крови на хаки были, но ткань, похоже, не разорвана. Полещук пальцами потрогал окровавленные места и немного успокоился, не обнаружив ранений. Но Чапай не приходил в себя, глаза его были закрыты.

– Василь Иваныч, ну что же вы? Ну, очнитесь же!

Полещук положил руку ему на лоб, а затем ударил по обеим шекам. Советник не отреагировал. Полещук приложился своим ухом к его груди, сердце билось!

– Товарищ подполковник! Ну, ну, давайте же!

Наконец, Чапай открыл глаза, поворочал ими непонимающе, и опять закрыл.

Полещук, подойдя со стороны головы, взял Хоменко под мышки и попытался его поднять.

– Надо встать, Василь Иваныч!

Тело советника было неподъемным, и после нескольких попыток обессиленный Полещук оставил его на земле и, припадая на левую ногу, пошел к машине. То, что водитель убит, он понял с первого взгляда: осколок разворотил солдату грудь, все рядом было в уже запекшейся на солнце крови, руки намертво вцепились в рулевое колесо… Вездесущие мухи облепили окровавленное тело. Вытаскивать солдата из перевернутого газика Полещук не решился. Да и смысла никакого не было. Он посмотрел в сторону Хоменко и увидел, что тот пытается встать.

– Василь Иваныч, погодите! – Полещук, прихрамывая, побежал к Чапаю, – я помогу. Ради Бога, подождите секунду!

– Да, Саня! Помоги встать! – прохрипел Хоменко и, стоя на коленях, протянул руки к Полещуку. Тот с неимоверным усилием помог советнику подняться, а сам в изнеможении упал на задницу, посмотрел на Хоменко и осклабился: – живы, слава Богу!

– Надо же, чуть не окочурился в этом гребаном Египте! – подполковник опустился на песок рядом с Полещуком. Его полевая форма была в пятнах пота с кровью. Кровью не его, а, как догадался Полещук, убитого водителя, каким-то образом оказавшейся на одежде советника. Лицо Чапая было странно-серого цвета с кровоточащими царапинами на лбу.

– Прошел всю войну, понимаешь, а здесь… – он посмотрел на пустыню и тягуче сплюнул, – едва концы не отдал…

– А что это было, Василий Иванович?

– Что, что! А ты не понимаешь? Ракета! Штурмовик-охотник нас поймал. „Скайхок“, наверное. Они же ловят мудаков, вроде нас с тобой, на пустынных дорогах. И какого хера мы поперлись в это время? Я-то, старый козел, о чем думал, когда согласился ехать? Обрадовался, что газик в кои-то веки выделили… А чего водила-то? Хоменко резко повернул голову к машине, и со стоном схватился за шею.

– А-ааа! Больно, бля! Так что с ним?

– Убит, Василь Иваныч, – ответил Полещук коротко.

– Точно, Саня? – Хоменко помассировал шею и вытер руку о грязные штаны.

– Куда уж точнее. Можете поглядеть – наповал, осколком в грудь.

– Чего делать будем, а?

– Это вы меня, переводчика, спрашиваете? – Удивился Полещук.

– А кого же еще? – Хоменко с трудом встал и посмотрел вокруг. – Ты же у меня единственная надежда. Кричи по-арабски: спасите, помогите! Я же этих ваших тарабарских язЫков не знаю…

Полещук пошел к газику. Пытаться вытащить документы из нагрудного кармана убитого водителя он не стал. Лишь взглянул на кровавое месиво, рукой отогнал мух и содрогнулся. Солдатика было жалко, а он даже не запомнил его имя. Полещук взял из машины „Порт-Саид“, две обоймы к нему и побрел к Хоменко. Тот кивнул головой, мол, все делаешь правильно.

Солнце припекало. Дико хотелось пить, но воды не было ни капли: фляга водителя была пробита осколком, а ни у Хоменко, ни у Полещука никаких емкостей с водой не имелось. Не выдавали русским хабирам ни фляг с водой, ни оружия, вроде как им это не нужно. Полещук и Хоменко сидели на обочине дороги возле машины и молча ждали, что кто-нибудь появится.

– Так куда поедем? – прервал молчание Полещук. – Мы на полпути между… -

– Да, знаю я, Саша, – пересохшим голосом ответил Хоменко, – куда будет машина, туда и поедем. – Господи, как жарко! – Он лег на живот и скрестил над головой руки.

Прошло еще томительных полчаса. Дорога по-прежнему была безлюдной, почему-то на обычно довольно оживленной трассе Каир – Суэц они сейчас не видели ни единой машины. Идиотская ситуация!

„…Путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая, – вдруг тихо, едва слышно, запел подполковник Хоменко хрипло-осипшим голосом, – помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…“

– Василь Иваныч, – Полещук с удивлением посмотрел на советника. – Что с вами? Вам плохо? – спросил он, с ужасом предположив, что у подполковника „поехала крыша“.

– Да, Саша, херово… Потому и пою, – Хоменко тяжело вздохнул и криво улыбнулся Полещуку. – Черт побери, Сашка, мы же советские люди, офицеры… Мы не можем…, – он тяжело дышал, – мы не должны подохнуть в этой пустыне…

Песочно-зеленоватая ящерица бесстрашно подползла к людям и застыла, приподняв змеиную головку. Хоменко и Полещук поглазели на рептилию, и обоим стало еще тяжелее: маленькая ящерка – единственное живое существо, оказавшееся рядом с ними… На дороге показалась машина. Но радоваться спасению сил уже почти не было. Иди, Саня! – с усилием прошептал Хоменко, приподнявшись и глядя на приближавшийся грузовик.

Полещук похромал на дорогу, стал посередине и поднял обе руки вверх. Грузовик с камуфляжной расцветкой остановился. Выскочившие из кабины два египтянина, один из них – с сержантскими нашивками, все поняли с полуслова. Затащили советника в кабину, рядом сел Полещук, а сержант полез в груженый чем-то кузов. Машина направлялась в Суэц, но Полещук приказал ехать в ближайший госпиталь, так как русский полковник ранен и ему срочно нужна помощь. Возражений не было. Нашлась полная фляжка воды. Это было то самое счастье, о котором оба мечтали. Флягу мигом ополовинили, а затем Полещук, смочив носовой платок, обтер лицо Хоменко. Свое, глянув на платок, вытирать не решился и выбросил окровавленный комок в окно…

– Радд [контузия – араб. ] – Мгновенно поставил диагноз Аббас, врач-старлей палестинского госпиталя, осмотрев Хоменко и выслушав рассказ Полещука. – Господину советнику надо полежать в госпитале. Хоть контузия и легкая. Да и вам, мутарджим [переводчик – лит. араб. ] , госпитализация тоже желательна.

– Нет, никакого госпиталя, – заупрямился Хоменко, выслушав перевод Полещука, – ты скажи ему, – он показал глазами на доктора, – нам срочно надо в бригаду. Срочно, понимаешь? Полещук перевел. Старший лейтенант Аббас понимающе кивнул головой:

– Надо, так надо. Пусть полежит в другом месте. Но, объясните господину советнику, – сказал доктор Полещуку, – постельный режим для него обязателен. В противном случае могут быть нежелательные последствия. Поймите, контузия – это не шутка.

– Хорошо, доктор, я все понял, – ответил Полещук, – постараюсь, чтобы хабир выполнил ваши рекомендации. – Он помог Хоменко подняться с кушетки и повернулся к палестинцу.

– Ногу мою посмотрите, пожалуйста. Болит. – Полещук снял свой модный офицерский полусапог и показал на больное место. Доктор осторожно пощупал гематому в районе голеностопа и сказал: – К счастью, ничего серьезного. Ушиб и небольшое растяжение.

– Будете жить, мутарджим! – засмеялся палестинец Аббас. – Всемогущий Аллах вам помогает. Нужна лишь стягивающая повязка. Сейчас перевяжу.

– Спасибо, доктор, – обрадовался Полещук. – Повязка после, нужен телефон. До бригады добраться.

– Нет проблем, мутарджим. Пойдемте. Нет, лучше давайте я перевяжу вашу ногу. – И старлей направился к шкафчику. – Если сильно болит, – он открыл стеклянную дверцу и повернулся к Полещуку, – могу укол сделать.

– Терпимо, на надо. Может, советнику сделаешь?

– Ему укол не поможет. Разве что для поддержания сердечной деятельности. И постель и покой.

– Что вы там обсуждаете? – спросил Хоменко, услышал знакомое слово. – Про меня, небось, талдычите?

– Про вас, про вас, Василь Иваныч, – сказал Полещук. – Доктор вот предлагает укол вам сделать. Обезболивающий, и для сердца.

– Да пошел он на хер со своими укольчиками. Обойдусь. Давай, Саня, решай вопрос с машиной. Ехать пора. И так уже больше полдня добираемся…

Полещук дозвонился до бригады, коротко сообщил дежурному офицеру о том, что с ними случилось, что водитель убит, и попросил прислать машину в палестинский госпиталь. Солдат-санитар, по приказу доктора, принес русским крепчайший, цвета дегтя, чай с лепешками. Примерно через час приехал газик командира пехотной бригады…

– Искяндер, где мистер Василий? – с тревогой в голосе спросил Сафват у Полещука, лежавшего с мокрой тряпкой на лбу на топчане штабного блиндажа. – Лежи, лежи, азизи [мой дорогой – араб. ], – добавил он, увидев, что Полещук силится подняться.

– В Каир повезли, в госпиталь, – ответил Полещук, все же опустив ноги на пол. – Ему хуже стало, сказали – контузия… Ты не волнуйся, мужик он крепкий, будет жить…

– Так, а ты почему здесь? Я же вижу, что тебе тоже досталось.

– Да ерунда, Сафват. Царапины. И потом сам Василий сказал мне остаться – кто-то же должен быть здесь. Из наших. Ну, позвонить, ежели что…

Комбат вытащил пачку „Клеопатры“ и вопросительно посмотрел на Полещука: – курить-то тебе не вредно?

– Курить вредно всем. А мне, больному, – можно. Давай! Я же вообще без всего остался: ни сигарет, ни еды, ничего…

– Да знаю я, рассказали о ваших подвигах. – Сафват посмотрел на „Порт-Саид“ с двумя обоймами, лежащие около топчана. – Чай, кофе, Искяндер?

– Спасибо, Сафват, уже напоили. Слушай, а нет чего-нибудь покрепче?

Сафват ничуть не удивился и со словами: „Ну, эти русские! Есть кое-что для тебя“, достал фляжку и протянул Полещуку. – Хлебни, припас на всякий случай.

Кое-что оказалось выдержанным виски. Полещук сделал пару глотков и лег на топчан. Голова его закружилась, лоб покрылся испариной. Сафват наклонился над переводчиком: – Тебе плохо?

Он повернулся ко входу в блиндаж:

– Эй! Как там тебя? Солдат! Санитара сюда! Быстро!

Пока бегали за санитаром, Полещук оклемался. Он поднял голову, повернулся к Сафвату и сказал:

– Все нормально. Дай закурить.

Прибежавшего сержанта-санитара послали прочь, а Сафват, наконец, успокоившись, затянулся „Клеопатрой“ и по своему обыкновению выдал пословицу: „Евм асаль ва евм басаль“ [„То мед, то лук“ – араб. ] – Понимаешь, Искяндер?

– Что-то про белую и черную полосы, сладкое и горькое, – уловил смысл Полещук и провалился в успокоительную бездну…

…Пробуждение было тяжелым. Машину трясло, голова болталась как тряпичная. Полещук огляделся. Он полулежал на заднем сиденье машины, за рулем был подполковник Сафват. Выгоревшее хаки комбата на спине было потемневшим от пота. Полещук с трудом сел и посмотрел в окошко: там тянулась залитая солнцем безжизненная пустыня.

– Сафват, куда едем?

– А, очнулся, русский герой, – комбат повернулся к Полещуку, – домой едем, в Каир. Там фляга, азизи, выпей воды.

Полещук нашел флягу, отвинтил крышку и глотнул воды. Ему стало немного лучше. Сафват оглянулся: – Как себя чувствуешь? Нормально?

– Да. Слушай, а можно остановиться на минуту?

– Понял. Just a moment, [Чуть подожди – англ. ] – почему-то по-английски сказал Сафват и затормозил. – Иди, только быстро.

Быстро отлить не получалось. Полещук выкарабкался из машины, пошел на подгибающихся ногах на обочину, расстегнул ширинку. Сафват тоже вылез из газика и, прищуриваясь, смотрел на небо.

– Давай, Искяндер, скоренько. Немного осталось…

– Мы, что подъезжаем?

– Да. Скоро Каир…

… Наконец появилась цитадель Мухаммада Али с алебастровой мечетью, это уже был Каир. Поплутав по незнакомым Полещуку переулкам и визгом тормозя на перекрестках, Сафват припарковался у трехэтажного дома в Имбабе.

– Приехали, лейтенант! Выходи!

– Сафват, мне же в Насер-сити.

– Я сказал: выходи! Искяндер, тебе нужна помощь. Мы приехали ко мне домой. Выходи, не волнуйся! Здесь уже мои проблемы…

Полещук вылез из газика и вместе с комбатом направился в дом. Поднялись на второй этаж и Сафват, открыв входную дверь, вдруг куда-то исчез. Полещук очутился в большой комнате, обставленной по-арабски. Грубо говоря, в ней ничего не было, кроме ковра на полу с кучей разноцветных подушечек, пары-тройки пуфов и журнального столика. К которому и присел Полещук, пододвинув пуф. Удивительно: никого и ничего. Полещук прислушался: где-то за стеной звучала арабская мелодия. И все. „Ну, попал“, – подумал Полещук, – и стал ждать.

Сначала появился какой-то арабский мужик-египтянин, поздоровался, произнес непонятную фразу и исчез. Полещук насторожился: что будет? В голове промелькнула мысль о египетской контрразведке, мухабарат, но эту мысль Полещук тут же отбросил – в доме Сафвата такое маловероятно. „Хотя, черт его знает, что вероятно в чужой стране, а что – нет, – решил он. – Откуда я могу знать, в каком доме нахожусь?“

Тихая музыка убаюкивала до предела уставшего Полещука, глаза закрывались, он стал клевать носом и не заметил, как задремал…

Проснулся Полещук оттого, что кто-то легонечко потрепал его за плечо. И сразу не врубился, где находится, и что за люди стоят возле него. На Полещука удивленно, и с неподдельным состраданием смотрела миловидная женщина в европейском платье с косынкой на голове; рядом с ней стояла смуглолицая улыбающаяся девушка с высокой грудью и огромными агатовыми глазами, одетая в мини; за ними, чуть в стороне – двое пожилых мужчин, в одном из которых Полещук узнал человека, уже заходившего в комнату.

Пока Полещук мучительно пытался сообразить, кто эти люди, в комнату стремительной походкой вошел Сафват, чисто выбритый, одетый в белоснежную рубаху, благоухающий английской лавандой.

– Искяндер, знакомься, – сказал он. Это – Али-эффенди, мой тесть, и Камиль, брат жены.

Сафват подвел вставшего с пуфа Полещука, сморщившегося от боли в ноге, к мужчинам, поочередно пожавшим ему руку и выразившим сочувствие случившимся с их гостем. Потом Сафват повернулся к женщине и девушке.

– Моя жена Муна и дочка Вафа.

Обе церемонно протянули руки русскому переводчику, Вафа еще больше заулыбалась, потом смущенно опустила глаза.

– Искяндер, ты не смотри, что она так взросло выглядит. – Он взял девушку за руку. – Ей всего 15 лет. Маленькая еще. – Сафват засмеялся, а Вафа совсем смутилась и со словами: „Ну, тебя, папа!“ вырвала свою ручонку и стала за спиной у матери.

Глядя на чистенькое и ухоженное семейство комбата, Полещук ощутил дискомфорт: он стоит перед ними в грязном, вонючем от пота хаки и запыленных сапогах, со ссадинами на лице… Несмотря на то, что ему удалось чуть-чуть привести себя в порядок в бригаде, видок был, конечно, еще тот, неподобающий для русского офицера-переводчика.

Полещук повернулся к Сафвату.

– Мне бы помыться, Сафват. Грязный я весь.

– В душ, в душ, мистер Искяндер, – сказала Муна. – Я все там приготовила. – Она мило улыбнулась. – Сафват вас отведет. Оденете его рубашку и штаны, а вашу форму оставите там. Ее постирают.

– Муна, зачем стирать? У меня есть запасной комплект, дай ему! – Сафват подмигнул Полещуку. – Пусть русский лейтенант носит хаки египетского подполковника. Благо мы с ним почти одного роста и комплекции.

Муна кивнула головой, потом вопросительно посмотрела на мужа:

– А грязную овероль [полевая форма – егип. ] куда девать?

– Выбросить, – коротко сказал Сафват. – Искяндер, пошли в душ! Пока будешь мыться, стол накроют. Чаю попьем в семейном кругу.

…Через полчаса, получив наслаждение от воды, ароматного мыла и чистой одежды, умудрившись кое-как перебинтовать растянутый голеностоп, Полещук вернулся в комнату. Но там никого уже не было, и он наугад направился в соседнюю, откуда доносились голоса и звуки музыки.

– Наиман! – едва ли не хором все домочадцы поздравили русского гостя с легким паром, а Сафват, взяв его за локоть, подвел к накрытому столу и усадил рядом с собой.

Алкоголя на столе, к своему удивлению, Полещук не обнаружил. Чай, бутылочки с „Кока-Колой“, египетские и европейские пирожные, конфеты, фрукты. Сафват понял удивление Полещука, усмехнулся и произнес по-русски: – Потом, не здесь.

Муна налила в чашку Полещука чаю, положила на тарелочку пирожные.

– Мистер Искяндер, может, вы голодны? Может, подать вам чего-то более существенного?

– Нет, спасибо мадам Муна, – ответил Полещук, хотя от голода сосало под ложечкой. Ему было дико неудобно просить, например, мясо с картошкой, когда все пьют чай с пирожными. – Чай – это прекрасно.

За столом главенствовал тесть Сафвата, седой Али-эффенди. Как большинство пожилых египтян он интересовался, главным образом, политикой, задавал Полещуку вопросы о Хрущеве, Брежневе, позиции Советского Союза в ближневосточном конфликте, ругал американцев и израильского премьера Голду Мейер. Свои реплики в разговор вставлял Камиль, от чего Али-эффенди недовольно качал головой, но не перебивал сына. Сафват больше молчал и курил, прихлебывая из чашки чай. Муна в разговор мужчин не вступала. Только внимательно слушала и бросала на Полещука материнские, как ему казалось, взгляды.

Зато Вафа, поначалу похлопав в ладошки в восторге от того, как Полещук говорил на арабском языке, потом заскучала от непонятных для нее разговоров, пару раз перебила старших вопросами русскому гостю о популярной в России музыке, моде, кинофильмах и замолчала, наткнувшись на недовольное лицо деда. А когда в беседе возникла пауза, Вафа сбегала к стереосистеме, сделала арабскую музыку громче и предложила Полещуку потанцевать:

– Ну, Искяндер, пожалуйста, – она взяла русского за руку и потащила из-за стола. – Давайте, танцевать арабский танец. Я вас научу.

Ошарашенный Полещук не знал, что ему делать. Он встал и, хромая, пошел за девушкой.

– Вафа, я не умею. Клянусь Аллахом, не умею. И нога болит. Лучше в другой раз…

– Так, Вафа, оставь Искяндера в покое, – вмешался Сафват. – Ему действительно тяжело сейчас танцевать. Ты что, не понимаешь?

Вафа сделала соответствующую гримасу и сказала:

– Ладно. Но обещайте, что в другой раз потанцуем. Я подружку приглашу, и мы вас научим арабским танцам.

– Дочка, как тебе не стыдно, – подала голос молчавшая Муна. – Он устал, он перенес бомбежку, еле живой остался, а ты пристала со своими танцами.

Мужчины, дымя сигаретами, что-то обсуждали, не вмешиваясь в процесс воспитания, хотя взгляды на Вафу бросали весьма укоризненные…

– Я же тебе говорил, Искяндер, что Вафа еще ребенок, – сказал Сафват, направляясь вместе с Полещуком в свой кабинет под предлогом, что им нужно кое-то обсудить о делах военных. Али-эффенди уже собирался на покой, а Камиль, судя по всему, голоса в семье не имел. Поэтому уход Сафвата и Полещука выглядел естественным. – Это только внешне она – сформировавшаяся девушка…

Личный кабинет Сафвата выглядел, как подумал Полещук, на уровне самых шикарных рабочих кабинетов в мире. Которых он, конечно, в своей жизни не видел. Но представлял именно такими. Дубовые панели, полки с книгами на разных языках, огромный стол темного дерева, удобное кресло, обтянутое кожей. Полещук подошел к полкам, отодвинул цветастую русскую матрешку и вслух прочитал надписи на корешках: „Война и мир“, „Преступление и наказание“…

– Сафват, ты это читаешь на русском?

Сафват улыбнулся, подошел к книжным полкам, что-то нажал, раздался мягкий щелчок, и одна из секций дрогнула. Сафват повернул ее и появился довольно вместительный бар, заставленный всевозможными бутылками.

– Как говорится, у нас, богатых, свои причуды, – сказал Сафват и повернулся к Полещуку. – Читаю… Пытался поначалу, когда приехал… Очень трудно, почти ничего не понял… С чего начнем, Искяндер? Лично я предпочитаю виски.

– Но закуски-то ноль, – глянув на Сафвата, ответил Полещук. – Вот коньяк, это можно и так. Шоколад-то хоть есть?

– Обижаешь, азизи. Мы и в Европах, между прочим, бывали. Вот тебе и шоколад, черный из „Гроппи“ [популярный кондитерский магазин и кафе в Каире – прим. авт. ]… А я выпью „Джонни Уокер“ с содовой. Жаль лед внизу, не хочется спускаться… Обойдемся, а, лейтенант?

– Обойдемся, – согласился Полещук.

Устроились комфортно, разлили напитки по стаканам, каждый свой. Сафват приоткрыл деревянные ставни с жалюзи, с темной улицы дохнуло некоторой прохладой.

– Как себя чувствуешь, Искяндер?

– В целом нормально. Спасибо тебе. Немного в голове шумит, да нога побаливает, когда наступаешь…

– Ну и хорошо. Легко отделался. Давай, выпьем!

После того как выпили, налили и добавили, Сафват, скрутив сигаретку с гашишем („травку“ Полещуку предлагать не стал, зная, что все равно тот откажется) и пару раз затянувшись, ударился в свои откровения:

– Самое приятное для меня время после израильского плена, о котором я тебе рассказывал, было на курсах „Выстрел“. Представляешь, Искяндер, войны нет, никаких проблем, удивительно вкусная сметана (слово „сметана“ он произнес по-русски) и крепкая русская водка…

– Обожди, Сафват, – перебил комбата Полещук. – Ты что, в Солнечногорске учился?

– Ну, да. А что?

– Да я же там школу закончил, а отец мой до сих пор на „Выстреле“ преподавателем работает.

– Правда? – удивился Сафват. – Преподавателем чего?

– Тактики и оперативного искусства.

– Надо же, – Сафват провел рукой по голове. – А зовут отца как?

– Фамилия такая же – Полещук, а имя – Николай. Полковник.

Сафват задумался. Потом взял бутылку виски, плеснул в свой стакан и изучающе посмотрел на лицо Полещука.

– Не помню. Наверное, он в другой группе преподавал. – Комбат задымил сигаретой и сказал:

– Давай выпьем за Солнечный город, за „Выстрел“, за холодную, но прекрасную Россию.

Сафват чокнулся с Полещуком, опрокинул виски (забыв разбавить содовой) и глаза его опять затуманились воспоминаниями. Полещук хлебнул коньяка „Хеннеси“, потянулся за пачкой сигарет.

– Кстати о Солнечногорске, – сворачивая свою цигарку, сказал Сафват. – У меня там женщина была, Олья, Ольга. Муна хорошая жена, но, может быть, ты заметил, Искяндер, у нас с ней не все нормально. Я тебе, кажется, говорил… Но, сам понимаешь, арабская семья, дочка… Так получилось. А Ольга – это настоящее чувство… Я ей писал, устал писать… И ни одного ответа. Не знаю, что случилось…

Полещук, конечно, знал, что случиться там ничего не могло, просто переписка иностранца с советской женщиной была однозначно бессмысленной. Вряд ли до Ольги доходили письма Сафвата, а его – тем более. Такова, к сожалению, жесткая советская система. Это знал Полещук, но Сафвату не сказал ничего. А что было говорить, глядя на египетского подполковника, мучавшегося воспоминаниями. Лучше промолчать, что Полещук и сделал. Оба выпили и молча закурили. Полещук подумал, что Сафват догадался о невозможности письменного контакта с Ольгой, но…

– Сафват, мне лучше у тебя не ночевать, – прервал молчание Полещук. – Надо ехать в Насер-сити.

– Почему? – спросил Сафват. – Тебя что, будут искать?

– Не знаю. Может, и будут, – ответил Полещук. – Кстати, прошлый раз, когда ты меня подвез, я видел подполковника Бардизи. И он меня. Это контрразведка, ты знаешь.

– Бардизи? Этого слащавого тылового осла?

– Да. К сожалению. Так получилось.

– Это меняет дело, – Сафват встал, подошел к окну и открыл его настежь. – Это серьезно для тебя, Искяндер. Он – редкостная сволочь.

Сафват пыхнул ароматным дымом, прикрыл ставню и сказал: – Сейчас я посажу тебя в такси, и поедешь в Насер-сити. Я заплачу, не волнуйся.

…Ворочаясь на койке Полещук долго не мог заснуть. Вставал, курил, опять ложился. Как объяснить такую откровенность египетского подполковника, размышлял он, Солнечногорск, любовница Ольга? В голове не укладывается! И это при том, что все местные офицеры уверены, что русские переводчики являются сотрудниками советской военной разведки. В таком случае, чего хочет добиться своими откровениями Сафват? Не понятно. Какая-то загадка…