Текст книги "Путешествия во время пандемии"

Автор книги: Владимир Дараган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Поэтому профи не торопится. Он представляет, что может написать возбужденный пользователь, и ставит защиту на все случаи жизни. В результате у него через час написана программа на десять страниц мелкими буковками, которую еще надо долго тестировать, для чего у профи сидит специально обученная блондинка, которая работает с его программой, делая при этом маникюр, заваривая кофе, болтая по телефону и улыбаясь всем мужчинам в радиусе 200 метров.

И получает эта блондинка немало, ведь очень важно делать то, что профи и в голову не может прийти! Иногда блондинку заменяют небритые брюнеты, но и их задача – косить под блондинку, которая старательно вытирает клавиатуру, нажимая все клавиши подряд, когда надо заводить значение х = 2.

А вы пристаете к таким профи с теоремой Пифагора и со своими видео. Вам сказали – к коту Ваське, вот туда и идите!

– Теперь ты напишешь о преимуществе любителей перед профи и добавишь знаменитую фразу, что любитель Ной построил «Ковчег», а профессионалы построили «Титаник»?

– Ни в коем случае! Могу привести житейскую историю об ошибке любителя. История случилась в Москве.

Логистика

Москва, перестройка. Кооперативных делишек пока нет, а надо покупать новую резину для «копейки». Поэтому по вечерам занимаюсь извозом.

Октябрьская площадь, голосуют парень с девушкой. Ей в Ясенево, ему на проспект Вернадского. Я рассчитываю оптимальный маршрут: сначала на Вернадского, потом через Лобачевского и Обручева на Профсоюзную до Ясенева. Ребята садятся сзади, весело болтают. Доезжаю до Вернадского, торможу, поворачиваю голову:

– Приехали!

Парень мнется:

– Командир, забыли сказать, что сначала надо девушку в Ясенево, а потом уже меня.

– Можно привести примеры успешных любителей. Например, писатель Чарльз Буковски работал ремонтником на железной дороге, работником Красного креста, уборщиком, заправщиком, охранником, мойщиком посуды, экспедитором, почтальоном, водителем грузовика, почтовым клерком, забойщиком скота, сотрудником фабрики собачьего корма…

– Ну да, Даль, Чехов, Булгаков и Аксенов были врачами. Харуки Мураками работал продавцом. Льюис Кэрролл, Велимир Хлебников и Александр Кабаков были математиками.

– Сейчас математики идут работать в банки.

– Идут не все математики, а только те, кому повезло.

– А кого можно назвать писателем?

– Интернет дает четкое определение: «Писатель – это человек, который пишет значительные литературные произведения для общественного потребления». В этом определении, кстати, нет слов о заработке писательским трудом. Можно работать таксистом, а по вечерам писать книги.

 Планы, цели, мотивация…

 

Из блокнота

Чтобы работать таксистом, а по вечерам писать книги надо:

1. Быть настолько здоровым, что не замечать этого.

2. Уметь не обращать внимания на капающий кран в ванной.

3. Ценить каждую минуту и не переживать из-за потерянных на бездарную книгу месяцев.

– Ценить каждую минуту – это вести ежедневники, с умом планировать дни и ночи?

– Ага, тайм-менеджмент – это наше все. С его появлением начинается новая жизнь. Скучная, как отработка строевого шага на плацу.

– Помню ты советовал потренироваться на облегченном варианте тайм-менеджмента: писать дневной план вечером того же дня. Это поможет укрепить веру в твои силы.

– Ну да. А периодические дела (утренняя зарядка, изучение французского, вечерняя пробежка) записывать под ником «какобычно». Такая гибкость позволит с большей радостью проводить это время.

– А в конце месяца вычислять разность между запланированным и сделанным.

– И чем больше эта разность, тем интереснее была у тебя жизнь.

– Еще нужно записывать в ежедневник мечты. Например, сбросить за 30 дней пять килограммов и выучить итальянский язык – ведь записанная мечта – это наполовину исполненная мечта.

– Но главное: ежедневник – это наше второе я. Почти как человек, с ним всегда можно договориться.

– Я так понял, что ежедневника у тебя нет?

– Нет, его заменяют совесть и шило в попе. И еще, наверное, в генах заложена протестантская трудовая этика (не знаю откуда это взялось): надо все время что-то делать.

– Ужас какой! Есть история на эту тему?

– Есть история, которую мне прислала читательница из небольшого города Средней полосы России. Приведу ее рассказ без редактирования.

Дальше

Мы ехали всей семьей в машине. Нам было хорошо. Машина была новенькая, ухоженная и любимая моим, еще сравнительно молодым, отцом. Отец завозил нас с сестрой и мамой в магазины, мы смотрели и быстренько ехали дальше. Наконец, отец спросил: «Всё? Поехали назад?» «Нет, дальше!» – заявил мой еще тогда очень маленький сынок. «Дальше? – переспросил отец. – А потом?» «А потом, – задумался сын, – ЕЩЕ ДАЛЬШЕ!» Мы засмеялись, но поехали ЕЩЕ ДАЛЬШЕ.

Нас тащат по жизни чья-то воля, чьи-то желания, какие-то обстоятельства. Мы стараемся рулить в этом потоке. Тут нам помогают гены и то, чему мы научились в школе, у родителей, у друзей. И еще ощущение, что мы рождены для счастья. Мальчик хотел ехать дальше. Так он понимал счастье в данный момент. У него не было цели доехать до леса или речки, он просто хотел ехать. Без всякой цели. Была у него такая внутренняя мотивация.

Самая лучшая мотивация для любых дел – стараться жить интереснее, с открытыми глазами. Чтобы утром просыпаться и думать, чтобы еще такого сотворить, чтобы угомонилась внутренняя неугомонность. Все остальное суета и терзание души.

– Одно плохо – на все хорошее не хватает времени.

– Ага, мечтаешь, как написано у Маркеса в «Осени патриарха»: «…повеление, чтобы башенные часы били в полночь и в полдень не двенадцать раз, а два, дабы жизнь казалась более долгой, чем она есть на самом деле, – повеление выполнялось неукоснительно, без тени сомнения».

Да, хочется повелевать часами, чтобы полночь превратилась в солнечный день, когда ты еще полон сил и способен успеть до темноты сделать то, что пришло в голову, лежащей на подушке.

 Жизнь, как сон

 

Миннеаполис, дом на окраине города. Ночь. Голова на подушке, глаза следят за тенями на потолке. Сегодня лунная ночь, ветер. Тени качаются, пытаются тебя убаюкать. Скоро Новый год, все подводят итоги. Ты ничего не подводишь – зачем расстраиваться перед сном. Нет, не спится. И как же прошел этот год? И предыдущий?

Сначала новогоднее похмелье, скрипящий снег на дорожках, заляпанные стекла машины, темная лужица на полу от ботинок, из камина тянет кислым запахом несгоревших поленьев.

Капель, голубое небо, подснежники на проталинах, вербные пушистики.

Тюльпаны у соседей, поля одуванчиков, на газоне блеклые прошлогодние листья.

Песчаный пляж, пахнущее дымом мясо, кувшинки, долгий розовый закат.

Мокрые листья на оконном стекле, ветер хлопает заглушкой кухонной вытяжки, в прихожей сушится зонт.

Темные следы на заснеженной дорожке, шарф и перчатки в карманах куртки, ожидание праздника и понимание, что за ним все начнется сначала.

Еще работа с неразличимыми днями и вечерами у компьютера. Забываются новости, повторяются мысли. Проносятся дни отпусков, круговерть старых зданий, синей воды, зеленых гор, скатертей в ресторанах, родных и незнакомых лиц.

И снова Новый год, сделавший тебя еще взрослее.

Или это был прошлый год? Ты не помнишь.

Идешь к компьютеру – он все помнит. Фотографии отсортированы по месяцам или поездкам. Лыжня, женщина в красной куртке, сосулька на фоне голубого неба, зеленый росток на проталинке, желтый одуванчик, зеленые ягоды смородины, лодка у причала, первые желтые листья, голые ветки, последний клин улетающих гусей, снег на птичьей кормушке, кастрюля горячего борща…

Борщ – это важно. Ты поставил это фото в блог. В своих дневниках Альбер Камю практически не упоминает о получении Нобелевской премии. Да уж, все относительно. Получается, что сваренный борщ, о котором ты сообщил человечеству, для тебя был важнее, чем Нобелевская премия для Камю.

Возвращаешься к октябрьским фотографиям, смотришь на улетающих гусей. Вся их жизнь, как годы сурка.

Найти пару, полюбить.

Вырастить птенцов, улететь в теплые края, вернуться на пруд, где они выросли.

Вырастить птенцов, улететь в теплые края, вернуться на пруд, где они выросли.

Вырастить птенцов, улететь в теплые края, вернуться на пруд, где они выросли…

Простая и трудная жизнь.

Почему они возвращаются?

Потому что на юге других птиц хватает. Лишние они там.

Нет, у тебя не так. Не может быть так! Роешься в памяти. В голове мелодия. Где ты ее слышал? 2000-й год. Дождливый сентябрьский вечер около метро ВДНХ. Из киосков звучит мелодия Джеймса Ласта «Одинокий пастух». Смягчились от музыки лица милиционеров и крепких ребят в кожаных куртках. У входа в метро пахнет размокшими окурками и жареными пирожками. Ветер выворачивает зонтики, но не в силах заглушить мелодию.

Это все, что осталось от того вечера. Что было до этого, откуда ты ехал, что ел на ужин? Это ушло. Осталась мелодия и сентябрьский дождь. Или это приснилось? Тебе уже снятся многосерийные сны. Погружаешься в темноту, едешь в поезде, приближается станция, где ты хочешь сойти. Во вчерашнем сне поезд не сделал там остановку, а что сегодня? Сегодня остановился, ты идешь от вокзала по темной улице, а позади звучит музыка. И совсем не страшно жить, когда звучит музыка.

– Хорошо написал. Представил киоски около метро ВДНХ. Это было давно, сейчас там чистота и красота. Никаких киосков и окурков, никаких ребят в кожаных куртках…

– Но музыка звучит, если прислушаться. Она всегда с тобой.

 Музыка

 

– У меня каждая старая песня связана с какой-нибудь женщиной, – сказал он и выключил звук.

Такая строчка появилась в одной из записей моего блога. «Перечисли!» – попросили меня в личной переписке. Я не ответил. Почему я должен отдуваться за литературного героя?

У каждого из нас есть песни любви. Глупые, философские, лирические, мелодичные и не очень. Для кого-то заставляет чаще биться сердце старая японская песня. Пыльное окно, панельный дом напротив, молчащий телефон, а из репродуктора несется:

У моря, у синего моря

Со мною ты рядом, со мною.

И солнце светит, и для нас с тобой,

Целый день гудит прибой.

А вот еще знакомое:

Льет ли теплый дождь, падает ли снег –

Я в подъезде против дома твоего стою,

Жду, что ты пройдешь, а, быть может, нет,

Стоит мне тебя увидеть – о, как я счастлив!

Для кого-то это смешные слова неудачника, а для кого-то это мартовский грязный снег, розовый закат, теплая рука на прощание, а дальше пустота…

Звучит глупая песенка ансамбля «Самоцветы»:

Волком недостреленным рыщу наугад

По зелёным зEленым зеленЫм лугам.

Посвистом и покриком я тебя зову,

Ни ау ни отклика на мое ау.

И он вспоминает жаркий майский день на московской улице, равнодушных, куда-то спешащих девушек, тающее в руках мороженое…

А потом он услышит:

И так захочешь теплоты,

Не полюбившейся когда-то,

Что переждать не сможешь ты

Трех человек у автомата.

Вот как захочешь теплоты.

Да, он захочет, но захочет ли она? А не лучше ли еще раз послушать вот такое:

Если пришла, смотри,

Как я без тебя научился жить,

Видишь, я летаю камнем с души.

Смотри, это снова ты,

Только в этот раз

Всё должно быть без суеты.

Да, он научился жить без нее…

– А почему почти все песни о любви такие грустные?

– В любви грусти всегда больше, чем радости. Ревность, беспокойство, расставания, ожидания…

 Ожидания

 

В телефонах

Москва, метро ВДНХ, центр зала, слева и справа подъезжают грохочущие поезда. Тут, у схемы метрополитена место для свиданий. Вернее, ожиданий.

– Кто-то гениальный придумал СМС-ки. Разговаривать при таком шуме невозможно, читать без проблем.

– Что пишет?

– Опоздает на 15 минут.

– У меня уже уши болят от грохота.

– Смотри, какая клевая фотка!

Смотрят на экран, на шум больше не обращают внимания.

– Ожидание – это тоже вид деятельности. Совесть молчит – человек при деле. Вот из старенького:

Факс

Захожу в кабинет. За столом хозяин этого стола.

– Добрый день!

Хозяин стола машет на меня рукой:

– Тихо, тихо. Я факс жду!

Ожидание радости – это маленькое счастье. Если знаешь, что радость обязательно будет.

Распаковываешь коробку с новым телефоном. Еще не знаешь, что во время разговора на несколько секунд будет пропадать звук и телефон придется менять. Но пока радость, предвкушение. Ты видел снимки, сделанные этим телефоном, и думаешь только о фотографии.

– Смотри, можно снимать человека, а телефон сам размазывает задний план. Не нужно таскать тяжелую камеру с телевиком.

Мечтаешь, как ты поедешь на море с телефоном в кармане. И никаких сумок с камерой, объективами, вспышкой. Ты ждешь этой поездки, рот расплывается в глупой улыбке. Ты счастлив. Ведь счастье всегда глупое. От ума бывает только горе.

– А я ничего не жду. Я ждал чего-то всю жизнь. Теперь ждать не хочу, пора начинать просто жить. Меня устраивает настоящее, не хочу звонков от незнакомых людей, писем с непонятными обратными адресами, новостей из телевизора. Все новости со знаком минус. Только обещания с плюсом, но я им не верю. Хочу, чтобы завтрашний день был похож на сегодняшний, но с апельсинами на снегу.

– Какими апельсинами?

– С теми, что на снегу. Сегодня их там не было, а завтра будут. Пусть все сюрпризы будут такими.

– Так не бывает.

– Я сказал, что я хочу, а не то, что бывает.

– Многое от тебя самого зависит.

– Я знаю, но мы говорим об ожиданиях. Когда ждешь, то это значит, что-то зависит не от тебя.

– Я утром положу апельсины на снег.

– Вот теперь ты меня понял.

 Ты меня понял

 

Если вам что-то непонятно – не спрашивайте у философов, спрашивайте у физиков. Философы долго будут спрашивать о сути вопроса, потом расскажут, что об этом думали древние греки, потом… Потом вы начнете жалеть, что спросили. Физики сразу скажут, что не имеют об этом никакого понятия или, если вам повезет, дадут краткое, как тост, определение.

Положить на полочку

Миннеаполис, небоскреб в центре города. Мы с другом-физиком сидим в комнате для конференций, пьем кофе.

– Вот наш робот прочитал текст, а что он там понял?

– А что такое понимание?

– Физики говорят, что понять – это привыкнуть и начать использовать. Например, предсказывать.

– Чушь, понимание – это умение приклеить метки к сказанному. Найти аналогии с тем, что уже знаешь, положить на нужную полочку.

– У меня есть история о понимании, – говорю я. – Послушай и попытайся применить твое определение понимания.

Холмы Тосканы

Вечер, терраса с кирпичными арками. Вокруг зеленые холмы, тени от заходящего солнца, вдоль дорог пики кипарисов. На столе бутылка вина, тарелка с сыром, белый пресный хлеб и банка с оливками. Мы снимаем полдома у фермера.

На лестнице шаги. Хозяин приходит поболтать. По-английски он говорит так же, как мы по-итальянски. То есть, почти никак. Разговор начинается с «доброго вечера» и с «хорошая нынче погода». Тут запас английских слов у хозяина иссякает, он переходит на итальянский. Мы, видя такое дело, переходим на русский. Беседа очень оживленная, жесты красноречивы. Мы понимаем, что Тоскана прекрасна, что огни под горой – это город Сиена, что хозяин там бывает редко, дел у него много, но выпить винца по вечерам – это награда за все тяготы сельской жизни.

– Марио! – кричит снизу его жена.

Хозяин виновато улыбается, разводит руками.

– Виват Италия! – говорим мы.

Он это понимает и поднимает кулак:

– Виват!

– Очевидно, – говорит друг-физик, – что твои определения в этом случае никуда не годятся. Если речь идет о формулах или законах – то да, конечно: привыкнуть, применить, предсказать. А в этом случае вы поставили метки на все жесты и слова хозяина. И на Тоскану, и на Сиену, и на вино по вечерам. Соотнесли с тем, что знали раньше и поэтому все поняли.

– А что тогда о читающем роботе?

– Надо в него загрузить миллионы слов и предложений из разнообразных текстов, тогда он будет «понимать» новые тексты, согласно моему определению. Или не понимать.

– 3000 лет назад мудрый царь Соломон написал: «А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг – конца не будет, и много читать – утомительно для тела».

Эту цитату я нашел в телефоне.

– Правильно сказал царь Соломон, что чтение для нас утомительно. Но для роботов чтение полезно. Так уж получилось, что наши знания мы описываем с помощью букв. Ничего, роботы железные, почитают.

Мы смотрим на доску, исписанную формулами, и думаем о роботах.

– Понимание для роботов – это еще не все. Умный робот должен иметь эмоции.

 Эмоции и роботы

 

Опять небоскреб в Миннеаполисе. Время обеда, китайский ресторанчик, за окном осенний дождь. Друг-физик допивает зеленый чай из маленькой чашечки. Я спрашиваю:

– Ты говорил об эмоциях роботов. Самое простое – это удовольствие, удовлетворение. И как это запрограммировать?

– Чувство удовольствия у нас сидит в ДНК. Удовольствие приходит как результат действия. Что-то нам приятно, что-то нет. И наше поведение, наш выбор происходит так, чтобы удовольствие было максимальным. У глупых людей это ловля сиюминутного удовольствия. У умных – взгляд в удаленное будущее, чтобы удовольствия хватило надолго.

– А с роботом что делать?

– Если у него не будет желудка и тому подобного, то пусть он получает удовольствие от хорошо и быстро сделанной работы. Если он придумает, как сделать работу быстрее, то получит море удовольствия.

– Бедный робот! Ему надо симпатичную роботиху сделать, вот что!

Чай допит, идем в офис.

– А вообще, эмоции роботов для нас опасны. Представь, что утром ты приходишь на работу и спрашиваешь у робота, как он провел ночь, какие успехи, готов ли он к новой работе? А он молчит, потом говорит, что у него сегодня плохое настроение и работать он не будет.

– Ну, сейчас будет о работе. И это тут, у камина…

– А что делать? Работать приходится.

 Работать, работать…

 

Кто только не произносил фразу: «Французы работают, чтобы жить, американцы живут, чтобы работать». Слова «французы» и «американцы» можно заменить на любые, подходящие в конкретном случае.

– Сейчас будет история о Париже?

– Нет, все будет прозаичнее. Пока еще одна цитата. Наткнулся на стихи Федорова-Омулевского:

Работай руками,

Работай умом,

Работай без устали

Ночью и днем!

Это написано в 19-м веке. Сейчас 21-й – может пора уже отдохнуть? В середине 20-го века начался бум автоматизации. Футурологи и экономисты подсчитали, что если тренд сохранится, то к началу 21-го века рабочая неделя сократится до 15 часов. Этого не произошло. Произошло увеличение производительности труда. Рабочих и крестьян стало меньше, но при этом возросло число никому не нужных офисных профессий. Так в университетах количество преподавателей растет пропорционально количеству студентов, но рост администрации в разы превышает рост числа учеников. Про никому не нужных менеджеров, PR-щиков, консультантов и аналитиков не писал только ленивый. Опросы показали, что около 35 % людей заявили, что их работа никому не нужна.

Благотворительность

Миннеаполис, небоскреб, 11 этажей занимает огромная интернет-корпорация. Мы с другом физиком идем мимо стеклянных дверей комнат для совещаний. Все комнаты заняты.

– Блин, даже поговорить негде, надо за неделю заказывать. А если идея придет внезапно, где ее обсуждать?

– Пойдем в наше кафе.

– Там такая же картина. Везде бесполезная болтовня. Мозговые штурмы придуманы, чтобы люди могли продемонстрировать свое красноречие. Корпорация может уволить половину сотрудников, и ничего не изменится. Освободятся пять этажей, прибыль только увеличится.

– А почему не увольняют?

– Социальные обязательства перед штатом, городом. Это благотворительность. Штату не надо будет платить пособие по безработице. Чем больше корпорация, тем больше в ней социализма.

– А где же звериный оскал капитализма?

– Оскал у маленьких компаний, где есть владелец, а не совет директоров. Вот там не забалуешь.

– А как насчет того, что в любой работе нужно искать интересное, превращать ее в творчество? Так нас учат коучеры.

– Чушь. Работают для того, чтобы прокормить семью. Как только начинаешь думать о деньгах, то уже не до творчества. Писать картины – огромное удовольствие. Но начни писать на заказ со сроками и творчество почти исчезает. Начинается ремесло. Вязание, например, успокаивает и это очень творческий процесс. Но начни продавать свои изделия, так ты возненавидишь спицы.

– А литература?

– Наверное, хорошо, что сейчас писатели не зарабатывают свои творчеством. Не надо гнать страницу за страницей, пытаясь уложиться в нужный объем, стиль и сроки. Пишешь потому, что есть потребность что-то сказать.

– Достоевский писал на заказ.

– Его романы были бы лучше, если бы нашелся меценат, который обеспечил его потребности.

– Хорошо иметь счет в банке и заниматься только тем, что нравится.

– Тут другое всплывет. Хочешь изменить жизнь, чтобы остались только любимые занятия? И тут же сомнения… А кому ты будешь нужен такой свободный и радостный?

 Свободный и радостный

 

В строю нет одиночества

Полная свобода начинается, когда ты в любой момент можешь поехать в любую точку земного шара, жить там, пока не надоест и заниматься тем, что со стороны выглядит полным идиотизмом. Все остальное – «осознанная необходимость». Вот только такая свобода означает, что тебе никто не нужен и ты тоже никому не нужен.

Такая свобода пугает. Мы привыкли ходит в строю. Чеканить шаг и смотреть, чтобы сосед не чеканил шаг лучше, чем ты. В строю ты не хозяин своей судьбы, ты зависишь от строя. И неважно – есть ли рядом суровый майор или строй сам себе командир. В строю ты отчуждаешься от внешних проблем, там главное – равнение и синхронность.

Что там Кафка говорил о бессмысленности и бесцельности человеческого существования? Он писал о трагедии одиночества личности, неспособной сжиться с миром. Это не для тех, кто в строю. В строю порядок, никаких трагедий, никаких одиночеств. Кто служил или был в военных лагерях знает, что человек в строю мыслит совсем не так, как человек, сидящий под деревом. В строю хочется быть как все, не высовываться. В строю начинаешь понимать, что ценность собственной жизни резко уменьшается. Тебе уже кажется, что главное в жизни – это строй, порядок, синхронность и выполнение команд. И если ты выпадешь из строя, то потеря невелика. Строй пойдет дальше с веселой песней.

Под городом Остров

Под городом Остров Псковской области были наши лагеря. Там мы ходили строем, пели песни, стреляли и изучали матчасть техники, окрашенной в зеленый цвет. Тогда в голову и пришли мысли о влиянии строя. Я был настолько потрясен своим открытием, что в личное время в качестве эксперимента лег под сосну и попытался думать о вечном. Ко мне подошел капитан и спросил, чем я занимаюсь. Услышав, что я думаю, капитан напрягся и прочитал короткую, но яркую лекцию о том, что я явно хочу простудиться и сачкануть в госпитале, а мне нужна армия, чтобы выбить всякую дурь из моей засоренной головы. Для закрепления урока мне дали воспитательный наряд вне очереди и отправили на кухню.

Там, отмывая огромные вонючие котлы, я окончательно понял, что в строю никто не думает о вечном. В строю думают о командире и женщинах. А о вечном думают, когда моют котлы или бродят по лесной чаще, куда не заходят капитаны.

– Если ты поедешь в «любую точку земного шара», то скорее всего ты там будешь один. А одиночество мало связано с радостью. Так что слова «свободный» и «радостный» плохо смотрятся в паре.

– К одиночеству привыкаешь. На него жалуешься, но боишься его разрушить.

 Одиночество в толпе

 

– Про одиночество хорошо написал Мопассан: «Из всех загадок человеческого бытия я разгадал одну: больше всего страдаем мы в жизни от нашего одиночества, и все наши поступки, все старания направлены на то, чтобы бежать от него».

– Он же написал: «Когда приходит любовь, душа наполняется неземным блаженством. А знаешь почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только оттого, что мы воображаем, будто пришел конец одиночеству».

– Мы же вроде договорились, что цитаты классиков будем воспринимать критически. Поступки разные бывают. А про любовь… Знаешь, ведь, десятки цитат, что одиночество вдвоем хуже, чем просто одиночество. Если в генах записано, что ты расположен к одиночеству, то никакая любовь не поможет.

– Одиночество – спутник власти. Похоже, гены расположения к одиночеству тут рулят.

– Ну да, не будь таких генов – уйдешь из власти и будешь выращивать капусту.

– Красиво Франсуа Мориак сказал про Париж, что это населенное одиночество.

– Красиво. Это как «одиночество в толпе».

– Это Эдгар По сказал?

– Приписывают то Эдгару По, то Лермонтову, то Маркову. У Эдгара По в рассказе «Человек толпы» есть строка «…они разговаривали сами с собой, словно чувствовали себя одинокими именно потому, что кругом было столько народу». Но мы же не всегда верим классикам. У меня есть небольшой этюд об прекрасном одиночестве среди толпы в Париже.

Одиночество в Париже

– Ехать в Париж надо одному. Иначе, как в Тулу с самоваром. Это еще Чехов сказал.

– Вообще-то, это сказал Корней Чуковский в книге о Чехове.

– Неважно. Главное в Париже – это парижанки.

– По-французски я знаю только «жё нё фюм па» (я не курю). И что, подсаживаюсь я в кафе к парижанке, сообщаю, что не курю, и она моя?

– Там и русских «парижанок» полно. И по-английски там понимают.

Я вспомнил, как в Париже спросил о какой-то улице пожилую парижанку. От страха она онемела: что это? Неужели он из Англии, страны, в направлении которой всегда старался писать ее муж? Или, не приведи Господь, с востока, где не могут оценить мягкость и сексуальность французского языка, где не восхищаются мелодичностью французских песен, где не понимают гениальности французских художников и дизайнеров? Пришлось сказать: «Пардон мадам» и раствориться в толпе.

Но я согласился, что в Париж надо ехать одному. И не в парижанках тут дело – русские женщины не хуже. Нет, я не интроверт, но когда ты один, то город открывается по-другому. Не надо отвлекаться на общение с друзьями, не надо подстраиваться под компанию. Захотел посидеть час в кафе с бокалом вина – нет проблем. Сидишь с блокнотом, по сторонам смотришь, детали отмечаешь.

Вот рядом постаревший Ален Делон. Может не он, но похож. Сидит, курит, кофе пьет, в ноутбук смотрит. Иногда что-то печатает. Смотрит на меня и печатает. О романтике одиночества, наверное.

За столиком две девушки. Салатики, сыр, кофе, белое вино. Одна что-то рассказывает, хватается за голову: «О-ля-ля!» Это о нас, о мужчинах, конечно. О нашем непостоянстве и ветрености. О жадности и ревности. О невнимании и грубости. О-ля-ля! Девушки, я не курю и поверьте, что все мы разные.

Старушка с чаем и пирожными. Нет, не старушка! Старушек в Париже нет. Это женщина, которая много повидала и испытала. Сейчас все позади, можно просто пить чай, поглядывая на окружающих. Завидует молодости? Нет, пожалуй. У молодых впереди столько проблем, разочарований, слез в подушку… Это прошло. Сейчас ей спокойно, можно радоваться теплому дню, вкусному пирожному, вспоминать радостное. Прошлое стало ее будущим, оно всегда с ней, и оно прекрасно.

Вино выпито, можно идти по бульвару. Ты – невидимка. Все смотрят сквозь тебя, и это замечательно. Как будто смотришь фильм – ведь из экрана на тебя тоже никто не смотрит. Ты один на один с городом, со своими мыслями. Надо что-то записать, а то уйдут из памяти магазинчики с фиолетовыми тряпичными козырьками, столики кафе на углу под красной крышей, песочные солидные здания с мансардами, зеленая вода Сены, начинающие желтеть платаны, лавки художников, влюбленные парочки, делающие селфи на мостах…

Ты убежал от рутины, проблемы остались в городах за горизонтом, ты, как заново родился, ушел от своего прошлого. Прошлое придет, но позже. А пока ты стоишь на холме, рядом с базиликой Сакре-Кёр и смотришь на город. Там идет дождь, город растворяется в серой пелене. Дождь идет и на холме, но ты этого не замечаешь. Париж вошел в тебя, согрел. Это город, в котором всегда солнечно и тепло. Даже когда идет дождь и дует холодный ветер.

 Ветер

 

– О ветре можно говорить бесконечно.

– Да, я знал девушку, которая любила ветер. Мечтала, раскинув руки, стоять на горе и ловить ртом ветер.

– Значит, прическа позволяла. Давай покрутим глобус, и ты расскажешь о ветрах.

– Хорошо, будут маленькие этюды по временам года.

Лето

Миннеаполис, жара, июль.

Прилетел южный ветер, но радости не принес.

Ветер родился над Мексиканским заливом. Сначала он пах водорослями, рыбой и грозами. Над кукурузными полями Канзаса он растерял эти запахи, нагрелся и стал просто липкой жаркой влажностью, смешанной с пылью. Влажности было в избытке. Серые горячие тучи нависли над городом, вылили половину своего запаса воды и угрожали вылить еще больше. Вода немного смочила пожухлую траву, мгновенно испарилась и превратилась в новые тучи.

Люди ходили по теплому мягкому асфальту и с надеждой смотрели на север. Там, над канадскими тундрами зарождался холодный ветер. Он был почти готов прийти по коридору между Скалистыми горами и Аппалачами, остудить и разогнать южные тучи, принести прохладу, запахи еловой хвои и скромных северных цветов.

Но это случится потом, когда упадут на землю все яблоки, а их скроют желтые листья.

Осень

Город Пушкино Московской области. Поздний октябрь, вечер.

Пустынная улица. Желтый свет фонарей, дождь ветер гоняет в воздухе последние листья. Впереди меня идет женщина в длинном черном плаще, укрываясь от мокрого ветра зонтиком.

– Как красиво, – думаю. – Романтика поздней осени. Женщина идет на свидание, боится за свою прическу. Надо бы сделать снимок, но нет ни камеры, ни телефона.

Тут ветер выворачивает зонтик, ломает его. Женщина останавливается, растерянно смотрит на торчащие спицы. Подхожу, вижу растерянное усталое лицо.

– Вам помочь?

Женщина кивает, протягивает зонтик. Починить его тут нельзя, но можно соорудить нечто, защищающее от дождя.

– Спасибо, мне уже недалеко. Муж предупреждал, чтобы не покупала дешевые вещи.

Уходит к мужу, который предупреждал. Я иду дальше, стараясь не наступать в лужи, в которых плавают листья и окурки.

Зима

Казахстан, военный городок на берегу озера Балхаш. Снежный январь, мороз.

– Сиди дома, – говорит мама. – Тебе не надоело болеть ангинами?

Дома неинтересно – все книги прочитаны, ракета сделана, осталось настрогать серу со спичек, но это скучно. Одеваюсь, иду на берег озера. Там заросли сухих камышей, красные скалы, куски голубого льда. Бреду по пояс в снегу, представляя, что покоряю Южный полюс. Собаки съедены, за спиной керосинка и бутылка горючего, немного замерзшего хлеба и солонины.