Текст книги "Философия права. Учебник для вузов"

Автор книги: Владик Нерсесянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 60 страниц)

Выходит, дело не в абстрактной классовости строя и классовость классовости рознь: буржуазное классовое общество с необходимостью предполагает и порождает право (в силу частнособственнического товарного производства, обмена и т. д.), а пролетарское, социалистическое общество (в силу отрицания частной собственности на средства производства, их обобществления, социализации и т. д.) – напротив, отрицает право (включая и гражданское право).

Данное принципиальное различие игнорируется сторонниками классовости права, в том числе и Стучкой. Акцент ими делается на борьбе против буржуазного права. Так, Стучка писал: "С победой пролетариата и вступлением на прямой путь к социализму и коммунизму Советская власть объявила отмененными в числе других законов и все нормы гражданских законов прежних правительств, не только вследствие классового их характера, но и за полной ненадобностью их. Вместо свободы обмена на основе свободы конкуренции и господства частного собственника было введено монопольное плановое непосредственное снабжение всего хозяйства и всего общества (период военного коммунизма). Гражданское право перестало быть правом, оно утратило охрану со стороны нового государства, напротив, стало неправом, преступлением, социально опасным явлением"[170]170
  Там же. С. 419.


[Закрыть].

Здесь "военный коммунизм" Стучка совершенно правильно характеризует как "прямой путь к социализму и коммунизму" и по сути верно отмечает его неправовой характер. В этом смысле нэп – окольный путь к тому же социализму и коммунизму, временное отступление, поскольку в строго ограниченных советским законодательством пределах (ГК, ГПК и т. д.) "Советская власть разрешила и частичный свободный товарообмен и узаконила отношения мелкого товарного производства, допуская в нем на известных условиях даже частника-капиталиста"[171]171
  Там же. С. 420.


[Закрыть].

Даже в изображении Стучки нэп в правовом смысле —г это лишь ограниченное допущение (по Стучке – "рецепция") буржуазного частного права в жестких пределах господства социалистической государственной собственности, диктатуры пролетариата, "классового" толкования права. Собственно говоря, при нэпе право как таковое (буржуазное право) допускается для несоциалистических укладов (мелкобуржуазного, капиталистического и т. д.), а не для самого социалистического уклада. Да и сам нэп (с сопутствующим ему ограниченным частным оборотом, буржуазным частным правом и т. д.) был вынужденно и временно допущен диктатурой пролетариата лишь для выхода из того кризиса, куда завел страну "военный коммунизм" – "прямой путь к социализму и коммунизму".

Правящая партия большевиков, следуя Ленину, постоянно подчеркивала, что ничего частного она в принципе не признает, что после нэповского отступления будет новое наступление в направлении к социализму и коммунизму, т. е. полное вытеснение всего частного (оборота, права и т. д.). Замысел, ход и исход нэпа полностью подтвердили это (свертывание и отказ от нэпа в конце 20-х годов, принудительная коллективизация, фактическое "огосударствление" всех производительных сил в городе и деревне и другие меры сплошной социализации страны).

Реальное содержание и характер процессов развития послеоктябрьского общества от "военного коммунизма" к нэпу, а от нэпа к социализму свидетельствуют о том, что лишь в условиях нэпа в весьма усеченном и классово препарированном виде в сфере хозяйствования было допущено на ограниченное время (в условиях кризиса и временного отступления для передышки и подготовки к новому наступлению) нечто действительно правовое (некоторые положения буржуазного частного права), что-то сходное с элементами буржуазного права. Но это вынужденно допущенное буржуазное право при нэпе не следует смешивать с несбывшимся Марксовым прогнозом о буржуазном "равном праве" в первой фазе коммунизма: Маркс имел в виду действие буржуазного "равного права" в обобществленных и социализированных распределительных отношениях (здесь, вопреки названному прогнозу, оснований и места для права как раз не нашлось); частичное же признание элементов буржуазного права при нэпе (вопреки марксистским представлениям) относилось, во-первых, к несоциализированным (или десоциализируемым) областям хозяйства и жизни, а, во-вторых, как раз демонстрировало необходимость права и экономико-правовой свободы для оживления народного хозяйства после мероприятий "военного Коммунизма" – этого доктринального пути к искомому состоянию.

Собственно говоря, Стучка и другие сторонники "классового права" новым, советским, пролетарским (а затем, с 1936 г. – и социалистическим) правом именуют (в духе легизма) только установления диктатуры пролетариата в лице новой партийно-политической власти (декреты, законы, указы, постановления и т. д.), которыми вовсе отменялось (при "военном коммунизме" и его продолжении – социализме) или ограниченно допускалось (при нэпе как "передышке") буржуазное право. Именно революционное отрицание права (т. и. "революция права"), – т. е. правила, формы, порядок и система такого отрицания права (в целом – при "военном коммунизме" и социализме, во многом и существенном – при нэпе) в условиях диктатуры пролетариата, – рассматривалось и толковалось как существо, смысл и содержание нового права. И там, где ограниченно допускалось право (как при нэпе), с этой классовой точки зрения было ясно, что допускаемое право – это "буржуазное право" и тем самым оно находится вне "пролетарского права", является вынужденным и временным отступлением от его принципа и требования полного преодоления права как такового. И применительно к ограниченно допускаемому при нэпе праву "пролетарское право", согласно классовой теории права, состоит не в допущении этого "буржуазного права", а в ограничении пределов такого допущения в сочетании с классовым (пролетарским, антибуржуазным) толкованием смысла и значения урезанно, условно и подконтрольно допущенного права.

Подобно тому как социализация средств производства и социализм в целом вместе с частной собственностью отрицают всякую индивидуализированную собственность на средства производства (и такое отрицание – суть социализации), так и новое (пролетарское, советское) право вместе с принципиальным отрицанием буржуазного и в целом всего старого права отрицает в принципе право вообще, делая (сознательно или бессознательно) своим критерием и "принципом" именно это отрицание специфического принципа всякого права.

Неправовой характер "нового права" отчетливо проявляется везде там, где сторонники классовой теории права "примеряют" к пролетарскому праву такие специфические свойства и характеристики права, как формальное равенство, эквивалентность, взаимосвязь субъективных прав и юридических обязанностей, равенство перед законом и т. д.

Так, Стучка, признавая в общем виде "эквивалент как основное правило гражданского оборота", тут же добавляет, что в советском Гражданском кодексе должен подразумеваться и закрепляться "эквивалент не просто договорный, а реальный"[172]172
  Там же. С. 426.


[Закрыть]. Противопоставление договорного (т. е. формально-правового) и т. и. «реального» (т. е. неправового) эквивалентов имеет здесь то же значение, что и противопоставление формального (правового) и т. и. фактического равенства (в политико-классовом смысле). Тем самым выхолащиваются полностью правовое содержание и значение понятия эквивалента в гражданском праве и в праве вообще.

Однако этого мало. "Но одновременно, – продолжает Стучка, – мы с еще большей откровенностью подчеркиваем классовый характер всякого права, не исключая и гражданского. И там, где сталкиваются интересы двух классов, мы в самом законе ставим интересы социализма и рабочего класса в целом выше интересов его непримиримого классового противника – буржуазии, особенно самого ненавистного ее представителя – кулака и спекулянта"[173]173
  Там же.


[Закрыть]. Тут даже легальные, допущенные советским законом отношения изображаются как война противоположных классов, как непримиримая борьба на «правовом фронте». Так, по признанию Стучки, целый ряд «советских» или «классовых» статей ГК и ГПК РСФСР – это «средство отступления от формального применения закона»[174]174
  Там же. С. 424.


[Закрыть]. Классовый подход призван таким образом оправдать отход от прямого содержания нормы закона в процессе ее применения, причем сам закон допускает замену принципа законности принципом классовой целесообразности там, где это нужно.

Классовая трактовка (в законе, на практике и в теории) принципа правового равенства индивидов как субъектов права, их равной правоспособности и т. д. сопровождается выхолащиванием самого смысла и значения этого принципа. "Гарантируя юридическое равенство всем правоспособным лицам без различия пола, расы, национальности, вероисповедания и происхождения, – писал Стучка, – советский ГК, однако, откровенно подчеркивает их неравенство экономическое, т. е. классовое. Поэтому во всех статьях закона, где говорится об имущественном неравенстве (ст. 33, 406, 411, 415), имеется в виду различие классовое, и соответственно тому, конечно, к "более имущей" стороне не могут быть отнесены государство рабочего класса и его учреждения"[175]175
  Там же. С. 430.


[Закрыть]. Проведение в жизнь такого классового подхода он характеризует при этом как «освобождение людей от фетишизма буквы закона»[176]176
  Там же.


[Закрыть].

Такая классовость по существу отрицает чисто словесно признаваемое (в ГК РСФСР или в суждениях Стучки) "юридическое равенство", правосубъектность индивидов и т. д. Пытаясь согласовать это очевидное противоречие, Стучка утверждает, что старое (буржуазное) понимание права как "правомочия – обязанности" отменяется пролетарской революцией и не подходит для нового права и правопонимания. Победа пролетарской революции означает, что "отношения не только на социалистических фабриках в области производства, но даже в области обмена, поскольку таковой находится в руках пролетарского государства, происходят внутри того же класса трудящихся, если рассмотреть все эти отношения в их совокупности. Два противоположных полюса – правомочие и обязанность – перестают быть противоположностями. Рабочий класс в целом находится не на наемном труде у класса капиталистов, а работает на класс рабочих же, так сказать, сам на себя. Так отмирает противопоставление права и обязанности. Количество переходит в качество; по мере того как эти отношения делаются всеобщими, они производят переворот в старой идеологии, полученной в наследство от буржуазии"[177]177
  Там же. С. 592.


[Закрыть].

Сказанное здесь Стучкой по существу означает отрицание правового свойства т. и. нового (пролетарского, советского) права, поскольку без различения прав и обязанностей невозможно и право вообще, невозможно и соответствие между правомочием и юридической обязанностью, невозможны правовые отношения, невозможны правовое равенство, правоспособность и правосубъектность индивидов, юридическая ответственность и т. д. Стучка прав, что пролетарская революция и социализация средств производства означают преодоление противоположности правомочия и юридической обязанности, но он (вместе со всеми сторонниками нового, классового, пролетарского, советского права) ошибается, когда говорит о возможности и наличии какого-либо права (в том числе качественно "нового права") вне и без такой "противоположности". Ведь для того чтобы "новое право" вообще было правом, его новое качество в любом случае должно быть правовым, а для этого по самому смыслу права и правового способа общения необходимо различение (противопоставление, согласование, соответствие и т. д.) субъективных прав и юридических обязанностей. Без взаимности прав и обязанностей (а это невозможно без их различения и т. д.) речь может идти о диктате, подчинении, господстве и т. д., но никак не о праве, не о правовом равенстве, правовой свободе и независимости индивидов, участников правового способа общения, правовой формы общественных отношений.

Значительный интерес представляет здесь и вопрос о связи права (его наличия или отсутствия) с характером труда (наемный, ненаемный). Наемный характер труда – там, где он таков, например при капитализме, – означает его правовой (договорно-правовой) характер, оформление трудовых отношений договорно-правовым способом (через договор найма отдельного индивида на работу), формальную (правовую) свободу человека – наемного рабочего, его правовую независимость от работодателя, его право заключать соответствующий договор (найма рабочей силы) или нет, трудиться или не трудиться, отсутствие внеэкономического принуждения к труду (как это имело место при рабстве, крепостничестве, а затем и при социализме). Причем там, где есть наемный труд, договорно-правовые отношения (с соответствующими правомочиями и обязанностями сторон) складываются между отдельными людьми, между индивидами как правоспособными субъектами, а не между различными "классами в целом", которые ни по какому праву (ни по буржуазному, ни по пролетарскому) субъектами права не являются и таковыми не могут быть.

Поэтому приводимое Стучкой марксистское положение о том, что при капитализме "рабочий класс в целом" находится "на наемном труде у класса капиталистов", с правовой точки зрения лишь означает формальную (правовую) свободу, равенство и независимость всех тех индивидов (участников конкретных, персонально определенных договоров найма рабочей силы, т. е. обеих сторон – и работополучателей и работодателей), которые только по внеправовым (социально-экономическим) основаниям относятся к тому или иному "классу в целом". В этом ведь и состоит всеобщее (независимое от классовой принадлежности и т. д.) правовое равенство при капитализме, равенство всех перед законом и т. д.

Стучка, конечно, прав, что после пролетарской революции и социализации средств производства качественно изменяется и характер труда "рабочего класса в целом", который работает "так сказать, сам на себя", на диктатуру пролетариата, строительство социализма и коммунизма. Но что означает, с точки зрения права, констатируемое Стучкой отсутствие здесь наемного труда? По сути (вопреки представлениям о качественно "новом праве" без субъективных прав и юридических обязанностей) это означает неправовой характер трудовых отношений. Такой неправовой характер труда (и индивидов, и "класса в целом") был также и официально закреплен новым законодательством и осуществлялся на практике (всеобщая обязанность трудиться, всеобщая трудовая повинность, милитаризация труда в виде разного рода трудармий, оргнаборов и насильственных перемещений "рабсилы", планомерное и массовое использование труда заключенных, репрессированных и т. д.).

И в той мере, в какой при нэпе допускались частное производство и частный оборот (вообще все несоциалистическое, буржуазное), в той же мере должно было быть допущено и право (здесь по необходимости – буржуазное право) как в имущественных отношениях, так и в области труда (т. е. ограниченное допущение договорно-правового, наемного труда). И именно в силу их правового характера и гражданское право, и наемный труд являются для Стучки чем-то сугубо буржуазным. Он даже советский ГК отождествляет с буржуазным правом и пишет: "буржуазное право (ГК)"[178]178
  Там же. С. 593.


[Закрыть]. И только неправовое в ГК (классовость, плановость и т. д.) образует, по Стучке, «советский характер нашего гражданского права»[179]179
  Там же.


[Закрыть]. Для него ГК периода нэпа – это «буржуазный кодекс». «Наш кодекс, – поясняет он, – наоборот, должен ясно и открыто показать, что и гражданский кодекс в целом подчинен социалистической плановости рабочего класса»[180]180
  Там же.


[Закрыть].

Эта идея вытеснения права (как буржуазного явления) планом (как социалистическим средством) имела широкое распространение и по сути дела отражала внутреннюю, принципиальную несовместимость права и социализма, невозможность юридизации социализма и социалистичности права.

Стучка (в отличие от подавляющего большинства прошлых и нынешних авторов) совершенно верно отмечает, что признание советских государственных организаций "юридическим лицом" вовсе не означает, будто советское право превращает "государственную социалистическую собственность, в общем уже изъятую из товарооборота, в простую частную собственность государства, как это понимает буржуазное право"[181]181
  Там же. С. 430.


[Закрыть].

Это правильно, поскольку "государственная социалистическая собственность" – радикальное отрицание всякой частной собственности. Она – собственность "всех трудящихся", "трудового народа", социализируемого общества, а не самого государства как отдельного самостоятельного субъекта права, обычного юридического лица. Если бы здесь "государство" (от диктатуры пролетариата до общенародного государства) было бы обычным и нормальным юридическим лицом, это, по логике вещей, означало бы, во-первых, превращение социалистической собственности "всех трудящихся" в частную собственность самого государства, а во-вторых, признание за всеми другими субъектами (индивидами и юридическими лицами) права на частную собственность. А против этого как раз и направлены в первую очередь вся пролетарская революция, диктатура пролетариата, социализация средств производства и общественных отношений.

Понимая неподлинность характеристики государства как "юридического лица" применительно к "государственной социалистической собственности", Стучка пишет: "Не в том заключается секрет различия буржуазного и советского гражданского права, что мы можем объявить юридическое лицо – государство – за основу, приравнивая к нему и частное лицо (что означает – поставить самое понятие юридического лица на голову), а в том, что предпосылкой советского гражданского права является государственная социалистическая собственность, в общем изъятая из оборота и подсудности общему гражданскому суду и лишь в исключительных, не увеличивающихся, а сокращающихся, размерах участвующая в гражданско-правовом обороте"[182]182
  Там же. С. 430-431.


[Закрыть].

Действительный "секрет" остался за рамками антиюридического мировоззрения и классового правопонимания Стучки и всех других приверженцев этого подхода. И состоит данный "секрет" в том, что "государственная социалистическая собственность" – это радикальное отрицание как собственности в действительном смысле слова (для чего нужно наличие индивидуализированных собственников), так и всякого права (а не только буржуазного права). Поэтому такая "собственность" не может быть "предпосылкой" для какого-то "нового права", включая и "советское гражданское право". Действительно правовые элементы были в условиях нэпа вынужденно допущены (как "временное отступление") вопреки принципам и требованиям социалистической собственности и диктатуры пролетариата и обусловлены они были наличием как раз несоциалистических (буржуазных и т. д.) форм собственности и хозяйственных укладов с сопутствующими им положениями "старого" (буржуазного, несоциалистического, непролетарского) права.

Юридическое лицо (в том числе и государство как юридическое лицо) – нечто вторичное и производное от права и правоспособности обычного (физического) лица, индивида. И там, где за "частным лицом" (индивидами, их группами, объединениями и т. д.) отрицается правоспособность, там и "юридическое лицо" (придаваемое "государству" диктатуры пролетариата и т. д.) оказывается ненастоящим, лишенным правового свойства и юридического смысла. Ведь признание пролетарского государства юридическим лицом (в действительном смысле этого понятия и явления) означало бы признание правоспособности и правосубъектности всех остальных участников общественных отношений (их юридического "лица", статуса и т. д.), т. е. допущение правового характера его взаимоотношений с индивидами, формального равенства (взаимности прав и обязанностей, соответствия между субъективным правом и юридической ответственностью, отсутствия внеправовых форм и средств насилия и т. д.) в отношениях между диктатурой пролетариата и "частными лицами".

Но условия (и объективные, и субъективные) диктатуры пролетариата и социализации средств производства со всей определенностью исключают саму возможность подобных (правовых) взаимоотношений между "государством" и "частными лицами". Отсюда и неправовой характер "нового права" и используемых в нем традиционных правовых терминов и конструкций (типа юридическое лицо, правоспособность, правоотношение, субъект права и т. д.). с этим в целом связаны как распространенное в условиях неправового социализма злоупотребление юридическим словарем, так и терминологическая путаница при освещении с помощью правовых категорий неправовых явлений.

Примером такой путаницы является и характеристика государства в качестве юридического лица – субъекта права "государственной социалистической собственности". Стучка правильно отмечает, что "наша государственная социалистическая собственность не имеет просто частноправового субъекта права", но причину путаницы в этом вопросе усматривает то в неясности советского закона, то в пороках буржуазной юридической мысли[183]183
  Там же. С. 431.


[Закрыть].

На самом деле причина этого верно отмеченного Стучкой факта иная, более глубокая и фундаментальная – неэкономическая и неюридическая природа, характер и свойства этой "государственной социалистической собственности" и обусловленная этим объективная невозможность адекватного правового выражения социалистической собственности и социализма в целом. Кстати говоря, здесь коренится принципиальная невозможность юридического социализма, если речь идет о пролетарском (марксистском, коммунистическом) социализме советского образца.

Из интерпретации Стучкой советского гражданского права видно, что не только государство, но и индивиды не являются здесь действительными (по словам Стучки, "частноправовыми") субъектами права с реальной правоспособностью, с настоящими субъективными правами и юридическими обязанностями и т. д. Было бы логично из факта отсутствия в советском "гражданском праве" частноправовых свойств сделать вывод об отсутствии у "советского гражданского права" необходимых правовых характеристик. Но со ссылкой на ленинское положение о том, что "у нас вообще ничего частного нет", Стучка стремится доказать, будто отсутствие в "советском гражданском праве" частноправовых черт и компонентов компенсируется наличием (усилением и господством) публично-правовых свойств и характеристик. От буржуазного гражданского права, утверждает Стучка, советское гражданское право отличается "уже тем, что в нем, и по прежним понятиям, содержится не только частное право, но и публичное"[184]184
  Там же. С. 590.


[Закрыть]. Но как раз «по прежним понятиям» (т. е. с точки зрения допролетарского, буржуазного правопонимания и права) «советское гражданское право» – это не право ни в частно-правовом, ни в публично-правовом смысле. Ведь по своему содержанию, сущности и понятию «новое право» (также и согласно Стучке) – отрицание правового качества «старого права».

Но чтобы как-то обосновать правовой характер советского гражданского права, Стучка вынужден прибегнуть к его "публично-правовой" трактовке ввиду отсутствия аргументов "частно-правового" профиля. В этой связи он отмечает, что в условиях диктатуры пролетариата, доминирующей роли социалистического сектора и действия государственного плана народного хозяйства "публичное право подчинило себе частное", а "классовая плановость наложила свою печать на все частно-правовые институты"[185]185
  Там же. С. 590, 591.


[Закрыть].

Причем за "публичное право" (за "публично-правовой" компонент советского гражданского права) здесь, как и в других местах рассуждений о новом, классовом праве, выдаются веления политической власти, требования и установления органов диктатуры пролетариата (положения властно-централизованного плана, законодательные установления в области производства, распределения и обмена и т. д.). Вопрос же о правовом характере этих партийно-властных велений диктатуры пролетариата и вовсе остается вне поля зрения подобного классового подхода.

С классовых позиций трактует Стучка и значение "революционной законности". В этом ключе Стучка, "не забывая, по словам Ленина, границ законности в революции", призывал в Уголовнопроцессуальном кодексе РСФСР отбросить "все, что в нем лишнего, вредного, противоречащего интересам трудящихся"[186]186
  Там же. С. 436.


[Закрыть].

Лишними и вредными в этом классовом смысле оказывались процессуально-правовые формы. Поэтому, подчеркивает Стучка, "Советская власть должна отсечь все лишние осложнения, упрощая также и право и суд до таких размеров, чтобы рабочий от станка, крестьянин, если не от сохи, то от плуга, были бы в состоянии участвовать и в судебном деле"[187]187
  Там же.


[Закрыть]. Подобная пропаганда упрощенчества и «отсохизма» в подходе к «новому праву» фактически оправдывала классовой мотивацией неправовую практику (и законотворческую, и законоприменительную), нигилистическое отношение даже к собственному «пролетарскому праву», сведение права к требованиям политической целесообразности.

Этот правовой нигилизм присутствует и в решении Стучкой вопроса о "культурной революции" в области права. "Для нас, – отмечает он, – право и культура не тождественные понятия. Завоевания культуры перейдут и в будущее общество (конечно, не в "чистом", т. е. в нынешнем виде), а право не перейдет, оно должно отмирать"[188]188
  Там же.


[Закрыть]. Культурная ценность и значение права тем самым отрицаются. Право попросту выносится за рамки культуры как нечто больное и отмирающее. Задача классовой культуры, судя по рассуждениям Стучки, состоит в том, чтобы всеми силами и средствами споспешествовать этому «отмиранию». Одно из таких «культурных» средств – упрощение права. «А одним из основных лозунгов, – писал в этой связи Стучка, – должен служить лозунг, выдвинутый еще Лениным: об упрощении права. Культурное право для нас должно быть упрощенным правом. Я полагаю, что мы эту работу уже начали и верно поставили. Но эта работа чрезвычайно трудная и затяжная, и каждую пядь земли нам придется отвоевать»[189]189
  Там же. С. 438.


[Закрыть].

Эти антиюридические воззрения пропагандировались Стучкой как одним из ведущих теоретиков и практиков (вспомним, что он был тогда Председателем Верховного Суда РСФСР) на "правовом фронте" конца 20-х годов в духе конкретизации и пропаганды решений XIV и XV съездов ВКП(б) о наступлении в городе и деревне "в сторону социализма"[190]190
  КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. II. М., 1954. С. 196.


[Закрыть]. Реализация этих партийных указаний на языке «нового права» означала, согласно Стучке, необходимость соответствующим образом «натравлять у нас революционизирование и гражданского права»[191]191
  Стучка И.И. Избранные произведения. С. 425.


[Закрыть].

На всех этапах "революции права" новое право так или иначе, прямо или косвенно выступает по существу как соответствующая форма и средство ограничения или отрицания права. Так, в 1918 г. применительно к условиям "военного коммунизма" Стучка характеризовал структуру "социального права" (как тогда именовали гражданское право) следующим образом: "За семейным правом пойдут имущественные права, вернее, отмена и ограничение этих прав; тут отмена права частной собственности на землю и социализация земли, национализация производств и городских домов и порядок управления национализированными имуществами... Пойдут еще кое-какие остатки договорного права, скорее ограничение свободы договора"[192]192
  Там же. С. 549.


[Закрыть]. Подобное «утверждение» права посредством его отрицания – весьма типичное явление для всего социалистического правопонимания.

Также и лозунг "обратно к праву" в условиях нэповского отступления и тем более нового наступления осуществлялся в русле революционного преодоления собственно правовых форм и требований, отрицания принципа формального (правового) равенства для приближения "к настоящему равенству", которое "означает одновременно отмирание самого права"[193]193
  Там же. С. 550, 551.


[Закрыть].

В связи с защищаемым им пониманием права как порядка (системы) общественных отношений Стучка, фактически признавая неоригинальность самой конструкции такого общего определения права, в частности, ссылается на буржуазного цивилиста Дернбурга согласно которому "право в объективном смысле – это порядок жизненных условий, гарантированных (обеспеченных) путем всеобщей воли"[194]194
  Там же. С. 521.


[Закрыть]. Если сюда, пояснял Стучка, внести «марксистский классовый элемент» вместо «всеобщеволевого», буржуазно-демократического, получится то, что нужно[195]195
  Приводит Стучка и определение права, данное Муромцевым: «Вместо совокупности норм под правом разумеется совокупность юридических отношений (правовой порядок). Нормы же представляются как некоторый атрибут этого порядка». – См. там же. С. 163.


[Закрыть].

С позиций классово-социологизированного подхода к праву Стучка в духе исторического материализма (как марксистской социологии) говорит о выражении общественных отношений "в форме юридических отношений"[196]196
  См. там же. С. 521.


[Закрыть]. При этом Стучка упускает из виду, что право (у Маркса в «Капитале» и других работах) выступает как соответствующая форма лишь применительно к частнособственническим общественным отношениям. Поэтому, кстати говоря, Маркс для послебуржуазного периода и общества без частной собственности и говорил лишь об «отмирании» права (а именно старого, буржуазного «равного права»), а не о рождении какого-то нового (пролетарского, социалистического и т. д.) права, для которого (после отмены частной собственности на средства производства, их социализации и т. д.) как раз и нет необходимых условий, соответствующих (частнособственнических) общественных отношений. Так что ссылками на эти положения Маркса, отрицающие в принципе возможность послебуржуазного права, никак нельзя обосновать новое, пролетарское право. Ведь у Маркса общее понятие права кончается буржуазным правом, а Стучка в рамки марксистского понятия права хочет включить еще и новый тип права (пролетарское, советское право).

Для подхода Стучки (особенно для его ранних работ, где он не определял право как "форму") характерны сближения или даже отождествления права с самими общественными, производственными, экономическими отношениями, с базисом. "Значит, – писал Стучка, – каждое экономическое отношение, насколько оно одновременно и правовое (а не преступное или просто неправовое, т. е. с правовой точки зрения безразличное), имеет три формы: одну конкретную (I) и две абстрактные (II и III)... Здесь я только еще раз подчеркну, что, по всему сказанному, первая или конкретная форма правового отношения относится к базису, что, однако, вовсе не означает "объявить надстройку базисом", а только стремиться правильно истолковать мысль Маркса и Энгельса"[197]197
  Там же. С. 123.


[Закрыть]. Однако у Маркса и Энгельса право в целом относится к надстройке, у Стучки же оно предстает как смешанное базисно-надстроечное явление, что по существу лишает смысла марксистское положение о том, что именно «базис» (материальные отношения) порождает «надстройку» (в том числе и право).

Первая, т. е. конкретная форма экономического отношения, – это, согласно Стучке, правовое отношение (экономическое отношение как одновременно правовое отношение), вторая (абстрактная) форма – закон, третья (тоже абстрактная) форма – идеология. "Из этих двух форм, – замечает Стучка, – конкретная правовая форма отношений совпадает с экономическим отношением, тогда как абстрактная форма, провозглашаемая в законе, может и не совпадать, и весьма часто и значительно расходится с ней. Но, кроме того, существует еще и третья форма, пользуясь популярным выражением Петражицкого, "интуитивная" форма. Это внутреннее психическое "переживание", которое по поводу того или иного общественного отношения происходит в голове человека, оценка его с точки зрения "справедливости", "внутреннего правосознания", "естественного права" и т. д., другими словами – идеология"[198]198
  Там же. С. 122.


[Закрыть].