Текст книги "До победного дня"
Автор книги: Vladarg Delsat
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
А Надя поняла, что ее трогает только то, что будет со «своими», к которым теперь относились только эти двое. А трупы, умирающие дети, голодные глаза девушку уже не трогали. Она на многое насмотрелась за эту зиму, которую даже описать вряд ли когда-нибудь будет возможно. Иногда Надя думала, почему этих детей взяли на завод, хотя ни одно предприятие не принимало детей младше шестнадцати лет, и не могла найти ответ. Также ей было непонятно, как они могли работать со станком, ведь труд был очень тяжел… Но Гриша и Маша работали. Каждой нормой приближая тот самый день, когда наступит Победа.
Но вот девочка уже не планировала, даже не мечтала о том, что будет после, для нее как будто не существовало никакого «дальше», только «сейчас». Все стало рутиной – и воздушные тревоги, и снаряды, падавшие на город, и саночки… Все чувства, что у нее, что и у мальчика оказались укрыты мягкой подушкой, оставляя только «надо». Но, все-таки, что-то было еще – у Самойловых были они сами.
– Закончится Блокада, – сказала Надя как-то вечером. – Будет много хлеба с маслом…
– Не верится, – прошептала в ответ Маша. – Кажется, что так будет всегда, до самой…
– Не смей так думать! – прикрикнула девушка. – У тебя есть Гриша и я, а у меня есть вы, поэтому все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – твердо произнес мальчик. – Иначе быть не может!
Когда-то давно, в прошлой жизни, слушая рассказы о Блокаде, мальчик даже не представлял себе, как оно было на самом деле. Намного страшнее оказалось это время, но и честнее. Возможно, не везде было так, но для Гришки это время было честным, каким-то очень открытым, да и люди были совсем другими. Кто-то озлился, кто-то устал, кто-то пытался отогреть, а кто-то, по слухам, озверел. Но вот «хозяев жизни» Гришка совсем не видел и одно это считал добрым знаком. Город, несмотря ни на что, боролся, а проклятых фашистов рвали на куски снаряды, выточенные его руками.
В Ленинграде наступала весна, казалось, должно было стать легче, проще жить, но… Впереди было еще очень много дней и ночей, до того самого дня, когда ставший почти родным за это время голос с радостью произнесет: «Прорвано проклятое кольцо». Гриша знал, что этот день наступит.
* * *
Несмотря на весну, становилось только тяжелее. Люди по прежнему падали на улицах, их вывозили… Но уже не было скользко, стало теплее, хотя ни Гриша, ни Маша теплых вещей не снимали – холод, казалось, поселился где-то внутри. Он жил внутри них, грызя саму душу. Но они продолжали работать, даже падая без сил у станка, потому что за это им давали хлеб, кормили в столовой, стараясь поддержать, хоть немного помочь. За это они получали шанс дожить до завтра.
Гриша иногда чувствовал внутреннюю усталость, желание опустить руки, но не позволял себе это сделать, ведь и Маше было тяжело. Мальчик тормошил свою девочку, и Маша оживала. Под бомбами они зачастую выходили за пределы города, чтобы поискать травы, хоть что-нибудь, что могло помочь витаминами, разнообразить отсутствующее меню. Казалось, что весной стало страшнее, чем было зимой, но это, конечно же, только казалось.
Усевшаяся на скамейку Надя просто не могла подняться. У девушки не осталось, как она думала, совсем никаких сил. Она бы так и осталась сидеть, как многие до и после нее, но непорядок заметил Гриша, сразу же подбежавший к Наде, за ним поспешала и Маша, ведь порознь младшие вообще уже не встречались.
– Не могу больше, – вздохнула Надежда. – Просто сил нет…
– Ты должна, – Маша тянула девушку. – Гриша, помоги! – вдвоем они поставили Надю, принявшись тормошить, отчего та вскоре прогнала свое настроение. Хотя апатия, на самом деле, никуда не делась, будто бы затаившись где-то внутри…
– Гриша, пойдем за водой? – дети были очень истощены, поэтому Маша не могла сама, да и не ходила она никуда одна.
– Пойдем, родная, – мальчик и сам не заметил, как у него выскочило это слово.
Но девочка в ответ просто коротко прижалась к Грише. Если бы могла, она бы улыбнулась сейчас, только вот улыбки куда-то делись, как и почти все эмоции. Осталось только чувство голода и Гриша, который необыкновенно быстро стал самым близким на свете человеком.
Иногда в сны приходила мама Зина, подбадривая и поддерживая своих детей, снова и снова находивших в себе силы жить. Даже после смерти мама была с ними.
[1] Ольга Берггольц
Глава 6
Весна тянулась чуть ли не медленнее, чем зима, но спешить детям было некуда. Надежда уже очень хорошо понимала, что не пережила бы зимы, если бы у нее не было этих двоих, поэтому девушка перестала хандрить, проживая день за днем. Всеми тремя Самойловыми овладело какое-то отупение, но тем не менее они продолжали жить и работать. Жить, как требовало Ленинградское Радио. И они жили… Под взрывы, сирены, они жили, как жили рядом с ними друзья. Настоящие друзья, готовые поддержать и помочь.
– Школы открылись, – мастер задумчиво посмотрел на Надежду. – Надо бы твоих туда…
– Кинотеатры тоже открылись, да сил почти нет, – вздохнула девушка. – Они же работают… Хорошо же работают?
– Ладно, потеряем направление, – согласился сильно сдавший мужчина. – Может, и выживут…
– Спасибо! – Надя не могла улыбнуться, пережитое зимой все еще давило на нее, а уж болезнь девочки, чуть не ставшая катастрофой для них всех… Смог бы Гришка пережить потер Машки?
Вечером девушка рассказала о разговоре с мастером, заставив и Машу, и Гришу удивиться, но оба приняли реальность, как факт, не стараясь что-то изменить. Ведь, если бы их отправили в школу, то отменились бы рабочие карточки… А столовая очень много сделала для того, чтобы Самойловы смогли выжить.
– Вы у меня молодцы, – Надя вздохнула, в задумчивости поглаживая своих младших, сидевших рядышком, по головам. – Не представляю, как вы в свои тринадцать стоите эти смены и выгоняете норму за нормой…
– Не надо об этом думать, – произнес мальчик. – А то будет, как с сороконожкой…
– Это когда у нее спросили, как она умудряется передвигать ноги? – тихо спросила Маша.
– Ну да… – кивнул Гриша. – Работаем и работаем, какая разница, как это получается?
– Тоже верно, – кивнула Надежда. – Завтра мы идем в кино, нам билеты выдали в заводоуправлении.
– Кино так кино, – согласилась Маша. – Я не против.
Надя заметила, что жизнь будто бы проходила мимо, ведь они втроем замкнулись на простом цикле: работа-сон-столовая. И все… Зачастую даже не уходя домой, оставаясь в цеху. С трудом до них могла достучаться Берггольц, почти не воспринимались уже и сводки. Это, безусловно, заметили и старшие товарищи, практически принудительно послав всех троих в кинотеатр.
Хорошей новостью стали трамваи. До сих пор, практически живя на заводе, Самойловы даже не заметили, что теперь домой можно доехать. В этот день их ждало кино… В очередной раз кинотеатр принимал семью. И фильм, полный песен и уверенности в победе, он оказался чем-то очень важным. Смутно знакомые песни проникали, казалось, в самую душу, заставляя встряхнуться.
– Иди, любимый мой, родной… – тихо напевала Маша по дороге домой, обнимая Гришу.
– Все будет хорошо, родная, – вздохнул Гриша.
– Скажи, ты помнишь… – девочка взглянула в глаза мальчика. – Когда?
– Прорыв в январе следующего года, – ответил Гриша, решив не говорить о полном снятии Блокады, все-таки, оставалось полтора года, а их еще надо было прожить.
Этот сеанс сделал очень хорошее дело – он принес немного тепла в души тех, кого потом, через года, называли «блокадниками». И Маша, вставая к станку, напевала песню, да и Гриша нет-нет, но тоже пел во время работы. И хотя сил почти не было, он пел. В цеху появлялись улыбки – робкие, натужные, но они яркими огоньками сверкали среди серой обыденности жизни.
Совершенно неожиданно умерла Лидочка – смешливая неунывающая девчонка, работавшая рядом с Машей. Она очень интересно рассказывала о довоенном Ленинграде, увлекая младших Самойловых этими рассказами. И вот… Лида присела у станка, как-то судорожно вздохнула, затем мягко повалившись на бок.
– Гриша! Гриша! – позвала Маша, подбегая к телу, но она уже все поняла.
– Лида умерла… – констатировал подросток. – Надо мастера позвать.
Глядя, как подруга покидает цех, отправляясь в свой последний путь, Маша… ничего не чувствовала. Просто не было в ее душе ничего, как будто просто деталь увезли. Мягкая подушка в ее душе просто отсекла все эмоции. То же самое было и с Надей, да и с Гришей. Правда с Надей в последнее время было не очень хорошо. Появившееся недомогание девушка проигнорировала, понадеявшись на то, что пройдет само.
Также Гриша отдавал им свой хлеб, которого как-то неожиданно стало больше, но и Надя втайне подкармливала Машу, потому что Гришу подкармливать было невозможно – он оставлял себе самый минимум, полностью сконцентрировавшись на своей девочке. Надя даже пыталась шутить, заботясь о своих младших, но сил оставалось все меньше. С каждым днем ей было все тяжелее вставать, все сложнее работать…
Надя не чувствовала себя заболевшей, разве что уставшей. Резко усилилась апатия, начала чаще болеть голова, но надежда не считала это важным, болеть ей было некогда – надо работать. Дистрофия набирала обороты, девушка уже временами видела черные мушки перед глазами, когда поднималась. Состояние ухудшалось совсем незаметно, но Надя по-прежнему ничего и никому не говорила.
Однажды ночью ей приснилась мама. Зинаида очень грустно смотрела на свою дочь. Она была совсем такой же, как и до войны, да и стояли они в парке. Тяжело вздохнувшая женщина протянула дочери руку.
– Пойдем, Надюша, – произнесла она.
– Как «пройдем»? – удивилась Надя. – А как же младшие? Они же…
– Ты умерла, доченька, – Зинаида прижала к себе Надежду, как-то мгновенно оказавшись рядом. – Теперь у тебя будет свой путь, а у них – свои испытания.
– Я не хочу, мама! – попыталась заплакать девушка. – Сделай что-нибудь, мамочка!
– Сейчас уже ничего не сделаешь, – женщина покачала головой. – Но, когда их путь прервется, им дадут шанс. Как и тебе – быть вместе с ними, ведь ты этого хочешь?
– А ты, мамочка? – тихо спросила почувствовавшая себя маленькой-маленькой Надежда, но мама только улыбалась, а для девушки медленно исчезала Блокада, Ленинград и ее «младшие», к кому рвалось сердце так, как будто они были ее детьми.
Не добудившись утром Надю, Маша запаниковала, позвав Гришу. На смену им надо было к вечеру, но они уже привыкли рано вставать и завтракать вместе. Гриша же, только увидев ставшую им очень важной девушку, все понял – они остались одни. Совсем одни на всем белом свете. Надя ушла легко, во сне, совсем не мучаясь и вот теперь Грише предстояло произнести это вслух.
Только представив реакцию Машки на это известие, мальчик вздохнул. Все было, как в дневнике Тани Савичевой. Теперь из всех Самойловых остались только он и Маша. Гриша помолчал, прижимая к себе уже понявшую девочку. От оттягивал этот момент, сколько мог, но смерть никуда не делась.
– Машенька, родная… Наша Надя умерла, – слова упали в замершую тишину комнаты, навеки разделив жизнь на «до» и «после».
– Нет… Нет… Нет… – Маша мотала головой. – Почему она? За что? – слезы катились по ничего не выражающему лицу, на котором жили только глаза. И эти глаза сейчас выражали неверие, панику и такую боль… Просто невозможную…
Пойдя вместе с девочкой ко все сразу понявшему дворнику, смотревшему на них с грустью, Гриша взял у него тележку, чтобы отвезти. Пожилой, будто иссушенный, мужчина поднялся вместе с ними, чтобы помочь замотать в старую простыню Надю. Он помнил и Зину с Витей, и Наденьку, когда она была еще совсем маленькой девочкой, от этого видеть ее мертвой было больно.
Осторожно положив тело на тележку и закрепив его бечевкой, старик только вздохнул, погладив тело на прощание.
– Пойдем, надо ее отвезти… – взявшись за веревку, произнес Гриша.
– Да… пойдем… – Маша все не могла прийти в себя.
Им предстоял долгий путь, последний путь их Наденьки. Держась друг за друга, подростки медленно брели, даже не представляя себе, какой будет жизни теперь, когда Нади нет. Она стала им обоим почти матерью, будучи абсолютно точно самой близкой на свете. И вот теперь они остались одни.
Мимо проходили люди, совершенно не обращая внимания на бредущих с низко опущенными головами подростков. Сколько их таких ленинградцы видели за это время. Маша молчала, постепенно осознавая изменения, молчал и Гриша. Везти тележку ему было совсем не весело.
Предстояло перейти мост, а там уже и… совсем недалеко за мостом было Охтинское кладбище, куда свозили умерших и погибших. Гриша думал о том, что если выживет, то будет приходить к Наде каждый день, ведь она стала очень важной. Правда, ее смерть поколебала веру мальчика в то, что он выживет. Но нужно было жить – ради маши. Ради того, чтобы она дышала, ходила, говорила…
Метроном побежал быстрее, говоря об обстреле или даже бомбах, но переглянувшиеся Гриша с Машей просто продолжили свой путь. Бросать Надю посреди улицы не поднималась рука. Казалось, эта смерть подкосила обоих, укрыв апатией. Они шли, слыша тревожный бег метронома, время от времени заглушаемый взрывами.
Спустя целую вечность, когда метроном сменил свой бег на мерное постукивание, ребята дошли до того места, где теперь будет лежать Наденька. Суровый дядька в военной форме записал имя и фамилию, кому-то кивнув, но Маша вдруг упала на колени рядом с телом, обнимая его в последний раз. Военные не мешали – они видели здесь многое, очень многое за прошедшие месяцы.
– Пойдем, Маша, – тихо проговорил Гриша, помогая встать девочке.
– Пойдем… – прошептала она. – Теперь наша очередь… Обещай, что не умрешь без меня! Обещай! – и столько мольбы было в этом крике, что мальчик даже всхлипнул.
– Я обещаю тебе, – вздохнул Гриша, зная, что смерть непредсказуема, поэтому не требовал такого же обещания. Он просто знал, что без Маши жить не сможет.
– Я тебе верю, – кивнула его девочка, прижимаясь к плечу мальчика.
Две понурые фигуры уходили. Как символ Блокады они брели прочь от братской могилы, не думая, казалось, ни о чем. Гриша покопался в кармане, доставая оставленный на крайний случай кусочек хлеба, оказавшийся прямо перед носом Маши. Ощутив его, девочка немного повеселела. Изменить они все равно ничего не могли, оставалось только смириться.
Откуда прилетел этот снаряд, ни Маша, ни Гриша так и не поняли. Сначала они услышали какой-то очень громкий свист, а потом городская улица вдруг исчезла, сменившись лесом. Было очень тепло, но ребят все равно грыз внутренний холод, поэтому они просто остановились, начав удивленно оглядываться. Вокруг был лес, пели птицы, что-то потрескивало, зеленела трава. Из под ног куда-то вдаль убегала тропинка.
– Что случилось? – безо всякого выражения спросила Маша. – Где мы?
– Наверное, тот свист был снарядом, – понял Гриша. – Тогда это загробный мир.
– Если это загробный мир, то Надя и мама Зина должны быть тут, – сделала вывод Маша. – Пойдем скорее!
– Хорошо бы, чтобы это не было очередной войной, как тогда… – ответил ей мальчик.
Не удостоив его ответом, Маша потянула Гришку за собой, уходя по дорожке. Но вот сил у мальчика было немного, да и резкая перемена местонахождения тоже сказалась, отчего Гриша почувствовал нарастающую слабость. Но он держал себя в железных тисках, не позволяя расслабиться, пока наконец деревья не расступились, показав поляну, да не простую.
Посреди поляны стояла изба, как их в сказках показывали – окошки, небольшая дверь, крыльцо, но самое главное – из-под строения высовывались гигантские, явно птичьи лапы. Это было, пожалуй, сюрпризом. Хотя Гриша не удивился – просто не было сил удивляться, как не удивилась и Маша, ожидавшая чего-то подобного.
– Изба на куриных ногах… – констатировал мальчик. – Значит… Баба Яга, получается?
– В сказках она деток ела, – заметила девочка, оценивая на глаз высоту крыльца.
– Ну мы так себе детки уже, – заметил Гриша, почесав частично выпавшие от голода волосы. – Да и есть в нас нечего, разве что кости погрызть.
– Да, кушать нас – так себе удовольствие, – хихикнула Маша. – Но дела это не меняет, я туда не залезу.
– Сейчас присядем, немного отдохнем… – мальчик едва стоял на ногах, понимая, тем не менее, что если уснет, то может и не проснуться, а это было, по его мнению, очень плохой мыслью.
В это мгновение изба начала медленно разворачиваться, будто красуясь. Повернувшись крыльцом точно к ребятам, строение поворот завершило. Открылась дверь, и из нее на крыльцо выбралась миловидная женщина, но сказать ничего не успела. Маша, вглядевшись получше, вскрикнула:
– Мама Зина?! Но ты же умерла! – и девочка лишилась чувств.
– Мы тоже умерли, – заметил Гриша, ловя Машеньку, чтобы она не упала на землю.
Явившаяся им женщина, и вправду очень похожая на маму Зину, замерла, не в силах что-то сказать. То, что она услышала, было очень необычно, с этим стоило разобраться, но для начала…
Глава 7
– Откель это вы, такие… хм… красивые? – поинтересовалась очень похожая на маму Зину женщина.
– Из Ленинграда… – чувствуя, что еще немного и просто упадет рядом с Машей, ответил ей Гриша.
– Вот оно что, – посуровела незнакомка. – А ну-кось, пожалте в избу.
– Я не залезу… – слабость внезапно накрыла испугавшегося за Машку мальчика.
Ему показалось, что просто выключили свет, когда снова зажгли, оказалось, что он лежит рядом с Машей, удивленно хлопающей глазами, на какой-то лежанке. Незнакомая, но похожая на маму Зину женщина с грустью смотрела на них двоих. Увидев, что подростки очнулись, она вздохнула.
– Меня зовут не Зина, – покачала она головой. – Для вас я Яга, а Зина… видать встретились вы с потеряшкой.
– С потеряшкой? – удивилась Маша.
– Дитя моей крови потерялась в мире людей и, судя по твоему возгласу, умерла она? – Яга внимательно посмотрела на девочку.
– В сорок втором… – прошептал Гриша. – А мы… мы тоже?
– И да, и нет, отрок, – проговорила воспетая в легендах Яга. – Вы здесь в своих телах оказались, ибо выкинуло вас сюда, как были. Видать, за жизнь не держались?
– Надя умерла… – произнесла Маша, желая заплакать, но чертова подушка не давала ей это сделать. – Мы остались совсем одни.
– Вот оно что… – женщина вздохнула. – Тогда сейчас я покормлю вас, а потом и поговорим. Долго, видать, не ели по-людски.
– У нас был хлеб… И в столовой еще… – возразила девочка, что Яге сказало очень многое.
Она поняла и их какого Ленинграда пришли эти дети, и что творится в их головах, но законы Мира были придуманы отнюдь не нечистью, пусть и легендарной. По правилам, следовало гостей накормить, искупать, а там и разговоры разговаривать. Вот только могли ли они сами поесть? Давно не было у нее таких гостей, ибо люди предпочитали ходить своими дорогами, а тут дети, видать, притянулись.
– Сами поесть сможете? – поинтересовалась Яга, с подозрением глядя на эти два обтянутых кожей скелетика.
– Сможем, – уверенно произнес Гриша, которому от запаха стало уже нехорошо.
– Тогда я вас за стол усажу, – решила женщина, что-то затем сотворив, отчего мальчик с девочкой синхронно взлетели, затем оказавшись за столом.
Перед каждым появилась деревянная миска с деревянной же ложкой. Гриша потянулся к карману, доставая оттуда ломоть черного хлеба. Разломив его на три части – две побольше, одну поменьше – он взял себе меньшую, подвинув оставшиеся.
– Угощайтесь, – предложил мальчик, вызвав удивление легендарной Яги.
– Ну, Гриша! – попыталась возмутиться Машенька, но он только покачал головой, заставив ее вздохнуть. – Тебе же тоже нужно, чтобы жить!
– Вот как, последним поделился… – задумчиво произнесла женщина.
– Он всегда так… И Наде отдавал, и мне… А еще мама Зина свой хлеб… – девочка развернулась к Гришке, пряча свое лицо ото всех в его теплой куртке.
Цену настоящему голоду Яга знала, как и вот такому жесту. Дети любили друг друга родившейся среди лишений любовью, жертвуя и обретая. Сколько их таких было во все времена, но именно это чувство налагало ограничения на то, что будет дальше.
Похлебка была очень вкусной, хоть ее и было не так много, как хотелось, но мальчик понимал – много им и нельзя. Что-то такое он слышал в прошлой, уже далекой жизни. Несмотря на то, что кушать оказалось тяжело, теплая еда пробегала по пищеводу, согревая ребят изнутри, но помогало это не сильно. Наконец, они доели, синхронно прикрыв глаза, чтобы отдохнуть, а Яга снова заговорила.
– У вас есть несколько путей, – объяснила женщина. – Первый – обычный: вы родитесь в новом мире, ничего не помня о прежнем. Второй – необычный: вы оставите свою память, шагнув в новый мир. Это будет вашим испытанием, ибо там вы сможете обрести родных людей, не теряя друг друга.
Яга, разумеется, хитрила, так как будучи нечистью, иначе просто не могла. Хитрить и утаивать было в ее природе. Но сказала она ребятам почти правду, пути действительно было два. Третий путь тоже был – отправиться по дорогам Нави, но пускать кого-то на ту сторону легендарная нечисть не любила.
– Скажите, а почему мы оказались в Ленинграде? – поинтересовался Гриша, которого очень интересовал этот вопрос.
– По ошибке, – признала Яга. – Вот по чьей, я вам не скажу, но это испытание предназначено было не вам.
– Значит, одно испытание мы прошли? – спросила Маша, довольно быстро соображавшая после еды.
– Прошли, – кивнула женщина. – Можно было бы отпустить вас в новую жизнь, или…
– Скажите, а мы сможем встретить… Надю и маму Зину? – Маша очень хотела бы семьи, особенно такой. Ведь мама Зина показала ей, какой действительно должна быть мать.
– Это я скажу тебе завтра, а теперь вас надо помыть, да спать уложить, – проговорила Яга.
Ситуация с этими детьми оказалось непростой, потому Яге нужен был совет – как подобает поступить. Именно поэтому она решила оставить обоих у себя на время, пока не придет время решать.
Как велел обычай, для Маши и Гриши были приготовлены бадьи, полные теплой воды. Думая, что молодые люди будут смущаться друг друга, нечисть легендарная, тем не менее, решила проверить, так ли это и ширму не установила, поставив бадью близко друг к другу.
– Раздевайтесь, вот ваша вода, – произнесла Яга, заинтересовавшись, как почти дети выпутаются.
Но смущения ни у Маши, ни у Гриши не было. Чего там было смущаться – кости одни. Вот только почувствовав кожей очень теплую воду, девочка едва слышно застонала, вызвав у мальчика понимающую улыбку. Когда они мылись в последний раз, он и не помнил. Яга же просто покачала головой, убедившись в том, что любовь детей истинная, настоящая. Этот факт накладывал серьезные ограничения и на то, что было ей позволено, да и на сами испытания. Будь воля нечисти, она бы дала детям все и безо всяких испытаний, но… Воля была не ее.
– Сказочно как-то, – ничего не выражающим голосом произнесла Маша. – Как будто и не со мной все происходит.
– Нас покормили, помыли и спать уложили – все, как в сказках, – резонно, но точно также без интонаций в голосе заметил Гриша. – Так что нужно просто расслабиться и спать.
– Опять от нас ничего не зависит, – вздохнула девочка, покрепче обнимая своего мальчика.
– Спи, родная, – тихо произнес он.
Думать о будущем не хотелось, потому что никакого будущего Гриша впереди не видел. Они снова были одни, снова во власти тех, кто сильнее. Отчего-то очень сильно захотелось вернуться на завод, но это, похоже, им тоже больше доступно не было. Бояться будущего он не хотел, мальчик хотел только, чтобы с Машей все было в порядке.
Стоило детям уснуть, Яга преобразилась, став даже визуально моложе. Она набросила на голову платок, наказав Баюну следить, и вышла из горницы. Легендарной женщине предстояло шагнуть в место, стоящее вне миров, где жила та, что могла дать совет, ибо обращаться к демиургам Яга опасалась – мало ли что им в голову придет.
* * *
Женщина с совершенно нечеловеческими глазами внимательно слушала Ягу, рассказывавшую все то, чему стала свидетельницей. Ситуация действительно была непростой – две души в своих телах перекинутые в страшное время. Дети прошли испытание, предназначенное не им, сделав шаг по пути Трех Испытаний, пройдя которые могли бы требовать чего угодно. Но вот что делать теперь…
– Говоришь, любовь у них истинная? – поинтересовалась называемая Иляной в одном из миров.
– Пробы ставить негде, матушка, – вздохнула легендарная нечисть, названая так за то, что не относилась ни к живым, ни к мертвым. – Друг без друга и не живут.
– Можно два Испытания свести в одно, – задумчиво проговорила Иляна. – если душу, ставшую им близкой, поместить в тот же мир.
– И в чем тут испытания? – удивилась Яга, связи не увидевшая.
– Близкая им душа помнить поначалу не будет, – объяснила женщина-творец, а кем она еще могла быть? – Вот и будет у них задача – соединиться да память ее пробудить. Если справятся, значит будем считать Испытания пройденными, ну а если нет…
– Хорошо, – кивнула легендарная нечисть. – А куда?
– Есть у меня тут мир на примете… – хмыкнула Иляна. – Заодно молодых богов встряхнем, не все же им прохлаждаться?
– Так у тебя там германцы же… А они из такого места… – намекнула Яга, на что Иляна только махнула рукой, не считая это серьезной причиной или же, наоборот, включив в испытание.
Творцы были не самыми обычными существами, при этом они отличались от демиургов. Творец занимался творением, то есть одним миром, тогда как демиурги – многими. Перепутать было легко, но никто не путал, даже курсанты «Академии Демиургов». Разве что только малыши… Но малышам сюда хода обычно не было, а о недавнем происшествии Иляна предпочла забыть.
Яге решение творца, разумеется, понравиться не могло, поэтому она решила наградить отрока и отроковицу перед отправлением, дабы немного помочь им на непростом пути. Иляна, к огорчению нечисти, и не подумала отменить Путь Испытаний, за что, возможно, творца ждало Воздаяние.
* * *
Первой на этот раз вскочила Маша. Буквально подпрыгнув на печи, где они были уложены на ночь, девочка спустилась вниз и замерла, оглядываясь в поисках своей одежды. Гриша проснулся вслед за девочкой, поначалу тоже подорвавшись с лежанки, но лишь потом вспомнив, где они находятся.
– И чего вскочили мои милые? – поинтересовалась Яга, сидевшая за столом.
– Смена же… – проговорила девочка. – Проспим смену, а за это знаете, что будет?
– Нет больше смены… – вздохнул Гриша. – Померли мы с тобой, похоже, потому и нет у нас смены.
– А одежда? Замерзнем же… – уже спокойнее произнесла Маша.
– Здесь не померзнете, – легендарная нечисть, заглянувшая в отроческие сны, уже все знала. – Садитесь к столу. Поедим и расскажу я, что вас ждет.
– Хорошо, – кивнула девочка, утаскивая еще не полностью проснувшегося мальчика за стол.
– Пока трапезничаете, – проговорила Яга, подвигая к детям поближе то, что снилось обоим. Мягкая булка, желтоватое крестьянское масло, молоко… – Расскажу я вам, все же…
Маша, увидев такое богатство, просто спрятала под стол задрожавшие руки, крепко зажмурившись, Гриша же, которому тоже было не по себе, взяв себя под контроль, принялся намазывать масло на булку. Как их истощенные организмы на подобную трапезу отреагируют, он не знал, но доверился так похожей на маму Зину женщине.
Получив в руки то, что ей снилось, Маша принялась есть также, как и утренний хлеб – отщипывая по малюсенькому кусочку, смакуя каждый, как будто это было пирожным. Гриша же отрезал себе совсем маленький кусочек, действуя больше по привычке. Яга вздохнула…. Будь ее воля…
– Бери больше, отрок, хлеба у нас сколько угодно, – проговорила женщина. – Не ваша судьба была попасть в Ленинград. По ошибке туда попали именно вы, но теперь вас ждет следующее испытание. Вы оживете в телах детей другого, хоть и похожего мира. Оживете, обретете друг друга и найдете вашу Надю.
– Она будет выглядеть иначе? – понял Гриша. – Хорошо, выхода у нас все равно нет.
– Нет у вас выхода, – подтвердила Яга. – Но я одарю вас силами колдовскими, да удачи добавлю, чтобы путь не был бесконечен.
– Благодарим… – проговорила мальчик, оглянувшись на свою девочку, но Маша была полностью поглощена процессом кормления и на внешние раздражители не реагировала.
– Я не знаю, где вы окажетесь и как, – продолжила легендарная нечисть. – Но знайте, что вас разлучать нельзя, ибо любовь у вас истинная.
– Любовь? – удивился Гриша. – Разве она такая?
– Любовь бывает разной, Григорий, – ответила ему Яга. – Очень разной. А пока – кушай.
Решив последовать мудрому совету сказочного персонажа, Гриша попробовал улыбнуться, что у него не вышло, а еще беспокоила тишина, разве что ходики на стене немного успокаивали, но все равно щелчки часового механизма не шли ни в какое сравнение с метрономом.
Маша будто бы находилась во сне. В том самом, приснившемся ей сегодня – они ходили по Ленинграду, полному людей, улыбающихся и не очень, но точно не накрытых «ленинградской болезнью». И вспоминая этот сон, девочка понимала, что Петербург не хочет. Просто не хочет жить во внезапно ставшим насквозь фальшивым обществе. Детдом она бы пережила, а вот людей… Людей, пожалуй, нет.
– Гриша, если нас вернут, давай уедем? – тихо попросила девочка. – Я в Петербурге после Ленинграда задохнусь просто.
– Вы оживете в свое время, это так, но… – Яга отлично понимала отроковицу. – Но не на Руси. В этом и будет ваше Испытание… Только помните, что не все люди одинаковые.
– Не поняла, о чем вы говорите, – пожала плечами Маша. – Нам лучше всего было бы в Ленинграде, но раз мы уже всё, то…
– Да, не хочу опять становится тем, кем был, – признался Гриша. – Может быть хотя бы на чужбине мне не надо будет становиться зверем?
Вот такого не ожидала даже Яга. Что-то совсем плохо было у отрока с отроковицей перед тем, как они шагнули на полвека назад. Настолько нехорошо, что они считали войну, голод и ходившую за ними по пятам смерть чем-то лучшим, чем была их жизнь. Как такое могло произойти? Кто допустил это?
Не было на эти вопросы ответа. Поэтому нужно было сделать то, что требовалось, ибо время истекало. Совсем скоро почти детям предстояло оказаться в горниле своих новых испытаний, что неоправданно жестоким считала даже легендарная нечисть, добротой обычно не отличавшаяся. Но законы были установлены не ею, поэтому один из наиболее необычных миров, когда-либо созданных творцами, готовился принять гостей из совсем другой реальности. Похожий и непохожий на Изначальный, он рождал множество историй, затем становившихся уроком даже для всесильных демиургов.
Глава 8
Гриша очнулся на земле. Судя по осколкам стекла, его выбросило из автобуса, в котором сейчас кричало несколько голосов. Как будто все вернулось туда, с чего начиналось. Но, если все вернулось, то рядом должна была быть Машка? Буквально в двух шагах действительно кто-то обнаружился. Было темно, и Гриша не был уверен, что это девочка, но схватив человека за что достал, он споро пополз подальше от разгоравшегося автобуса.
