Текст книги "Джакс (ЛП)"
Автор книги: Вивиен Лакс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Толпа плотно сгустилась вокруг меня, пока мы продвигались через лабиринт турникетов, что я чувствовала себя коровой по дороге на скотобойню.
– Му, – пробормотала я себе под нос. Пожилая леди, стоящая впереди, с сильной химической завивкой окинула меня удивленным взглядом через плечо, а затем двинулась вперед, чтобы дать больше пространства сумасшедшей девушке. Я глубоко вздохнула, чувствуя, как клаустрофобия рассеялась немного из-за дополнительного пространства. Может, я должна всегда прикидываться сумасшедшей. Может, это будет сдерживать людей от такой скученности вокруг меня.
Я не люблю толпы или публику. Или, в действительности, людей в целом. Хотя мой отец живет ради этого.
Они говорят «мечты о рок-н-ролле никогда не умрут» это, как никогда, кстати, подходило моему отцу. Я знала, что он так или иначе, любил меня. Ну, как маленький ребенок инстинктивно мог бы это назвать. Но он никогда не был хорош в том, чтобы продемонстрировать это. Я была на втором плане, не больше помехи, тем, чего он действительно никогда не рассматривал в первую очередь. Единственные воспоминания о нём, находящемся с нами дома, были о том, как он курил в гараже с гитарой на коленях и с отвлечённым выражением лица.
– Что ты делаешь здесь? Найди маму, – говорил он всегда, если замечал, как я стояла и наблюдала за ним.
После печального и бесполезного пребывания в роли нормального, провинциального отца, Лаил Несбит еще раз поддался своей мечте о рок-н-ролле, оставив мою мать самостоятельно растить трехлетнюю дочь.
– Я не ненавижу его, милая, – она вздыхала, когда я спрашивала ее, но она никогда не смогла бы полностью убедить меня. Моя мать вышла замуж за Грэма, когда мне было пять, тогда мы переехали в его большой дом на углу. В тот день я обрела нового отца и двух сводных братьев одним махом. Но если я думала, что кто-то обратит на меня внимание, то глубоко ошибалась. Мальчишки Грэма были дикими, проблемными и вечно дрались то ли в шутку, то ли всерьез. И Грэм орал на них до тех пор, пока не срывал свой голос. Я же оставалась в стороне, оттачивая свой талант оставаться полностью незамеченной «идеальным папочкой».
Грэм был бесполезным, с присущей ему чопорностью, настолько отличающийся от моего отца, что было смешно. Он считал себя ученым и гордился книгами в кожаных переплетах, расставленными на полках. Я не видела, чтобы он их когда-нибудь открывал. Он был больше фоновым шумом в моей жизни, нежели отцом, но я действительно благодарна ему за одну вещь: мой девиз. Он скривился однажды, после того, как я вербально унизила его на полпути к двери на вечеринку к друзьям.
«И хоть мала, она душой свирепа».
Шекспир. Сон в летнюю ночь. Конечно, я запомнила это. Я читала любые книги, до которых могла добраться, переписывая отрывки, которые разговаривали со мной в стопках журналов, небрежно написанные мной днем и ночью. Это заставило меня остановиться и рассмотреть Грэма в ином свете.
Затем он вернулся к привычному поведению придурка, и момент был упущен.
Тихая, маленькая и свирепая. Такой я была. Как я определила себя даже, когда свирепость казалась далеко за пределами досягаемости. Когда слезы позорно кололи мои глаза, и я смахивала их раньше, чем они успели бы упасть. Я всегда напоминала себе: свирепа. Эта была мантра, в которую я верила, даже когда не могла поверить в себя.
Я мечтала уже пройти к передней линии.
– Разувайтесь, – машинально произнес агент УТБ*,– Упакуйте ваши вещи в пакеты и пройдите сюда.
Все поспешили подчиниться, хватая серые пакеты и раскидывая вещи, словно малыши, укладывающие игрушки. Мне пришлось нырнуть в сторону, прежде чем меня успели бы убрать с пути.
– Эй, смотри, куда ты швыряешь эту штуку! – я гаркнула на суетливого бизнесмена.
Он огляделся и затем посмотрел вниз.
– О, извини, я не заметил тебя там внизу.
И затем ублюдок ухмыльнулся собственной шутке.
– У меня идеальный рост чтобы ударить тебя по яйцам,– ответила я громко.
Он пару раз открыл свой тупой рот, таращась как рыба. Я производила такой эффект на парней вроде него, вот таких самоуверенных, которые не могут представить, что кто-то похожий на меня, весь такой маленький, может обладать темпераментом. Парни, вроде него теряют дар речи, когда сталкиваются с жестокостью. Это одна из причин, по которой я всё ещё одинока.
Джаксон никогда не смотрел на меня свысока.
Что за черт? Заткнись.
Видимо, мой предательский мозг, жаждущий перспективы воссоединения, решил воспроизвести нарезку из моей старой жизни. С мысленным стоном, я заставила себя вновь пережить слишком много дерьма.
Потому что было слишком много дерьма. И как только я заняла свое место в самолете, я знала, что никак не смогу остановить поток воспоминаний.
Жизнь в доме на углу продвигалась с предсказуемой скукотой. Единственный раз, когда я испытывала нечто похожее на волнение, было тогда, когда отец решал зайти. Это было нерегулярно и нечасто – дважды, может, трижды в год – но это вселяло надежду и, вдобавок, возможность отсчитывать время до тех пор, пока я не смогла бы съехать.
Видеть своего отца было тем, чего я всегда ждала с нетерпением, сколько бы раз он меня не разочаровывал.
В конце концов, он отказался от возможности стать рок-звездой и начал работать техническим помощником. Он был постоянно без денег и вечно на грани выселения из дома, но я никогда не видела его счастливее. Он привозил мне сувениры из своей «дорожной жизни» и я садилась на его колени, чертовски надеясь, что в этот раз он возьмет меня с собой.
Но только потому, что он был счастлив, не делает его менее дерьмовым отцом. Так же быстро, как он вваливался снова в мою жизнь, мой отец всегда исчезал, возвращаясь на дорогу, как одержимый. Иногда я мечтала, чтобы он полностью провалился, сдался и вернулся обратно домой, ко мне.
Но вместо этого он встретил Красти Пита Диллингема.
История о той ночи, сейчас, часть моей собственной легенды. Мой папа пошёл смотреть шоу в местный бар. Когда они начали шоу, из динамиков не доносилось ничего, кроме оглушительного шума. Техники в панике побежали за кулисы. Пока все остальные прикрывали свои уши, мой двухсот шестидесяти фунтовый (примерно 117 кг) бородатый отец запрыгнул на сцену, словно олимпийский прыгун в высоту и побежал менять неправильно подключенные кабели.
– Первое, что я заметил, его волосы были в беспорядке. Второе – была вонь, – мой отец всегда ухмылялся над этим моментом, хлопая Красти Пита по спине.
– Я поблагодарил его и сказал, что прямо сейчас мы потеряли одного из парней, – добавлял Пит, храбро отыгрывая свою роль в сюжете. – И, если он сможет поднять свою толстую задницу достаточно рано утром, у нас будет больше работы для него.
Пит представил моего отца Бэшу Гриллсу, одаренному барабанщику. Он давал выступления в различных клубах между концертными турами. Но как только его настоящие концерты снова начинались, он был способен умело обращаться с гитарой и так же быстро соображал, как мой отец.
Прямо здесь, в истории, Бэш всегда делал акцент на то, что он разглядывал внушительную массу моего отца сверху вниз.
– Я никогда не смогу понять, как мужик может есть так много и всё еще двигаться быстро. Это противоречит как логике, так и физике, – тогда мой отец начинал гоготать, словно он впервые услышал эту шутку. Я и Джаксон так сильно закатывали наши глаза, что они могли бы вывалиться. Затем мы начинали смеяться над реакцией друг друга, подстрекаемые нашим общим опытом быть подростками в самом офигительно странном подростковом положении… вообще.
Я улыбнулась воспоминаниям, прежде чем сердце смогло бы догнать мои мысли. И когда это случилось, я почувствовала болезненную пустоту, которая всегда возникала, когда я думала о Джаксоне Блу. А поскольку я думала о нём почти всегда, я была опустошена довольно-таки часто.
Ощущения остались пока мы выруливали на взлетно-посадочную полосу. Я вжалась в кресло, благодарная за маленький обзор, когда приникла к окну. Парень, сидящий рядом со мной, полностью игнорировал меня, надев наушники и быстро провалившись в сон, пуская слюни с открытым ртом. Что-то в том, как он полностью игнорировал меня, будто я была частью самолета, заставило меня задуматься снова о моем отчиме.
После пережитого детства на задворках дома Грэма, быть на вторых ролях, как ребенок Грэма и потери матери, жены Грэма, затем я по-настоящему потеряла свою мать. Рак яичников, что отнял ее, был быстрым и нещадным, превращая ее из уставшей, но все еще жизнерадостной женщины в задыхающуюся оболочку за восемь месяцев, от начала до конца. Она уступила, когда мне было пятнадцать, и внезапно Грэм прозрел и заметил меня.
– Лилиана, я знаю, между нами не все было хорошо, – начал он говорить, сидя за кухонным столом, ночью, после ее похорон.
Но с меня было достаточно. Я подняла руки, прерывая его извинения:
– Тебе не нужно ничего говорить, Грэм. Я уже позвонила моему отцу.
– Твоему… отцу? – Грэм выплюнул последнее слово.
– Да… своему отцу.
– Лилиана, я растил тебя. Я твой отец.
Мое горе все еще было свежим для меня, чтобы оставаться доброй.
– Ты никого не растил, Грэм. Я вырастила себя сама, пока ты не видел.
Прямо тогда, его лицо было действительно натянуто вокруг глаз. Он опустил голову на руки и провел пальцами сквозь редеющие волосы.
– Лили, я знаю, это не всегда было легко…
– Ни хрена, – сказала я, и мне понравилось, когда его взгляд метнулся обратно на меня, шокированный, что у меня хватило наглости сквернословить ему. – Не было. Но это было чертовски проще для тебя, Грэм. Я ухожу. Все подготовлено.
Мои вещи были уже собраны. Когда мой ухоженный отчим стоял в дверях и смотрел, как мой седеющий, татуированный отец посадил меня в свой потрепанный фургон, мне показалось, я заметила проблеск слёз в его глазах. На мгновение я почти вернулась к нему. Мой отец, человек, чьи гены я делила, был абсолютно чужим. По крайней мере, этот нервный человек, который махал на прощание, был мне знаком.
Но с другой стороны, было слишком поздно возвращаться назад. Я сморгнула слезы и повторила про себя «свирепа», пока не стало немного лучше. Мы начали отъезжать, но звуков двигателя не было.
– Тупой кусок дерьма, заводись!
Я знаю, он матерился на грузовик, но было поздно. Я уже выскочила, в ужасе, пока мой отец бил по рулю. Я так резко подпрыгнула от злости в его голосе, что впервые в жизни Наилс Несбит заметил меня. Его огромная, мясистая рука появилась из неоткуда и накрыла мою.
– Эй, Лили, – произнес он хрипло, но нежно. – Я знаю, я не всегда был рядом, как должен был, но тебе нужно знать, что я никогда не обижу тебя, поняла? Никакой трусливой фигни со мной, ладно?
– Окей, – сказала я твёрдо.
– Хорошо. Теперь, посмотри в зеркало для меня.
– Все чисто… пап.
Наилс взглянул на меня с удивлением. Его глаза были почти скрыты под копной не стриженных бровей, но я поразилась, заметив, что они были точно такие же карие, как и мои.
Я никогда этого не замечала.
– Окей, Лил, поехали.
Мысль о том, что мировое турне – это не место для пятнадцатилетней девчонки, никогда не посещала наши головы. Делать что-то правильно явно не было сильной стороной моего отца.
Кроме того, сейчас, почему-то, было. Почему-то, после всех этих лет, он собирался быть адекватным, женатым мужчиной и хотел, чтобы я была рядом с ним. Это было почти мило… так мило, как могло быть у Наилса.
– Свирепа, – пробормотала я про себя и заснула.
УТБ – TSA – сокращенно от Transportation Security Administration – Управление транспортной безопасности (в составе Министерства транспорта США в 2001 г.).
Глава 6.
Джакс.
Парень за звукозаписывающим устройством выглядел, будто он не спал всю прошлую ночь. Не то, чтобы я осуждал его. С тех пор, как моя мама скинула эту бомбу о предстоящей свадьбе на меня, мои ночи были наполнены метаниями, вороченьем и очень неприятным стояком, от мыслей, что я снова увижу Лили. Сон казался чем-то, чего я должен ждать только после свадьбы.
Надо отдать Энни должное. Как только она приняла решение, никакого смятения вокруг не было. «Счастливый день» должен был состояться через две недели.
И Найлсу как-то удалось уговорить Лили приехать пораньше, чтобы помочь подготовиться. Каждый раз, когда я пытался очистить свою голову, эта мысль возвращалась, словно удар наковальней. Лили возвращалась.
Лили приземляется сегодня.
У меня было время в студии, от которого я не могу избавиться. Мой лейбл забронировал это время неделями ранее, прежде чем произошло всё это дерьмо. Так что сейчас я должен быть чёртовым профессионалом, хотя чувствовал, что был готов из кожи вон лезть.
Туповатый техник – я думаю, его звали или Рейвен или Кроу, или как-то так – кем бы он ни был, включил микрофон и его грубоватый, пропитанный виски голос прошёл через мой монитор:
– Окей, Джакс, мы готовы.
Я кивнул. Гитарный трек, который я записал на прошлой неделе, прошёлся ревом сквозь микрофон, и я начал отсчитывать бит. Когда я отсчитал, слова, написанные мной прошлой ночью, снова и снова проигрывались в моей голове. Единственное хорошее, что есть в бессоннице – это возможность писать.
Энни наблюдает за мной из кабинки, прильнув к Найлсу. Две блондиночки, что пришли со мной сюда, хихикали, когда я встречался с ними глазами. Но мои глаза прошлись по бутылке Джека. Я поднял руку.
– Можете начать снова, пожалуйста?
Блэкбёрд (прим. пер. – имеется в виду, что главный герой не помнит его имени и называет его Черной Птицей (Blackbird): сначала он назвал его Рейвен (Raven – Ворон) или Кроу (Crow – тоже Ворон)) вздохнул и немного поворчал, но послушно отмотал трек. Я сделал быстрый глоток из бутылки. Эти слова… чувства, которые я в них вложил, записывая всё это на бумагу, я должен был избавиться от боли, а не делать хуже. Но петь это, значит снова переживать эти чувства, а это было неприятно. Прошла ещё одна долгая пауза, пока трек ревел у меня в ушах. Затем, я открыл рот, чтобы спеть.
Я был катастрофой.
– Можем мы начать заново? – прохрипел я в микрофон, чувствуя, как капли пота образуются на моём лбу. Энни наклонилась вперед, её губы искажены в этот оскал, который я хорошо знал. Я разочаровал её, я тратил её время и деньги. Я мог уже сейчас видеть заголовки таблоидов: «Джаксон Блу: Кумир на Час, Неудавшийся Наследник Рока в Студии – Катастрофа». Это будет очередной скандал, как тот, что я начал, когда мне было восемнадцать и моё сердце было разбито из-за потери Лилианы.
Казалось, скандал преследовал меня.
Но опять же, само моё рождение было скандалом. Зачем останавливаться на достигнутом?
Когда Энни забеременела мной, все таблоиды были охвачены этим. В порыве мазохизма, я увидел их однажды, когда мне было тринадцать – прыщавый и отчаянно пытающийся выяснить, кто мой настоящий отец. Я потратил всё утро, роясь в архивах, исследуя историю за историей, но нисколько не приближался к разгадке, кем же был мой отец. Пока я искал, я делал глотки из бутылки водки, которую я нашел в незакрытом алкогольном баре, так что, к тому времени, когда Энни вернулась домой, я был совершенно пьян.
– Кто он? – невнятно произнес я, вваливаясь в коридор и перекрывая ей путь.
Наилс был с ней – это был один из тех моментов, когда они были вместе, а не расстались. Он издал рычащий шум, который я никогда не забуду, но Энни подняла руку.
– Ты пьян, – констатировала она, словно быть пьяным в тринадцать это было нормой.
– Кто он, чёрт подери? – я снова потребовал ответа. Её лицо поплыло передо мной, и я моргнул несколько раз. Наилс сделал вдох, полный отвращения, и я понял, он думал, что я плакал. Тогда мне захотелось ударить что-нибудь.
– Ты о ком? – спросила Энни.
– Ты знаешь кто! Мой отец, ты, шлюха! – в ту минуту, как слова покинули мой рот, я пожалел о них, но я был слишком пьян и уперт, чтобы извиниться, как следовало.
Я наблюдал, как лицо Энни белеет, её ноздри сузились. Я ожидал, что она закричит на меня.
Но вместо этого она ударила меня прямо поперек лица. Я уже шатался от водки, и сила её удара сбила меня, и я упал на пол, словно какая-то жалкая кучка.
Тогда Энни Блу, моя мать, женщина, которая должна была любить меня сильнее всего на свете, перешагнула через меня, оставляя меня здесь брызгать слюной и бесноваться, а сама прошла с любовником в свою спальню полностью игнорируя меня. И тогда был последний раз, когда я спрашивал о своём отце.
– И что ты делал потом? – шоколадные глаза Лили были широко раскрыты, словно два блюдца, пока она слушала меня. Быть с ней так близко, и то, как она цепляется за каждое сказанное мною слово, было самой лучшей поддержкой во всей моей жизни. Да, я был дерзким ублюдком в семнадцать лет, но Лилиана Несбит заставила меня чувствовать себя королем всего гребанного мира.
– Ну, я заблевал весь пол, – она захихикала, заливаясь самым восхитительным оттенком розового. – Потом я поднялся снова и пошёл спать.
– И вы никогда не разговаривали об этом? – Лил Бит покачала головой.
– А о чём разговаривать? – спросил я лениво, принимая виски, что она налила в бокал для меня. – Энни ясно дала понять, что я никогда не выясню этого, ну, в любом случае, не от неё, – я поднял бокал. – Но я скажу тебе одно: я больше никогда в жизни не притрагивался к водке.
Лилиана расхохоталась, затем медленно подошла ко мне, её вишнево-красные ноготки на ногах погрузились в глубокий ворс гостиничного ковра. Я раскинул свои руки, и она устроилась рядом со мной, вздохнув, используя моё плечо как подушку.
– Бедненький Джаксон, – поддразнила она, проведя пальцами внизу по моему лицу.
Я мгновенно стал твёрдым для неё. В те дни я ходил с вечной эрекцией и то, что её маленькое тело прижималось крепко ко мне, нисколько не помогало.
Я был типичным семнадцатилетним подростком, который руководствовался похотью и гормонами, но с Лили это было нечто большим.
Ради Лили стоило подождать.
– Бедный я, – согласился, пробегая своей рукой вдоль её узкой талии. – Боже, ты – самое маленькое создание, которое я когда-либо встречал. Я думаю, когда мы снова поедем, я просто засуну тебя в чемодан и возьму с собой.
– Вероятно, ты мог бы сделать это, – её лицо был смертельно серьёзным, что я рассмеялся.
– Я серьёзно! – возмутилась она. – Я играла в игру, когда была ребенком. Я звала ее: «Невидимая Игра». Я забиралась в невозможно крошечные места и наблюдала, как долго мои родители будут ходить, прежде чем заметят моё исчезновение.
Я откинулся на спинку стула. Она рассказывала мне истории о ее, так называемых родителях.
– Как долго? – спросил я. Она покачала головой, в её шоколадных глазах отражалась боль, которую я наделся никогда больше не видеть.
– Чертовски долго, – произнесла она.
– Я даже представить себе не могу, – сказал я ей, целуя ее жаждущие губы. – Если моя Лил Бит отсутствовала бы дольше пятнадцати минут, я бы вызвал чёртов поисковый отряд. Сыщики прочёсывали бы весь район с собаками в считанные секунды, я обещаю тебе.
– Ты такой странный, – вздохнула она.
Но я мог сказать, что она была счастлива.
Зовите это юношеской любовью, первой любовью, щенячьей любовью – что бы это ни было – у меня было с ней. Я был счастлив. Возможно, счастливее, чем когда-либо. Но это было прежде, чем я всё заставил идти прахом.
Сейчас я собирался снова увидеть её.
И я жду, что она ударит меня в лицо.
– Хорошо, Джакс, я думаю, на сегодня мы закончим, – Блэкбёрд потёр переносицу, словно моё пение вызывает боль. И я точно мог сказать, что это причиняло мне боль. Чувствуя облегчение и злость в равной степени, я повесил микрофон и поплёлся обратно в кабинку.
– Тебе не надо ничего говорить. Я знаю, – сказал я Энни.
Она ничего не сказала, но вместо неё заговорил Наилс.
– Что за хрень там произошла? – поинтересовался здоровяк, демонстрируя что-то вроде искренней заботы.
Что же я собирался ответить? Мысли о том, что я снова увижу его дочь, вытеснили все остальное?
– Слишком много думаю, – сказал я сухо.
– Я пришлю машину, попроси их отвезти тебя домой, – сказала Энни. Периодически, она показывала признаки материнских чувств и это всегда меня удивляло.
– Хорошо. Только дай мне сходить в туалет, – виски прошёлся через мой организм без каких-либо эффектов. Я почувствовал липкость вместе с запахом провала. Мне нужно было принять душ, срочно.
– Я поеду за Лилианой в аэропорт, – Наилс грубо чмокнул губы моей матери.
– Возвращайся ко мне поскорее, – она глупо улыбнулась.
– Ага, я убираюсь отсюда, – я зарычал и поторопился в мужской туалет. В свете мерцающих флуоресцентных ламп моё отражение выглядело бледным и непривлекательным: мешки под глазами были тёмно-фиолетовыми, голубые волосы стали нездорового зелёного оттенка. Это не может быть Джаксон, что приветствовал Лилиану в первый раз больше года назад. Мне нужно было взять себя в руки прежде, чем она вернется ко мне домой.
Я выпрямился и попытался выдавить из себя дерзкую ухмылку.
Эй, Лил Бит, – я решил потренироваться. – Как ты?
Глава 7.
Лилиана.
– Окей, я вижу тебя, – сказала я отцу, затем повесила трубку, качая головой.
Он был в фургоне. Я не могла поверить, что у него всё еще была эта штука.
Я стояла на тротуаре за пределами аэропорта, истерически смеясь над фургоном.
Мой отец силой открыл хлипкую водительскую дверь и вышел найти меня, чуть ли не плачущую от смеха. Я вытерла глаза и попыталась объяснить, и затем снова растворилась в приступе смеха.
– Этот, этот фургон… – все, что я успела сказать.
– Конечно, – проурчал он, поглаживая потрепанный старый пережиток из восьмидесятых с любовью, которую он, обычно, приберегал для гитары и только изредка для меня. – Она все так же мурлычет как котёнок.
– Это же фургон, на котором ты забрал меня, – я покачала головой от такой гармонии, желая достать ноутбук, и я смогла бы это записать. Но мой отец не понял этого.
– Ага, – проворчал он, поднимая мои чемоданы. – Ты хочешь идти?
– Конечно, пап, – кивнула я, мою грудь медленно сдавило. Он не помнил, что забрал меня из дома Грэма на этом фургоне. Начало нашего дикого путешествия вместе. Даже если отец и помнил, он не был настолько сентиментальным, как я. Остановись, Лили. Я откинулась на неровное виниловое сиденье и попыталась собраться с мыслями.
Но шум от радио не давал мне думать. Мой отец всегда держал радио в фургоне на «поиске». Это была одна из его раздражающих привычек, оставшаяся с тех пор, когда он еще был странствующим техником, собирая работу то здесь, то там. Он любил искать группы, на которые мог бы поработать, потом орал и разглагольствовал о них, пока я безмолвно кивала, непонимающе соглашаясь. Это брало начало в моём самом дальнем детстве. Пока его не наняли загружать усилители на камбэк шоу Энни Блу и, храня воспоминания о том, что усилитель был подключен неправильно.
– Мы едем в отель? – я спросила отца в перерывах между треском статического шума.
– Отель? Нет, зачем нам туда ехать? – отец выругался, и я напряглась, прежде чем поняла, что он пытался проложить свой путь на левую полосу движения в последнюю минуту. Когда мы были на дороге, парни называли его «Капитан Рэйджболл»*, потому что каждый раз, когда он за рулем, малейшая вещь может вывести его из себя.
– Эм, последнее, что я знаю – вы с Энни жили в отеле «Шато Мармон»*, – неуверенно произнесла я.
– О, да, я забыл сказать тебе, Лил… – кажется, он многое забыл мне рассказать. – Мы с Энни основали студию. Она хотела собственное пространство, так что мы приобрели местечко.
На момент, в фургоне остался шум только статического радио, меняющего станции, и мой шокированный вздох.
– Вы купили дом? – ахнула я. Я не смогла сдержать шока в голосе. – Сначала ты говоришь, что женишься, сейчас – что вы, святой Боже, купили недвижимость?
Мой отец бросил на меня стыдливый взгляд, пока радио снова переключило станцию снова. Я клянусь, мы уже раз десять прошлись по кругу.
– Думаю, я расту, Лил Бит. Пора бы уже, ха?
Я почувствовала прилив нежности к моему большому, бородатому отцу и протянула к нему руку. Его здоровая мясистая рука полностью обхватила мою, как и всегда.
– Мой отец – семьянин, – поддразнила я. – Ты снова будешь «околачиваться» в гараже? Стоп… ты уже и к гольф-клубу присоединился?
– Смотри, какая умная, – прорычал отец, выпуская мою руку. – Говоришь как Джакс.
Станция снова сменилась. Как призванный джинн из бутылки, из динамиков донеслись басы песни «Наглец».
Я замерла на сидении. Моё тело металось между ледяной водой, бегущей в моих жилах и горячей тошнотой, бурлящей в животе. Я клянусь, эта песня преследует меня.
– Наслушался этого до конца своей жизни, – отец сказал, как отрезал, щёлкая выключателем. Нехарактерная тишина заполнила фургон, тем лучше для меня услышать дикое биение своего сердца.
Не обращая внимания на мои мучения, отец продолжил:
– Я не думаю, что Джаксон ожидал, что эта песня станет хитом. Его мать пыталась помочь ему, но он такой высокомерный засранец. Иногда так и хочется просто взять и встряхнуть маленького ублюдка…
– Точнее не скажешь, – пробормотала я. Я бы хотела встряхнуть его сама, но я боялась, что мои пальцы сомкнуться вокруг его горла, и я не буду способна остановиться и не убить его.
Отец свернул с главной трассы, и мы начали подниматься по холмистой дороге, набирая высоту. Я барабанила пальцами по своим бедрам, перемещаясь между волнением и страхом, когда он, наконец, съехал с этого пути на длинную, извилистую дорогу.
– Это твой дом? – я не могла сдержать шока в голосе.
Папа остановил фургон на парковке и откинулся на сиденье.
– Ага, – протянул он, глядя на массивный, богато украшенный особняк, словно он удивил его. – Как я и сказал, Энни хотела пространство для студии и для себя, и всё в таком духе.
– Вы могли бы разместить около семнадцати студий там, – сказала я сухо. Белый особняк светился в лучах калифорнийского солнца и гигантский, зеленый газон распростерся как ковёр, я описала бы как «зелёный и пышный» в одной из своих книг. Сильно пахло свежескошенной травой, что удивило меня. Энни и Наилс не были известны, как привереды ни в воспитании детей, ни в жизни.
Многое изменилось с тех пор, как я уехала, думала я. Отец взял мои чемоданы, и мы пошли по изогнутой ухоженной дорожке.
Тогда я почувствовала отчетливый запах марихуаны. Я заметила сигаретные бычки, разбросанные по краям дорожки.
Когда папа отворил входную дверь, я поняла, что на самом деле не так многое изменилось.
Но подозреваемые сидели на поношенных диванах, полностью отличаясь от богато украшенной обстановки. Улыбка коснулась уголков моих губ. Дом был новым и незнакомым, а вот люди? Люди ощущались как дом. Везде валяющиеся, кричащие, смеющиеся, треньканье акустической гитары пока где-то кто-то создавал музыку: эти звуки я некогда лелеяла.
Все были здесь к моему прибытию. Бэш был в углу, его руки беспрестанно барабанили по его бокам, даже когда все остальные части его тела были спокойны. Он первый заметил нас, что не удивило.
– Святое дерьмо, это же Бит! – он закричал. – Где тебя черти носили так долго, Наилс? Мы ждали!
– И ничего не долго, – зарычал папа. – Вам надо расслабиться.
Я рассмеялась над знакомой издержкой. Бэш не знал бы о расслаблении, даже если его ударить по голове. Главный барабанщик перепрыгнул и врезался в меня – нечто приблизительно похожее на объятия. Я откашлялась, прикрываясь рукой, и прерывисто вздохнула, чтобы отдышаться.
– Как ты, Бэш? – поинтересовалась я.
– Просто отлично, – он кивнул, покачиваясь телом под музыку, которую только он мог слышать. – Собираюсь показать тебе студию, Бит. Она потрясающа. Мы работали не покладая рук день и ночь.
– Вот ты и здесь, – Диггс пришёл за своими объятиями, витые порезы его лица перетекли в ломаную улыбку. – Хэй, Лили, – сказал он мягко.
Я удовлетворенно вздохнула от его хорошо знакомых объятий. Я никогда не забуду, как при первой встрече с Диггсом мне захотелось убежать от этих ужасных рубцов, что омрачали его лицо. Падения с такелажа было не достаточно, чтобы отпугнуть его от работы на Энни и, хотя он не лазал так много в те дни, он все еще был лоялен к ней. Без сомнений, он был прекраснейшим человеком, которого я когда-либо встречала. Всегда готов к рукопожатию или объятиям, из Диггса бы вышел отличный отец, если бы только правильная женщина могла бы разглядеть не только его шрамы. Казалось, у него был переизбыток любви и все это он сейчас вытеснял на мне.
– Твой отец говорил, что ты сейчас пишешь книги! – сказал он. – Я зашёл в интернет и нашел ту, про которую он знал. У тебя есть талант, Бит.
Мысль о том, что Диггс – кого я расценивала как второго отца – читает мои рассказы, заставила меня покраснеть.
– Ты читал мои книги? – пропищала я.
– Мы все, – Грэг Фингерс хохотнул, подошёл для лаконичного объятия.
– Я – нет, – прорычал папа. – Не все. Прости, Лилиана. Я забил на первой секс-сцене.
– Я рада, что вы читали, – я покраснела. Я разрывалась между восторгом и полным ужасом.
– Ты же знаешь, что парни так не разговаривают, – указал лениво Грэг. Я удивилась, что он уже был под кайфом.
– Это фэнтези, – поправила я его.
– Ты хочешь, чтобы парни так разговаривали? – Красти Пит произнёс это на заднем плане, и я была благодарна. Подавляющим запахом от него был пот.
– Было бы хорошо, – ответила я, что было встречено одобрительным смехом. Я засияла, чувствуя себя потрясающе – вернуться сюда к ним, моей своенравной группе дяденек, парням, которые никогда не были уверены, что должны быть моими друзьями или примерами для подражаний. На момент я забыла, почему уехала.
– Лилиана здесь? Почему вы не позвали меня?
Когда я повернулась и увидела синие глаза Энни Блу, я внезапно вспомнила, почему ушла. Её глаза были настолько похожи на глаза Джаксона, что я почувствовала яму, открывшуюся в животе.
– Вот и моя новая дочь, – проворковала она, обнимая меня сильнее. Краем глаза я заметила, как отец сияет от гордости.
– Хэй, Энни, – я сглотнула. Объятия со мной точно были не типичным действием для Энни. Но когда я отстранилась и заметила её элегантную юбку и платок земляного цвета, я поняла, что происходит.
Это было ещё одно переосмысление.
Энни Блу, рок-звезда, богиня и скоро станет моей мачехой. Он изменялась миллион раз в её тридцать с лишним лет в музыкальной индустрии. Своенравная дочь фолк-певца Рэндалла Блу, она шокировала мир, появившись в качестве лидера девчачьей панк-группы «Ультрафиолет». Её отец отрёкся от неё после того, как она стала часто устраивать множество эффектных выступлений по своему вкусу. Я думаю, он понял, что фамилия Блу была запятнана её выступлениями топлесс и толпы в школьных коротких юбочках, под которыми ничего не было.
