Текст книги "Пленники Пограничья"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Аррехх…сноооос…ааалло…

– Аррехх…

Потянуло паленой шерстью.

Я прикрыл глаза, не в силах выносить блеск камня. На моей спине когда-то росли крылья. Сейчас я чувствовал, как в раздувшихся, болезненно-усохших наростах пульсирует кровь. Я слышал ее жаркое биение в каждом уголке тела. Лопатками, сквозь нелепый зеленый плащ, я соприкасался с трясущейся плотью кровников.

Их сердца стучали с перебоями, но Покрывало силы уже зародилось в сердцевине нашей песни. У меня было ощущение, какое возникает, если слабой машиной тащишь на прицепе грузовичок. Мотор колотит, а сцепление проворачивается.

Я был их сцеплением, посредником между миром Пограничья, не вполне адекватным, но пригодным для жизни, и миром Тех. Миром демонов, куда не могли попасть ни люди, ни другие расы разумных.

Ибо разум пришлось бы оставить на пороге.

Я пел, надрывая глотку, но почти не раскрывая рта. Так надо было, потому что наша песня не предназначалась для окружающих. Покрывало силы можно ткать и в полной тишине.

Особенно такое Покрывало, без единой светлой нити. Поэтому кровники и нуждались во мне, их потрепанные сердца не справлялись с нагрузкой.

– Сснооос…ааллоо…бепрееер…хынн…

– Ты, с чьих когтей стекает свет последних звезд…

– Ты, чьи уши слышат, как дробятся льды на хребте планеты…

– Ты, чьи зубы перекусывают надежды неродившихся детей…

Иногда, теряя нить мертвых звуков, тетя Берта переходила на язык Холмов.

– …Выйдешь ли из пламени, чтобы пролить слезы по кровникам своим?

– Выйдешь ли, Большеухий?.. Ааллоо…

Где-то на краю восприятия, в немыслимой дали, девочку по имени Анка начало тошнить. Я отметил это малозначащее событие как досадный факт. Аня пока нам не мешала, но если она попытается встать, Покрывало может порваться.

Дядя Эвальд тяжко всхрапывал при каждом вздохе. С его напряженных лодыжек струями стекал пот, и пепел под ногами превратился в грязную лужу.

Мы сидели спина к спине.

На ближайшей ко мне кошке загорелась шерсть. Животное выгнулось, едва не оторвав лапы, оставляя на жаровне чадящие клочья. Ее соседка по несчастью, светло-бежевая «сиамка» издавала душераздирающие вопли, какие могут издавать только представители этой породы. Проволочные путы до крови растерли ее тонкие конечности, когти то вылезали, то прятались, хвост бился о решетку, обрастал искрами и на глазах обугливался.

Горький жирный дым окутывал террасы.

По углям разгуливали лиловые сполохи.

Я не ожидал, что это окажется так больно. С меня словно заживо сдирали кожу. Кисточки доносили страдание каждого животного, разрыв каждого нерва, шипение каждой капли крови, падающей в огонь.

Мы пели.

Свет потускнел, а вскоре сместился куда-то вбок. Я открыл глаза, ожидая увидеть потухшие костры, но ничего не изменилось. Тусклым багровым светом переливались прогоревшие угли, решетки под кошками раскалились.

Почти все они бились в своих путах.

На голове у меня шевелились волосы, пот тек двумя грязными струями по вискам и бровям, периодически приходилось сплевывать. Пот имел кисловатый отвратительный привкус гари. Глаза я не отваживался открыть, потому что кошки смотрели на нас.

Мы пели, не пытаясь перекрикивать визг и вой. Покрывало трепетало, прорастая сквозь пространство нашего мира, как многослойный энергетический плед, как вывернутая шляпка медузы, покрытая подвижной, пропитанной электричеством бахромой.

Кошки горели. Тетушка приказало мне ослабить пламя, убрать в сторону часть углей.

Я давно потерял счет времени, хотя обычно без часов не ошибаюсь больше, чем на три минуты. Я охрип и вторил дядюшке скорее носоглоткой, чем голосовыми связками. Возможно, прошло несколько часов, а может быть, и несколько суток.

Я слышал, как Анка и Мария уснули. Меня немножко успокаивало, что дядя Саня не подвел. Мы договаривались – когда начнется самое неприятное, он незаметно усыпит обеих, а потом еще и введет им по капсуле со снотворным. Они уснули очень вовремя.

Только усилием воли я заставлял себя не чувствовать невероятный смрад от горящего мяса. Для фэйри отключить обоняние носа – не великая проблема, но как отключить кисточки…

Кисточки показывали мне все, даже при закрытых глазах. У мужчин Фэйри кисточки дают картину вроде рентгена или УЗИ. Если очень постараться, я могу увидеть людей сквозь стену дома, стоящего в полумиле, но дальше все расплывается. Люди похожи на выпуклые сгустки разного цвета, они плывут среди неподвижных граней и вздрагивают в ритме своих сердец. Мой папа узнает знакомых через три кирпичные стены, а могучие знахари, вроде дядюшки Эвальда, способны на большее, но не признаются. Однажды дядя Эвальд угадал наших кровников в пролетавшем самолете. Иногда мне жаль, что кисточки невозможно отключить.

У обычных нет такого органа чувств, потому они способны мирно спать, когда рядом убивают их кровников.

Дядя Саня пришел к нам, разделся и влился в общий круг. Его сердце пристроилось к суммарному биению за каких-то пять секунд.

Мне сразу стало легче. Только теперь я заметил, какую нагрузку возложила на меня тетя Берта. Описать человеческим языком это невозможно; меня как будто расплющило под массой темной энергии Покрывала.

И еще приходилось выдерживать взгляд выпученных, налитых кровью кошачьих глаз.

Добрые Соседи не поступают так, как мы сегодня. Все вывернулось наизнанку, все происходило наоборот. Мы творили церемонию Темного двора…

– Выйдешь ли из пламени, Ты, чьи усы оставляют борозды в металле?..

– Выйдешь ли изо льда, Ты, чьи лапы раскачивают корни дубов?

– Выйдешь ли заступиться за своих кровников?

– Аррехх…

Наступил миг, когда в области затылка точно треснула скорлупка. Это случилось одновременно внутри и снаружи, во всех направлениях. Если раньше я не ощущал конечности мира под толщей воды, то теперь бездонная вселенная прорвалась со всех сторон.

Саня и Эвальд тоже почувствовали, их разгоряченные плечи разом вздрогнули. Мы раскачивались на пятках, спинами друг к другу, как четырехликое языческое божество или как стайка молящихся хасидов.

Сквозь трещины мироздания в уютную гавань Пограничья проникла мрачная чужеродная сила.

– Покажи нам Пыльную тропу – и мы выпустим твоих кровников…

– Покажи нам тропу! – Я выхаркивал эти подлые слова вместе со всеми, а мир продолжал трещать по швам.

И Тот пришел.

Дохнуло таким холодом, что моментально пересохли губы, натянулась и обветрилась кожа на скулах. Что-то дотронулось до моего лица и груди. Очень похоже обнюхивал Черный пастух, но дыхание пса отдавало огнем, Ку Ши принадлежал к породе демонов из плоти, он умел выходить в мир обычных людей, и, наверное, его можно было убить.

Меня же коснулось нечто неосязаемое и прозрачное, точно несколько острых, как бритва, и ледяных, как струи застывшего азота, волосков вспороли кожу. От ужаса я снял защиту с обоняния, но так и не почуял ничего, кроме горелой кошачьей плоти. Я осмелился приподнять веки, но встретил плотный дым, который начал немедленно выжирать мне глаза. Затем сквозь дым что-то промелькнуло. Не так, как мелькает колония мотыльков, и не так, как скользко проносится в жару преследования хищник. Это было нечто… Нечто запредельное. Нечто отвратительное.

Я не успел заметить, имел ли Тот морду, хвост или бока. Скорее всего, у него не было ничего того, что положено зверю из Верхнего мира. Скорее всего, в сгустке холода имелись совсем иные конечности и органы чувств. Невозможно внятно описать присутствие существа из плоского мира. Оно слишком счастливо и безумно от внезапной свободы, только его счастье и безумие губительны для всего живого. Оно ухитряется плыть одновременно слева и справа, зеркально повторяясь и тысячи раз в секунду пробуя на прочность Покрывало силы. Я не заметил, как распахнулась щель. И воздух Пограничья начал с воем проваливаться в Дыру. Зато я успел заметить, что сделала со мной Щетина Того. Или не щетина, а лапа…

Плащ поперек груди рассекли четыре параллельных разреза, дюймов по пять в длину, разрезана была и кожа, но боли не ощущалось, а кровь выступила мелкими каплями только по краям. Кожа на груди стала похожа на мрамор. Не представлялось возможным разобрать, насколько глубоки порезы, края их разошлись и застыли. Не хотелось видеть такое на собственном туловище, точно разглядываешь вскрытый и замороженный труп в больнице. Пока я пялился вниз, со щек и со лба на колени тоже упали несколько кровавых капель. Я поднес пальцы ко лбу и не ощутил их. Зато пальцы ощутили гладкую, обжигающе холодную поверхность.

Тот, проходя, заморозил нас, небрежно махнув лапой. Хотя почти наверняка у него не было ни лап, ни ушей.

– Покажи нам Пыльную тропу…

Сзади протяжно застонала тетя Берта. Мои губы продолжали автоматически повторять слова заклинаний.

Я его не видел и не слышал, но Тот кружил подле нашей группы, не в состоянии разрушить заклятия, не в силах преодолеть Покрывало. Вдруг дядя Эвальд покачнулся, на миг узор нашей песни подернулся рябью, а по ногам из мрака потянуло лютым сквозняком. Не просто северным морозным ветром; этот сквозняк останавливал молекулы воздуха в полете. Я перестал чувствовать ноги ниже колена, губы не слушались, в лицо ударил снежный вихрь. Костры мигом погасли, жаровни с шипением остывали, кошачьи стоны разом прекратились.

Большеухий стонал.

Услышать его стон можно было лишь низом живота, но никак не ушами. Если бы Покрывало силы пропустило в уши его стон, наши черепа взорвались бы мгновенно, наши глазные яблоки брызнули бы на кварцевые стены. Воздух сжимался в гармошку и дробился на куски от его немого страдания.

Внезапно я понял одну все время тревожащую меня вещь. Тот не был котом и не имел никакого отношения к животным Верхнего мира. Всего-навсего, кошки оказались теми чрезвычайно редкими созданиями, которые могли воспринимать миры демонов. А демоны воспринимали их, таких привычных для нас, пушистых домашних кисок.

За это кисок жгли веками вместе с ведьмами.

Мы орали песню, повторяя за тетей Бертой, и каждый вдох обжигал гортань, как будто в глотку попадал неразбавленный спирт. Щеки обметывала снежная крупа, снежинки из маленьких сказочных звездочек превратились в шрапнель. Очертания кварцевых стен размылись, все тонуло в сиреневой вьюжной мгле. Мы повторяли заклинания втроем, дядюшка Эвальд затих. Он внезапно начал крениться в мою сторону, но я не знал, как поступить. То ли бросить все и проверить, что с ним случилось, то ли продолжать рвать глотку. Старика трясло, в горле у него клокотало, дядюшка силился передать мне что-то важное, но не мог. Его хватало лишь на то, чтобы удержать Покрывало. Я слышал, как кровь сочится из перерезанных сосудов его спины и застывает ледяным пурпурным панцирем.

– Не трогай его! – гневно окликнула меня тетушка. То есть она не произнесла ни слова, я ощутил ее окрик, как пощечину на щеке. – Не трогай его, у тебя есть дело поважнее!..

…Дело поважнее, чем жизнь человека! И это говорит моя кровница…

…Покажи нам Пыльную тропу…

…Покажи нам…

Вдруг напор ветра стих. Разом, словно захлопну, ли форточку. Вернулись изломы мраморных плит, вернулись звезды в расщелинах, вернулась удушливая вонь жаровен. У меня с плеч будто свалилась штанга. Покрывало силы больше никто не держал. В последний миг оно показалось мне измочаленным, изодранным в клочья, и тут же рассеялось, как стайка невесомых бабочек.

В сгустившейся тишине я разобрал самый сладкий звук на планете. Неподалеку, живая и невредимая, мерно вздыхала во сне моя Анка.

– Кажись, отыграли… – сипло каркнул Саня и сплюнул.

Я его не видел, просто не в силах был повернуть шею. Я услышал, как звякнула о камень его застывшая слюна. Достаточно того, что все мы были живы; сердце дяди Эвальда билось неровно, но не умолкало.

Нас почти по пояс занесло снегом, но температура уже росла.

Я оторвался от кровников с величайшим усилием и тут же упал на колени в белое хрусткое одеяло. Плащ взметнулся за спиной, как сломанное крыло. Он пропитался моим потом и точно окостенел. Обе ноги страшно затекли, я их совсем не чувствовал, вдобавок кружилась голова. Из носа пошла кровь, я машинально вытер ее рукавом плаща.

Клеенчатый плащ затрещал, как пересохшие вафли. Рукав покрывала толстая ледяная корка. Кровь катилась у меня из ноздрей мелкими каплями, они застывали, не долетая до земли. Порезы на груди вздулись и начали побаливать. Кроме того, я убедился, что с каждой секундой все труднее управлять мимикой. По мере того как к задубевшей коже лица возвращалась эластичность, все шире раскрывались глубокие порезы.

Оставалось надеяться, что крупные сосуды не затронуты. И конечно, на врачебное искусство тети Берты.

По мраморным лакунам гулял пронизывающий ветер.

Я понимал только две вещи – что все мы замерзнем, если немедленно не начнем двигаться, и что церемония завершилась. Все были живы, но пока не могли прийти в себя. Сердца стариков стучали с перебоями, почти в два раза медленнее обычного. Состояние дяди Эвальда можно было назвать обмороком. С ним что-то случилось, я никак не мог определить, что именно. То есть конечности целы и мозг функционировал, но…

Мой любимый кровник словно надорвался.

На остывших жаровнях скрючились три кошачьих трупа, остальные исчезли. Большеухий унес их с собой.

От камней поднимался пар, как в деревенской бане дяди Сани. Багровый ночной свет, проникавший раньше сквозь щели в мраморе, сменился пульсирующим голубоватым сиянием. Вокруг нашей пентаграммы волнами наметало рыхлой перловки. Снег походил на пенопластовую труху, он скрипел и вздрагивал под моими голыми пятками, точно на глубине начиналось извержение вулкана.

Прошло гораздо больше времени, чем мне казалось раньше. Не час, и не два, возможно, целые сутки. Угли почти прогорели, вместо костров тети Берты остались темные колодцы в сугробах. Меня качало из стороны в сторону. Анка и Мария спали прижавшись друг к другу, полузасыпанные снегом. Большеухий не решился пересечь запретную черту из травы.

С неровных потолков протянулись сосульки, пурпурный камень подернулся инеем, словно его присыпали мукой. Я обернулся ко входу в пещеру и понял, что не ошибся. Море тряслось, от падающих сверху валунов вскипали буруны. Но это было еще не все.

Я чувствовал, как снизу, из бездонной дыры, что-то поднималось.

Часть вторая
ПЫЛЬНАЯ ТРОПА

Глава 14
РИТУАЛ ИМЕНИ

Мрамор трясло. Всю гору трясло. Моя шевелюра резко заныла, отдавая тупой болью в виски, что означало крайнюю опасность.

– Что?… – первой очнулась тетя Берта. – Что? Бернар, ты где, мальчик?..

– Я тут. Надо скорее бежать!

Возможно, это было землетрясение, или действительно проснулся вулкан, разбираться было уже некогда.

– Буди девочек! – распорядилась тетушка. Не обращая внимания на мороз и на свою наготу, она принялась хлестать по щекам окаменевших мужчин.

Саня и дядя Эвальд походили на застывшие статуи, иней покрывал их щеки и губы, ресницы стали, как на рекламе туши, только белого цвета. Тетя Берта, тормоша кровников, одновременно натягивала хрустящую одежду. Я тоже ринулся надевать брюки. Брюки и рубашка, оставленные на краю верхней террасы, смотрелись так, словно искупались в цементном растворе. Пытаясь застегнуть «молнию», я содрал ноготь, даже не почувствовав боли.

Разбудить женщин оказалось несложно. Я еще не умею усыплять, как это делают взрослые, но вывести сознание из сумрака – дело трех секунд. Мария очухалась, тут же схватившись за пистолеты, поводя вокруг себя осоловевшим взглядом. Анка ойкнула и села в снег, не отрывая взгляда от чего-то у меня за спиной.

На ее белом, как простыня, лице играли голубоватые молнии.

– Скорее! – позвал я. – Разотри уши и нос, можно замерзнуть! Скорее вставайте, здесь опасно!

Позади надрывно кашлял дядя Эвальд. Он перевернулся на бок. От его зада по заиндевевшему песку расползалась паутинка дымящихся кровавых ручейков.

– Священные духи, о нет! – всхлипнула тетя Берта. – Помогите же ему!

Глава септа лежал ничком в тающей луже. Он силился подняться, но трясущиеся руки разъезжались в мокром крошеве, и дядюшка снова тяжело падал лицом вниз. Мы кинулись к нему одновременно с трех сторон, подняли и перенесли вниз, к лодке. Там не было теплее, но мы накидали одежды и стянули с дядюшки то, что осталось от зеленого дождевика. Дождевик превратился в бахрому. Очевидно, кружась возле нас, демон ухитрился отыскать щель в Покрывале и нанес удар.

– Бинты, живее сюда все тряпки!

Порезы обнаружились и у Сани: у него почти надвое была рассечена щека в четверти дюйма от глаза. Тетушка наскоро залепила наши дырки, затем все вместе мы накинулись на раны дяди Эвальда.

Большеухий порвал ему спину в нескольких местах, и порвал очень глубоко. Тетя Берта остановила кровь, но не могла с уверенностью сказать, не повреждены ли внутренние органы. Когда дядюшка снова открыл глаза, он несколько минут никого не узнавал. Затем его щеки порозовели, дядюшка подмигнул мне и погладил по ладони тетю Берту. Впервые я видел, как тетушка плачет. Зато пока мы суетились, тряска прекратилась, и камни больше не сыпались снаружи по стене. Теплее так и не стало; но тетю о холоде предупреждала Камилла, и мы захватили свитера.

– Вот так штука, верь-не-верь… – прохрипел Саня. Он как раз спустился к озерку отмыть от копоти физиономию, да так и застыл возле воды в молитвенной позе.

Я обернулся к лодке и испытал новый шок. Розовая вода лагуны до дна превратилась в лед, наша могучая лодка вмерзла килем. Узкий проход, по которому Саня и Мария с трудом нас буксировали, расширился в несколько раз, только вместо канала теперь была суша. За краями неровной дыры, сквозь которую мы проникли в пещеру, в безмолвном прыжке замерло багряное море. Волны застыли, словно на них дохнул холодом волшебный дракон. А среди пенных бурунов выросло то, что я с таким испугом предвкушал раньше. Крайне необычная суша.

Больше всего это походило на хребет доисторического динозавра. Невысокие, пологие сопки, покрытые розоватым песком, начинались возле самого выхода из пещеры. Они торчали из воды, тянулись вдаль и вверх, вместе с закругляющимся волнистым горизонтом, все увеличиваясь в размерах. Небо придвинулось вплотную, роняя скупой маслянистый отсвет на уснувшую фотографию волн.

– Вот так дорожка в небеса… – Сплюнула черную от сажи слюну Мария.

– Пыльная тропа… – поправила тетя Берта. В ее голосе звенели слезы. – Эви, ты слышишь? Эви, мы сумели, мы попадем в Изнанку, мы прикоснемся к Священным холмам…

– Да, да, холмы… – Сонный взгляд дядюшки скользил, как луч слабого фонарика в густом тумане. – Бернар, ты где?

– Я здесь, дядя Эвальд!

– Ты должен дойти по Пыльной тропе до конца, понимаешь меня? – Потная ладонь дядюшки накрыла мое запястье. Я слышал, как неровно взбрыкивает его уставшее сердце.

– Я понимаю, дядя Эвальд. Мы дойдем вместе.

– Нет, ты не понял, наклонись ко мне!

Я послушно нагнулся. Под глазами кровника залегли темные круги, кожа вокруг рта шелушилась от перепадов температур.

– Где эта женщина… советница? Она не слышит нас, Бернар?

– Нет, она далеко, моется.

– Хорошо… – Кровник облизал потрескавшиеся губы. – Она… она не должна нас услышать… Все получилось не так, как мы хотели. Случайностями полон мир, от них не убежать. Мы надеялись выступить осенью, в канун Сауина, когда знахари септа в полной силе… Если бы не Григорий с его деревней…

Мне показалось, что дядя бредит, но тетя Берта издалека покивала мне. Я все еще ничего не понимал.

– Бернар, если я не дойду, ты должен выполнить то, ради чего мы затеяли поход… Поклянись духами своего фина!

– Клянусь духами, оберегающими здоровье моей матери! – торжественно произнес я. – Я вытащу Лукаса и брата Анны!

– Это не главное, – поморщился дядюшка. – Теперь ты взрослый, наклонись ниже. Я скажу тебе новое Имя…

С замершим сердцем я упал на колени и получил от главы септа Имя. Несмотря на то что я так давно ждал этого момента, оказалось все равно неожиданно и очень приятно. Формально дядюшка имел право провести Ритуал, потому что с ним были еще двое взрослых Фэйри. Теперь я стал взрослым и мог наравне с кровниками принимать любые решения. Меня даже могли выбрать главой фина. А еще я мог…

Я теперь мог станцевать с любимой девушкой весенний танец.

Оставалось только продержаться и не погибнуть до этого светлого дня.

Дядюшка тяжело поднялся. Мне не понравилось, как от него пахнет. За порогом пещеры, над полировкой водной глади вспухли розовые кочки. На ближайшей сидел черный пес Ку Ши и умиротворенно вылизывал шерсть. Затем он потянулся и небрежно перемахнул на следующую кочку. Облачко розовой пыли повисло, как миниатюрный снарядный разрыв.

– Пора, пора, нельзя отставать от пастуха, – засуетился дядюшка. – Саня, заберите всю траву! Видишь ли, Бернар, Камилла не стала бы нам помогать ради людей Атласа…

– А ради чего же? – остолбенел я.

– Пыльная тропа открывается тем, кто готов отдать жизнь, – устало улыбнулся дядя. – Но не жизнь взамен жизни. Духи Священного холма не поймут, если мы все погибнем, а обычный мальчик останется жить. Что бы ни случилось, ты дойдешь до Священного холма. Мы собирались сделать это на следующий год, мы изучали предания и готовили эликсиры… Не все складывается так, как хотелось, не все случайности происходят вовремя… Я знаю, что ты хочешь спросить, Бернар. Тебе непонятно, почему до сих пор никто из наших септов не спустился в Изнанку и не попытался отыскать вход в Священный холм…

– Я уже понял, дядя.

– Ты уверен?

– Да, я понял это сегодня, когда мы пели. Ведьмы не пропускают в Пограничье, если не обещать им собственную жизнь. Кто-то из нас погибнет, да? Поэтому Фэйри не спускались сюда…

Дядя потрепал меня по щеке.

– Спускались, Бернар.

Кажется, до меня начало доходить.

– Значит, экспедиции уже были?

– Если ты доживешь до моих лет и станешь знахарем, ты узнаешь многое. И очень многое из того, что ты узнаешь, перевернет твою душу.

– Они все погибли… да?

Они не вернулись. Это не одно и то же, согласен? Иногда лучше погибнуть в пути, чем не вернуться к тем, кто тебя ждет. Сокровища Священного холма остаются для нас пустой сказкой, потому что Изнанка не выпускает тех, кто пришел за ними. Обещай мне, Бернар, что ты пройдешь тропу до конца и непременно вернешься наверх, как бы сильно тебе ни хотелось остаться…

– Мы вернемся вместе, дядя Эвальд! – Я произнес эту фразу излишне горячо, уже чувствуя собственную фальшь.

Кому-то из нас суждено навсегда остаться тут.

Старик молча ждал. В уголках его губ запеклась кровь, в груди влажно чавкали легкие. Мы кое-как выбрались наружу и ступили на первую сопку.

– Какую клятву я должен принести, дядя Эвальд?

– Постой, это не все. Пыльная тропа приведет нас во владения Неблагого двора. Когда ты их увидишь, возможно… возможно, ты поймешь, что они тебе такие же кровники, как и мы с Бертой.

У меня язык прилип к гортани. Неблагий двор – наши кровники?! Похоже, душа уже начала переворачиваться.

Мария помогала тете Берте перескочить на следующую горку. Там, где прошел Ку Ши, между сопками плескалась вода; достаточно было сделать неосторожный шаг в сторону, и уснувшее время могло засосать человека навечно.

– Я вижу, что ты прикипел к этой обычной девочке… Тихо, тихо! – Дядюшка пресек мои попытки оправдаться. – Сейчас, после того как получил Имя, ты имеешь право кое-что узнать. Твой отец… Ты думаешь, разве он отпустил бы тебя с нами? Конечно нет. Но твой отец поверил Берте, а она, как никто, видит связи, возникающие между людьми. Вы оба еще слишком юны, чтобы претендовать на серьезное чувство, но Берта хочет дать тебе и Анне шанс…

– Шанс? – снова не понял я.

– По преданиям, именно Неблагий двор порождал бастардов, которых потом невежественные церковники жгли на кострах. Их ведьмы умеют сделать так, чтобы у Фэйри и обычных рождались дети…

– Так мои родители… об этом знали?

– Все, прошедшие Ритуал Имени, об этом знают. Твоя старшая сестра, она тебя очень любит. Она первая пришла к Берте и заговорила о том, что ты захочешь попытать счастья в Изнанке.

– Каролина…

– Да, она просила взять тебя с собой, если мы соберем следующую экспедицию. Так что ты все равно бы узнал. Все, Бернар, ничего сейчас не говори. Когда придет время выбирать, ты вспомнишь мои слова. Обещай мне, что, когда придет время выбирать, не забудешь о тех, кто ждет наверху…

В тот момент слова дяди Эвальда показались мне кощунством. Я даже представить не мог, что забуду родителей.

Я еще не был знаком с Пыльной тропой.