Текст книги "Охота на Уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

8
Властелины пепла

– …Эй, огнепоклонник, ты уверен, что твоя карта верна? – Кой-Кой застыл, замахнувшись топором над днищем баркаса.

Рахмани кивнул, не в силах оторваться от надвигающегося берега. Карту юноша запомнил наизусть. Под руководством Учителя он рисовал ее десятки раз на песке у подземного озера. Карта выглядела обманчиво просто. Наняв лодку, следовало идти курсом на острова Двух подков, обогнуть их с востока и снова плыть строго на север. Однако севернее архипелага не заходят рыбачьи суда руссов, этих гиблых мест избегают караваны норвегов и даже разбойничьи дружины. За островами Двух подков проходит невидимая граница Гиперборея. Ледяные глыбы здесь кружат в водоворотах, глубины меняются трижды в год, тысячи безрассудных моряков находят смерть среди внезапно всплывающих скал. Сложно сказать, далеко или близко граница неприветливой сказочной страны.

Порой мглистой ночью, с музыкальным звоном, вынырнет из клубов тумана вереница гладких судов с желтыми глазами на высоких носах. И скользят они над водой, над берегом, над сопками, чтобы опуститься затем вдали, по фарватеру верхней Волги, и продолжить свой путь на юг. Иногда громадный пузырь отразит вдруг не суровые северные склоны, а чудесные теплые лагуны, раскидистые кроны дубов, воздушные очертания дворцов и фонтанов. Вскакивают тогда хмурые рыбаки, бросают работу, сбегаются на берег и жадно смотрят, смотрят, смотрят…

Испокон веков известно – торговать с Гипербореем могут лишь те капитаны, кому выписан особый ярлык. Ярлык пишется светящейся кровью морского зверя-топора на куске мягкой кожи, и кожа эта усыхает всякий раз, стоит кораблю с товаром прибыть в запретные северные порты. Нет ничего вечного, словно бы говорят человеку эти удивительные кожаные пропуска. Закончилась вдруг кожа, истлела – так тому и быть, ничего не изменишь. Нет тебе больше ходу в Гиперборей.

Многие пытались наняться на службу к седобородым красавцам, торгующим по всей тверди загадочными, ценными товарами. Но их капитаны не берут к себе в команду, не берут себе в помощники купцы и мастеровые. Пытались иные укрыться среди мешков в трюмах, да только легко находили ловкачей обученные псы мореходов. У македонских сатрапов не возникало повода воевать против северного государства. Гиперборейцы честно платили торговые пошлины наследникам Искандера, хотя власти сатрапий над собой не признавали.

Тем не менее, на памяти поморов трижды подходил к устью Двины объединенный флот греческих полисов и трижды возвращался на юг, так и не обнаружив противника. Русские ворожихи смеялись по деревням над незадачливыми македонянами, замерзавшими под лютым ветром. Для умных-то людей не секрет, что сказочный архипелаг свободно плывет меж разных времен. Норвеги и швабы тоже воевать пытались. С западной стороны тверди добирались упрямые инка. Дважды по суше, со страшными потерями, приходили полчища Орды. Да только без толку все. Сегодня висят надо льдами чудесные деревья да серебряные мосты, а моргнешь – и нет их, одни ледяные поля. А те, кто побывал в портах тайного архипелага да нажился крупно на торговле, – те помалкивают.

А что там? Да ничего такого особенного. Дома как дома, людишки – так себе, грузят споро, торгуются коротко, уступают мало. Говорят вроде по-русски, да только чудно слова выворачивают. На берег там путь заказан, местные купчишки сами на борт поднимутся, сами товары предложат и цены сразу добрые дадут. Товары, впрочем, странные, одно слово – Гиперборей. Разумником надо слыть, чтобы не проиграть в торговле сказочной. Колдуны ветра предлагают, в бочонках волшебных запечатанные. Еще сети на русалок, ловушки на леших, капканы на кикимор и прочую волшебную дребедень. Мечи кривые, с виду неловкие, письменами покрытые. В особые дни меч такой под особую формулу разгуляется – только держи в руке, не отпускай, мигом все вокруг посечет да сам после сечи той и рассыплется…

А травок тайных в горшочках сколько! Видимо-невидимо, устанешь выбирать, да и не поймешь толком. Иные травки перекупщики из Проклятых городов завозят, да сами растолковать не могут, от какой хворобы сварены. Есть такие, что росту прибавляют, и те, что морщины разглаживают, и такие, что за полгода тихонько в могилу сведут. А чего стоят ткани волшебные, что цвет по заре меняют, хозяйское плечо греют да раны успокаивают! Правда, срок их службы тоже невелик, как и зверушек невиданных… За зверушками особо жены всех архонтов Великой степи гоняются, испокон веков.

Рассказывали такое: попросил купчина бывалый в Гиперборее кожаный ярлык для своего молодого напарника, а тот единожды скатался, да и богат на всю жизнь. Вот как оно вышло. Собрал товару немерено, да в порту северном все деньги на зверька дивного, в клетке серебряной, и обменял. А бородач в шапке из меха морского зверя, продавая зверька, шепнул, что ярлык на том и кончится, уж больно ценный товар вывозится. И покрывалом черным клетку завернул. Мол, только для хозяев будущих, а морякам смотреть заказано. Торговец молодой не поверил, а в море вышел – и точно, сгорела кожа с печатями. Того зверя выкупила дочь княжеская на потеху, отдала золота втридорога, купец разбогател. Только счастья ему не привалило с тех денег. Княжна захворала и за год в могилу сошла. Говорили, что целыми днями наедине с тварью диковинной проводила. А когда померла, в клетке серебряной никого не нашли… А купчик молодой в Гиперборей больше не плавал, зато попивать стал. В кабаках шепотом рассказывал, что в море тогда двое из команды не выдержали, тряпку откинули, в клетку заглянули.

И все. Сами за борт скакнули.

Таков уж он, Гиперборей. Неведом.

Но никто склавенов в портах островных не обижает. Еще вдогонку бесплатно вина выкатят, рыбки свежей, хлебов горячих. Стоит отойти кораблю от пристани, стоит миновать рыжее око маяка, как разом навалится туман, небо колыхнется, и… все. Не видать ничего, кроме пузыря прозрачного, кроме миражей ледяных. Да и некогда разглядывать, тут только держись, Две подковы обходи с востока, чтобы днище не порвать…

– Смотри, какое чудо! – восторженно выдохнул Рахмани.

Воздушный пузырь, закрывший полнеба, переливался быстрыми радугами. В сиянии радуг угадывались белоснежные песочные пляжи, тонкие опаловые башни, соединенные ажурными мостками, гирлянды фонарей над висячими садами, буйное цветение лилий и орхидей.

– Руссы говорят в таких случаях, что бес глаза отводит, – недовольно проворчал Кой-Кой. – Решай быстрее, дом Саади.

– Праведная мысль, праведное слово, праведное дело… – прошептал юный огнепоклонник.

Рахмани разжал ладонь. Крохотный обрывок кожаного ярлыка, доверенного ему Учителем, сжимался на глазах, сворачивался в обгорелую трубочку, подобно ароматным листьям на жертвенном блюде. Огненные буквы пульсировали, точно издыхающие светляки. Он не ошибся, и карта не подвела!

– Руби! – скомандовал воин, проверил лямки заплечного мешка и столкнул в воду тяжелое бревно. На этом скользком дереве им предстояло добираться до желанного берега. Неписаный закон гласил, что единственная, хотя и слабая вероятность достичь жарких берегов – это затопить собственный корабль и покорно приплыть, обнимая бревно.

Если дэвы, стерегущие входы в страну текущего времени, позволят им пристать живыми к берегу…

Кой-Кой выбил затычки. И без того дырявое суденышко с шумом стало заполняться ледяной водой. Перевертыш столкнул в воду второй тюк, зашитый в просмоленную ткань, и спрыгнул сам.

– Гребем туда! – Тысячи ледяных игл ужалили огнепоклонника. Он предчувствовал холод, но не ожидал, что вода может так быстро высосать тепло из сердца. На несколько песчинок сердце замедлило бег, перед глазами заплясали тени ушедших. Руки стали тяжелее камня.

– Держись, воин, держись! – Подплывший Кой-Кой с размаху шлепнул Саади по щеке. Эта неожиданная грубость привела будущего ловца в чувство.

Он снова обрел контроль над непослушными конечностями. Ухватившись за скользкое обледеневшее бревно, он вознес молитвы Астарте, брату-огню, и сразу почувствовал себя увереннее. Брат-огонь проснулся в венах, проснулся с такой неожиданной яростью, что вода вокруг Рахмани согрелась.

– Мы почти у цели…

Внезапно он заметил, что стало гораздо легче грести. Его словно подхватило уверенное теплое течение. Исчезла ледяная шрапнель, резавшая руки под водой. Окаменевшая куртка и ставшие деревянными штаны снова обрели мягкость. Сердце уже не колотилось, как у пойманного в силки зимородка. Бледное небо приобрело желтизну, затем потемнело резко, словно перед грозой, и вдруг – расчистилось.

– Нас пропустили, воин. Не забудь вознести жертвы своим богам…

– Сколько… сколько раз ты плавал сюда? – Рахмани вглядывался в надвигающуюся темную полосу.

– Дважды… и дважды говорил себе, что это последний раз, – усмехнулся «глаз пустоты». – Сам бы я сюда не добрался, я лишь прикрывал спины…

– Смотри, что это с водой?

– Это пепел, воин. Это пепел тех, кто пытался причалить.

У Рахмани от этих слов снова ослабели ноги. Близкий берег совсем не походил на миражи, которые они видели с борта затопленного баркаса. Никаких цветущих садов, пленительных белых вилл и ласковых водопадов. Только пепельная пустыня, растянувшаяся на несколько сотен локтей от края прибоя, и мрачные пики гор над ней. Над некоторыми вершинами грохотали отклики подземного грома, по диким склонам стекала лава, свет Короны застилали вонючие серные облака.

Посреди серой пустыни кто-то сидел, сгорбившись.

Когда бревно ткнулось в берег, Рахмани уже не мог поверить своему счастью. Даже несмотря на острые, как стекло, камни под ногами и толстый слой жирного пепла, доходивший до пояса. Радовало одно – стало ощутимо теплее.

Сложно было сказать, мужчина или женщина горбится на краю остывающего пепелища. Существо мышиного цвета, пропитавшееся пеплом от корней спутанных волос до кончиков загнутых ногтей, даже в сидячем положении ростом превосходило взрослого воина. Издалека Рахмани принял Властелина пепла за сидящего медведя. Волосы почти целиком скрывали сгорбленную фигуру, казалось, что бес спит.

– Мы должны двигаться тихо и медленно, – сквозь зубы пробурчал Кой-Кой. – И ни в коем случае не наступать на его следы.

– Это и есть Властелин?

– Да, одна из них. Она пустила нас на берег, но это еще ничего не значит. Посмотри внимательно на тень пепла.

– Она? Разве бесы делятся на самок и самцов?

– Тссс… молчи.

Саади попытался мысленно подпрыгнуть на десяток локтей. На фоне более старых, слежавшихся слоев отчетливо просматривались контуры громадной птицы. Или не птицы, а рептилии. Контуры рептилии, которую сожгли за две песчинки на берегу, даже не дав ей толком приземлиться. Властелин сохранил целой только голову с костяным гребнем и небольшой кусок морщинистой шеи. Голова и клюв чудовищной птицы были опутаны остатками узды.

Сердце Властелина пепла билось реже, чем делает взмах крылом кружащий в небе стервятник.

– Перекрашенный парс с перевертышем на загривке, с чем ты пришел? – спросил Властелин, не размыкая губ. Вопрос был задан не на языке русов, не на фарси и не на урду. Вопрос просто всплыл в мозгу огнепоклонника.

Рахмани поразило, как быстро бес раскусил его обман. На кончиках пальцев непроизвольно заплясали молнии. Слепые старцы учили его повсюду находить и убивать жителей Плоских миров, проклятых тварей, которым вечно не хватает свежей человечины. Воин еле сдержался. Вместо того, чтобы вступить в поединок, ему предстояло быть вежливым и послушным с этим порождением мрака!

– Я пришел, чтобы нанять на службу Трехбородого.

9
Великая степь

– Прощай, Женщина-гроза. Дальше нам ни к чему оставлять следы. – Бадайя с пятнистой кожей и костью в носу коротко поклонился и изобразил улыбку.

Трое его подчиненных улыбнулись одновременно, обнажив темно-зеленые зубы. Они непрерывно жевали наркотик, две ночи и два дня, пока провожали домину с ее спутниками на север. Ночью воины из дружественного племени не смыкали глаз, а спали днем, ненадолго усаживались в тень и замирали. Когда они хотели спрятаться, то абсолютно сливались с окружающей листвой, Толик не нашел бы их и в пяти шагах. Впрочем, те, кто наблюдал за отрядом издалека, тоже не позволяли себя обнаружить.

– Это красные бадайя, – коротко объяснила лекарю Марта, когда проводники растворились в чаще. – Народ раджпура дружен с ними. Но есть черные и травоеды, они могут напасть и продать в рабство.

– Кому в рабство? – забеспокоился Ромашка.

– Скорее всего, нас купят гандхарва. Или купцы из Леванта, они всегда рады всяким диковинкам. Кеа они перепродадут дальше, тебя сделают евнухом и сошлют в один из островных гаремов, а меня… – Марта сладко зевнула. – Меня им придется убить.

– Почему тебя убить, а меня – евнухом? – обиделся явной несправедливости Толик.

– Потому что меня трижды продавали в рабство. И трижды Вседержатель помогал мне уничтожить моих хозяев. Так будет всегда, Красную волчицу нельзя держать в неволе. Что касается тебя… рабство для тебя привычно. И гнев твой смешон! Я видела, как вы пресмыкаетесь перед властью в вашем Петербурге. Все, прошу тебя, молчи.

– Но… я хотел спросить, есть ли у меня шанс исправить ситуацию?

– Непонятно говоришь.

– Я не хочу больше быть рабом. Что надо сделать, как мне стать свободным?

– Это очень просто, – отмахнулась Женщина-гроза. – Ты должен признать, что жизнь – не самое важное для тебя.

Пока Ромашка обдумывал эту сложную сентенцию, домина подхватила свою поклажу и ринулась по узким каменным ступенькам на штурм скалы. Анатолий проверил лямки рюкзака, подобрал баул с оружием и полез следом. Спустя несколько минут джунгли остались внизу. Дальше следовало пробираться по узким, едва заметным тропкам среди белых, истекающих солью скал. Марта торопила. По ее словам, следовало перевалить главный хребет, пока не взошла Корона. В противном случае, понял Толик, соль со скал начнет активно испаряться и произойдут еще какие-то неприятные изменения в воздухе. Объясняя незнакомые слова, Марта выпучила глаза и изобразила удушливый кашель…

Наконец наступил долгожданный миг. Толик Ромашка выглянул за гребень и… задохнулся.

Чувство, охватившее его, нельзя было назвать восторгом. Восторг – это звучало бы слишком просто!

За последней грядой Соленых гор распахнулась мглистая даль, видимостью не меньше десятка километров. Где-то далеко впереди, на горизонте, зеленел лес и вздымались настоящие горы. Скорее всего, решил Толик, – это отроги местных Гималаев. А внизу красноватым облаком поднималась пыль. Там, над вытоптанной равниной, гудел и рокотал Великий шелковый путь. Шелковый путь меньше всего походил на столбовую дорогу или на четырехрядное организованное шоссе. Скорее – на бесконечный ряд утоптанных полян, каждая размером с несколько футбольных полей. Поля соединялись более узкими перемычками, там движение экипажей всех мастей становилось особенно интенсивным. Кроме того, к главному пути примыкали боковые дороги…

– Спускаемся быстро, – приказала Женщина-гроза. – И не разевай рот, не то угробишь нюхача!

Основу задавали конные повозки, но что это были за кони! Белые пони с рогами, кони с бородкой под нижней губой, аргамаки с тонкими длинными ногами и с хоботками, как у муравьедов… Ромашка с изумлением рассматривал коней, у которых за спиной были веревками связаны рудиментарные крылья. Тем не менее, Пегасы тоже тащили за собой повозки и ландо с золотыми и серебряными гербами. Ехали фаэтоны почтовые, с узнаваемым изображением божка в крылатых сандалиях, синие дилижансы с грудами сундуков на крышах и фонариками по бокам, открытые экипажи, забитые спящими и жующими людьми, сверкающие бронзой, зарешеченные кареты с форейторами, вооруженными слугами на запятках и арбалетчиками на крышах! Но, пожалуй, самое большое удивление вызывали экипажи, обходившиеся без всяких тягловых животных или птиц. Еще совсем недавно, на улицах родного Питера, Толика нисколько не возмущал вид автомобилей и трамваев. Про автомобили и трамваи было наверняка известно, какие силы приводят их в движение. Но здесь…

Ярко размалеванные, украшенные богатыми коврами, скользили нал землей круглые лодки с высокими бортами. Плетенные из тростника, скрепленные асфальтом, они перемещались совершенно бесшумно, если не считать легкой журчащей музыки и стука игральных костей. Среди груд товара, внутри круглых лодок, играли и беседовали мужчины в расписных халатах и войлочных головных уборах, нелепых на жаре.

– Это гуффы ассирийцев, везут тамариск, финики и зерненое золото, – с долей грусти Марта проводила глазами тяжелогруженные плетеные суда. – Говорят, их жрецы в Ниневии и Ашшуре отдают богам по две тысячи быков ежегодно, чтобы вымолить формулу Дыма…

– Формулу Дыма?

– Да, дым же легче воздуха, – как маленькому, объяснила домина.

Толик намеревался спросить, отчего волчицы раджпура не применяют формулу полета, но его внимание снова отвлекли. Навстречу плетеным летающим лодкам, с востока, степенным шагом выступали кони со стелющейся ярко-алой шерстью, с копытами величиной со сковороду и с грудью немыслимой ширины. Эти тащили длинные пассажирские экипажи, больше похожие на снятые с рельсов вагоны. Из окошек второго этажа выглядывали дамы в средневековых, по меркам Толика, и очень богатых платьях.

Обгоняя пассажирский поезд, вихрем пронеслись три платформы. На них стояли полупрозрачные кубы, похожие на глыбы подтаявшего льда. Внутри ледяных кубов опаловым блеском переливались едва различимые фигуры. От скоростных платформ по тракту взметнулся рыжий ветер, многие пешие странники отвернулись или закричали вслед проклятия. Толик мог поклясться, что на облучке первой платформы, зажав вожжи, размахивал кнутом вовсе не человек. Во всяком случае, человек с такими ушами и с такой формой черепа на Земле закончил бы жизнь очень скоро после рождения, в банке с формалином.

Но интереснее всего был даже не сам возница, подозрительно синий и ушастый. Он стегал кнутом… пустоту. И концы широких кожаных вожжей, намотанных на кулак, тоже терялись в пустоте…

– Шустрые банту, перекупщики, – презрительно скривилась домина. – Скупают у людей-акул замороженных морских дьяволов и спешат в Геную. Могли бы продать по дороге, но жадность их безмерна.

– Но они… у них тоже формула Дыма?

– Конечно же, нет, – удивилась Женщина-гроза. – Разве жрецы бога Нергала продадут кому-нибудь полет? Пусть формула Дыма не поднимает так легко и надолго, как Трехбородые бесы гиперборейцев, но старцы из Ашшура скорее прыгнут в яму с горячим асфальтом, чем уступят свой секрет. Банту просто запрягают ветра.

– Ага, – покивал хирург Ромашка. – Просто запрягают ветра, делов-то.

Нежно-розовые и бурые ламы дисциплинированно переступали изящными ножками, каждая везла на себе либо два тюка с тканью, либо две запечатанные амфоры, литров на пятьдесят. Ближе к краю основного тракта ослики торговцев развозили по ларям тележки со снедью. Другие торговцы устанавливали тенты, спешно сооружали прилавки, пинками разгоняли нищих. Там же, у обочин, брели понурые люди, связанные цепью, их периодически погонял кнутом человек верхом на белом дромадере. С востока, навстречу каравану невольников, ползло нечто непонятное. Толик всматривался до рези в глазах, но не сразу понял, что за черные пауки тащат за собой дирижабли.

– Это летучие гусеницы торгутов, – домина говорила как о чем-то вполне обыденном. – Сыр-батырская порода, мелкие, и бабочки из них получатся мелкие. Скорее всего, везут орехи и рыбу в Синюю Орду. Им безопаснее сделать крюк на юг, по Шелковому пути, чем пробираться сквозь опасные каналы Батора.

И тут же все стало на свои места. Толик поверил в то, во что отказывались верить глаза. Не черные пауки тащили дирижабли, все наоборот. Метрах в шести над выжженной степью, слабо сокращаясь, скользили пышные, серовато-коричневые гусеницы, каждая размером с железнодорожную платформу. С их плоских, заросших шерстью морд до самой земли свешивались тонкие усы. Усы шевелились, ощупывая пространство и дорогу впереди. На холке передней гусеницы, в корзине, восседала желтолицая женщина с трубкой в зубах. Каждая гусеница была до предела нагружена тюками и ящиками, кроме того, на длинных ремнях они волокли телеги, укрытые черной тканью. Эти уродливые колесные средства Ромашка издалека принял за пауков. За крупными гусеницами поспевали несколько детенышей, эти не несли груз.

Щелчки бичей, ржание, выкрики, хохот, стук колес – звуки сливались в единый шум дальней дороги. Небо на востоке стремительно розовело, возницы гасили фонари, движение замедлялось. Не замедлялись только гирлянды величественных воздушных шаров. Они плыли высоко над землей, увешанные бусами разноцветных вымпелов. Было заметно, как на огромной высоте вспыхивало пламя в горелках и как матросы спешно меняют боковые паруса.

– Это франки с Зеленой улыбки, – задрав голову, Марта читала последовательность цветных вымпелов. – Над заставой они пишут очередной пароль, чтобы фессалийцы не выслали боевых орлов…

Если между грузовыми караванами наблюдались существенные зазоры, то пешие пилигримы брели вдоль обочин непрерывным ручейком. Они сбивались в стайки, ехали на ламах, ослах, страусах и на диковинных животных, которых Ромашка никогда не видел. Они отдыхали в шатрах, жарили мясо на обочинах, тут же мылись и стриглись, кормили скотину и что-то продавали. Особой чистотой путешественники Великой степи не отличались. Навоз за животными никто не убирал, вдоль обочин возвышались кучи мусора, по ним бродили птицы и стаи бродячих собак. Там же путешественники справляли нужду и мылись, поливая друг друга из бурдюков и горшков. От тысячелетнего торгового тракта разило потом, гнилью, пряностями, горелой карамелью, жареной свининой, паленым пером, тяжелым густым парфюмом, сандалом, ванилью, лавандой, мандаринами, кожей, аммиаком, перезрелыми дынями… и еще сотней будоражащих, резких запахов.

– Держись крепче, будем спускаться здесь, – сказала Марта. – Здесь круто, но нас не увидят из форта. Внизу ни с кем не разговаривай, даже если поймешь чужую речь. Можешь кивать и улыбаться, но молчи! Запомни, ты – мой слуга, мы идем из Бомбея в Александрию Антиона, я собираюсь наняться повитухой, ясно?..

Ромашка только кивал и озирался. Внизу, под белыми скалами, неторопливо брел караван иного типа. Винторогие горбатые зебу неторопливо влекли открытые арбы с колесами высотой с дом. На горах связанных тюков важно восседали мальчишки в тюрбанах, с длинными трубками. За караваном зебу, опустив хоботы, пылили слоны. Одни слоны размерами едва обогнали крупного быка, на них верхом сидели погонщики в кольчугах и блестящих шлемах, у многих к седлу были приторочены массивные ружья в чехлах. Видимо, законы перемирия на главном торговом пути планеты соблюдались строго!

Следом за серыми слонами-недорослями выступали белые гиганты высотой с пальму. Только бивни у них загибались не вверх, а вниз, как у мастодонтов. По прикидкам Толика, каждый бивень достигал в длину не меньше трех метров. Одни слоны несли на себе богато разукрашенные домики, с решетчатыми окнами и серебряными флагами. На холке каждого монстра помещалась отдельная корзина с охранниками. Другие непринужденно волокли за собой платформы, сколоченные из целых стволов пальм. Повозки и упряжь на платформах были надежно упакованы и покрыты слоем пыли, но небрежная роскошь все равно бросалась в глаза. Наверняка золотая и серебряная сбруя каждого животного стоила тысячи драхм, громадные бивни были инкрустированы драгоценными камнями. Мелкие слоны рысили, поддерживая строй, отгоняя от каравана нищих, попрошаек и разного рода нахлебников.

– Двор самого магараджи, – прокомментировала Марта, спускаясь впереди по узкому каналу, пробитому в камне водой. – Идут из Джайпура в Удайпур. Или дальше – в Агуджу, в Бомбей. На просторах страны Вед ни один магараджа не унизится тем, что нырнет в Янтарный канал. Это позор для властителя. Каждый подданный должен видеть блеск двора…

– Ты говорила, что техника не действует, но я вижу паровозы!..

– А, ты говоришь о машинах на воде, – отмахнулась Марта. – Это рабочие караваны строителей. Англы, латины, пруссаки, их инженеры нанимаются к царям Великой степи. Они взрывают горы, прокладывают дороги и бурят шахты. Им нужна их техника, хотя она здесь постоянно ломается и калечит рабочих.

Толик явственно разглядел на борту одного из паровиков британский флаг. Машины нещадно дымили, кочегары метали уголь, но в отсутствие рельсов дело продвигалось плохо. Обтянутые каучуком колеса еле вращались, из начищенных медных котлов вырывался пар. Каждый из паровиков тянул за собой по пять-шесть вагончиков, забитых бурильным и геологическим оборудованием. На крышах вагонов, свесив ноги, сидели люди с вполне европейской внешностью, смеялись и горланили песни. Конные повозки их легко обгоняли.

Ромашка хотел сказать, что паровозы не могут развить большей мощности вне железной дороги, но тут среди клубов пыли возникли новые персонажи. С запада, из отступающего сумрака, показался самый настоящий фрегат, с мачтами, парусами и тремя рядами весел, задранных вертикально вверх. Оказалось, что судно плывет в метре от спрессованной красной равнины, его полет обеспечивали живые существа, надутые, как громадные морские ежи, и затянутые в кожаную сбрую. Сотни канатов были протянуты под пересохшим днищем, надутые живые мешки шевелили глазками и плавниками. Слева и справа вдоль бортов ровными шеренгами двигались латники с лохматыми псами. Подобных собак Ромашка не представил бы даже в кошмарном сне, у каждой имелось по две головы и по две пасти, усеянных острыми дюймовыми зубами. За первым кораблем из пыльного облака возник второй. В стремнине образовался затор, там, между двух холмов, виднелось нечто вроде шлагбаума. Полуголые мужчины в кожаных юбках подкатили к борту удивительной триремы высокую башню на деревянных колесах, на ее верхней площадке стояли два центавра, их роскошные плюмажи и накидки сияли в лучах Короны.

– Мытари наместника, с гиперборейцев возьмут двойную плату, – равнодушно заметила домина. – А я бы дала вчетверо только за то, чтобы покопаться в их трюмах.

Ромашка видел, как на нижней палубе корабля показались длиннобородые мужчины в высоких шапках. Проезд был оплачен, живые кожаные мешки раздулись, и колдовской корабль заскользил дальше. Женщина-гроза тем временем вывела своего любопытного спутника на нижний ярус Соленых скал. Отсюда до палаток и костров пилигримов им оставалось не больше двадцати метров по вертикали. Ноздри щекотали запахи горячей пищи.

– Я окружу нас формулой невидимости, – предупредила Марта. – Но внизу магия запрещена. Мы должны успеть добежать до стоянки караванов и затеряться в толпе. Там будем ждать.

Толик в который раз пожалел, что не захватил с собой видеокамеру. То есть камеру с Земли он взял, но домина Ивачич лично перетряхнула его вещи и собрала в дорогу то, что сочла нужным. Во-первых, хирурга Ромашку переодели в мужской саронг, крепкие льняные штаны, подшитые между ног кожей, а сверху нацепили кольчугу. Кольчуга весила немного, зато много весили оружие в кожаном мешке и корзина с нюхачом! Сестры-волчицы вымыли лекарю голову в гадкой маслянистой жидкости, после чего волосы окрасились в пугающе-черный цвет. Зато от обжигающей мази, нанесенной на подбородок, практически перестала расти борода.

– Так ты больше похож на нормального человека, – одобрил Саади и преподнес лекарю серебряное зеркало.

Толик только охнул. Увидев себя, он даже позабыл, что Саади пришел попрощаться и уводит с собой Юльку. Из зеркала глянула исхудавшая, смуглая до черноты личина в обрамлении черных локонов. На всякий случай волчицы раскрасили Ромашке лицо яркими красками, согласно местным представлениям о красоте. Толик стоически терпел…

– …Сюда, за мной. – Марта потащила Толика в расщелину. На несколько минут чудесное видение Шелкового пути исчезло из вида. Наступила темнота, путники быстро спускались вниз по каменным ступеням. За тысячелетия вода проделала ходы в толще Соленых гор. Гул близкой толпы становился все громче.

Река! Толик нашел самое подходящее определение. Больше всего это походило на неиссякающую реку с притоками. Только текла река одновременно в обе стороны, и по притокам движение наблюдалось тоже двустороннее. С севера и с юга в главное русло Шелкового пути вливались более узкие торговые тракты.

– Мы пойдем внизу, вместе со всеми? Но ты говорила, что это опасно… – Толик подвигал затекшими плечами. Тащить на себе взрослого отъевшегося нюхача становилось все труднее. Кроме того, прожорливая Кеа набрала в корзину килограммов десять фруктов и копченостей.

– Опасно было до сих пор, нас могли подстрелить бадайя-травоеды… Помоги мне зашнуровать мешки. Внизу, на Шелковом пути никто не вправе обнажать оружие. Запрещена любая магия, даже игральная. Любого преступника выдадут стражникам, а сторожат путь фессалийские центавры, родня Поликрита. Эти парни сомнут любого. Смотри туда!

Толик послушно повернул голову на восток. В месте очередного сужения караванных троп движение замедлялось почти до нуля. Там, между двух отвесных скал, помещался небольшой красивый дворец, раззолоченный так, что тяжело было смотреть. Рядом с дворцом возвышались сразу три шлагбаума под высокими арками.

– Там, за частоколом, Янтарный канал и дворец мытаря, – пояснила Марта. – Там снова останавливают всех, берут малую мзду в пользу местной Александрии. Но не это главное. Там могут быть нюхач и жрецы из варны браминов. Они хранят изображения и запахи всех преступников планеты. Никто не проскочит мимо.

– Нюхача там нет, – ввернула Кеа. – Ближайший нюхач в дне пути отсюда…

– Мы там прыгнем в Янтарный канал? – обрадовался Толик.

– …Но там есть рыцари Плаща и пифия, которая смотрит вперед на кувшин песка, – закончила мысль Кеа. – Не советую пользоваться этим каналом.

– Согласна, это самоубийство, – помрачнела Марта. – Мы подождем обоз с принцессами, а пока повеселимся в балаганах.

Толик смотрел на домину сбоку и поражался происходящим переменам. Она стоически перенесла смерть мужа, но не это удивляло хирурга. За последние сутки, пока они пробирались по Соленым горам, домина Ивачич изменилась до неузнаваемости. Она посветлела лицом, скулы сгладились, брови выцвели, брюнетка стала светлой шатенкой, и даже цвет глаз сменился на неопределенно-серый. Оделась она по-мужски, но скорее на монгольский, чем на индийский лад, избавилась от всех украшений и смыла с лица траурную краску. Вдобавок она дважды в день натиралась пахучей мазью, от которой Кеа непрерывно икала и сплевывала.