Текст книги "Охота на Уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Нельзя, – сказала я. – Мой наставник говорил, что ходить по воде очень легко. Для этого всего лишь пришлось двадцать лет учиться.

– Марта… то есть домина, я хотел тебя спросить… Как у вас тут относятся к тому, что девушка занималась проституцией?

– Не понимаю. – Я размяла кисти легким бебутом, затем бросила его и приступила к более сложному упражнению, «разные барабаны». Короткая палка бьет врага по ногам, длинный шест другой рукой приходится вращать над головой, и целишь тоже в голову. – Не понимаю твоих слов, скажи иначе!

Шест гудел, сливаясь в круг. Толик следил за моим танцем, выпучив глаза.

– Юлька… она ведь продавала себя за деньги. Это ничего? Если вдруг об этом узнают, ее не будут обижать?

– Ах, вот ты о чем! – Я расхохоталась так громко, что из ветвей вывалился сонный краснохвост, заверещал и удрал во мрак леса. – Анатолий, раз ты об этом спросил, значит, это волнует тебя, а не других. Мир Уршада велик, я не знакома с обычаями многих народов. Тебе лучше спросить у Рахмани, он прошел в сто раз больше дорог, чем я. Но один совет я тебе могу дать…

– Слушаю тебя, домина.

Я усложнила задачу, перешла к «барабану с бубенцом». Шест продолжал вращаться, но теперь, когда послушный бокуто взлетал в воздух, плоскость его вращения менялась с горизонтальной на вертикальную. И обратно – когда короткая палка возвращалась ко мне в ладонь. Упражнение для пятого месяца занятий в школе Хрустального ручья.

– Повсюду уважают силу, Ана-то-лий. Когда мы собирались нырнуть в Янтарный канал на вашу твердь, я почти поверила, что там уважают закон и справедливость. Я ошибалась. Там тоже уважают силу.

– Марта, я боюсь за Юлю…

– Пока с ней Саади, ты можешь не волноваться. Он будет защищать ее, как родную дочь. И не называй меня Мартой. Для тебя я – домина.

– Куда она пойдет с домом Саади? Скажи мне.

– Она станет Сестрой-волчицей. Или умрет.

– Но если риск так велик… – Он грязной рукой вытер пот со лба. – Я хочу сказать… может, не надо ей становиться волчицей, а? Мы и так поймаем уршадов…

– Поздно ты спохватился, – сказала я. – Сейчас твоя женщина сидит в яме с гусеницами. Пока она их не убьет, Матери ее не выпустят.

5
Страна склавенов

…Пришло время, и караван Аль-Масуди нырнул в Янтарный канал. В стране Арам свободно объяснялись на языке султаната, зато в северном городке Русса, построенном целиком из дерева, Саади почти никто не понимал. Кроме наместника, сборщиков податей и караульных на озере. Днем по сырым лугам, звеня бубенцами, бродили медлительные коровьи стада. Русы тоже бродили, прямо по воде, и сетями вытаскивали речных омаров. По ночам до кремля Руссы доносился хохот леших и вой вовкулаков. В этом краю крестьяне после наступления темноты не покидали своих рубленых изб. Каждую деревню окружал частокол с конскими и коровьими черепами поверху. На окраине деревни, под размеренный речитатив, крестьяне поливали кровью черного петуха своих дубовых идолов. Караульные жгли костры, не только от холода, но и чтобы не подпустить к деревянным башням лихие разбойничьи оравы. Цепи и заговоренные веревочные сети подвешивали поперек улиц. Мрачные еловые леса шумели над озерной страной, жирная рыба плескалась в рыбацких затонах, а вода… вода была повсюду.

Никогда до того Саади не ходил с мокрыми ногами. Он не мог поверить, что всевышний так несправедливо распределил воду на тверди. В Бухруме к колодцам стояли очереди, а тут с бескрайних клюквенных болот поднимались тучи гнуса, на каждом шагу журчали ручьи, и не требовалось носить с собой бурдюк…

Глубокой ночью Аль-Масуди поднял своих людей. Не всех, а только дюжину проверенных товарищей, для броска на твердь Великой степи. Документы для Саади подделывал лучший писарь Исфахана, поэтому зажиревшие ленивые стражники ничего не заподозрили. Но главное – никто во мраке не заподозрил, что толстая, теплая накидка с капюшоном, с которой не расставался кудрявый южанин, – вовсе не накидка…

Перевертыш снова стал человеком уже в Новгороде, едва Саади остался один, в жарко натопленной избе постоялого двора.

– Чтобы легко пройти в Гиперборей, тебе следует неустанно учить язык склавенов, – назидательно заметил перевертыш, подсаживаясь к печи. От долгого пребывания в образе плаща у него никак не могли разгладиться складки на боках. – Их языки похожи на всех твердях. Они непростые, но есть и удобство. Ты волен как угодно переставлять слова, но тебя все равно поймут.

– Я учу их язык неустанно. Старший сын хозяина назвал мне уже три сотни слов, я их записал, – ответил воин. – Скажи… Я могу спросить тебя, отчего ты согласился провести меня в Проклятый город?

– Больше не произноси это слово, – перебил коричневый человек. – У моего несчастного народа и у ваших Слепых старцев одна цель – скинуть власть султанов. Разве этого недостаточно?

– Достаточно, – поразмыслив, согласился Рахмани. – А ты… поможешь мне заговорить на их языке?

– Как только мы останемся вдвоем, я буду говорить с тобой только на языке руссов, – пообещал перевертыш, забрался на полати и моментально уснул, притворившись одеялом.

Спустя трое суток почтенный купец Аль-Масуди закончил торговые операции на тверди Великой степи. Он получил охранную грамоту от местного старосты, навестил полномочного посла Горного Хибра, закупил вдвое больше товаров и не спеша отправился в обратный путь. Пока дожидались благоприятного момента, сверяли часы двух твердей, чтобы случайно не провалиться в пустоту между мирами, обнаружили, что пропал молодой торговец, посланный от семьи Саади. Впрочем, не пропало почти ничего из товаров, только сам юноша, его сбережения и, вроде бы, пара небольших тюков. Срочно оповестили посла, подняли на ноги стражу, прочесали берег озера, где многие тонули по весне… но парня не нашли. Аль-Масуди честно выждал еще сутки на берегу и махнул платком своим рабам.

…В этот самый миг мохнатый единорог уносил двоих невольных приятелей все дальше и дальше на север, по просеке, пробитой поморами. Случайный прохожий бы крайне удивился, послушав, что бормочет закутанный в меха путник. Вроде бы он сидел на спине единорога один, но постоянно с кем-то спорил на чудовищном наречии, отдаленно напоминавшем язык руссов. Позади, между горбов единорога, крепился мешок с поклажей. Оттуда, из мешка, торчали диковинные загнутые палки и круглые предметы, закутанные в ткань, похожие на большие сачки для ловли бабочек.

Восемь раз ночевали в крепких усадьбах, принадлежавших неразговорчивым, хмурым лесничим, и на укрепленных ямских станциях. На станциях на Саади косились удивленно, даже неприязненно, но до прямых столкновений не дошло. Единорогов меняли исправно, давали отдохнувших, сытых, а путника купали в удивительной бане с вениками и прыжками в сугроб. Кой-Кой упорно притворялся плащом, шубой или одеялом. Ни на минуту не оставлял Саади одного, кушал и мылся только при закрытых дверях.

– Почему ты не хочешь притвориться человеком? – удивился воин. – Ведь для тебя это так просто!

– Потому что я заключил договор, что буду защищать твою спину. Если будут два человека, – появятся уже две спины. Доберемся до края земли – там я перевернусь.

Возразить было нечего. За время пути на Рахмани пытались напасть только однажды, когда единорог перебирался по камням через буйную таежную речку. Четверо оборванцев выскочили из-за деревьев, потрясая кольями и вилами. Рахмани, не слезая с седла, поджег им одежду и волосы, перевертышу даже не пришлось вмешиваться.

В другой раз приятели напоролись на лешака. Так его назвал перевертыш. В какой-то момент Кой-Кой остановил единорога и спустился вниз.

– Мы здесь уже были, – твердо заявил он, оглядывая следы.

Быстро наваливалась темнота. Среди деревьев тут и там светились крохотные багровые точки, подозрительно похожие на злобные хищные глаза. Впереди, в трех гязах, находилась развилка, самая обычная и ничем не примечательная. Рахмани вгляделся и вынужден был признать: они ходили по кругу. Причем наматывали уже третий круг.

– В какую нам сторону?

Совершенно одинаковые, наполовину заросшие колеи на жухлой почерневшей траве. Ковер из еловых иголок мешал рассмотреть следы. То есть следов было полно, но это могли быть следы других путников.

– Ни в какую нам сторону, – огорчил «глаз пустоты». – Жаль, что Янтарных каналов здесь нет. Придется ублажать местного лешего, авось выпустит. Развязывай сумку, дом Саади!

У Рахмани имелось иное мнение касательно Янтарных каналов. Устойчивых, стародавних, он действительно не мог нащупать, даже в тысяче гязов отсюда. Зато нащупал два слабеньких, похожих на весенний ручеек. По ним никто никогда не путешествовал, и даже карету, запряженную парой, не стоило бы отпускать в опасное погружение. Но всадник на единороге… вполне можно было попробовать, вот только знать бы, куда выведет Янтарный канал! Кроме того, не стоило раскрывать все способности перед первым встречным!

И потому Рахмани покорно замерзал на мохнатой спине гиганта, пока «глаз пустоты» опустошал сумку с едой. Он расстелил скатерку прямо на иголках и мокрых листьях, между двух дорог. Безжалостной рукой он выгреб на скатерку изрядную долю съестных припасов, а сам сел в сторонке и отвернулся.

– Долго так ждать? – осведомился Саади спустя два кувшина песка.

– Он уже тут, следит за нами.

– Я никого не вижу.

– И не увидишь, пока он сам не захочет. Леший управляет твоим зрением.

– Да кто он такой – нечистый дух? Местный шайтан? – Зубы огнепоклонника отбивали дробь. Мороз забрался под мех и больно пощипывал кожу. – Кой-Кой, я могу поджечь лес…

– Тогда мы не выйдем отсюда. Просто сиди и молчи. Это не шайтан, это один из низших духов склавенов. Они верят, что встреча с хозяином леса – не всегда зло. Сиди тихо, дом Саади. Мы не вольны распоряжаться в чужом доме…

Перевертыш еще не закончил свою размеренную речь, когда Рахмани увидел… Неповоротливый, мохнатый ком возник на самом краешке периферийного зрения и заскользил между сосен. Но стоило обернуться, как мохнатый гость исчез. Парс снова видел только голубые тени, бескрайние брусничные делянки и заросли папоротника. Единорог всхрапнул, задрал голову, попятился.

– Он здесь, замри, – одними губами проговорил Кой-Кой.

Одноглазые старцы учили Рахмани слышать дыхание зверя, но леший не дышал. Любой крупный зверь выдает себя острым запахом и дыханием, как бы тихо он ни ставил лапу. То, что пряталось между сосен, – не пыхтело и не пахло. Гораздо позже, обнюхивая следы, оставленные хозяином леса, Саади убедился, что запах присутствовал. Леший пах сырым мхом, перезрелыми грибами, пчелиными гнездами, кислыми муравьями… чем угодно, только не зверем. Он сам был средоточием северной чащобы.

Мохнатое снова возникло на краю зрения. Леший не шел по земле, он словно перетекал от дерева к дереву, сливаясь с корой, не тревожа траву и кусты.

Все ближе и ближе…

Все ближе темная угрюмая масса…

Единорог дернулся в сторону, заревел коротко и непременно бы сбежал, если бы не путы на передних ногах. Однако леший не покушался на животных.

– Он у нас за спиной, да? – еле слышно спросил Рахмани. – Он тут, совсем близко.

– Тихо, тогда он не тронет.

Больше всего на свете молодому воину хотелось развернуться и выплюнуть навстречу врагу струю огня. Он нисколько не сомневался в своей силе и ловкости, но… но если загорится лес, они оба пропали. Леший не станет убивать, он просто заберет их глаза. Так сказал перевертыш, и Рахмани поверил. Они будут вечно кружить в буреломе, рядом с дорогой, и погибнут от голода и жажды!

Вкусные дары исчезли. Испарились в мгновение ока, точно их слизнули демоны Соленых гор.

– Он нас отпустил. – Перевертыш тонкой струйкой выдохнул воздух. – Он вернул нам дорогу. Слава Оберегающему в ночи, мы свободны!

Там, где раньше была развилка и разбегались в чащу две полузаросшие колеи, теперь сиял светлый прогал. Одинокая ровная дорога выныривала из бурелома, далеко впереди переливались янтарным блеском вершины сопок, над ними кружили белые птицы.

Снег. Мокрые хлопья посыпались внезапно, вмиг замели колеи и похитили дальние звуки. Вселенную заполнили вздохи единорога и мерные удары его лохматых лап. На девятые сутки путешествия дорога пошла в гору, небо распахнуло хрустальные ладони, и Саади поневоле задохнулся от открывшихся просторов. Снежные террасы мягкой поступью спускались к хмурому морскому берегу. Над парящей свинцовой водой играли полярные зарницы, между сопок курились дымки, иногда доносился далекий стук топора. Позади, в розовом сумраке, воздух над лесным ковром сгущался, как-то нехорошо съеживался, будто собираясь в гармошку.

– Это стригущий смерч, он несет отраву с болот, – объяснил перевертыш. – Нам надо быстрее добраться до последней станции…

Только теперь Рахмани оценил мудрость Кой-Коя. Тот сразу посоветовал нанять не тройку быстрых лошадей с удобными крытыми санями, а дорогого и неповоротливого единорога. Зато в снежном краю родственник слона отлично показал себя, легко проламывал брюхом наст, преодолевал насыпи и провалы и даже ухитрялся по пути полакомиться подмерзшими кустами.

– На Зеленой улыбке в этих широтах используют не единорогов, а хаски и лохматых птиц эму, – поведал перевертыш. – У них такое густое оперение, что птица дрыхнет прямо в снегу.

– Что такое хаски?

– Собаки. Особые крепкие собаки, которых целой стаей запрягают в сани.

– А птицы? Ведь птицы хотят улететь.

– Эти не улетают, – скупо рассмеялся «глаз пустоты». – Я сам не видел, но мой брат ездил даже на эму с четырьмя ногами. Их разводят волхвы склавенов. Говорят, что четырехногие обгоняют самого резвого коня.

– Неужели тут всегда так холодно? Неужели племена склавенов добровольно соглашаются жить среди замерзшей воды? Сейчас ведь светлый сезон, верно? Как же они переносят ночь длиной в полторы сотни ночей?

– Руссы – необычные люди, – согласился Кой-Кой. – Они согласны зимовать у ледовых полей, лишь бы не платить налогов. Вон там и там, на реке, видишь? – острые глаза перевертыша каким-то чудом переносили блеск ледяных полей. – Это Двина, там портовые городища руссов. Направо, в трех днях пути, начинается земля хантов, а если плыть налево вдоль берега, можно добраться до островов норвегов. Там живут два моих брата. Сворачивай к реке, к городу.

– Нас заметили. – Далеко впереди, возле высокого частокола, сбитого из сосновых кольев, Саади разглядел вооруженных стражников на таких же, как у него, единорогах. Отличие состояло в том, что могучие звери руссов были закованы в шипастую броню. На каждом звере сидели трое, с боевым стрелометом и четырехствольной пищалью. – Как мне торговаться с ними, Кой-Кой? Мои волосы давно белые и лицо, как у них, но они сразу догадаются, что я – чужак.

Снег слепил глаза, за плоскими холмами вздымались гранитные утесы. На утесах пронзительно горланили птичьи стаи. Городок поморов казался каплей на хребте заснувшего морского зверя. Здесь царствовал северный океан, и сразу становилось ясно – жаркое лето сюда не добирается.

Край вечных льдов. Думал ли молодой воин, что спустя годы он добровольно поедет жить на самую границу света и полярной тьмы?..

– Говорить буду я. – Позади Рахмани вместо теплого плаща очутился вдруг крепко сбитый русобородый человек, стриженный под горшок, в кафтане русского сотника. – Смотри туда, где плавают льдины, видишь?

Рахмани повернулся, куда ему приказали, и не смог отвести глаз. Над свинцовой громадой полярного океана происходило что-то невероятное. Песчинку назад Рахмани казалось, что он различает лишь черное зеркало и серые глыбы льда, и вдруг горизонт придвинулся, надулся пузырем, отразив каменистые сопки, поросшие сосной, берега, развешенные на кольях сети и сотни перевернутых челнов на отмелях.

– Что это было?!

– Как ето што? – совсем на русский манер, хитро подмигнул перевертыш. – Куды хотел, туды и довезу. Гиперборей, он и есть. Хитрая сторонушка, в себя не пущает, да и назад – шиш выпустит!

6
В яме и на виселице

Противная желтая гусеница, шевеля ножками, приближалась к Юлькиной голове. Девушка уже знала, что произойдет, если скользкую тварь не отогнать. Эта желтая порода не кусалась, но от ее слизи кожа вздувалась рубцами…

– Убирайся, сволочь, убирайся же! Сдохни, наконец!

Но проклятая жирная пакость не желала умирать.

Бесконечно долго тянулась вторая неделя страданий…

Юльке было страшно. Страшнее даже, чем в самые первые дни. Головой она понимала, что худого ничего ей не сделают, что все эти всклокоченные, размалеванные женщины – родственницы и подруги Марты. Но телу нельзя было приказать не бояться.

Она болталась в яме, почти по горло в воде. Где-то наверху, среди свисающих корней, светился кусочек голубого неба. Яма имела форму бутыли, самостоятельно вылезти невозможно, особенно если к ногам привязан камень. Если бы бабуля месяц назад хоть намекнула, что единственный способ стать волшебницей – это угодить в парашу с пиявками, Юля послала бы любимую бабушку на все буквы алфавита. Но бабуля даже не подозревала о таких «эффективных» методах воздействия, которыми пользовались местные ведьмы.

– Ах ты, гадина! – Юлька взвизгнула, пытаясь удержаться от долгого истошного вопля. К ней, радостно размахивая волосатыми ножками, по мокрому корневищу спешила длинная тварь, помесь тарантула и громадного опарыша. Долго голосить Юля не стала. Все равно помощи ждать неоткуда, никто не придет и не пожалеет. Хорошо, что ей удалось оторвать кусок коряги. Этим импровизированным оружием удавалось отогнать гадость, кишащую на поверхности. О том, что происходит под мутной водой, начинающая волшебница старалась не думать.

…Дни и ночи мучений слились в бесконечный хоровод. Утром и вечером ее заставляли растирать и проглатывать какую-то гадость. Кашицу из остро пахнущих листьев, от которой немел язык, кололо в носу, зато потом…

Пробирало на ха-ха в три раза сильнее, чем от травки, но спокойно отвалиться и слушать звезды не позволяли. Заставляли бродить, собирать листики, сажали на руки и на плечи птенцов, а под мышку совали крошечную змейку. Пока длился кайф, это было смешно.

Спать и питаться приходилось в крошечной хижине, подвешенной к дереву, на манер осиного гнезда. Юлька и до того высот не жаловала, так что в первый день волчицы буквально затолкали ее в гнездо пинками. Впрочем, издевались они вполне беззлобно. Когда Юлька потребовала душ после первой «отсидки» в яме, татуированные длинногрудые женщины никак не могли взять в толк, чего она требует. А когда сообразили – долго хохотали.

– Чего ржете, сволочи? Сам, небось, моетесь? – свирепо процедила девушка. Затем, поняв, что правды не добьешься, выкинула из волос последних заблудившихся насекомых и отправилась самостоятельно искать ручей. Красные волчицы ей не препятствовали, они развели костерок на плоском камне и, напевая, принялись жарить крысу.

Ручей пробегал где-то рядом, девушка постоянно слышала его веселое журчание, но обнаружить так и не смогла. Почти час промаявшись в непроходимом буреломе, изрезав ноги и руки, она чудом выбралась на тропинку.

После нескольких часов в яме тело ныло и зудело, хотелось немедленно отскрести грязь. Кроме того, девушку захлестывала злоба. Наверное, поэтому она не придала значения двум важным моментам. Во-первых, ее не трогали москиты всех мастей, несмотря на обильно стекающий пот и кровоточащие ранки. А кусачего комарья здесь водилось предостаточно, они сновали и жужжали вокруг, словно целый полк мелких истребителей.

Во-вторых, Юля раз двадцать налетела головой и плечами на низкие колючие ветки и вслух обозвала местных жителей «проклятыми пигмеями», «чертовыми карлицами» и даже, пожалуй, похлеще. Последние, отчаянно забористые, проклятия застряли у нее на языке, когда тропка резко вынырнула из зарослей. Спиной к Юльке, на топком бережке ручья, сидел некто с иголками на спине. Затем «некто» обернулся, и вот тут-то Юлька заорала во весь голос.

Заорала так, что даже сама от себя не ожидала.

«Некто» издал утробное рычание и довольно резво вскочил на широкие трехпалые лапы. Оказалось, что он вовсе не сидел, а лежал, чтобы удобнее было лакать воду. И тропинка с низкими сводами предназначалась вовсе не для людей, это любому ребенку из племени понятно!

«Некто» вывернул пупырчатую зеленую шею, на которой громоздились иглы, и ощерил пасть, заполненную мокрыми шевелящимися волосами. Это выглядело так, словно открылся средних размеров чемодан. Дальнейшие события развивались стремительно и непонятно. Пупырчатый монстр ринулся на девушку, но в последний миг затормозил и вернулся к воде. Окунул в воду лапу, зарычал и снова затопал к будущей волчице. Длины в чудище было метра полтора, задние лапы раза в три толще и длиннее передних, иголки торчали из его разбухшей, как шар, спины.

На вопли Юльки сквозь чащу бесшумно просочились озадаченные волчицы. И… хором захохотали. Завидев столько людей, страшный зверь завертелся волчком, затрясся и сложился в колючий шар. Прямо как огромный еж.

Мать Кесе-Кесе решительно потянула Юлю в сторону и молча указала на темный проход за ее спиной. Затем бесстрашно подошла к грозному игольчатому зверю и погладила его по морщинистой голове. А дальше произошло кое-что еще более странное! Старушка наклонилась к воде, вытащила из подводных зарослей горстку пресноводных рачков и протянула зверю. Он разинул пасть и… всосал пищу, почти так, как это делают киты.

– Килькетау, – сказала волчица и ласково почесала колючего зверя за ухом. Он расслабил иглы, заурчал и потерся о ее бедро.

Юле стало стыдно. Оказывается, все это время девушка не давала безобидному пожирателю креветок вернуться по своей тропке домой!

Волчицы вернули все еще дрожавшую девушку к костру, угостили жареным мясом и целой горкой аппетитных хрустящих чипсов. Правда, назавтра оказалось, что это были не чипсы, а поджаренные в масле тараканчики, но будущую волчицу даже не вырвало. После встречи с кошмарным полутораметровым ежом она забыла, зачем искала ручей, А когда ей напомнили – устыдилась вторично. Потому что, оказывается, та вонючая дрянь, которой утром ее натерли, спасала ученицу от малярии, клещей, глистов и прочей заразы, которую могли ей подкинуть милые зверюшки в яме…

Одна из молодых волчиц развернула плотный лист, похожий на бамбук. Там шевелились три или четыре вполне безобидных кузнечика. Жестами и ужимками Сестры-волчицы кое-как объяснили Юльке, что укус этой прыгучей гадости стоит укуса змеи, хотя в небольшой дозе приносит немало приятного. Один укус – и так хочется совокупления, что человек сходит с ума, будь то мужчина или женщина, и ничто ему не может помочь, кроме особых снадобий. Сестры-волчицы с трудом собирали редких, чрезвычайно ценных прыгунов, чтобы извлечь у них яд и продать его лекарям, состоявшим при дряхлых вельможах. Яд, шестикратно разбавленный в особом вине, возвращал мужскую силу на неделю и больше. Насекомые любят влагу. Если бы ученица, не дай боже, смыла защитную мазь в ручье…

– Круто, – только и смогла произнести Юля. Кушать ей расхотелось. Перспектива сдохнуть в вонючей яме от мастурбации вовсе не вдохновляла. Теплый цветочный ковер уже не казался ей таким приветливым, как раньше.

А после того как явилась другая старшая, Айноук, та, что с разрезанным ртом, стало совсем погано.

– Ритуал Имени, – строго повторила ведьма. Это выражение на туземном языке стало для Юли почти знакомым.

Ритуал Имени проходят в отрочестве все. Но Юлька слишком взрослая, поэтому ей тяжело. Стирается старое имя, данное отцом и матерью, почти полностью убиваются привычки и сама память о детских играх. Марта объяснила, что до конца память детям не выжигают, иначе появятся реальные кандидаты в дурку. Но после возвращения из леса отец и мать в деревне подыгрывают, делают вид, что не узнают дитя, и по новой принимают его в семейный круг. Это для обычных людей. А для будущих волчиц все сложнее.

Гораздо сложнее. Надо получить власть.

Ведьма на пальцах объяснила, что ночевать на земле нельзя. Невзирая на то, что ночи теплые. Возвращаться в деревню тоже нельзя. Что, мол, находятся они в особом сильном месте, где ведьмы воспитывают девочек-подростков, но у каждого сильного места есть своя гнилая сторона. Скажем, тут после заката местного солнышка на охоту выползает и выбегает всякая дрянь, вроде колотильщиц или речных пардусов, или рыб-плескунов, и потому ночевать приходится высоко, в сплетенных люльках. Айноук свои непонятные речи подкрепляла рисунками и наглядными примерами. Колотильщица, несмотря на грозное имя, девушку рассмешила. Эдакий комочек перьев, похожий на дятла.

«Выползает из нор и выгрызает спящим мозги через уши», – на пальцах показала Айноук. Прочие волчицы покивали без улыбок. Ползающую кровожадную птичку уважали.

– Убей ее, – приказала старуха, выкладывая колотильщицу Юльке на голые колени. Ученица закусила губу, чтобы не дернуться и не заорать. Хватит уж на сегодня позора!

– Нет, не руками. – Старуха недовольно покачала головой и постучала пальцем Юльке по лбу. – Убей. Отсюда убей.

– Не могу я, – начинающая колдунья едва не расплакалась.

Айноук не разозлилась. Показала рыбу-плескуна. Точнее, называлась рыба совсем не так, но произнести это название на языке народа раджпура уроженка Петербурга не смогла. Поэтому позже, при помощи Марты, его перевели как «рыба-плескун». Разглядев тварюгу вблизи, Юлька надолго остыла к идее купания в ручье. Рыба походила на сплошной мозоль, довольно шустро передвигалась по суше с помощью передних плавников, а ее треугольным зубкам могла бы позавидовать небольшая акула.

– Многие лишились ног, – жестами показала Айноук. – У реки неопасно. В деревнях неопасно. Там защищает Оберегающий в ночи. Здесь защиты нет…

У Юли внезапно промелькнуло странное чувство, будто она начинает понимать напевную речь волчицы. Но поддаваться глупому чувству не стоило, поскольку способной к иностранным языкам Юлька никогда себя не считала…

Показав новенькой еще с дюжину местных лесных убийц, волчицы приготовили самое «приятное» напоследок. Кесе-Кесе притащила трех змей, одна другой страшнее.

До сегодняшнего дня Юля была уверена, что скорее даст себя застрелить, чем возьмет в руки ядовитого гада.

– Полосатый крейт, убивает быстро, – охотно поделилась Кесе-Кесе, и Юлька снова частично ее поняла. Или так разволновалась, что приняла желаемое за действительное.

– Полосатый крейт – мирное и тихое существо, – Кесе-Кесе ласково погладила змею и ловким движением опустила Юльке на шею. – Если ты его толкнешь или наступишь, или помешаешь игре, только тогда крейт кусает. За меру песка твои сосуды порвутся, и кровь вытечет внутрь живота…

Волчицы оживились, радостно залопотали. Как удалось выяснить, они заспорили, от какой из змей смерть приятнее и надежнее. От кобры, крейта, мамбы или еще дюжины ползучих киллеров.

После подобных бесед Юля безропотно позволила себя обмазать вторично, на ночь глядючи. Однако в тот вечер зеленой мазью дело не ограничилось. Ведьмы запели и под пение сунули ей четыре чашки с горячим настоем, по вкусу и по виду напоминавшим расплавленный пластилин. В пластилине встречались твердые вкрапления.

– Это не мухи и не червяки, – как мантру, твердила себе девушка, давясь отваром. – Это просто кусочки фруктов, тоник такой, мать их за ногу, сейчас блевану…

Мать Кесе-Кесе в ответ на умоляющие Юлькины глаза твердо погрозила пальцем. Пришлось пить до победного.

Теперь она воняла не только снаружи, но и внутри. Юле казалось, что каждый ее выдох способен убить десяток пролетающих светляков. Женщины разожгли большой костер, в свете пламени полосы и узоры на их смуглых телах задвигались, засветились. Или это Юльке после четвертой чашки напитка стало казаться, что узоры на телах волчиц движутся?

Молчаливые татуированные женщины утрамбовали уставшую, издерганную Дочь-волчицу в люльку, сплетенную из лиан, и в четыре руки подтянули эту люльку к высокой ветке. Пестрый вечерний мир качался перед глазами. Вдали багровой раной пылал закат. Там ревели дерущиеся хищники. Гораздо выше Юлькиного гнезда, в кронах лесных великанов, вопили птицы. По мозолистым стволам деловито сновали армии термитов. На лианах раскачивались ленивцы и, не просыпаясь, кормили молоком своих малышей. Хищные ночные цветы открывали объятия доверчивым бабочкам. Зеленые птички размером с пчелу налетали звенящим облачком и нагло воровали из раскрашенных соцветий нектар. Внизу, по узким тропкам, крались к водопою пятнистые оленята. Над порогами Леопардовой реки в брызгах танцевали радуги. На востоке небо казалось разлитыми чернилами, там плавно кружили тени грифов и орлов. Каменные пальцы вздымались над джунглями, изъеденные ветром и дождем. Над ними восходили дымки и стучали барабаны…

Юлька немножко поплакала, засыпая.

А утром случилось первое серьезное озарение.

Разбудили Юлю затемно, заодно с ней разбудили еще двух девчонок лет семи и устроили марш-бросок в гору, среди колючек и травы, беспощадно резавшей ноги. Обуви не полагалось, из одежды выдали нелепый минимум – кусок грубой ткани, которой едва хватало, чтобы обернуть бедра. Прочее, включая белье, заставили снять в деревне. Впрочем, нагота Юльку уже давно не трогала, гораздо сложнее было обойтись без обуви. От красивых ногтей давно ничего не осталось, лак облез, пятки потрескались, между пальцев кровоточили язвы.

Перед привычным погружением в яму снова поднесли черной жижи. Необычным было то, что пришла Марта Ивачич. Юля впервые видела Женщину-грозу в боевой раскраске, без привычной мужской одежды, с распущенными волосами.

– Сегодня ты выпила все, – сказала Марта. – Если выпьешь еще – умрешь.

– Она глупая лягушка. – Мать Кесе-Кесе больно ткнула девушку пальцем в грудь. – Она нас понимает и радуется, как тупой кабанчик радуется тухлой наживке.

– Она еще глупее, чем дерьмо речной черепахи, – задумчиво добавила Айноук. – Она могла вылезти из ямы еще позавчера, но ей нравится там мокнуть.

Юлька тихо наливалась злобой.

– Она не приняла новое имя и не сбросила старое, – сказала молодая волчица с синим лицом. – Она не может вернуться назад и не может идти вперед. Лучше бросим ее в лесу.

– Лучше бросим в лесу, – словно жуткое эхо, прокудахтала Айноук. – Сегодня мы не придем за тобой. Ты впитала все, что могла впитать. Ты глупая. Ты труслива, как землеройка.

Юльку трясло от бешенства. Она сама не ожидала от себя таких эмоций. Хотелось выцарапать этим скудоумным гарпиям глаза, надавать им пинков и вернуться домой!

– В яму ее!

Не удалось ни глаза выцарапать, ни даже надавать пинков. Снова привязали камень, легонько скрутили руки и сбросили в зеленую грязь. Во все стороны прыснули кровососы и прочие милые обитатели болота.