Текст книги "Охота на Уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Он был свободен.

36
Уруми Вищаль

– Знаешь, что это? – Я показала мальчику шею, и он предсказуемо отпрыгнул.

Это было чертовски смешно. В наше время не часто встретишь человека, который хотя бы раз не видел кольчужного аспида. Новорожденного змееныша я таскала на себе и кормила молоком весь месяц Сева, пока не убедилась, что он принимает меня за мать. И я брала его с собой на четвертую твердь, чтобы не отвык от хозяйки. Такова уж их судьба – влюбляться навсегда в тех, кто их выносил из яйца, под мышкой. Конечно, иногда змееныши кусают хозяев, и тогда счет идет на минуты, удастся или нет быстро проглотить противоядие.

– Их разводят только в Горном Хибре, для защиты от кровососов. – Я нежно погладила малыша по теплому капюшону. Аспид сверкнул язычком и снова задремал.

– Ты… ты хочешь напустить его на?..

– О, нет. Кольчужный аспид слишком мне дорог. Кроме того, их не воспитывают для нападения. Для нападения хорош сиамский крейт. Зато с аспидом на шее можно не опасаться алчных упырей.

По гребню стены, лязгая железом, прошли часовые. Я схватила Ромашку за ворот и втащила в узкую щель между телег. В ноздри ударила смесь пряных ароматов. Палестинцы в огромных количествах везли тмин, шафран, нард и крокус. Соседняя повозка была доверху нагружена миртом. Неподалеку гомонили у костра неугомонные италики. Эти насквозь пропахли оливковым маслом. Сонные быки всхрапывали и жевали сено.

– Они так опасны? Ты говоришь о летучих мышах?

Толик Ромашка не прекращал меня веселить. Мы пролезли под повозками и юркнули в наше временное пристанище, узкую комнатушку на задворках резиденции. Смешная моя судьба не переставала меня удивлять. Я могла купить весь этот дом, с террасами и фонтанами, но ютилась в конуре у псарни. Анатолий разжег огонь и добавил зерен в курильницу. За стенкой пьяно смеялись соседи, это отдыхали от трудов слуги сегуна. Где-то плакал ребенок.

– Когда-нибудь, Анатолий, я покажу тебе этих мышей. Даже с выбитыми зубами и вырванными когтями они кидаются на всех, в ком течет горячая кровь. К счастью, они водятся только в Соленых скалах. Там привыкли каждый вечер развешивать ядовитые сети над дворами… Когда мы попадем на Хибр, я куплю для тебя яйцо аспида… А теперь нагни голову.

– Ты хочешь оставить его мне? – Ромашка напрягся, точно его уже укусили.

– Он тебе нужнее. Не бойся, я приказала ему охранять тебя. Расшнуруй ворот.

Аспид поворочался немного, привыкая к новому человеку. Ромашка застыл столбом, боясь вдохнуть глоток воздуха.

– Домина, я виноват… Кажется, когда началась драка с этими… викингами, я потерял меч и арбалет. Я забыл их там, у шатра.

– Забудь. Все, что происходит, – решено не нами. И запомни: дырявую лодку можно пустить на костер. Подай мне кожаный мешок.

– У нас говорят – «нет худа без добра», – вздохнул Толик.

– Пифия проснулась во дворце, – сообщила из своего укрытия Кеа. – Пока она спокойна, ее третье око спит. Но если ее что-то взволнует…

– Постараемся ее не волновать.

Анатолий справился с завязками мешка.

– Дай мне это… Осторожно, не трогай ремни!

По стене заплясали отсветы факелов. По мощеной мостовой шагом проехал конный патруль. Из дверей игорного дома повалили пьяные. Полотнище на узкой двери нашего жилища заколыхалось.

– Что это?!

– Это уруми вищаль… Осторожно развязывай, ты можешь отрезать себе кисти.

– Гибкий меч! – ахнул Толик, когда до его неторопливых мозгов дошло, что же именно он держит в руках.

– Помоги мне опоясаться… нет, не так. Держи лезвие рукавицей, а я буду поворачиваться… Помнишь, ты возмущался, почему я предпочитаю школы страны Бамбука? Когда ты прекратишь изумляться всякой очевидной вещи, когда освоишь мантры, тогда, вероятно, сумеешь стать достойным воином. То, чем заняты желтокожие мастера в школе Хрустального ручья, известно в стране Вед уже тысячи лет. Я сказала, что тебе надо освоить искусство занимать обе руки. В стране Вед это мастерство называется Иратта Валь, и было известно мастерам за сотню поколений до того, как в стране Бамбука научились ковать железо. А вот это, твое любимое… называется гхадхам, тяжелый двуручный меч. Ваш любимый спадон родился на двести поколений позже.

– Тогда зачем ты вообще говорила о яп… о стране Бамбука? И зачем учила меня их приемам?

Я закрепила лезвие уруми бронзовой фибулой, поправила верхнюю рубаху.

– Потому что у нас мало времени. Ты не освоишь даже начальные мантры. Теперь дай мне тот мешок. Чего ты онемел? Ты не видел женской груди?

– Видел, но… извини. Я никогда не встречал таких татуировок. А зачем мне мантры?

Я только вздохнула.

Как я могла объяснить этому наивному, доверчивому человеку, что есть знания, обладание которыми не приносит ничего, кроме бед? Даже мой уснувший супруг Зоран и мой любимый ловец Тьмы Рахмани не имели представления о том, что я делала в стране Каналов, называемой еще Южной Кералой или землей кшатриев! Ведь приемы древнего искусства подарил кшатриям сам Шива Натараджа. Он собрал мудрость войны в четырех ведах и развил эту мудрость до шестидесяти четырех ветвей. Ко многим из этих ветвей можно прикоснуться лишь в тайных заколдованных мандирах, а чтобы изучить все – не хватит жизни.

Мудрые Красные волчицы отправляли меня к старцам Кералы не однажды, в нежном возрасте, до того, как сослать девочек в страну торгутов. Я плохо помню, как текли дни, помню лишь суровое лицо моего ашана, словно вырезанное из красного дерева, и его худые, изрезанные шрамами голени, которые надлежало целовать каждое утро перед занятиями. Ашан принадлежал к почтенному роду браминов, посвятивших себя темной богине Кали. Ашан учил детей Калари-паятту, и его отец учил, и прадед его прадеда занимался только этим. Глупый Толик Ромашка спрашивал меня, отчего я ссылаюсь на мастеров страны Бамбука, а не на истинных мастеров боя? Как объяснить ему, что настоящий кшатрий никогда не стремится к драке, что для кшатрия любая драка, в которую он ввязался, это уже поражение, и неважно, что все враги будут убиты… Совсем не так рассуждают мастера Хрустального ручья, ведь для них главная доблесть – это честь в бою…

Так повторял мой ашан, повторял ежедневно, пока не стало казаться, что слова его и молчание, и поклонение статуям божеств, рассевшихся вокруг бойцовской арены, – это главное в учении Калари, а вовсе не навыки схватки.

– Есть лев, есть боевой слон, есть бешеный конь, есть кобра и буйвол, – повторял ашан, а мы покорно внимали, рассевшись в круге на пальмовых листьях. – Каждый из зверей рождается со своим знанием, но никогда не учится. Кшатрий наблюдает и берет себе лучшее. Я научу вас садхакам для рук, для ног, садхакам прыжка и садхакам для всего тела. Собрав воедино все, что от рождения доступно каждому зверю, вы приобретете сиддху…

Маленькая волчица мало что понимала, но впитывала, как губка парфюмера впитывает ароматы отжимаемых розовых лепестков.

– Вы никогда не обретете сиддху во всем ее совершенстве, – наставлял ашан, замерев на одной ноге, и мы послушно раскачивались на своих тоненьких ножках, пока не падали от усталости. – Чтобы стать быком и львом, змеей и пардусом, вы будете каждый год возвращаться сюда. Но начнем мы не с прекрасных стальных ножей, начнем мы с пальцев и чашек для Аюрведы…

Это я помню. Вкусные тягучие масла, которые мы смешивали, бесконечную скучную работу по приготовлению лечебных ванн и не менее скучную боль в суставах, когда приходилось надолго замирать в неудобных позах.

Мандир, где нас мучил почтенный ашан, находился высоко в горах. Чтобы попасть в зал Поклонений, следовало спуститься по ступеням в воронку, глубиной примерно шесть локтей. Там, на каменной решетке, мы ежедневно сами меняли пальмовые листья. Каждый вечер после занятий наш пот стекал ручьями по этим листьям. С юга за нами следила каменная Дурга, с севера – мудрая Бхавагати, с востока огненными глазами пожирала восьмирукая Кали, а на западе улыбался вечный Шива. Мы кланялись алтарям, целовали прах, читали мантры, а потом…

– Раз в год ты ездишь в закрытые храмы? – Глаза лекаря Ромашки восхищенно блестели в полумраке.

– Шестнадцать дней подряд я делю время бодрости на четыре части. Первая часть – Аюрведа, я растекаюсь под пальцами и под пятками жриц. Затем идет «время на коленях» – самое важное время, когда мы сообща молимся. Затем наступает «время ног», когда мастера усердствуют в боевом искусстве, не отрываясь от земли. И лишь к вечеру, когда полыхают факелы, лучшие достигают сиддху… это «время полетов».

– Черт побери… вы летаете там? Хотел бы я на это взглянуть. Ты мне покажешь?

– Я не шут из балагана. Твой интерес мне кажется нелепым.

– Я пытаюсь понять, что вами движет?

– Что мной движет? Ты уже задавал этот смешной вопрос.

Анатолий помог мне завязать пояс. После чего я села на циновку, взяла аруваль, устрашающий серп богини Бхадракали, и нежно положила справа от себя. Обоюдоострый парасу положила на почетную подушку слева от себя.

– Если хочешь помочь, подойди. Помоги мне закрепить катар.

При виде незнакомого оружия Толик возбудился, как деревенский мальчишка. Ему понадобилось время, чтобы уяснить, как крепятся на запястье ремни. На меня тоже действует возбуждающе, когда два острия облегают кисть, а одно проходит между пальцами. Если низко раскатать рукав, «вилка» практически незаметна. Я разожгла походную курильницу и успокоила дыхание.

– Может, ты все же возьмешь меня с собой?

Кеа в корзине прыснула, едва не подавившись манговой костью.

– Ты не готов. Когда-нибудь ты освоишь «верумкаи», я верю, что освоишь… и я возьму тебя с собой…

– Что такое «верумкаи»?

– Это бой безоружного с вооруженными.

– Почему ты не используешь магию? Ты же умеешь…

– Пифия найдет меня по запаху магии. Я выпущу наружу все мысли. Они будут считать, что здесь побывал голем.

– Ты собираешься драться с охраной? Но их слишком много…

– Ты снова все забыл, лекарь! – Я легонько шлепнула его по носу. Мой аспид на шее у Ромашки зашипел. Они все жуткие сони, кольчужные гады, и не выносят резких ударов. – Ты забыл слова дома Саади, а он не произносит лишних слов! Дом Саади десять раз повторил тебе, что на войне нет правил и нет чести. Есть только победа и поражение. Ты не выйдешь против слона с оттаколом, ты заранее выроешь яму, а затем выстрелишь ему в глаз ядом. Тогда ты победишь слона, и это будет главным. А не честь и правила. Древние кшатрии, если видели убегающего врага, кричали ему: «Тиштха!» – это похоже на приказ замереть. Воины Южной Кералы считали, что лучше умереть, нежели покинуть поле боя. Также они никогда не били врага в спину и не преследовали его. Мой ашан говорил, что кшатрий либо побеждал, либо погибал в бою.

– Это… это круто. Почти самурайский кодекс.

– Это довольно глупо. Именно поэтому Красные волчицы посылают девочек в страну Бамбука, к торгутам, и не только… Чтобы молодые волчицы усвоили это правило – нет правил, когда противник сильнее тебя! А теперь покинь меня. Мне требуется уединение. Будь рядом и никого не подпускай к нашей комнате.

Ромашка учтиво поклонился. Постепенно он начал приобретать хорошие манеры. Выходя, он держался слишком прямо, наверное, боялся потревожить аспида. Я знала наверняка, что мой выкормыш успеет убить одного, а то и двоих врагов, если они внезапно набросятся на спящего Анатолия.

Уруми-вищаль пел, обнимая меня за пояс. Он соскучился по крови.

37
Халдеи Вавилона

Возле четвертых по счету медных ворот Саади остановился, сделав вид, что интересуется шелками, развешенными под навесом. Подскочил продавец в пестрой квадратной тюбетейке, с раздвоенной кудрявой бородкой. Залопотал на аккадском, подозрительно поглядывая на платок, закрывающий лицо огнепоклонника. Девочка Юля, едва не повизгивая от восторга, трогала роскошные ткани. Рахмани следил за воротами. Золотые быки и фениксы чередовались поверх бронзовой оплетки. В углу громадной створки, способной пропустить сразу двух слонов, имелась узкая калитка. Паломники, жрецы, нищие дервиши стояли в очередь, чтобы попасть во внутренний город. Многих стража разворачивала обратно. Они не унывали, пошатываясь, брели по обжигающим каменным плитам к соседним воротам, надеясь там попытать счастья.

Стена была сложена из больших кирпичей, через каждые десять рядов проложенных тростниковой замазкой. По верхотуре неспешно бродили патрули, постукивали копьями. Внизу, у подножья стены, громоздились сотни лавок, меняльных контор, весовых, алтарей мелких божков, опиумных курилен. Золоченые створки то и дело распахивались перед богатыми паланкинами халдеев, перед процессиями урчалу Входящих-в-дом, те шествовали с сановной чванливостью. Их умащенные завитые волосы были уложены крупными локонами, на золотых гребнях и перстнях сверкали изумруды и топазы, парчовые одеяния стоили как сотня буйволов. Мушкенумы в желтых шароварах рысью проносили в ворота носилки со знатными дамами, те по пути в целлу горстями рассыпали серебро, оставляли за собой шлейф пахучего мирта и лаванды.

И тут же, у ног любимцев Мардука, бедняки спали прямо на земле, укрывшись соломой. Спали те, кто считал счастьем уже добраться до города тысяч языков и прикоснуться к его плитам. Рахмани приходилось передвигаться с удвоенной осторожностью. Теперь он не только защищал девушку, но и опасался очередного удара в спину. Каждый из завшивевших нищих мог оказаться убийцей…

Убедившись, что проход охраняет именно тот человек, который нужен, ловец неторопливо двинулся дальше. Юлька семенила следом, старательно укрывая лицо и звеня золотыми браслетами на лодыжках. Вокруг бесновался и вопил торговый люд.

В воротах ловец вложил в руку стражнику монету, быстро произнес несколько слов на персидском. Бородач с копьем вздрогнул, быстро огляделся и погладил ловца по предплечью.

– Аша Вашихта, слава тебе!.. Лучший ученик Исфахана жив… Тебя не узнать под этим платком. Проходи быстрее, всюду полно глаз.

– Эта женщина со мной.

Стражник толкнул калитку, скрытую в громадной бронзовой створке, пропустил обоих путников во внутренний город. Идущим следом знаками велел подождать. Внутри, за внутренней стеной, мгновенно стало тихо, словно в уши кто-то напихал ваты. Рокот человеческого прибоя едва долетал сюда, в тень финиковых пальм и огненных цветов, гордости царицы. Под тенью высокой кирпичной стены, казалось, чуть полегче дышится. Редкие фигурки служителей двигались почти бесшумно по роскошным мозаичным плиткам. Юлька ахнула – здесь целые улицы были покрыты мозаикой! И никаких ослов, буйволов, обезьян и прочей скотины!

– Тебя искали, дом Саади, – прошептал стражник-парс, придерживая изнутри тяжелую калитку. – Тот, к кому ты идешь, говорил о том, что ты придешь сегодня.

– Он всегда знает заранее, – ловца слегка передернуло. – Ему все известно. Но я иду не по своей воле. Меня послали Красные волчицы.

– Лучше бы ты туда не ходил. Это стало еще опаснее…

– Не опаснее, чем прежде. И это не для меня.

– Для нее? – Стражник отшатнулся от Юли, словно его пытался поцеловать прокаженный. – Молчу, молчу, дом Саади… Пусть защитит ее Всевышний.

– Кто меня искал?

– Люди, переодетые младшими мастерами Ремфана… но это были люди султана. Скорее всего, убийцы из тайного ордена Мучеников. Я видел у одного из них татуировку. Меня они не тронули, они были там… но и там ничего не добились.

– Спасибо тебе, и хвала Астарте, что ты здесь.

– Ступайте, ступайте, я не могу долго держать ворота на замке. – Бородач подхватил бочонок для пожертвований и отворил калитку навстречу галдящей толпе.

– Дом Саади, это был ваш друг? – Красная волчица с упоением разглядывала зубчатые стены и бамбуковые мостки. По мосткам непрерывной чередой, как черные мелкие муравьи, поднимались полуголые носильщики с соломой и готовыми кирпичами. Щекастый мальчишка размеренно колотил в барабан. Другие мальчики в квадратных ямах месили ногами раствор.

Город строился непрерывно.

– Он больше, чем друг. Мы с ним одной веры.

– А если бы он не стоял на воротах?

– Нас бы не пропустили. Во внутренний город могут попасть только халдеи. Служители храмов и жители города. Но жители – только за деньги. Но не праздные гуляки, вроде нас. Даже нет смысла переодеваться, у стражников нюх, как у лучшей охотничьей собаки. За эту стену не заходит даже македонский сатрап. Никто не посягает на сон и размышления богов.

– И как бы мы туда попали?

– Нам пришлось бы идти в игорный дом.

– Зачем?

– Точнее, мне пришлось бы идти. Женщин туда не пускают… – «И слава всем богам!» – подумал про себя Саади. – В игорном доме я напоил бы пивом охранников, нашел бы того, кто согласен за пару монет отворить калитку. И мы бы прошли… Поворачивай, нам сюда. И прошу тебя, молодой особе непозволительно так прямо смотреть в лица мужчин. Это оскорбительно… – Ловец замолк, обнаружив, что в очередной раз вещает в пустоту.

Юная волчица, задрав голову, наблюдала за ритуалом смены жреца-омывателя. На второй ступени зиккурата ночные и дневные жрецы менялись одеждами. Смена слуг Мардука не прекращалась никогда.

– Смотрите, дом Саади, они забрали с собой женщину, с мешком на голове. Ее зарежут, да?

– Нет… точно неизвестно. Знаю, что каждую ночь все покидают покои бога Мардука на верхнем этаже башни. Но туда приводят девушку, которую бог выбрал из толпы. Одна девушка должна там провести ночь. Потом ее отпускают.

– Как же он ее выбирает, если бог не настоящий?

– Выбирают уригалу-посвятители. Это особая каста жрецов, у них есть тайные символы, по которым следует искать женщину на ночь владыке. Ищут везде, кроме кварталов македонян.

– Так здесь, в Вавилоне, тоже хозяйничают греки?

– Город собирались переименовать в Александрию, но тогдашнему сатрапу больше понравилось в Урре. Теперь от города Урр не осталось прежних могучих стен и роскошных городских бассейнов.

– Это… это башня, чтобы забраться на небо?

– На небо? – Рахмани посмотрел на юную волчицу с опаской. – Для чего лезть на небо?

– Ну как же… я читала про Вавилонскую башню. Все про нее читали, и это… картина есть.

– Картина? – нахмурился ловец. – Кто мог написать город, от которого на вашей тверди осталась пара камней?

– Зачем эти зеркала? – Девушка снова его не слушала. Она едва не подпрыгивала, указывая на верхнюю площадку башни.

– Ими умеют пользоваться лишь настоящие халдеи Ханаана. А не те, кто только называет себя так.

– Кто такие халдеи?

Ловец вздохнул. Любопытство ведьмочки вполне искупало ее невежественность.

– Жрецы. Каста великих наследственных жрецов, построивших когда-то первый зиккурат.

– Вот эти вот башни?!

– Да. Халдеи смотрели в небо и чертили карты светил. Они верили, что светило дневное и ночное, а также прочие небесные тела – это божества, которым уготовано рушить судьбы и вдыхать новые жизни. Они верили во многих богов, но главное – они верили в тех богов, которых подарили им мои предки.

– Твои предки? Дом Саади, а разве твои учителя… они тоже следят за Луной?

– Мои предки первыми на Хибре побратались с огнем. Это случилось тысячи лет назад. Парсы были первыми, кто понял, что надо поклоняться Короне. Но халдеи принялись распутывать узлы там, где их нет. Они обозвали добрые светила Молохом и Иштар и признали их власть над всем – над дыханием смерчей и дыханием последнего лягушонка… Идем, нас ждут.

– Туда? – Юля замерла у нижней ступени величественной лестницы. Этот зиккурат был вчетверо меньше великой башни, но тоже выглядел внушительно. Каждая ступенька приходилась волчице выше колена. Чтобы взобраться даже на первый ярус, пришлось изрядно попотеть на жаре. Наверху, в начале следующего грандиозного пролета, поджидали две неподвижные фигуры. Двое голых по пояс бронзовых мужчин, одетых в синие запашные юбки. Всем своим видом они давали понять, что никого не пропустят выше. Кроме того, вместо жалкого деревянного копья каждый служитель бога держал жутковатую сариссу с крюком на конце и укрепленным черепом.

– Мне велено говорить с жрецом – главным кравчим. – Саади преклонил левое колено и потянул Юльку за собой. – Мы принесли добрые новости и нижайшую просьбу.

Ждать пришлось долго.

Наконец заскрипела невидимая дверь. На следующем ярусе башни показались двое – высокий, очень худой мужчина в красном одеянии и жилистая старуха с надрезами на лбу, дырами в зубах и живой змеей на плече. С ее кожаного пояса свисали десятки ключей.

– Я принес слова Красной волчицы Айноук и Красной волчицы Кесе-Кесе. Они просят дать имя этой девочке. Она тоже волчица, но мир пока закрыт от нее. Мы привели дюжину детей для вашей школы. Мы привели оборотней для услаждения того, кого не называют…

– Покажи ее лицо, – скрипнула ключница. – Как прекрасно, что ты жива, волчица. О-оо, какой прелестный цветок в твоих объятиях…

– Даже не вздумай, – оборвал Саади поток ее отравленного меда. – Эта девочка предназначена в жены Бэлу. Или ты хочешь, чтобы тебе это же объяснили жрецы?

– Она носит дитя. – Женщина с разрезами на лбу ухмыльнулась Саади жуткой рыбьей улыбкой. – Если дашь мне мину серебра, я убью его. Твоя простушка ничего не узнает.

– Что она говорит, дом Саади? – Юная волчица схватила ловца за рукав. – Почему они хохочут?! Что они хотят?!

– Они говорят, что ты родишь сына. Твоему сыну сейчас не больше двадцати дней. – Рахмани с удовольствием смотрел, как у девочки отвисла челюсть.

– Но… это никак. Нет, это нереально. – Она решительно тряхнула копной запылившихся волос.

– Разве ты не впускала в себя лекаря?

Юлька покраснела.

– Это… это черт знает что. Дело не в Толике. То есть, я хочу сказать, дело, конечно, в нем, просто… просто мне врачи говорили, что я никогда не смогу. Вообще никогда. У меня операция была, спайки и внематочная…

– Кажется, ты недовольна? – нахмурился ловец Тьмы. – Клянусь Ормаздой, если ты недовольна подарком Великой степи, это можно легко устранить. На Великой степи часто рожают женщины, которым на Зеленой улыбке предрекают пустое чрево.

– Не надо, не надо ничего устранять… – встрепенулась Юлька.

– Где подарки волчиц? – каркнул тощий старик.

– Они на дворе у хромого Хасступи. – Рахмани протянул жетон и ключи от клеток. – Хромой Хасступи знает, что за рабами приду не я.

– Ступайте за мной. – Жрец в красном ухмыльнулся половиной рта. – Так мать Айноук еще жива, хе-хе? Жаль, что не пришла сама, я бы ей напомнил славные деньки…

Бормоча, он первый шагнул на ступени узкой темной лестницы. Стало прохладно, а вскоре свет Короны погас. Трижды ключница отзывалась на вопросительные возгласы стражей, прежде чем загреметь во мраке засовом.

Наконец они пришли. Саади еле сдержал возглас удивления. Подземные покои, спрятанные под основанием скромного зиккурата, блистали почти царской роскошью. Ловец Тьмы уже знал от Матерей-волчиц, что здесь окопался тайный орден жрецов Бэла или Молоха, как его шепотом именовала чернь. Как все тайные ордена, они были богаты и неуязвимы. Их богатство и неуязвимость зиждились на простом очевидном основании – Бэл отсрочивал смерть тем, кто приносил вместо себя детей…

– Фалангам македонян никто не может противостоять, – даже не повернувшись к вошедшим, продолжал свою речь молодой аристократ со злым, стянутым шрамами лицом. – Из Пеллы пришел приказ о новом наборе ассирийцев и парсов. И снова для службы фалангитами.

– Я слышал, что папские рыцари на Зеленой улыбке испытывают новые паровые машины, – отвечал молодому степенный толстяк. – Они строят их из дуба и бронзы, а снаружи обшивают шипастой броней. Ничто не может противостоять им…

– Если высокий иерарх позволит… – заговорила женщина в полосатом халдейском одеянии, – я буду счастлива развеять заблуждение, в которое ввели вас недобросовестные шпионы.

– Вот как? – Толстяк едва не поперхнулся розовым чаем. – Говори.

– Эти паровые машины хороши на тверди Зеленой улыбки, но бессильны на Великой степи. Если начнется война…

– Это верно, – поддакнул молодой. – У них даже порох горит хуже. Иногда их пули можно поймать зубами.

– Что же ты предлагаешь? – по-прежнему, не замечая Рахмани, осведомился толстяк. – Я полагаю, если у тебя в запасе столько разумных возражений, должно быть хоть одно дельное предложение.

– А что если просто прикончить несколько наместников? – Чавкая бананом, из-за колонны выполз горбун в лисьей накидке. На его жезле сверкал глазами рогатый змей Мардука.

– Тогда Дельфийская амфиктиония выберет нового автократора, и они пойдут сюда войной, – язвительно рассмеялся юноша. Он поднес к губам бокал из темного стекла и сделал несколько глотков. На его тонких пальцах играли перстни. – Они сроют город и утопчут песок.

– Значит, выхода нет? Ничто не может изменить положения? Империя будет гнить, а мы – вместе с ней?

– Выход есть, высокий иерарх. – Рахмани привлек к себе общее внимание. – Я знаю, что способно вернуть величие Вавилона.

– И что же?

– Эта девочка. Она принесет Баалу живого уршада.