Текст книги "Охота на Уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

20
Проклятый город Сварга

С высоты дамбы Рахмани следил за тем, как один за другим превращаются в костры домики и склады фактории. Рядом на узелке с вещами сидел Кой-Кой и сосредоточенно наблюдал за своей правой рукой. Его дергающаяся кисть крепко сжимала рукоять несуществующего меча. Того самого клинка, который он отдал девочке Юле. Глядя на мокрое от пота изменчивое лицо Кой-Коя, Саади снова и снова проживал свое первое знакомство с перевертышем, их удивительный поход в дебри Проклятого города Сварга…

…Город нависал над ними пятнами разномастных крыш, извивами труб, роскошной пестротой цветов. Под кривой аркой они попытались прочесть высеченные в камне слова, но так ничего и не добились. Саади казалось, что вот-вот он ухватит смысл изречений, ведь значки так походили на буквы его родного языка. Он дважды прочел справа налево и наоборот, попытался переставить слова и даже отбросил крайние.

Ничего не получалось. Ворота словно насмехались над ним.

– Это и есть формула проклятия, – объяснил Кой-Кой. – Если здесь появится мудрец, способный прочесть ее, многое может сильно измениться.

– Мой Учитель считает, что лучше бы такой мудрец не рождался.

– Угу. Я всегда говорил, что Одноглазые старцы – самые умные среди тех людей, с кем я знаком. Неизвестно, что станет с миром, если заключенные здесь твари обретут свободу. Держи ухо востро, дом Саади, в городе Сварга нет правил поведения. Не позволяй никому, кроме меня, встать у тебя за спиной. А также смотри вверх и под ноги.

– Так куда же мне смотреть?

– Во все стороны сразу. Не позволяй никому завладеть твоим вниманием.

– Ты говоришь о невозможном, друг мой.

– Невозможным является только то, в чем нас убедили другие, воин. Например, я выгляжу юным, но я много старше тебя. Невозможно преодолеть границы Гиперборея без торговых ярлыков, но мы с тобой здесь. Невозможно приручить Трехбородого беса, ведь никто не умеет готовить лакомство для него… но Одноглазые старцы это сделали. Когда мне было восемнадцать, как тебе, воин, границы невозможного казались мне неприступными стенами… Войдем же.

Несмотря на все предупреждения Учителя, город потряс Рахмани. Громоподобные удары божественного кузнечного молота сюда доносились глухо. Зато воина сразу оглушила какофония воплей и дикой, непотребной музыки. Смердело так, точно он угодил в нечищенную лет двадцать скотобойню. И тут же, стоило сделать шаг в сторону, воздух благоухал чарующим ароматом цветущих каштанов, сандала, разогретого розового масла. На прилавках искрили, сияли и шевелились самые диковинные товары. Легкой музыкой наводнялись тысячелетние стены, Корона разделилась на четыре звезды, и четыре легкие тени обнимали всякий вертикальный столб. В музыке городских стен слышались жиги оркнейских островов, клезмеры иудеев и сертаки эллинов. Далекий молот бога вспахивал небесный свод, следом за ним будто хлопали в ладони тысячи невидимых танцовщиц.

– Не позволяй себя увлечь, воин…

Миновав ворота, Саади очутился на широкой площади, усыпанной опилками и соломой. По опилкам к нему тут же бодро поползли самые обычные с виду человеческие дети, скрюченные различными хворями. Если бы Кой-Кой не дернул за рукав, Саади плотной толпой окружили бы слепые, безрукие и прокаженные. Они выли и что-то выкрикивали вслед, а одна крохотная, очень красивая девочка молча пошла рядом. Саади этот ребенок напомнил его сестру в младенчестве; такие же выразительные доверчивые глаза, такие же тощие, разбитые коленки, такая же сахарная улыбка до ушей.

– Стегни ее огнем, – краем рта прошипел перевертыш, – она выглядит как человек, но это не человек. Она сосет твою жалость, воин.

Рахмани не успел обдумать кошмарное предложение, как девочка протянула ему крохотную ручонку. Она ничего не требовала, напротив, – на ее коричневой ладошке лежало прекрасно выполненное в золоте изваяние крылатого Ормазды, верховного божества огнепоклонников. Не чувствуя никакой опасности, Рахмани протянул руку, и в тот миг, когда их пальцы встретились…

Кой-Кой одним свистящим взмахом заговоренного меча отрубил ребенку руку по локоть. Дальше все происходило в таком темпе, что поблагодарить телохранителя Саади догадался, лишь когда все закончилось. Палец девочки, прикоснувшийся к безымянному пальцу охотника, начал нестерпимо жечь ему кожу. Прочие маленькие пальчики внезапно удлинились и, точно змейки, принялись карабкаться вверх по руке мужчины. Они обвили запястье, прижигая кожу холодным ледяным огнем, и полезли выше, к локтю, волоча за собой отрубленную кисть, которая уже не была кистью. Она стала чем-то другим, сбросив кожу, обзаведясь склизкой чешуей и множеством цепких крючков на подвижном брюшке…

– Руби ее, дом Саади, скорее!

Пламя горячее схлестнулось с пламенем ледяным. С шипением нежить отвалилась от раскалившейся руки воина, но добить он ее не успел. Упав в грязные опилки, мерзкая ящерица в мгновение ока закопалась в землю и исчезла. С улыбчивой девочкой произошло примерно то же самое. Оскалившись на огонь, она подпрыгнула, перевернулась вверх ногами и пробила головой дыру в земле. В самый последний миг она показала истинный лик, перекошенную клыкастую морду…

Вокруг захлопали и засвистели.

Рахмани обалдело оглядывался, не слишком понимая, кого считать следующим врагом. Им мог быть любой, например – этот, однорукий, с лошадиной головой и трубкой в зубах, одетый, как британский шкипер. Или вон тот коротышка, явно притворяющийся слепым, тискающий сразу двух раскрашенных девок. Или та девица, что слева, у нее под широкой юбкой – зазубренный палаш, а под языком – отравленные иглы. Такие очевидные вещи Саади был приучен вычислять сразу, но маленькая нищенка совсем не пахла врагом…

– Этот лавочник говорит на старом варяжском наречии. – Кой-Кой показал Рахмани, что осталось от заговоренного клинка – жалкие ошметки. – Он говорит, что поставил против кикиморы мискаль золота и хорошо заработал. Он сразу говорил, что кудрявый – не так прост, как кажется. Он приглашает выпить с ним пива.

– Кой-Кой, так они знали, что на нас нападет чудовище, и никто не предупредил? Они делали на нас ставки?! – Рахмани недобро оглядел хохочущие рожи.

На пальцах снова заплясали огоньки, мгновенно отозвавшиеся острой болью в позвоночнике. Увидев его потемневшее лицо, толпа прыснула в стороны. Спустя песчинку рядом никого не осталось. Только дымящаяся воронка в том месте, куда нырнул бес. Даже угрюмые дома вокруг площади словно развернулись задниками. На окнах захлопнулись ставни, откуда-то подул сырой ветер, небо заволокло тучами.

– Не печалься, воин. Позже ты научишься их различать. Это несложно, надо смотреть сквозь кожу. Я тебе говорю – никому не подавай руки.

– Что такое эта кикимора? Это человек или зверь?

– На некоторые вопросы нет внятных ответов, воин. По слухам, в этом Проклятом городе большая колония склавенов. Они завезли с собой воинов-берендеев, кикимор, горынов и лешаков. Лешаки самые востребованные, их нанимают проводниками, когда надо идти через дикие шагающие леса. Взрослые кикиморы вяжут защитные покрывала, ткут самобранки и варят снадобья из болотных трав. Говорят, на Руси они жили только в болотах. Ну а их дети… – перевертыш выразительно показал на дымящуюся дыру в земле, – их дети, как видишь, развлекаются.

– Ничего себе развлечение! – выругался воин. – Ладно, Кой-Кой… Куда мы теперь пойдем?

– Нам нужно попасть в торговые ряды, где продают компасы. Кроме того, нам нужна особая клетка, специально для перевозки бесов. Охота здесь поставлена на широкую ногу, сам увидишь. Трехбородые нужны многим, ведь их век в неволе короток, а гиперборейские купцы постоянно нуждаются в летучих кораблях. Впрочем, здесь охотятся не только на Трехбородых… Осторожно, это не колодец, а улица.

От площади разбегались вверх и вниз сразу дюжина корявых, один другого страшнее, переулков. Кой-Кой не обманул. То, что Саади принял за полукруглый колодец, оказалось улицей, ведущей вертикально вниз. Таким образом, приходилось привыкать к мысли, что город Сварга тянется не в двух, а сразу в трех измерениях. Рахмани заглянул, и в первый миг у него закружилась голова. За проймой колодца открывался широкий, ярко освещенный ведьмиными огнями проспект со множеством блестящих особняков и увеселительных заведений. От него в разных направлениях разбегались переулки поуже.

Там с грохотом носились экипажи и прогуливались прохожие, которых Саади считал до сих пор исключительно персонажами детских сказок. К примеру, величаво совершал моцион некто с таким длинным хвостом, что хвост за ним катили на тележке. Отталкиваясь золочеными туфлями от земли, верхом на пони, проехала компания длиннобородых карликов. Саади невольно сморгнул и ущипнул себя за руку. Он был готов поклясться, что только что по булыжнику важно прошагала двухголовая крыса в парадной ливрее, с двумя трубками в зубах. Крыса нырнула в низкую дверцу. Стрельчатые окошки ее дома уверенно переползали с одного угла кирпичной стены на другой, следуя за лучами Короны.

– Пожалуй, нам как раз туда, – не слишком уверенно заявил Кой-Кой. – Для начала купим лунный компас, он не подведет. Не робей, дом Саади, просто сделай шаг вперед – и все!

Рахмани сделал шаг вперед, каждую песчинку с замиранием сердца ожидая полета в бездонную пустоту, но… ничего страшного не случилось. Екнуло в животе, и то, что казалось пропастью, стало устойчивой мостовой.

Обстановка резко изменилась.

Он стоял на приличной брусчатке, посреди чистой и ухоженной площади. Невдалеке двое пухлых слуг в алых камзолах тщательно натирали булыжники лаком. В ажурных фонарях плавали светящиеся грибы, окружающие здания дышали благородством, несмотря на повсеместное отсутствие входных дверей, а в центре площади длинноносый человек извлекал плаксивую мелодию из создания, похожего на раздувшуюся рыбу. Назойливо пахло жасмином и акацией.

Рахмани не успел насладиться музыкой. Очевидно, в городе Сварга ни песчинки не обходилось без происшествий. Ближайший к площади трехэтажный дом, потрепанный, скрепленный подпорками и костылями, внезапно с чавканьем выдернул из земли одну из опор фундамента, затем – вторую, напрягся и… пошел вверх по улице. Он топал, роняя с гнилых подвальных бревен улиток и лягушек, задевая торчащими стропилами другие дома, но никто не удивлялся и не роптал. Редкие прохожие пригибались и ловко уворачивались. На балконе верхнего этажа этого шагающего дома Саади разглядел статную женщину с повязкой на глазах, вязавшую длинный черный шарф. Шарф так и волочился за свихнувшимся домом, свисая до самой земли.

Рана в земле на месте бывшего фундамента моментально затянулась. Сырая земля вспухла пузырем, пузырь прорвался, из него полезли грибы на длинных ножках, а вместе с грибами – очевидно, и будущие обитатели нового жилища. Блестящие, многорукие, похожие на громадных жуков, они принялись шустро крошить челюстями ножки грибов, растаскивать их и возводить стены…

Рахмани совсем было уверился, что подлые насекомые окончательно выгнали красавицу с черным шарфом, как вдруг жуки подверглись самому жестокому нападению. На площадь, сотрясая ударами ног мостовую, вбежало пузатое создание ростом крупнее мохнатого единорога. Впереди животное тоже имело хобот, больше похожий на вытянутую морду муравьеда. На холке у него, в железной корзине, сидело не меньше дюжины стражников.

– Храни меня Ормазда! Это же…

– Да, дом Саади, это снежные дэвы. Значит, сейчас в городе время Белой стражи. Я рад, что хоть что-то осталось по-прежнему. Они уж наведут порядок!

Стражники принялись колоть своего пузатого муравьеда, он испустил рев и залил из хобота «новостройку» клейкой желтой массой. После чего дэвы слезли и принялись энергично добивать жуков длинными копьями. Грибы, из которых жуки вели строительство, моментально почернели и погибли.

Осуществив акт правосудия, зубастые стражники, больше похожие на полярных медведей, с хохотом и ворчанием погрузились на спину своего отощавшего зверя и исчезли с той же скоростью, с какой появились. Впрочем, зря Саади понадеялся, что старый дом, измученный подземными грызунами, вернется на свое место. Едва пузырящаяся желтая масса впиталась в землю, как соседние дома стали активно расширяться, поскрипывая, постукивая и ощутимо тесня друг друга. Кстати, ближайший дом оказался без наружных стен. На закопченных кухнях толстые женщины помешивали в котлах бурлящее варево, в соседних, открытых всему миру, помещениях мужчины и мальчики склонялись над непонятными станками, седой старик висел в воздухе над креслом, поджав ноги, кошка с двумя шипастыми хвостами вылизывала котят…

Навстречу попалась компания слепцов в шутовских нарядах, бредущих вереницей друг за другом.

– Подайте на новые глаза… – проблеял первый.

– Подайте на девочек, – более правдиво сформулировал второй, с удивительной точностью нацелившись на пояс Рахмани с зашитыми монетами.

– Пода-айте ветерану битвы при Сира-акузах… – задумчиво пропел третий.

– Я начинаю любить этот город, – сказал Рахмани.

21
Две империи

– Гусеницы из страны Бамбука уже близко, – подала голос Кеа.

Караван сегуна Асикага прибыл на становище в прекрасное и нежное время, когда Гневливая луна еще не успела покинуть чертог, а Смеющаяся подружка порхала по грани востока, пробуждая сонную Корону. Три тени протянулись от каждого дерева, смелая и две робкие, и любой мудрец сказал бы, что нам явлено счастливое знамение. Три тени от трех светил нечасто посещают страну Вед. Это значит, что далеко на севере, во владениях снежных дэвов наступил месяц Сириуса, так любимый огнепоклонниками…

Эту ночь мы провели в повозке торгутов, среди банок с сушеными змеями. Не самое прелестное соседство, но после вчерашних событий я не рискнула возвращаться к Эль-Хадже. Наверняка Волчий Хвост уже зализал раны и находится на пути к тому, кто его послал. Гордый ярл – не десятилетний бача, которого пинками гоняет водоноша, его нелегко приручить и заставить ходить на цыпочках. Можно только представить себе, каких страшных врагов нажил мой несносный любовник Рахмани, если свободный ярл из Хедебю у них на посылках!

Я не ошиблась. Рабы Хаджи уже ночью принесли весть, что оба ближайших Янтарных канала заперты, там досматривают всех женщин, путешествующих налегке, в обществе одного лишь слуги. Также заперты дороги на Мумбай и в северные провинции. И на главной заставе Шелкового пути движение резко замедлилось. Мытарь вызвал пелтастов из Агры, они досматривали теперь даже бедных крестьян…

Хвала Оберегающему, что не оставил мои молитвы без внимания! Конечно, после крайне неприятного знакомства с серебряной вельвой нам следовало бежать в горы или отсидеться в джунглях. Однако самостоятельно пересечь границу Александрии мне было не по силам. Даже на ковре из пуха великанши Рух. С давних пор македоняне защищают стены полисов плотной пеленой Египетской тьмы. Вдобавок они нанимают колдуний вуду, моих «любимых» монахов из монастырей Шао и чернокнижников Порты.

Прорваться можно, и такие случаи записаны в хрониках. Во времена кровавых восстаний Александрии жгли и втаптывали в землю, но давалось это ценой гибели десятков и сотен кудесников. А я не горела желанием умереть раньше времени. Я еще не до конца оправилась после встречи с саамской вельвой…

Похоже, мой план вполне удался. От Эль-Хаджи явился посыльный с добрыми известиями. Придворные желают сделать привал перед последним переходом до Александрии. Придворные желают развлечений, но бои петухов и скачки тараканов – не для них. Зато кто-то донес сегуну, что в оазисе остановилась загадочная женщина, владеющая искусством иой-дзюцу.

Господин уже послал слуг. Он жаждет устроить состязание, дабы повеселить принцесс.

– Держись за моей спиной, не поднимай глаза, кивай и улыбайся, – велела я Ромашке, когда нас пригласили в шатер.

Горсть серебра, умело розданная нужным людям, способна порой сделать больше, чем самая искусная магия. Не успела Кеа обсосать очередной финик, как из золотого шатра выгнали музыкантов, факиров и побирушек, а людям уважаемым предложили фруктов под соседним тентом. Мы остались втроем – я и лекарь с нюхачом в корзине. Двое рабов со свернутым ковром ждали нас в сторонке.

Походный шатер сегуна разливал аромат цветущего сада. Лилии покачивались на васильковой ряби, лоснились невинной белизной на фоне изумрудных отражений плакучих ив. Толик выпученными глазами следил за рыбой, плещущей в пруду, за ласточками, что стремглав падали с неба в поисках стрекоз. Мой слуга и лекарь совершенно не умел скрывать свои чувства. Оказывается, у них на четвертой тверди не умели ткать полотнища с живыми картинами!

Сегун не спешил нас принять, а мы не напрашивались. Тем временем ударил гонг на башне мытаря. Центавры подняли цепи, щелкнули бичи погонщиков, на Великом пути снова заклубилась пыль. Луны спрятались, Корона жгла, как прежде, но ее скрыла гряда низких туч.

– Как же мы наймемся на службу, если тут будем сидеть? – недоумевал лекарь.

– Ты все еще глуп, тебя придется долго учить. – Я расстелила чистую кошму, расставила вокруг себя дорожные предметы в правильном порядке, собрала волосы в пучок. – Но глупость твоя не от узости ума, а от незнания. Ты видел – они сами пришли и пригласили меня. Я сделала так, чтобы сегуну Асикага намекнули обо мне. Эль-Хаджа все устроил.

– Бог мой! Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Вижу его штандарт.

– С ума соскочить! Ты ведь училась там так давно! Неужели ты до сих пор помнишь их фамилии?

– Это несложно. В стране Бамбука не так много фамилий, которые следует запомнить. До начала последней реставрации фамилии у них получали только дворяне-кугэ и буси – это особо отличившиеся на службе самурайские роды. Реставрация Мэйдзи, когда в божественных лучах воспарила семья нынешнего императора, породила массу смешных и глупых прозвищ. Тогда прапрапрадед нынешнего императора запретил все прозвища, хоть в чем-то похожие на фамилии аристократов. Но сотни и тысячи мелких дворян оказались обижены, они тоже желали оставлять детям память о себе, а не только передавать по наследству глиняные горшки и заляпанные грязью кимоно. Многие обратились к поэтам, и за несколько лет страна Бамбука расцвела стихотворными именами.

Я же рассказывала тебе о школах боевого мастерства при монастырях? Есть школа Хрустального ручья, Утренней росы, Полет белого пера, Дыхание волны… Все эти красивости родились именно в начале эпохи Мэйдзи, как и названия школ танцовщиц, училищ каллиграфии, заведений гейш. Есть такие же фамилии, их традиционно берут наставники и, в виде особого поощрения, могут присвоить лучшим ученикам. Следом за наставниками даже слуги и нищие монахи стали воровать фамилии у поэтов. Начальники в провинциях вначале растерялись, так говорят хроники. Но красота покорила сердце монарха. Вот уже сто сорок лет, даже в глухих деревушках, спрятанных в недрах горных туманов, грубые собиратели хвороста могут удивить поэтическим именем, достойным оперной певицы… Но настоящих аристократов не так много. Несколько сотен древнейших семейств, переживших падения и взлеты монархий. Было бы глупо не слышать о самых достойных.

– И у каждого свой флаг?

– Именно так. – Я лучезарно улыбнулась младшим охранникам сегуна, закованным в тяжелые панцири. Бедняги истекали потом под слоем пластинчатой брони. Наверняка их послали осмотреть округу, чтобы никто не смог угрожать принцессам. – Запоминай флаги, Анатолий. Вот эта двойная корона под лучами светила принадлежит семье Асикага уже несколько столетий. Она означает, что семья Асикага верно служит обоим императорским домам…

Занавески в шатер были откинуты. Нацир, на которого возлагался порядок в оазисе, с помощью пикейщиков отгонял докучливых попрошаек. Я кушала виноград и наблюдала, как люди нацира теснили хорезмских караванщиков. Они освобождали место поближе к пруду для гусениц сегуна. Красные волчицы не подвели нас – мне в сети шла действительно крупная рыба. Множество любопытных сбежалось поглазеть на роскошные паланкины и воздушные кареты, украшенные драконьими рогами. Сияя парадными доспехами, прискакали два важных центавра из свиты наместника. К счастью, до меня им не было дела. Парии в красных рубахах подпрыгивали в ожидании, когда им сбросят канаты.

– Разве в стране Бамбука два императора? – Толик снова отвлек меня от формулы Созерцания. А мне сейчас как раз требовалась полная отрешенность, Предстояла серьезная работа, которой я давно не занималась.

Тем временем рабы подхватили канаты, обернули вокруг намасленных бревен, притянули трех первых летучих гусениц к земле. Почуяв близкую воду, послушные насекомые заволновались, чаще зашевелили усиками. Из головного портшеза скинули изящную лесенку. На ступеньке показался утонченный юноша в белом, с двумя церемониальными мечами на бедре. Он легко соскочил вниз, учтиво, но с достоинством поклонился центаврам. Те взмахнули плюмажами в ответ. Стражники надавили на толпу, мне стало не видно.

– Анатолий, император у них один. До династии Мэйдзи правила династия Сейдзю, кажется, так… Дом конюшего Асикага верно служил обеим династиям. Насколько я разбираюсь в их геральдике, иероглиф «но гоген» на знамени означает «главный конюший двора» или что-то в этом духе. Дом Асикага, конечно, не сессе и не кампаку… до регентов при малолетних правителях они не дослужились, но у них все впереди… сильная семья. Я слышала от наставника, что две женщины из их дома были женами императоров. Это великая честь – потерять фамилию и жить во дворце с одним только именем.

– А твой наставник… он тоже был дворянин?

– Он из дома Токугава, наследственные буси.

– Самураи? – разулыбался хирург.

– Чему ты обрадовался? – возмутилась я. – Ты хоть представляешь, насколько трудно иметь дело с человеком, у которого фамильная честь заменяет долг? Раньше наставники школ конфликтовали со старой аристократией, вот что я знаю. Потому что их идеалом были не гербы и не древние мечи, а воинская честь. Однако буси почти никогда не становились сегунами, им не доверяли управлять войсками. Вот что я знаю. Императоры боятся отдавать военную власть в руки самых ловких и опытных бойцов. Отсюда вечные трения.

– Я вообще не понимаю, как императорская Япония… то есть я хотел сказать – страна Бамбука, как они уживаются с всепланетной властью греков?

– Не греков. Македонян. Вы у себя на Земле неверно понимаете власть. Власть – это мудрость, а не сила.

– Сложно быть мудрым, когда умираешь, не дожив до тридцати лет…

– Ты говоришь об Искандере? – Мне совершенно не хотелось затевать сейчас лекцию по истории Великой степи, но, с другой стороны, заняться было нечем. Сегун не спешил к обещанной аудиенции. – Слушай, лекарь, это у вас он умер молодым. На Великой степи Роксана родила императору сына, но… его никто не убивал! Хотя… Вероятно, для многих смерть этого младенца была бы лучшим выходом. То, что в вашем мире у Искандера не осталось наследников, о многом говорит. На четвертой тверди он исчез совсем, его власть порвали между собой его сатрапы, как стая воронов…

– А у вас? Кто же после Александра правил империей?

– Искандер дожил до шестидесяти двух лет. Но не это главное. Вы читаете книги, но не понимаете основ. Его отец Филипп, вот кто был воистину гений! Он начал дело, которое Искандер только завершил. До самых последних дней благодарный сын советовался с отцом, а позже, вместе с пифиями, посещал его гробницу. В первом и втором походе против Дария Филипп вел войска вместе с сыном. Пока Искандер бился на берегу Ранги с боевыми слонами, Филипп во главе преданных фаланг штурмовал Иерусалим. Погиб он позже, его заколол раб, но не это важно… Тебя волнует, как уживаются в мире воинственные империи? Об этом рассуждают книжники уже тысячу лет по исчислению Великой степи. Первое, что сделал Филипп, – он разделил власть в сатрапиях. Но он не ставил начальниками персов в Персии, ассирийцев в Ашшуре, иудеев в Палестине. Он забирал мальчиков и юношей из знатнейших семейств в гимнасии Македонии, десять лет он учил их повелевать, он учил их власти не над убогим уездом, а над будущей империей! Он сделал так, что каждый ребенок мужского пола, родившийся на тверди Великой степи, мог дослужиться до наместника, сатрапа и до первого сатрапа-императора! Искандер учился у отца…

Когда он стал назначать наместников самостоятельно, он сразу разделил власть на три части. Одни ведали казной, другие управляли гарнизонами, третьи вершили гражданский суд. Искандер сделал так, чтобы ни один сатрап провинции не мог собрать в кулаке достаточно сил против Македонии. Он отнял у провинций право чеканить монету, лишь Вавилону, Мемфису и Лондиниуму позволено содержать монетные дворы. Он повелел всюду перейти на серебро и взамен сотен разных монет ввел драхму со своим венценосным профилем… Кроме того, он сделал то, что до него не смели делать другие императоры. Он повелел вынуть все камни, золото и ценности из сокровищниц побежденных царей, но не спрятал в подвалах, а обернул в деньги и отдал в оборот торговым домам. Летописи говорят, это было счастливое время для всякого азартного человека… Подай мне воды!

Мне казалось, Ромашка не улавливал и половины того, что я с таким жаром ему втолковывала. Но я чувствовала свой долг – объяснить ему, почему вечная империя Искандера Двурогого – это лучшая и мудрейшая власть во вселенной!

– Ты знаешь, куда пошел Рахмани с твоей женщиной? Они наймут рыбу и поплывут по соленым каналам Южного материка. А знаешь, откуда взялись каналы? Их рыли рабы фараона Ра, они работали и гибли под бичами надсмотрщиков. Затем династия Тутмоса зачахла, каналы обмелели, засолились, и судоходство погибло. Только во времена Искандера появились отважные строители и смелые деньги. Там, у каналов, возвышаются стелы, на них имена первых отважных банкиров империи. Многие вышли из рабов! Они получили у императора кредиты, миллионы драхм, и восстановили судоходство. Другие смелые люди заселили фактории, приручили рыбу Валь, вдохнули жизнь в прииски страны Нуб… Они построили императору сорок семь столичных полисов, и ни один из этих полисов не занесло песком, не съели лианы и корни баньяна.

Почему так случилось, лекарь? Потому что Филипп был мудр. Он знал, что военный гарнизон не сможет стать процветающим полисом, и доказал это сыну. Искандер объявил, что каждый торговец и ремесленник, кто будет уважать эллинскую веру и выкупит ярлык на право работать в любой Александрии, тот будет навечно защищен законами империи. В новые полисы люди хлынули, как море, прорвавшее плотину! Прошло много столетий с тех пор, как боги забрали Искандера на его вожделенный Олимп, но те, кто умеют прибавлять и умножать, по сей день стоят в очереди на право поселиться в полисах его имени…

– Это называется офшорные зоны, – с умным видом перебил меня Ромашка. – Как я понимаю, ваш Александр переманил мировой капитал налоговыми льготами!

– Я не знаю, что такое «льготы», но про налоги ты сказал верно. Искандер сделал так, что купец, ростовщик или простой кузнец мог найти защиту от местных поборов… Конечно, после смерти Двурогого началась драка, иначе быть не могло. Вавилонская династия Пердикки дважды поднимала бунт, права на Афины предъявлял Оксиарт, сын Искандера, а сын индийского сатрапа Пифона убил на пиру троих соперников и сам был свергнут… Анатолий, я не знаю историю так хорошо, как дом Саади, и как знал ее Зоран. Все же они учились прилежнее меня. Тебе следует побывать в библиотеке Вавилона, там есть живые чтецы, их готовят с младенчества, каждый запоминает и пересказывает без запинки свою часть истории…

– Ни фига себе! Я непременно доберусь до библиотеки с живыми страницами. Но как же они помирились? Я имею в виду сатрапов. Как они выбирают главного? А вдруг он захочет подчинить себе всех?

– Они трудно мирились. Селевк Второй в союзе с Золотой Ордой, Птолемеем Нильским и еще кем-то, не помню, раскрыли штук пять заговоров. Или десять… Тогда начали рваться Янтарные каналы, словно они не выдерживали вес боевых метательных машин и тяжелой кавалерии. Каналы рвались, тысячи солдат гибли, созвездия изменили форму, а год Великой степи укоротился еще больше относительно года на Хибре. Наступил день затмения, оракулы по всей тверди заявили в один голос: если не остановить кровь, Великая степь совсем оторвется от других твердей Уршада, мир ввергнется в хаос, океаны встанут на дыбы и похоронят сушу.

Тогда цари, князья и ханы собрались в Пелле, там до сих пор стоит обелиск, посвященный Трехдневным играм. Осенью, когда закатились Плеяды, наследники Искандера объявили великие игры и три дня обсуждали без оружия, как поступить дальше. Фригийцы, галлы, тевтоны мечтали о своих удельных царствах, но тогда пришлось бы начать войну. Войну всех против всех. Даже каганы Белой орды, а им принадлежат степи от Хорезмского до Аттийского понта, высказались за сохранение единой империи. Ведь их семьи тоже отдавали по жребию каждого десятого мальчика в Афины и Фивы, к ним тоже стекались серебряные драхмы за охрану Янтарных каналов, за поставки коней и пшеницы, за охрану северных рубежей. В летописях сказано, что на Трехдневном совещании сатрапов были приняты три главных закона. Их высекли золотыми буквами на десятках обелисков, и развезли по столицам. Когда мы попадем в Александрию, я покажу тебе обелиск…

Я замолчала. Мне показалось, что за мягкими стенами с живыми ласточками и расцветающими лотосами появился хозяин. Но там всего лишь орудовали умельцы чайных церемоний. Они установили для хозяина инкрустированный столик, раздули жаровню, распаковали нежнейший сервиз из хинского фарфора. Я услышала, как едва слышно запели голубые чашки.

– Какие же главные законы, домина? – нетерпеливо подпрыгивал Толик.

Я хотела рявкнуть на него, но вовремя вспомнила о его вчерашнем подвиге. Ничто не происходит случайно, сказала я себе. Если многорукой Лакшми было угодно вдохнуть в него силы для праведной борьбы, какое право имею я, простая смертная, затыкать ему рот?

– Законы простые, – тихо сказала я. – Любой, посягнувший на единство империи, подлежит уничтожению, и с ним весь род его. Это первое, хотя и не точно. Второй закон касается мира, лежащего за пределами Александрий. Это относится и к стране Бамбука. Македония больше не воюет и не жаждет чужих земель, но свободные цари могут присоединиться. Все, кто не присоединился, не могут служить, учиться в пределах империи, занимать посты и сочетаться браком…

– Хитро, ничего не скажешь!

– Третий закон самый простой. Никогда власть в Великой Македонии не должна доставаться одному человеку. Выбираются всегда три соправителя, и выбирают их честным жребием. Один возглавляет армию, другой становится казначеем империи, ему подчинены полиция, мытари, тайные стражники и многое другое. Третий возглавляет суд, без него не принять ни один закон.