Текст книги "Коготь динозавра"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ТАИНСТВЕННОЕ СЛОВО

Проснулась Вика раньше всех.

Она сунула ноги в лодочки, выбралась наружу и улыбнулась.

И юрта, и долина, и горы наполнялись сочным розовым светом. Словно раскололи только что созревший арбуз. У юрты, под машиной, у костра вспыхивали десятки ярких камушков, будто тоже радовались утру.

Вика оттолкнулась от земли, сделала сальто, прошлась колесом на руках, потом ополоснула из ручья лицо и, пригладив чёлку, быстро пошла к вершине, где вчера стояли ребята. Но не по ущелью, а прямо по холмам, от вершинки к вершинке.

Сначала она взбегала легко, и ей было приятно чувствовать, какая она лёгкая, пружинистая. Потом подъём стал круче, на пути попадались каменные ребристые глыбы. И всё равно это было хорошо – рывком одолевать их, – такое у неё было настроение! Под ногами хрустели и рассыпались древние камни, но она их не замечала и только видела, какое впереди молодое небо.

На секунду она оглянулась: юрта виднелась уже далеко внизу, но возле неё ещё никого не было. У холма проползало облачко тумана. И Вика быстро пошла дальше.

Теперь идти стало трудней, захотелось остановиться ещё раз, но она только взмахивала чёлкой: «Остановлюсь у вершины!» И всё отталкивалась рывками, до тех пор, пока впереди, почти у неба, не показалось маленькое обо, из которого лёгкий горный ветер выдувал язычки пламени.

Вика подняла голову и замерла. По её рукам скользили лёгкие прохладные лучи солнца. Они освещали цепи гор, и горы эти уходили далеко-далеко – неведомо куда. И так далеко всё было видно, что казалось, пробеги по этим вершинам до конца – и сразу за ними Москва, Красная площадь. А там, чуть ниже, – Артек, Чёрное море. Она даже почувствовала, что вот-вот услышит его плеск и протяжный лёгкий звук горна. Но звук раздался снизу:

– И-ика-а! Ик-ка!

И ущелье повторило: «И-ика-а! Ик-ка!»

Это кричала Светка. Она, как крохотный мурашек, стояла возле юрты и смотрела вверх из-под руки. А рядом Коля и Генка делали зарядку.

Вика махнула им: «Сейчас!» – и пошла вверх к каменному обо. Какой-то упрямый костерок всё выбрасывал из него язычки пламени.

Вика подошла к обо и увидела, что это взлетают на ветру концы красных галстуков. Один, с маленькой штопкой, был Колин. А второй, его-то и приняли они вчера за огонь, был, наверное, оставлен монгольскими ребятами. На нём фиолетовым карандашом было написано какое-то слово.

Вика взяла галстук в руки и прочитала: «Найрамдал».

Она припомнила, что уже видела это слово в Улан-Баторе на транспарантах. Слышала во время выступления, потом ещё где-то. А теперь оно синело здесь, в Гоби, на пионерском галстуке, рядом с галстуком Коли…

– И-ик-ка! – донеслось снова снизу.

Вика посмотрела вниз: там, далеко-далеко, Бата раздувал огонь.

Вика придавила край галстука камнем, потом ещё раз сделала лёгкую стойку – такое у неё было настроение! – и стала спускаться вниз.

Посвистывал ветер, над соседней вершиной начинал свой полёт орёл. Вика повторяла, чтобы не забыть: «Най-рам-дал… Най-рам-дал», и внимательно смотрела вниз: ноги несли её всё быстрей, а камни становились круче, о каждый можно было споткнуться, и тогда катиться уже до самого дна…

Вика придержала бег, почти сползла по леднику и наткнулась на Василия Григорьевича: сбросив тельняшку, он быстро растирал снегом руки, шею, грудь и весело ухал.

Вика отдышалась, ей хотелось хоть немного, хоть чуть-чуть рассказать о рассвете в горах, о своём настроении, узнать, что такое «Найрамдал». Но её опередила Светка. Она подбежала, протянула руку и спросила:

– Василий Григорьевич, а ето что такое?

РАЗВЕ ЭТО НЕ ЧУДЕСА?

На ладошке у Светки лежал камень. Он был плоский, как листок, а по его краю тянулись словно обкусанные щипчиками зубцы.

Василий Григорьевич посмотрел на Светку:

– Ты где это прихватила, в музее?

– Ви что? – Светка покраснела и вскинула ресницы. – Что ви, зачем ви меня обижаете, что я…

Василий Григорьевич и сам покраснел от того, что неловко сказал. Он и не думал её обидеть. Просто таких камней в музее лежало множество, и по нечаянности она могла взять.

– Ну не сердись, ну извини! Но камень откуда?

– Вон там их полно! – пожала плечами Светка и показала на каменный островок, который поднимался напротив палатки.

Василий Григорьевич, подбежав к нему, закричал:

– Да вы смотрите! Смотрите! – И он запустил руки в кучу камней – кремушков, халцедонов, отделанных рукой первобытного человека. – Каменный век! Целая мастерская…

Скрёбла, кремни, наконечники стрел лежали прямо на земле под скалой, будто их только вчера оставили неизвестные мастера, хотя прошло уже десять тысяч лет! Вот здесь, у крохотного грота, в одеждах из шкур они сидели, здесь они тёрли камнем по камню…

Василий Григорьевич поднял голову и вдруг на скале на уровне глаз заметил слабые штрихи. Он приподнялся, потёр их ладонью – штрихи проступили сильней; он потёр рукавом тельняшки – и по старому камню помчался дикий верблюд, выбитый рукой древнего охотника!

– Ну что? – Василий Григорьевич повернулся к Вике: – Нет чудес?! – и снова запустил крепкую руку в кучу халцедонов. Здесь их было столько, что можно было вооружить первобытное войско!

К камням босиком бежала Людмила Ивановна. Она взмахнула руками, будто собиралась что-то крикнуть, но её опередил Коля. Без всякого подвоха, искренне и горько он произнёс обычные её слова:

– Не может быть!

Ведь мог же и он, именно он, староста исторического кружка, открыть стоянку древнего человека, возле которой сидел всю ночь! А вместо этого потихоньку помогал Генке печатать следы динозавра…

– Ну, видишь? – сказал Вике ещё раз Василий Григорьевич и высыпал ей в ладонь горсть камней. – А ты говорила!

Но убеждать её больше было не нужно ни в чём. Она и сама хотела в дорогу.

– А как же всё это? – растерялся Коля.

– Сообщим в Академию наук, – сказала Людмила Ивановна.

– Сообщим и зарегистрируем! – подмигнул Генка и похлопал себя по карману, в котором перекатывался камень, одолевший, может быть, миллионы звёздных километров.

– Так что? – сказал Василий Григорьевич Церендоржу, который грыз баранье рёбрышко. – За динозаврами?

– Ф общем, да! Правда, есть ещё одна маленькая останофка, – и он кивнул на Бату. – Целый год отца не фидел…

– О чём речь! – сказал поднырнувший под руку Генка. – Уважать родителей – главный пионерский закон!

Василий Григорьевич хлопнул его слегка по затылку и, польщённый знаком внимания, Генка спросил:

– Собираться?..

– Конечно! – сказал Церендорж. – А следы динозавра пудем забирать?

Генка великодушно махнул рукой:

– Оставим что-нибудь другим экспедициям!

…ПЛЮС ТЫСЯЧА…

«Газик» подбрасывало на колдобинах, попутным ветром в кузов заносило струи горячей пыли, запах стада, шерсть. Но кому до этого было дело!

Участники экспедиции перебирали то подробности землетрясения, то нашествия динозавров, и кузов сотрясали такие взрывы хохота, что казалось, машина вот-вот разлетится, как лимонка.

Но «газик» продолжал бежать возле самых гор, и два человека в тельняшках вглядывались в даль.

Один, сжимая в руке наконечник от стрелы первобытного человека, высматривал в обвалах гор следы древних рек, зигзаги мировых катастроф, а другой просто вглядывался в горизонт, и в глазах у него вспыхивало волнение.

Вика, обняв Светку, перебирала на её ладони халцедоны и слушала, как Генка объяснял Людмиле Ивановне и Церендоржу возможность существования многих цивилизаций. И всё было понятно!

Сидят ночью в пустыне у костра люди – и кажется, никого больше в мире нет. Но стоит пройти десять – двадцать километров – ещё костёр! И ещё люди! А ещё дальше – целый пионерский лагерь. А за ним, дальше – тысячи светящихся городов!

– Ты чего улыбаешься? Не веришь? – Генка вдруг повернулся к Коле.

Но Коля смотрел на дорогу и улыбался чему-то своему: его мысли-облачка бежали вперёд и, кажется, впрягались в одну тележку. Сначала он думал о динозаврах, но потом вспомнил о дороге Чингиза. А тут ещё – на тебе! – прямо на пути и орудия, и рисунок первобытного человека! Облачка сбегались в хороший доклад на заседании исторического кружка.

Правда, рядом с этими облачками его всё время сопровождало ещё одно – генерал Давыдов. И как получится с ним, Коля ещё не знал.

Василий Григорьевич, взглянув на него, сказал:

– Думаешь^?

– Ага, – кивнул Коля. И, смущаясь, не улыбнутся ли наивности его рассуждений, сказал: – Интересно! Пока не думаешь, не вспоминаешь историю, едешь вроде бы сам по себе, какой есть, совсем маленький. А подумал, вспомнил – и словно вырос, стал на тысячу лет старше! – Коля улыбнулся, хотя глаза его остались удивлёнными, глубокими. – Вот мне четырнадцать, а подумал, вспомнил историю, и тысяча лет прибавилась. Четырнадцать плюс тысяча – тысяча четырнадцать!

– Ты смотри, как говорит! – поразился Василий Григорьевич.

А Церендорж усмехнулся:

– Так, шутя, и делаются великие выводы.

– В этом-то и дело. – Василий Григорьевич хотел что-то объяснить, но его перебила Светка:

– Это значит, мне почти три тысячи лет?

– Почему же? – спросил Василий Григорьевич.

– Мне двенадцать и Еревану две тысячи семьсот пятьдесят!

– Сопсем старушка, – горько вздохнул Церендорж. И даже Бата захохотал.

– Вот что значит шевелить парусами! – Василий Григорьевич хлопнул Колю по колену. – Помнишь, как у Пушкина:

 
«Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет…»
 

А Церендорж сказал:

– Вот что значит иметь хорошие паруса!

Коля улыбнулся. У него и раньше были и паруса, и облака, и коняшки. Только не было рядом хорошего ветерка! И он посмотрел на друзей.

СТАРЫЙ, БЫВАЛЫЙ КАМУШЕК

Может быть, разговор о ветре и парусах потому и затеялся, что по равнине пробежал быстрый ветер, наполнил воздух лёгким молочным запахом, а вместе с ним навстречу опять поплыл протяжный шум, похожий на морской рокот.

Бата на секунду осадил «газик», как осаживают коня, и выглянул в окно:

– Море? – доверчиво спросила Светка.

– Море! – подмигнул Бата, снова пришпорил и вдруг запел по-русски: – «По морям, по волнам…»

Василий Григорьевич чуть слышно подтянул.

Скоро впереди он увидел волны. Они бежали навстречу, вспыхивали на солнце – чёрные, серые, коричневые. Шумело море, полное ржанья, всхрапывания, вскриков – и в сторону «газика» поворачивались тысячи лошадиных голов. Лоснились спины, сверкали нагулянные бока. По всей долине шли табуны, а по бокам на быстрых лошадках скакали люди в тёплых халатах, взмахивали нагайками. Подъезжая к «газику», они вскрикивали:

– О! Бата! Сайн байну!

А впереди уже показались домики, юрты, повозки. Из них выбегали люди и размахивали руками:

– Бата! Бата!

Бата круто повернул за угол невысокого длинного дома и стал у крыльца.

Возле лежавшего на земле верблюжонка сидели на корточках старик и маленькая, вся в косичках, девочка. Старик осматривал верблюжонку сбитую ногу, а девочка, успокаивая малыша, гладила его мягкие губы. Увидев Бату, она быстро поднялась и, широко раскрыв глаза, вскрикнула.

Старик рассмеялся:

– А, Бата! – Вымыл в ведёрке руки и опустил рукава. Он подошёл к сыну, посмотрел в лицо, похлопал по плечу: – Хорошо! – И стал здороваться с гостями.

– Сейчас станет расспрашивать, – улыбаясь, предупредил Бата.

– Как все старики, – сказала Людмила Ивановна.

А Церендорж улыбнулся:

– Обыкновенный старый камушек…

Старик скосил глаза в сторону девочки и моргнул. Бата тоже живо кивнул ей: «Здравствуй». И, обрадованная тем, что на неё обратили внимание, девочка, посмотрев ещё раз на Бату, сорвалась с места.

– Всё растёт, – сказал лукаво старик. – Спрашивает, где Бата.

– Племянница, – объяснил Бата. – Обещал, когда вырастет, взять на Хубсугул и подарить часы.

Приветливо кланяясь, несколько женщин пронесли в дом чан с кумысом, а девочка – дымящееся блюдо с пахучими поурсаками.

Старик похлопал Бату по полосатой спине, кивнул на дверь, и Бата сказал:

– Председатель приглашает.

Едва гости сели за стол, девочка стала быстро разливать в пиалы кумыс, вопросительно поглядывая на Бату. А старик спросил:

– Значит, едете?

– Едем. – сказал Коля.

– А куда?

– За динозаврами, – коротко ответил Генка.

– Как Ефремов? – сказал старик, покачав головой.

Мальчишки переглянулись. Василий Григорьевич, удивлённый не меньше других членов экспедиции, спросил:

– А вы, случайно, не видели Ефремова?

– Случайно, встречал, – сказал отец Баты. – Кто здесь не видел? Здесь вся земля видела Ефремова! Вся земля – Ефремова…

Мальчишки снова переглянулись. «Земля Ефремова»! Это звучало почти как «земля Санникова»!

– Немножко его видел, – сказал старик и, потянувшись через стол, взял старую алюминиевую флягу, постучал по ней. – Вот, – сказал он, – немного сидели у костра, немного пили.

– Так вы с Ефремовым ходили? В экспедицию? – спросил Коля.

– Немного. – улыбнулся отец Баты. – Дорогу показывал.

– К динозаврам?

Старик улыбнулся.

Несколько рук потянулись к фляге, будто на её чёрных боках можно было рассмотреть отблески давнего костра. А Светка, к общему удивлению, протянула:

– Вот это камушек, ничего себе «просто камушек»!

Церендорж усмехнулся и с гордостью сказал:

– Он Сухэ-Батора видел. И Унгерна в плен брал.

– Не может быть! – сказала Людмила Ивановна.

А Коля попросил:

– Так пусть расскажет, а?

– Расскажите, дарга, – попросил Церендорж. – Просят.

Но старик, усмехаясь, потёр седые брови и махнул рукой:

– Долго рассказывать! Всю жизнь! – Он посмотрел на Бату. – Я тогда совсем молодой был. Моложе Баты. Стада пас, охотился. – И весело повторил: – Совсем молодой! – И опять посмотрел на сына.

Маленькая племянница тоже посмотрела на Бату. Бата обнял её, потрепал косички, потом вдруг отстранился, окинул её взглядом, словно хотел сказать:

«Ты почему не растёшь? Такая маленькая! От пола – вот-вот, вершок. Куда же тебе на Хубсугул?»

Девочка быстро отодвинулась, сердито посмотрела на него, поджав губы, и хотела что-то ответить, но в это время старый дарга вздохнул:

– Да, давно это было. А как было… – Он задумался, будто вспоминал, какие бури и штормы его бросали, какие ветры вокруг шумели. – Как было, надо спросить её! – И он провёл рукой по сабле, которая висела на стене. – Унгерн знал, самурай знал…

За открытыми окошками и у дверей закивали – всюду стояли и сидели собравшиеся посмотреть на гостей и на Бату старики, толкались мальчишки. Курились из трубочек дымки. То и дело раздавалось ржание – мимо дома проезжали всадники и, улыбаясь, кивали в окошко.

– Лучше скажите, как ехали. Всё было хорошо?

– Хорошо! – сказал Церендорж, посмотрев на ребят. Потом уточнил: – Правда, немножко помешали злие духи! Один раз отвязали козу, второй раз устроили маленькое землетрясение… Кое-что было.

– Да… Со злыми духами надо быть осторожными. Ну их! Лучше будем кушать и пить кумыс. – И председатель протянул Людмиле Ивановне большую пиалу, по серебряному ободку которой важно ступали красивые верблюды. – Ну, будем пить! – сказал председатель. – А злые духи – фу! – И он махнул на окно, за которым что-то звякнуло.

Светка оглянулась – она сидела как раз у окна. И от неожиданности едва не выронила пиалу. Над ней нависала громадная верблюжья голова и шевелила толстыми мохнатыми губами, будто говорила: «А вот мы сейчас попробуем…»

Светка вскрикнула и отскочила от окна. Вокруг засмеялись. Председатель улыбнулся:

– Он добрый и очень любит катать гостей! – И, подойдя к окну, погладил по ноздрям белого верблюда.

Верблюд вёл себя совершенно интеллигентно и только позванивал серебряным колокольцем, который висел у него на шее.

– Фу! – вздохнула Светка. – А я так испугался… Так испугалась! – поправилась она и вдруг оторопело произнесла: – Тогда чего мы сидим? Надо идти кататься.

Председатель окликнул:

– Цагцурэн!

Племянница Баты тряхнула косичками, сердито взглянула на своего молодого дядю и выбежала из дома. Спустя несколько минут, подъехав к окну на коне, за которым бежал рыжий верблюжонок, она что-то спросила.

– Прокати друзей! – сказал председатель. Посмотрев на чашки с кумысом, он засмеялся: – Разве так пьют кумыс?

КАК ПЬЮТ КУМЫС

– Разве так пьют? – засмеялся председатель.

И старые монголы зашумели, закачали головами, улыбнулись:

– Монголы так не пьют. Вот Баирсайхан – тот сразу выпивает шесть пиал!

– Восемь! – сказал кто-то из стариков. – Надо позвать Баирсайхана.

Коля ещё сидел за столом и смотрел, как за окном какой-то худенький мальчишка помогал Генке взобраться на коня.

Коле тоже хотелось прокатиться и на коне и на верблюде, но не мог же он огорчить пожилого человека, заслуженного партизана! И он стал пить вторую пиалу.

– Всё! – вздохнул он и поставил пиалу на стол. – Как-никак второй литр!

– А вот Баирсайхан… – сказал председатель, и Коля подумал: «Его и зовут-то Баирсайхан! И живот у него, наверное… Он выпьет!»

И тут в дом вбежал тоненький мальчишка, который подсаживал Генку. Крепкие рёбра его ходили мехами. Он быстро кивнул – ему было некогда – и сразу взялся за дело. Наверное, он уже не раз демонстрировал перед гостями своё умение.

Коля посмотрел на него и махнул рукой:

– Ну, давайте и третью!

Тяжело отдуваясь, он одолел ещё полпиалы и сдался:

– Не могу!

А отец Баты посмотрел на Баирсайхана – тот принимался уже за четвёртую – и улыбнулся Коле:

– Мало, мало… А кумыс полезный, вкусный. – И вдруг сказал: – Сам генерал Давыдов хвалил.

– Кто?

У Коли едва не выпала из рук пиала.

– Генерал Давыдов!

– А вы разве и его знаете?

– А как же! – сказал, откинувшись на стуле, старик. – Разве можно не знать своего друга? Халхин-Гол знал, на фронте под Москвой знал! – И обьяснил: – Мы туда танковую колонну вели. Бой был. Победа была. Шапками менялись. Давыдов мне танковый шлем дарил, а я ему лисью шапку. Молодые были. Как Бата! – И, потрепав сына по плечу, вздохнул: – Хорошо было!

– А его дедушка тоже воевал вместе с генералом! – показал на Колю Церендорж.

– И фотографировался вместе! – сказал Коля.

– И я фотографировался! – воскликнул старый партизан. – У меня карточка есть… Бата!

Подняв крышку старого сундука, Бата достал танкистский шлем, бинокль и маленькую старую фотокарточку.

Снимок был потёртый, с пятнами, но от него так и дохнуло суровым давним временем. На гусенице танка в лисьей шапке сидел танкист с Золотой Звездой, с гармошкой в руках, а вокруг стояли и лежали на снегу люди в полушубках и в комбинезонах, и среди них монгол в танкистском шлеме и с биноклем на груди.

Колиного дедушки на этой фотографии не было. Наверное, вместе с Давыдовым он воевал в другое время, на другом фронте. И Коля огорчился.

– Не грусти! Иди пока, катайся, а дарга даст тебе адрес генерала, – сказал Церендорж. – Напишешь ему. Генерал тебе расскажет, как воевал твой дедушка. Генерал хороший человек. Иди катайся!

Коля допил кумыс, посмотрел на Баирсайхана, который заканчивал свою четвёртую пиалу – он тоже слушал весь разговор! – и бросился из дома с криком:

– Генерал Давыдов нашёлся!

Под общий хохот Коля прижался к стенке. Мимо него задом наперёд, как Иванушка, пролетел на старой кобыле разгорячённый Генка. Следом за ним цокал копытами конёк Цагцурэн, за которым бежал трусцой верблюжонок, а сзади на белом, как айсберг, верблюде тряслись девчонки и Людмила Ивановна.

– Ну, это мне академическое дитя! – восклицала Людмила Ивановна.

ЭТО АКАДЕМИЧЕСКОЕ ДИТЯ!

Пока Коля разговаривал с отцом Баты, Людмила Ивановна вышла на порог, около которого терпеливо ждал гостей прекрасный белый верблюд. Он, улыбаясь, грациозно поднимал гордую голову, будто спрашивал: «Неужели вы сомневаетесь? Разве я способен нанести обиду?»

Едва маленькая Цагцурэн подала команду, он опустился на колени – и Людмила Ивановна, свесив ноги на одну сторону, уселась между горбами в красивое седло, по краю которого темнели белые бляхи с чеканными верблюжьими головами.

Впереди села Светка, а сзади, обхватив Людмилу Ивановну, Вика.

По взмаху Цагцурэн верблюд встал и пошёл красивым, интеллигентным шагом мимо Генки, которого подсаживали на старую добрую кобылку. Всем своим видом верблюд показывал, какую ценность несёт на своей высокой спине. Цагцурэн протянула Людмиле Ивановне уздечку, и гостеприимный верблюд побежал лёгкой трусцой по гостеприимной гобийской земле. Вокруг вздымали головы табуны коней. Как верблюжьи горбы, поднимались вдали горы. Качались удивлённые облака: ответственный работник центрального пионерского совета ехал верхом на верблюде среди коричневой гобийской пустыни! И оттого, что это была правда, Людмила Ивановна вдруг засмеялась и сверкнула очками:

– Ну нет, девочки! Этого не может быть!

Но, как известно, в Гоби могло быть не только это.

В то самое время, когда Баирсайхан допивал четвёртую пиалу кумыса, Генка решил, что под ним прекрасный конь, достойный настоящего батыра на хорошем надоме, и взялся за дело с такой же решительностью, с какой брался за руль «газика».

Он слегка ударил кобылку ногами в бока и покатил вровень с верблюдом и конём Цагцурэн.

Все табуны смотрели на него! Люди поворачивали к нему головы, словно он отправлялся на Луну! И будущему астроному и физику показалось, что при такой скорости до Луны не доберёшься.

Он ударил в бока сильней.

Добрая кобылка покосила на него глазом: «Быстрей? Пожалуйста!» Генка подёргал поводья. Она посмотрела: «Быть может, ещё быстрей?»

Заржав от восторга, кобылка перешла в галоп: будущий астроном вскрикнул, земля накренилась и полетела перед глазами.

– Стой! – крикнул Генка и ударил лошадку в бока, но она понеслась быстрее гобийского ветра.

Кобылка летела навстречу гудящему табуну, и Генка решил, что лучше своевременно покинуть «корабль». Он высвободил ноги, подпрыгнул. Но так как тренировки ему не хватало, то лишь развернулся на спине. Испуганная кобылка развернулась тоже и помчалась в обратную сторону.

Людмила Ивановна, увидев своего питомца в таком положении, рванула поводья и бросилась на выручку.

Впереди летел задом наперёд Генка, его догоняла Цагцурэн, за которой бежал маленький верблюжонок. А за ними, звеня колокольцем, спешил на помощь интеллигентный верблюд со своим экипажем.

В этот момент и шарахнулся к стенке Коля, вышедший из дома.

Церендорж кричал:

– Держи!

Бата включил мотор «газика»…

Наконец Цагцурэн – не зря она была победительницей надома! – ухватила кобылку под уздцы. И бросила взгляд на Бату: «Разве дело в том, какого я роста?»

Кобылка встала, а Генка, продолжая полёт, проехал ещё по её спине и упал на четвереньки. Рядом с ним легко остановился верблюд, и Людмила Ивановна, сдерживая гнев и слёзы радости, закричала:

– Опять фокусы! Ты что, не можешь ездить нормально?

Но будущий физик не растерялся:

– Великий Лобачевский тоже ездил в молодости задом наперёд. И даже на корове!

Может быть, это была правда. Но оставаться здесь дольше было опасно.

– Едем! – сказала Людмила Ивановна.

– Едем! – согласился Церендорж.

Не хватало только Василия Григорьевича. Он куда-то исчез, и было удивительно, что он не принимал участия в этих весёлых событиях.

– Сейчас найдём! – почти как Генка, сказал Коля. – Одну минуту!