Текст книги "Великая Скифия"

Автор книги: Виталий Полупуднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Я верю, что он есть, и полагаю, что он нам очень на руку. Ничего подобного мы не имеем в Херсонесе.

– В Херсонесе у нас есть преданные люди, готовые помогать нам. Но для взятия города нам ничего не надобно, кроме осадных машин. Войск мы имеем более чем достаточно. Да еще затафрские агары идут на пополнение. Тасий пропустил агаров через перешеек и сам обещает прибыть с несколькими тысячами конницы, если Диофант посмеет сунуться вновь. Теперь мы встретим его по-иному!

– Ты, как всегда, мудр, Палак-сай!

– А делить победы с рабами?.. О Раданфир! Мне, потомку бога Папая и сыну Скилура! Быть признательным за помощь рабским ватажкам! Ну не позорное ли это дело, мой друг, которое вызовет смех и по эту и по ту сторону Скифского моря!..

– Верно, государь! Но ведь имеешь же ты своих людей среди рабов Херсонеса!

– Да, имею. Но эти люди многого не требуют, они будут довольны, если после взятия города я дам им по горсти золотых и дарую свободу. А на Боспоре тысячи рабов и тысячи крестьян-полурабов! В случае успеха восстания они потребуют чего-то большего!.. Каких-то льгот, прав, собственности!.. Нет, Раданфир, мы пойдем на Пантикапей, но не сейчас!.. Может, рабы сами восстанут, они ослабят силы Перисада и сами ослабнут в борьбе, главари умрут на кольях… Вот тогда мы придем и справимся с Боспором, как с человеком, ослабленным тяжелой болезнью… И это будет тогда, когда Херсонес уже начеканит монет с моим изображением! А сейчас пускаться в такое дело было бы безумием.

– Сама мудрость говорит твоими устами!.. Значит, отказать послу?

– Разве я сказал это?.. Нет! Накормить посла, дать ему одежду и помещение. Пусть он ни в чем не нуждается. А с ответом подождем… Я скажу, когда это будет нужно. Иди.

– Слушаю и повинуюсь.

Раданфир вышел.

7

Несмотря на внутреннюю гнилость Боспорского царства, там еще находились светлые головы, которые продолжали блюсти интересы государства. Так, узнав, что Палак вошел в договорные отношения с Тасием, вождем роксолан, боспорские архонты задумались.

Недавно Палак, отогнанный Диофантом на север, но не разбитый полностью, стоял под Тафрами [так], у перешейка Таврического полуострова. Со стороны северопонтийских степей к нему рвались на соединение родственные агары, те, что кочевали у реки Агар, впадающей в Темарунду, «мать морей», как скифы называли Азовское море, или по-гречески Меотиду.

В прошлом агары входили в скифскую державу и считали царских скифов своими старшими братьями. Сохранилось немало преданий об этом мужественном и воинственном племени. Свое имя они получили не то от реки, на которой кочевали, не то от славного их царя Агара, царствовавшего лет двести тому назад, в эпоху распада империи Александра, из развалин которой в огне ожесточенных войн возникали новые царства и династии. Тогда в Пантикапее, после смерти пятого по счету спартокида Перисада Первого, шла борьба за власть между тремя сынами его – Евмелом, Сатиром и Пританом. Победителем оказался Евмел, который при содействии вождя племени фатеев Арифарна одолел своих братьев в междоусобной войне. Сатир погиб в бою, Притан был умерщвлен по приказу брата. Став царем, Евмел прежде всего истребил всех друзей своих братьев, жен и детей. Только юный, но мужественный сын Притана Перисад бежал от руки убийц в скифские степи и был принят царем Агаром на воспитание. Тогда агары были сильны и не боялись принимать изгнанников и беглецов из Пантикапея и подвластных ему городов, свято соблюдая закон свободной Скифии о праве убежища. Только Палак, ослепленный лестью и вином, нарушил этот закон, выдав Бунака Саклею, – случай почти беспримерный в истории Скифии.

Теперь агары остались на своих землях, словно на острове, захлестываемом со всех сторон неспокойным морем сарматских племен. С востока их теснили аланы, игравшие роль молота, а с запада не давали хода роксоланы, которых можно было сравнить с наковальней. Потеряв связь с царством сколотов, не имея его поддержки, агары, несмотря на их сплоченность, постепенно слабели на востоке в борьбе с аланами, а на западе растворялись в роксоланской орде.

Наиболее предприимчивые агарские роды послали ходоков к Палаку с просьбой принять их под свою руку и выделить место в Тавриде, куда они могли бы переселиться из неспокойной Агарии, из-под власти роксоланского деспота. «Довольно нам жить среди чужих сарматских племен, – говорили ходоки-агары, – один бог у нас – Папай! Один язык – сколотский! Пусть и земля будет у нас общая в Тавриде и один законный царь – Палак!»

Тасий находился в войне с аланами. И он медлил с разрешением откочевки агаров в Тавриду. Он терял при этом естественных союзников в борьбе с аланами, а также усиливал Палака сильным и боеспособным племенем. Но он боялся и другого. Палак сам мог начать войну против него, сговорившись с аланским царем Харадздом, и тогда роксоланы оказались бы зажатыми меж двух огней. При условии такого сговора, агары сразу же подняли бы оружие против него в качестве сородичей и друзей таврических скифов. Поэтому Тасий послал в прошлом году Палаку заверения в дружбе и тысячу кобылиц в виде подарка. Палак, помятый Диофантом, был рад роксоланской дружбе и закинул слово Тасию насчет вывода агаров с аланских границ в Тавриду. Хитрый роксолан не отказал, но медлил. Он боялся сделать промах.

Перисаду и его советникам было известно о сближении двух царей. Задолго до того, как Саклей пожаловал в Неаполь, Тасию были посланы подарки и сделан намек, что если он вздумает пойти войною на Боспор сам или в союзе с Палаком, то царь Перисад поможет аланам своим флотом. Намек был принят к сведению. Тасий боялся усиления аланов и поспешил заверить Перисада, что ему нет оснований опасаться союза скифов и роксоланов.

Однако заморское вторжение Митридатовых войск тревожило Тасия почти так же, как и Палака. Он имел основание опасаться, что если Диофант окончательно разгромит скифов, то возьмется и за роксоланов. И решил помочь Палаку против Херсонеса.

Описанными обстоятельствами было обосновано посещение Тасием Неаполя, состоявшееся вскоре после отбытия Саклея восвояси.

8

Тасий прибыл в Неаполь с двумя сотнями отборных воинов, в окружении друзей и жрецов. Он восседал на косматом крепконогом коне, покрытом поверх попоны костяным пластинчатым панцирем. Сам был защищен бронзовой броней. Лицо сарматского вождя носило следы оспы, борода росла какими-то клочьями, но глаза горели внутренним огнем и чувством наглого превосходства над всем окружающим. Он был могуч и жесток, этот полувождь-полуцарь. О его коварстве и далеко идущих планах рассказывали знающие люди.

С Палаком они говорили о союзе. Роксолан мечтал победить аланов и подчинить себе языгов, основать царство от Танаиса до Борисфена. Палак же стремился к осуществлению заветов отца по воссозданию Великой Скифии. Но говорили не прямо.

Палак вел речь стороною:

– В прошлом году я вынужден был отступить, но мой брат Тасий не воспользовался моей бедой, не послушал коварных предложений херсонесцев и не напал на меня!.. Более того – ты помог мне. Я хочу продлить дружбу добрых соседей и сделать ее плодотворной.

Тасий слушал, косил кровавым глазом и раздувал, как жеребец, изуродованные оспой ноздри. Он кипел внутренней страстью всеподчинения, уничтожения, захватов.

– Мой брат хочет продлить нашу дружбу? – спросил он.

– Да!

– Это хорошо. Дружба удваивает силы. Я хочу того же, хотя наши деды и отцы враждовали.

– Даже дети одной матери и те ссорятся между собою. У наших отцов были счеты друг с другом, и они спорили на полях сражений. Твоя бабушка Амага и дед Мидоссак даже помогали херсонесцам. А отец твой Гатал и мой Скилур, пусть они будут дружны в стране теней, не раз встречались с мечами в руках…

– Это верно.

– Но времена изменчивы. Вас теснят с востока беловолосые аланы, мы воюем с греками на юге. Наши спины встречаются. Так будем же опорой один другому!

– Мой брат готов помочь мне против аланов?

– Горю желанием! Но мне нужно закончить войну с греками… Я достаточно силен, чтобы победить! Но если мой брат хочет, он может получить свою долю добычи. Херсонес – это мешок с золотом!

Бычьи глаза сармата вспыхнули алчностью.

– Недаром, – продолжал Палак, – заморский царь Митридат тоже протягивает свою руку к херсонесскому пирогу. Он хочет также захватить всю Тавриду, а потом, пользуясь раздорами между роксоланами и аланами, разобьет тех и других.

– Твои слова жгут меня, царь сколотов! – вскричал Тасий, сжимая рукоять кинжала. – Зачем понтийский царь вмешивается в нашу жизнь? Пусть стрижет своих овец, а к нашим не протягивает рук!

Палак незаметно усмехнулся. «А зачем вы, сарматы, пришли на скифскую землю?» – хотелось ему спросить роксалана, но вместо этого он ответил:

– Митридат Понтийский – умный и хитрый царь, хотя и молод, а еще хитрее его советники. Стремление его – овладеть миром! Сначала Херсонес, потом Таврида, а за Тавридой – Танаис и Борисфен, а оттуда можно шагнуть и к берегам Истра и добраться до самого Рима. О, понтиец шагает широко, смотрит далеко, а думает еще дальше! Херсонес – это палец на нашей руке. Если Митридат его захватит своим жадным ртом, он сумеет откусить всю руку!

– Этого нельзя допустить!

– Так же и я думаю. Мы не допустим, если будем едины. Мой брат поможет мне против греков, если Диофант посмеет явиться сюда из-за моря, а потом мы общими усилиями опрокинем аланов. Херсонесские богатства поделим поровну.

Роксолан уперся в собеседника своими горящими глазами.

– Но стоит ли двум великим вождям протягивать руки к одному куску?

Палак сделал успокаивающий жест.

– Херсонес копит свои богатства триста лет. И в его закромах хватит добычи на трех царей.

Тасий недоверчиво покачал головой.

– Я могу показать тебе этот город, – предложил Палак, – ты увидишь его сам и оценишь.

– Да, я хочу взглянуть на него.

9

Из Неаполя выехал внушительный отряд в двести всадников: сто сколотов и сто роксоланов. Они направились на юг, в сторону Херсонеса. По мере продвижения вперед отряд быстро таял, становился все малочисленнее. К херсонесской бухте подъехала лишь малозаметная кавалькада в составе двух царей и их ближайших спутников. Остальные задержались группами у переправ, в оврагах, на перекрестках дорог, в перелесках, обозначив собою путь, по которому проехали цари.

Это имело двоякое значение. Прежде всего исключалась возможность вражеских засад на обратном пути. Во-вторых, повелители не теряли связи со своими ставками и войском. По одному приказанию от заставы к заставе помчались бы гонцы, а при необходимости сами цари имели возможность ускакать обратно, меняя лошадей на заставах. Таким образом, царь всегда мог появиться перед самым носом неприятеля и быстро умчаться назад. А заставы, пропустив назад царя, начинали отходить, сливаясь в один отряд, который мог задержать погоню, прикрыть боем отступление своего владыки, сбить врага со следа и направить его по ложному пути.

Такова была тактика степняков.

Цари и воеводы спешились и взошли на гряду скал, отвесно падающих в воду Херсонесского залива.

– Вот он, Херсонес Таврический! – просто сказал Палак, протягивая вперед руку с нагайкой.

Город, расположенный по ту сторону залива, был хорошо виден. В лучах вечернего солнца его храмы с клавиатурой колонн, дворцы и дома казались позлащенными и отливали розовым цветом. Можно было различить, как по улицам двигались массы люда. Даже дымка, что висела над городом, казалась золотой. Лес корабельных мачт в гавани, цветные корпуса кораблей, высокие столбы у причалов – все это горело в лучах солнца, являя собою невиданное великолепие.

Роксоланы застыли, пораженные сказочной красотой города. В их расширенных зрачках вспыхнули хищные огоньки, а руки сами потянулись к рукоятям мечей.

Скифы держались спокойнее. Они не впервые видели Херсонес.

Палак обратился лицом к городу, но краем глаза наблюдал за Тасием. Тот стоял, уперев правую ногу в камень, выставив грудь вперед. Он походил на орла, узревшего добычу.

Насмешливая улыбка пробежала по лицу сколота и растаяла в углах рта. Он убедился, что разбудил в душе сармата алчность. Тасий в этот миг представлял город не в огнях вечерней зари, а в пламени пожаров, жителей его – в рабских цепях, а богатства – на вьюках роксоланских коней.

– Здесь, брат мой, достаточно богатств, чтобы сделать тебя самым богатым и сильным из сарматских вождей… – сказал Палак и, наклонившись к уху роксолана, добавил совсем тихо: – царем!

Хотя это слово прозвучало не громче шелеста травы и не было услышано ни одним из спутников, стоявших поодаль, оно подействовало на страстного и честолюбивого сармата сильнее, чем укус змеи. Он вздрогнул, глаза его запылали, кулаки сжались. С дикой ревностью и подозрением Тасий устремил на скифа свой раскаленный взор и весь напрягся, готовый кинуться на насмешника.

Палак разгадал самое сокровенное из всех желаний роксоланского вождя. Но стоял непроницаемый и любезный, с ясными и благожелательно смотрящими глазами, похлопывая по голенищу нагайкой. Школа греческой обходительности и умения скрывать свои мысли чувствовалась в нем. Он владел собою в этот момент, его страсти и вожделения были спрятаны глубже, чем у сармата, и прикрыты внешним спокойствием.

Тасий имел необузданную душу варвара, преисполненную первобытной энергией. Никакие условности и правила отвлеченной морали не сдерживали его диких порывов. Только хитрость зверя, стелющегося по земле бесшумно, чтобы не спугнуть лакомую добычу, заставляла его порою смягчать остроту жадных и свирепых взглядов, надевать маску лицемерного добродушия. Но это была грубая подделка. Даже когда он смеялся, то его рябое лицо было не менее страшно, чем в минуту гнева. Его приближенные знали это и всегда держались настороже. Сейчас, увидев, как багровеет затылок их повелителя, они благоразумно отошли подальше.

Имелась, однако, сила, которая несколько сдерживала этого человека и смутно тревожила его. Это было суеверие, чувство грубое, примитивное, но единственно способное вселить страх в его душу. Колдовство и ночные духи пугали его чрезвычайно. Он постоянно твердил заклинания, знал счастливые и несчастливые дни месяца, разные приметы. Его ближайшим доверенным лицом являлся жрец огня, гадатель Яргал, сейчас стоявший рядом, не спуская глаз с фигуры вождя.

Тасия взбудоражили слова Палака. Он с бычьей свирепостью взирал на царя скифов, раздувая ноздри. Ответил ему через некоторое время:

– Роксоланы сами выбирают себе вождей по их достоинству… Так были выбраны мой дед и отец, так и меня поднял народ и посадил на белую лошадь!.. Но скажи, царь: ты готов отдать мне часть добычи и в том случае, если Митридат не пришлет грекам помощь?

– Да, но мой брат должен разделить со мною труды по осаде города. А если твои воины первыми ворвутся в город, то первый день победы будет их днем! Они будут хозяевами Херсонеса до заката солнца и возьмут себе то, что смогут увезти на спинах своих коней. Мои же воины будут ждать за стенами города.

Тасий повернул голову с изумлением.

– Скажи, царь сколотов: а ты не боишься, что мои воины могут взять слишком много? Разве тебе не надо всего этого?

Лицо Палака стало серьезным. Он положил руку на сердце.

– Клянусь тенью моего отца, вождь! Не золотые сосуды храмов Херсонеса соблазняют меня и не из-за них я иду на город войной! Не жажда добычи руководит мною, и, предлагая город твоим воинам на разграбление, я не кривлю душою! Золото, ткани, украшения, серебряные вазы – все это будет твоим! Ты возьмешь это и уйдешь в свои степи, где и будешь признан мною как царь роксоланов! Но твои воины не тронут жителей города, не разрушат домов и стен! Невольников мы поделим потом… Я сказал.

Роксолан откинул голову назад и долго испытывал Палака тяжелым взглядом. Шумно передохнул.

– Ну, а кому достанется таврская Дева? – спросил он.

– Дева?.. Видимо, останется в городе.

– Что? – вновь вскипел сармат. – Ты оставишь эллинам их самое сильное оружие? Пока им служат этот идол, они всегда вывернутся из беды! И вообще я слыхал, что Дева непостоянна, как и все женщины. Она охотно служит тому, кто ее хорошо содержит!

Палак поразился, насколько суеверие сильно в душе сармата, хотя и сам далеко не был чужд этому чувству. Мысль о том, что Тасий хочет, по-видимому, заполучить идола себе, покоробила его. Он верил в силу богов и талисманов и совсем не хотел, чтобы могущественная Дева попала в руки вечного врага Скифии. Чего доброго, Дева соблазнится жертвоприношениями роксоланов и начнет помогать им, как помогает ныне херсонесцам.

– Да, – сказал он со спокойным видом, – она служила когда-то таврам за человеческую кровь. Дева кровожадна. Говорят, что херсонесцы поят ее кровью пленников.

Тасий оскалился, что должно было изображать улыбку.

– Что же! Я тоже не заставил бы ее страдать от жажды. У меня есть пленники и рабы. Первого же алана, которого я захвачу в полон, я сразу же убью на алтаре кровожадной богини, если она будет моей. О, она была бы довольна!

Палак подумал, смотря в сторону города, начинающего погружаться в темноту. Крыши храмов и зубцы городских стен еще пылали золотым пламенем. Гаснущими искрами кружились в воздухе какие-то птицы, видимо голуби.

– Хорошо, брат мой, – ответил он, – богиню возьмет один из нас. Можно решить ее судьбу жребием.

– Согласен, – молвил Тасий, косясь в сторону Яргала, который указал ему на заходящее солнце. – День кончается, духи ночи покидают свои убежища и выползают из-под земли, чтобы вредить людям… Утром решим вопрос о войне.

10

Царям поставили два шатра, в некотором отдалении один от другого, причем сколоты и роксоланы одинаково заботились, как бы их повелитель не оказался ниже другого, когда ляжет почивать. Каждый шатер окружили телохранители.

Палак готовился отужинать по-походному вяленым мясом и овечьим сыром. Раданфир зажег светильник и сам разостлал посреди шатра попоны. Одноухий Калак раскупоривал амфору, потом наливал царю вино в рог.

Раданфир вышел и вернулся со свитком.

– Великий царь – сказал он, – херсонесцы уже пронюхали, что ты здесь, и шлют тебе послание.

Царь взял свиток и пробежал глазами написанное. Усмехнулся с презрением.

– Хитрые эллины предлагают начать переговоры. Они, мол, в недоумении по поводу причины войны. Они готовы жить в мире, обещают дары и просят сообщить, чем я недоволен!

– Хотят выиграть время, Палак-сай! – пробасил Калак. – А нам доподлинно известно, что их послы вот-вот должны выехать в Понт к царю Митридату с просьбой о помощи, по примеру прошлого года.

Палак задумался, вспомнив, что Ольвия когда-то сама признала власть скифского царя.

– Что же, – заметил он, – можно ответить им письменно или через послов. Эллинам следует понять, что Понт может им оказывать поддержку время от времени, а мы всегда здесь!.. Даже не трогая Херсонеса, мы обрекли его на смерть, отрезали подвоз хлеба. А без хлеба Херсонес ничто!

Присутствующие сдержанно выразили свое одобрение.

– Пусть шлют послов в Неаполь, но не позже чем завтра! Так и передать им!.. – Царь многозначительно поглядел на Раданфира. – Если же они согласятся без боя отдать мне ключи от города, то тогда можно будет повторить разговор со смелым наездником из Пантикапея.

Раданфир понимающе засмеялся.

– Справедливы слова твои, государь! Велика твоя мудрость!

– Разреши, Палак-сай! – вмешался Калак с горячностью.

– Говори.

– Эллины кривят душой, как всегда. Время хотят выиграть до прибытия Митридатовых войск. Добровольно они под твою руку не пойдут. Надо начинать осаду. Подступим к городу и предложим: «Или сдавайтесь, или начнем штурм!»

– Справедливо, – подтвердили князья, – когда подойдем к стенам, тогда они скорее до чего-либо додумаются.

– Ладно, ваши слова мне по душе.

Царь зевнул. Приближенные потеснились к выходу. Но Палак был в хорошем настроении и не хотел оставаться один.

– А Тасий спит сейчас в своей юрте и видит себя во сне роксоланским царем! – продолжал он. – Ему мало звания племенного вождя. Он слишком богат, держит большую дружину и сытно кормит жрецов. Ему досадно чувствовать себя избранником своего народа, который по закону отцов может его сместить, а на белого коня посадить другого! Он жаден к власти, коварен и жесток, да к тому же упрям, как бык!

Все захохотали.

Палак сделал пренебрежительный жест, промочил горло вином и, оглядев своих внимательных слушателей, поднял вверх сжатый кулак.

– А я выполняю заветы своего отца, великого Скилура. Сначала нашей станет вся Таврида, а потом можно взяться и за сарматов, вырвать из-под них земли предков наших. И тогда Голубая река, названная греками Танаис из-за стад овец, что пасутся на ее берегах, а ныне именуемая аланами Дон, что значит просто «вода», вернет своих настоящих хозяев и настоящее имя!

– Река Син! – хором закончили князья.

– Да, скифская река Син! Которая имеет воду цвета неба… Но все это дело будущего. А сейчас уважайте Тасия, не позволяйте своим людям оскорблять или задирать роксоланов!.. Они еще нужны нам!

Все склонили головы в знак понимания и повиновения. Только Калак невольно подумал: «Уже то, что мы призвали на помощь вшивых роксоланов, говорит о нашей слабости».

Тасий понимал, что не дружеские чувства заставляют Палака обещать ему херсонесские богатства. Его советник, маленький чернобородый князь Кавний, наговаривал ему в шатре:

– Ты, о мудрый, и без меня понимаешь, что Палак хочет захватить Херсонес, чтобы сделать его своей кузницей, своей мастерской! У него не на что покупать мечи и латы. Он хочет заставить херсонесцев ковать их ему даром. Он мечтает, что покоренный Херсонес будет торговать с заморскими странами не для своей, а для его, Палака, прибыли. У греков большой опыт в ремеслах и торговле, есть связи с заморьем. Все это Палак хочет использовать для себя. Лукавый сколот видит в Херсонесе не дичь, годную на мясо, но добрую лошадь, которую следует заарканить, укротить, а потом ездить на ней верхом!

Тасий слушал, лежа на кошме. Около в жаровне тлели угли. Яргал жег на углях какие-то травы и шептал заклинания, отгоняя злых духов.

В шатре было дымно, душно, но Тасий был слишком боязлив и не разрешал распахнуть полы шатра, опасаясь, что вместе со свежим ночным воздухом сюда проникнут многочисленные духи ночи. Дым магических сожжений и шепот заклинаний отгоняли их. В руках вождь держал кусок яшмы и кристалл из Гирканского моря, отгоняющие демонов.

Кавний продолжал:

– А когда Палак оседлает Херсонес, как добрую лошадь, он станет во много раз сильнее, чем сейчас. Но он хочет, чтобы ты помог ему поймать херсонесского коня и обещает тебе за это кусок его хвоста. Знает, что хвост у коня отрастет!..

Рядом сидел молодой шурин вождя витязь Урызмаг. Он слушал речи советника, и его удлиненное лицо, покрытое татуировкой, подергивалось от внутреннего раздражения. Иногда он поворачивался к Тасию, причем становилось видно, что его череп искусственно вытянут вверх.

– Значит, – не выдержал он, хлестнув по кошме нагайкой, – Херсонес надо сжечь дотла, мужчин вырезать, женщин и детей заарканить, дома и мастерские разрушить!.. Никто не остановит моих воинов, если они ворвутся в город! Добыча будет твоя, Тасий, а Палак получит кучу помета!

– Все это так, – мрачно пробасил вождь, – Херсонес мы не отдадим Палаку целым! Не бывало еще такого, когда б роксоланы, войдя во вражеский город, пощадили его!.. Но не для того зовет нас Палак, чтобы мы помогли ему взять Херсонес. Он и сам может сделать это. Но Палак знает, херсонесские послы должны выехать за море к Митридату. Вот против кого нужен Палаку союз с нами!

– Истина живет в твоих словах, мудрый.

– А осада Херсонеса и обещание добычи – это только способ задержать нас, дабы потом не звать наши рати из далеких степей!

– Но, Тасий, – горячо возразил Урызмаг, – мы можем разорить город, взять добычу и уйти домой. Пусть Палак сам разделывается с понтийцами.

Несмотря на свою угрюмость и раздражительность, Тасий усмехнулся и почти весело взглянул на своего родственника.

– Ты хочешь сказать: пусть Митридат бьет Палака и овладевает Скифией?

– Да!

– Ты молод, Урызмаг, а поэтому твоя голова еще не в дружбе с мудростью. Скажи, Кавний: почему не прав Урызмаг.

Тасий стал мелкими глотками не спеша пить прохладный кумыс.

Советник начал свое объяснение:

– Если Палак будет разбит эллинами и погибнет, на его место сядет другой царь. Возможно, другого царя поставят те, которые хотят жить с Митридатом в мире. Тогда заморский царь, соединившись с херсонесцами, боспорянами и покоренными скифами, будет угрожать роксоланам с юга. А протянув руку аланам, сможет накинуть нам на шею волосяной аркан.

– Мы поможем скифам против Митридата, – добавил вождь, обтирая рот, – потом повалим вместе аланов. А после можно взяться и за скифов.

– А если… нам самим протянуть руку этому Митридату? – спросил шурин.

Кавний захихикал. Тасий опять усмехнулся.

– Нет, мы еще недостаточно сильны и не можем заключать союзов с такими царями, как Митридат. Ему нужны не союзники, а подданные. Но мы и не так слабы. Мы не подставим добровольно шею под ярмо Митридата. Роксоланы не будут рабами ни аланов, ни понтийцев!.. Поэтому нам нужен сегодня союз с Палаком против Понта. Вместе мы опрокинем врага. Палак – наш друг. Такова моя воля!

– Слушаем и повинуемся.

– А Херсонес я все-таки разрушу! – задорно повторил Урызмаг.

– Что ж, я не стал бы упрекать тебя за это. Придет время, мы будем владеть всей Тавридой и отстроим город заново.

– А зачем? – не унимался Урызмаг. – Наоборот, надо все города разрушить! Пусть по вольной степи кочуют одни роксоланы! А скифы будут у нас пастухами.

– Ложись спать, Урызмаг, ты еще многого не понимаешь.

– Слушаю!

Вошел воин.

– Греки с нарочным передали вот это.

Он протянул свиток. Кавний прочел написанное.

– О великий! Херсонес напоминает тебе о старой дружбе. Об Амаге, о Гатале. Предлагает богатые дары. Просит помочь против скифов.

– Оставь до завтра… Обдумаем это при солнечном свете.

Тасий обратился к жаровне, шепча заклинания.