Текст книги "Великая Скифия"

Автор книги: Виталий Полупуднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава третья.
Лагира – Белый город

1

Караван пеших носильщиков пробирался между скалами и зарослями, следуя изгибам малозаметной тропы, что шла от берега моря в глубь горной Таврики. Пегий бык с бронзовым кольцом в носу шел впереди и, казалось, сам хорошо знал дорогу. Он уверенно ступал раздвоенными копытами по хрустящему щебню, устилавшему скаты гор, карабкался на гранитные утесы и непринужденно помахивал хвостом, проходя по горным карнизам, над мглистыми провалами, дна которых не было видно. Бык возглавлял караван и вез на своей спине дремлющего вождя. Агамар не утруждал себя заботами о благополучном путешествии, не управлял рогатым иноходцем, видимо считая, что сбиться с тропы невозможно. По ней можно было следовать только вперед или назад, но никак не в стороны. Одни горные козлы могут преодолевать отвесные кручи и находить путь в зарослях, где в самый яркий день так же темно, как ночью. Торжественная тишина, не нарушаемая никем, царила вокруг. Даже случайный звук скатившегося вниз камня, клекот пролетевшего в голубом воздухе орла мгновенно замирали в молчании гор, не будучи в силах всколыхнуть тиши, спресованной тысячелетиями. Природа, облитая горячим солнечным светом, словно задумалась, замерла и затаив дыхание внимала собственному молчанию. Покой струился из каждой трещины нависших утесов, заполнял ущелья, дремал на листьях папоротников, пропитал насквозь темные купы сосновых рощ, прилепившихся в выемах стремительных скатов.

Самые высокие горы Таврики – Трапезунд, Киммерий и Либерон. Говорили, что на склонах одной из них есть три ключа, прозрачную воду которых не пьет ни одно животное. Путник по неведению может соблазниться отдыхом у горного родника, пожелает обмыть в нем разгоряченное лицо и с наслаждением припасть пересохшим ртом к ледяной влаге. Пока он будет пить, из-за скалы выглянет смеющаяся рожа горного духа, хозяина ключа. Выглянет и скроется. Путник, утолив жажду, почувствует приятную дремоту, приляжет на минутку – и уже не встанет никогда. Горцы хорошо знают это свойство трех источников и называют их «Ключами смерти».

Тем, кто случайно или по несчастью попадал в горную Таврику, казалось, что даже воздух гор насыщен сонным ядом, проникающим через дыхание в кровь человека. Этот яд вызывает стремление к покою, необычную задумчивость и умиротворение. Возможно, и тут не обошлось без участия лукавых горных духов. Грозная Таврика оказывалась страной мирных мечтаний, царством волшебной тишины и нерушимого покоя. Как это не вязалось с теми мрачными легендами, которые веками сочинялись досужими эллинами о стране на северном берегу Понта Эвксинского.

Тавры любили свою родину, она была для них прекраснейшей страной в мире, лучше которой не может быть. Они называли ее в своих песнях «Страной мира», «Убежищем счастья», «Твердыней свободы». Нужно думать, что горцы особенно остро чувствовали обаяние своих гор, а потому с таким упорством преграждали путь к ним не только врагам, но и друзьям, в том числе скифам, живущим на равнине.

Здесь, среди круч и провалов, горец чувствовал себя дома, слушал и понимал еле уловимый шепот трав, находил дичь для пропитания и уютные пещеры, где можно укрыться от непогоды. Он знал, что может спать у костра, не думая об охране, оставлять тушу убитого тура, положив на нее стрелу, и никто не тронет его добычи. Чужаков нет в Таврике. Никто не угрожает очагу горца на его земле. Тавр содрогался, когда чувствовал близость чужого человека, и первым его побуждением при этом было схватить топор и раскроить голову иноплеменнику.

Не диво, что молодые воины, навьюченные узлами и сосудами, взятыми с «Евпатории», с неудовольствием поглядывали на унылых эллинов, топтавших своими нечистыми ногами священную землю предков.

Греки вздыхали и охали. Ходить по горным тропам они не умели. Очень страдал Гигиенонт, задыхался на подъемах, хватался костлявыми руками за грудь, сипло дышал. Холодный пот наполнил его морщины. Но тщетно бросал несчастный умоляющие взгляды в сторону стражей, пытался что-то объяснить им. Его не слушали и не понимали. Тренированной молодежи было невдомек, что можно страдать при хождении по горам. Правда, один воин обратил внимание на страдальца, когда тот поотстал от других. Но он не помог больному, а ударил его по спине древком копья, по-видимому побуждая идти быстрее.

Никодим с начала путешествия причитал, как женщина, обращался к собратьям с жалобами, но безуспешно. Каждый раздумывал о собственной судьбе. Орик шагал в молчании, внешне спокойный и безразличный. Он ненавидел тавров и презирал гераклеотов. В его ушах до сих пор звучали покаянные речи купцов, жадных к наживе, слабых в беде и двуличных во всех случаях. Может быть, херсонесец был немногим лучше этих людей, наверняка не безгрешен в делах коммерции, как и все колонисты, но, как истый сын своего полиса, проявлял склонность к осуждению других за те недостатки, на которые смотрел сквозь пальцы в кругу земляков. Из-за стен своего города-государства херсонесцы взирали на представителей других городов с большим предубеждением, не исключая и гераклеотов, своих старых друзей. Таким был и Орик.

– Скажи, Орик, сын Гедила, – обратился к нему Автократ, – ты должен знать: туда ли ведут нас, где стоит над морем алтарь их богини и где к морю спускается лестница в тысячу ступеней, или в другое место?

– То место, о котором ты говоришь, Автократ, давно уже перестало считаться святыней тавров. Оно разрушено нами. Там же, недалеко от бывшей святыни, в прошлом году Диофант выстроил крепость и назвал ее «Евпаторией», так же, как и злосчастное судно, на котором нам пришлось плыть. В Евпатории и сейчас есть наши воины.

– Значит, нас ведут в другое место?

– По-видимому.

– Как ты думаешь, куда же?

– Думаю, что в Лагиру, или, иначе, в Белый Город. Так горные варвары называют главную деревню своего племени. Там они решат нашу судьбу.

– О боги!.. Но ты бывал в этом Белом Городе?

– Нет, мне впервые пришлось попасть в плен к таврам.

– Как, по-твоему, успеет нас выкупить Херсонес?

Орик молча пожал плечами.

Скифы вместе с воинами шли за хвостом пегого быка. Поскольку путь шел на север, Марсак особенно не ворчал, считая, что они приближаются к границам Скифии. Девственная тишина гор действовала и на него. Он как-то особенно щурился, расправлял плечи и поглядывал на родосца с таким видом, словно ждал от него ответа на немой вопрос: «А ну, скажи – какова на твой взгляд Таврика?.. Хороша?.. То-то же! А это еще не Скифия, а только ее порог!»

Однако горы были не по душе старому степняку, ему хотелось бы видеть вокруг родные просторы степей. Да и тавры в его глазах немного стоили. Они вызывали у него чувство пренебрежения. Вспоминались их былые набеги и грабежи пограничных селений.

Пифодор прервал длительное молчание.

– Если таврские старики не выжили из ума, они отпустят нас подобру-поздорову. А если выжили – не миновать нам с тобою, старина, каменного обуха.

– Не посмеют. У них сейчас союз с нами.

К вечеру на скате горного хребта показались дымки, залаяли собаки. Бык Агамара замычал и более оживленно стал взмахивать хвостом.

– Вот он, Белый Город!

– Где?.. Где?..

Многие с любопытством шарили глазами, надеясь увидеть зубчатые стены города или хотя бы скопления домов, но ничего подобного здесь не оказалось.

– Неужели эти каменные глыбы заменяют им дома?

– Где же сам город, да еще и белый?

По мере приближения таврская столица предстала перед путниками в виде многочисленных пещер, выходящих из земли отверстиями, обрамленными каменной кладкой из гигантских плит, ворочать которые могли бы только великаны. Входы в эти странные жилища были очень закопчены и невелики, едва в рост среднего человека. Только струйки дыма, выходившие через многочисленные щели между камнями, да какие-то серые фигуры, мелькавшие около, наводили на мысль, что это не древние могилы, а обиталище живых людей. Кое-где виднелись жалкие загородки с козами. Вдоль тропы потянулись небольшие делянки обработанной земли.

Но не это поразило внимание пленников. Их взоры привлекла другая достопримечательность таврского селения.

Несколько в стороне от подземных жилищ и загонов для скота среди огороженного места прямо из земли торчала конусовидная скала, изборожденная трещинами и покрытая мхом. На скале высоко стоял уродливый деревянный истукан, в очертаниях которого угадывалось, что это и есть женское божество тавров. Проходя мимо святилища, гераклеоты с ужасом увидели на кольях его ограды высушенные человеческие головы с остатками ссохшейся кожи и оскаленными зубами.

– Спаси нас Зевс-Громовержец!.. Вот она, таврская Артемида!..

Дикий вид окружающих гор, необычные жилища горцев, нелепая и страшная фигура Девы – страшилища в окружении мертвых голов – все это удручающе подействовало на греков, они совсем пали духом. Их душевное состояние нельзя было назвать просто страхом, но каким-то оцепенением, тяжелым сном. Охваченные чувством полной безнадежности, несчастные пленники считали себя навсегда оторванными от того веселого, смеющегося мира, где живут «настоящие люди». Окружающее представлялось подобным подземному царству мертвых – Аиду, проклятому и забытому небесными, «верхними», богами. Даже сами тавры показались не хозяевами здешних мест, но всего лишь печальными тенями умерших, обреченных на беспросветное существование и принужденных выполнять волю жестокого демона – божества.

– О, сколь дико проливать драгоценную человеческую кровь во имя этой отвратительной бестии!

– Мы спустились на последнюю ступень живого мира, ниже ее – вечный мрак и небытие.

– Это страна, для которой время остановилось… Здесь не живут, но медленно увядают.

– Какая может быть жизнь и радость рядом с идолом, что жрет человечину!

– Прощай, жизнь!

Даже Орик поддался общему настроению. Ему вдруг показалось, что Херсонес, этот уголок уюта и человеческих утех, совсем не здесь, поблизости, но за тридевять земель, и нет силы, которая помогла бы ему выбраться из проклятой Таврики. Как яркий сон вспомнилась жизнь дома, жена, сын Ираних, знакомые улицы и площади милого сердцу Херсонеса. Неужели прошлое существовало одновременно с таврскими пещерами и страшным деревянным истуканом? И еще более странным стало то, что один из таких идолов – талисман Херсонеса, его бог-покровитель. Ведь именно такую «Деву» приволокли в город предки Орика и провозгласили ее своим кумиром. Да еще завещали ее внукам как великую драгоценность.

Никодим поддерживал Гигиенонта. Тот плевал кровью.

– Напрасно, – шептал Никодим с видом помешанного, – напрасно, мой больной друг, мы поехали в Скифию. Здесь нас ожидали не прибыли, а смерть. Почему же оракул предрекал удачу?

– Если бы ты дороже заплатил ему, он тебе пообещал бы не только удачу в торговле, но и золотую диадему самого Палака, – прохрипел Гигиенонт.

Навстречу каравану выбежала толпа людей. Пахнуло каким-то особенным, неприятным запахом. Возможно, тавры смазывали себе кожу рыбьим жиром. На пленных устремились озлобленные взоры, замелькали нечесаные головы, голые руки, сжимающие дреколье, свирепо раскрывались рты с желтыми зубами. Старухи, похожие на ведьм, да к тому же бесстыдные, в ярости кинулись к грекам с завываниями.

– Зачем они показывают свое безобразие? – не мог не удивиться Пифодор, смотря широко раскрытыми глазами на болтающиеся тощие груди, отвисшие животы и кривые, узловатые ноги. Камень, пущенный одной из старух, больно стукнул его по голове. Ведьмы стали плясать и кривляться. Они бросали в пленных комья земли и корчили такие страшные рожи, что Орик плюнул и отвернулся.

Поднялась едкая густая пыль. Грязные, патлатые ребятишки с назойливостью мух кружились около. Малыши довольно метко пуляли камнями. Лаяли и визжали собаки.

– Если скифские женщины похожи на этих, то я сейчас же бегу обратно к морю, – заявил Пифодор, почесывая ушибленное место. – Агамар обещал мне сохранить и подремонтировать судно. Лучше попасть в шторм в открытом море, чем любоваться таким безобразием и бесстыдством!

Марсак о чем-то расспрашивал Агамара. Ему удалось выяснить, что у тавров несчастье.

– Таврские женщины опечалены и раздражены. Видите, они плачут и царапают лица ногтями. Ночью херсонесские воины напали на одну из таврских застав и убили там всех молодых и старых тавров. Теперь народ требует мщения.

Агамара окружили юноши во главе с Гебром. Их лица были искажены гневом, руки потрясали оружием.

– Что вам, дети мои? – спросил вождь.

– Отец отцов, – обратился к нему Гебр, дрожа от возбуждения, – скажи нам: «Идите в Херсонес и верните Деву народу гор!» Мы сильны, ты научил нас хитростям войны, так пошли нас на подвиг! Мы похитим у греков нашу богиню и этим отомстим за смерть братьев!

Агамар внимательно посмотрел в лицо Гебру и сказал с нежностью:

– Смелая речь согревает мою старую душу. Предки радуются в своих могилах, слушая эти слова. Пусть старики обсудят их. А пока – охраняйте пленников. Идите.

Поодаль на груде камней стояла старуха с крючковатым носом, опираясь на костыль. Вокруг нее чинной толпой сгрудились беловолосые старцы, одетые в выцветшие и грязные одежды из греческих тканей. Кое-где тускло поблескивали потемневшие бронзовые фибулы и рукояти мечей, отделанные серебром.

Агамар слез с быка и направился к старикам. Воины проворно складывали свои ноши в одно место. Пленников и «гостей» поставили тут же. Пожилые мужи хворостинами отогнали ребятишек, но не посмели тронуть шумную толпу старух, продолжавших визжать, кривляться и угрожать чужакам костлявыми кулаками.

Однорукий, видимо, докладывал о чем-то старейшинам, показывая на пленных и кучу добычи, сложенную рядом.

– Кажется, перед нами совет стариков, – пробормотал Пифодор и толкнул в бок Марсака, – а вон та бабушка, похоже, командует всеми. От нее, я думаю, будет многое зависеть.

Марсак вздохнул и кивнул в знак согласия.

2

Пленников впихнули в темное подземелье и завалили вход камнями.

Фарзой и его свита были оставлены на свободе. Они получили возможность прогуливаться по территории «города», даже заглядывать внутрь пещер. Особенное любопытство проявил Пифодор, который за короткое время успел обегать все углы таврского селения. Фарзой и его дядька вели себя сдержаннее. Но и они осмотрели кладку гигантских плит и поразились их величиной.

– Мне кажется, – заявил Фарзой, – сами тавры не смогли бы ворочать такие камни. Эти пещеры, наверно, достались им от тех времен, когда еще жили титаны. Эти пещеры – бывшие жилища титанов. Вспомни рассказ о том, как Афродита Апатура обманула титанов. Она заманивала их в пещеру поодиночке, а Геракл их там поджидал. Он убивал каждого вошедшего, пользуясь тем, что тот ничего не видел в темноте… К тому же великаны не отличаются большой сообразительностью. Они, как бараны, лезли в пещеру, не задаваясь вопросом, почему оттуда не выходят те, что вошли ранее… Эти пещеры остались после гибели титанов, и тавры поселились в них. Как ты думаешь, Марсак?

– Я слышал, князь, эту эллинскую басню о титанах, но мало верю ей. Хотя камни действительно велики, но при большом числе работников их могли поставить и скрепить сами тавры. Тем более что они живут по старинке – сообща. Видишь, в таком доме живет без малого сто человек, целый род. Ну, а раз вместе живут, то и строили тоже миром. Много можно сделать, когда за работу берутся сообща и делают ее со старанием…

Общественные жилища тавров внутри выглядели также очень солидно. Они напоминали огромные мрачные склепы, мало похожие на человеческое жилье. Правда, здесь можно было укрыться от непогоды, обсушиться после проливного дождя, сидя на камне у очага, имеющего в поперечнике не менее десяти шагов. Полсотни человек могли одновременно сидеть у такого очага или жарить дичь. Главный зал с очагом посредине был общим местом для времяпрепровождения огромной семьи. Отсюда шли ходы во внутренние лабиринты сложного жилища, совсем темные. Там ютились отдельные пары с детьми, там же хранили они свои пожитки, оружие. Но жили больше под открытым небом, охотились, отдыхали, справляли праздники, приносили жертвы богам. Дома тавров не были местом постоянного пребывания, являясь убежищами в случае непогоды, в зимние холода, во время войн между племенами и родами.

Пифодор узнал, что есть селения, где жилища не так массивны, построены из мелкого камня и рассчитаны на немногочисленных жильцов.

В пещерах ютились старики, жены с мужьями, дети, не достигшие определенного возраста. Все девушки располагались в общественном отдельном доме под надзором жриц богини Праматери. Юноши не могли бывать в селении без особого на то разрешения старших. Их место было на берегу моря в кастелях – крепостцах, подобных той, на которую обратил внимание Фарзой, выбравшись из трюма «Евпатории». Другая часть молодежи охраняла границы племенных земель. Те и другие изучали искусство войны, охотились, плавали, исполняли воинственные танцы и во всем слушались своих дядек, вроде Агамара.

Когда наступал брачный период, старейшины отбирали юношей и девушек и соединяли их в пары по своему усмотрению. Молодая переходила в семью мужа. Супруги получали угол для жилья и право иметь детей. Все женатые воины участвовали в совете, выбирали вождей и составляли род ополчения, всегда готового к походу или набегу. Главным занятием мужчин была охота. На женщинах лежали обязанности воспитания детей, изготовления одежды. Они являлись хранительницами домашнего очага, приносили жертвы богам и из своей среды выделяли жриц для обслуживания истукана, питающегося человеческими жертвами. Они же занимались огородами и доили коз.

Жизнь таврского племени была проста и сурова. У них не было экономически обособленной семьи, не было личных предприятий, их устремления никогда не выходили за грани общеплеменных или общеродовых интересов.

– А все-таки скучно им живется, – заметил родосец, выбираясь из одного подземного жилища.

Он успел измазаться сажей и пропитаться запахом остывшей гари.

– Почему? – возразил Фарзой, который только заглянул в двери циклопической постройки. – Тавры счастливы своей свободой и своим равенством… Погляди, у них нет рабов, нет богатых, их никто не притесняет.

– Зато они все бедны, а их законы суровы. Мне кажется, их тяжело исполнять.

– Они не знают других, лучших законов и не чувствуют себя стесненными.

– Тавры – рабы дедовских законов и обычаев. А я вот не хотел бы, чтобы каждый мой шаг был определен законом.

– Перед законом все рабы. Но иметь господином разумный закон – значит жить в справедливости.

– Данзой мечтает о такой справедливости. Пусть посмотрит, а если понравится, то и остается у тавров. Они дадут ему угол в одной из ям и жену, одетую в сырую шкуру.

Подошел Гебр. Марсак сразу насел на него с вопросами:

– Скажи, мой сын: когда же ваши старики отпустят нас с миром и князь сможет выехать из вашего города домой?

– На этот вопрос ответит совет стариков, – почтительно, но с достоинством сказал юноша. – Совет приглашает князя Фарзоя к Костру великих дум. Пусть князь следует за мною.

– Иди, мой сын, на совет, – торжественно добавил Марсак, – будь осторожен в речах, держись с достоинством скифского князя! Да помогут тебе наши сколотские боги!

Когда Фарзой вошел в полутемный зал совета, вернее – в одну из пещер, устроенную так же, как и остальные, то остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Перед ним предстала картина настолько необычная и своеобразная, что он почувствовал неловкость.

В очаге слабо тлела большая куча углей. Огненные змейки пробегали по кроваво-красным волнам жара, отчего черные своды подземелья то выступали явственно, то вновь погружались во тьму. Вокруг сидели странные фигуры старцев, также окрашенные в багряные цвета, похожие на гномов, окруживших гигантский горн самого Гефеста.

Тут были лица, заостренные наподобие тех мотыг, которыми таврянки рыхлили землю своих огородов, широкие и морщинистые, как кора засохших дубов, с красными бородами и шишковидными носами, одутловатые и ссохшиеся, отражающие холодное бесстрастие, старческое величие, свирепость и благодушие. Будто нарочно были собраны эти разные по характеру и образу мыслей люди, чтобы в борьбе различных мнений, в столкновении противоположных взглядов легче обнажить истину и найти правильное решение.

Выше других в глубине зала на особом месте сидели двое: совсем древний старик, склонивший голову почти до колен, и старуха, в которой скиф узнал жрицу с хищным лицом и злыми глазам. Как оказалось, это были самые старые и самые старшие в таврском племени: «отец отцов» и «мать матерей». Они возглавляли все племя и были главными жрецами богини Праматери.

«Отец отцов» сделал движение головой. До ушей князя донесся его слабый, дребезжащий голос:

– Скифский князь, что едет из страны эллинов на родину, друг и родственник царя Палака… Арихи помогли ему и его людям спастись от морской пучины и оказали ему гостеприимство. Пусть это будет известно царю Палаку и подтвердит ему нашу дружбу. Садись, князь, у огня совета. Ты наш гость.

Кто-то потеснился. Фарзой сел на камень, покрытый шкурой медведя. Рядом увидел краснобородого Агамара.

– Я буду князю переводить речи вождей, – заявил Однорукий с важностью.

После того как гость уселся, все будто забыли о нем. Каждый сосредоточенно смотрел в угли очага. Совет стариков был местом, куда редко приходили с готовыми решениями. Здесь сначала думали, а потом говорили. Старики могли сидеть часами, даже днями, не проронив ни слова. И сейчас все были погружены в какую-то одну общую думу, касающуюся судьбы всего племени.

Фарзой терпеливо ожидал, разглядывая присутствующих, самых старых вождей грозного племени тавров. Это они, думалось князю, сохраняют как святыню заветы предков, передают молодым опыт всего племени, накопленный веками. Потерять заветы предков – значит остаться безоружным перед лицом суровой природы, лишиться того, что скрепляет все роды в единую плотную массу, способную противостоять ударам извне и удерживать в повиновении каждого единоплеменника. Традиции тавров суровы, но не бессмысленны, они освящены прошлым, испытаны многими поколениями. Предки невидимо следят за их выполнением. Стоит нарушить их хотя бы одному человеку, и тени предков отомстят за это всему племени, напустят на него голод, болезни, военные и охотничьи неудачи. Поэтому хранители «закона отцов» неумолимы к правонарушителям. Совет стариков не столько управляет племенем, сколько следит за неуклонным выполнением закона, пресекая всякое новшество как недопустимую ересь, противную богам и предкам.

Разумеется, что лучшими блюстителями древних правил жизни были старики. Кто из молодых мог знать эти правила лучше? К тому же молодость склонна к выдумкам, а старость консервативна, она за добрый старый порядок.

На один миг Фарзой усомнился в способности совсем дряхлого «отца отцов» принять правильное решение. Вспомнились насмешливые слова Пифодора о «стариках, выживших из ума». Но, окинув глазами всех членов совета, он вспомнил, что здесь решение принимается только после длительного обсуждения вождями, а затем утверждается на многолюдном собрании воинов.

Наконец «отец отцов» опять поднял голову и спросил:

– Кто хочет говорить?

Поднялся один из вождей. Его лицо было изуродовано пятнистой болезнью.

– Много-много лет назад, – начал он голосом тихим, но внятным и проникновенным, – самые старые не помнят того времени, когда эллины прибыли к нашим берегам и на месте рыбачьего поселка основали город Херсонес… Потом они позавидовали счастью тавров и начали их теснить… Они напали на наше святилище у Бухты Примет и похитили самое дорогое, что имели тавры, – састер… Кумир Девы-Праматери, посланный нам с неба. Наши предки не смогли удержать в своих руках то, от чего зависели удача и благополучие племени. Деву украли, как толпа юношей крадет девушку из чужого племени, чтобы сделать ее женою одного из них… Только девушка, став женою, уносит в жилище мужа свои одежды и прялку, а Дева унесла с собою счастье и удачу таврского народа. С тех пор наш народ терпит поражения в войнах, видит, что количество дичи в горах становится меньше, да и сами тавры заметно уменьшились в числе. Так ли я говорю, о вожди?

Никто не шевельнулся. Оратор, сделав паузу, продолжал:

– А теперь херсонесцы призвали на помощь заморского царя и с его помощью продолжают теснить нас. Они в прошлом году перебили наших лучших воинов и построили крепость в горах. Им этого мало, – они только вчера напали на наш лагерь и убили наших сынов. Кровь их взывает о мщении. Я предлагаю набег на Херсонес!

– Смерть иноземцам! – взвизгнула старуха. – Смерть всем иноплеменникам!

Совет зашумел. Поднялся один из старейших вождей, что сидел справа от «отца отцов». Когда он заговорил, его дребезжащий голосок лился неровно и слабо, как вода из дырявого ведра.

– Слава погибшим в бою!.. Слава! Наши сыны погибли – это плохо. Я многое уже забыл… я стар, но помню, как тавры превращали окрестности Херсонеса в пустыню. Юноши будут отомщены, но как – пусть скажут другие. Я кончил.

Старуха вскочила на ноги. Ее глаза горели отраженным светом костра. Она закричала пронзительно, ударила костылем о землю.

– О вожди! Старые вожди с белыми головами и крашеными бородами! Где ваши сила и мужество? Они остались в прошлом. Но старость сильна мудростью. Где же она у вас? Неужели тоже в прошлом? Или совет старых разучился думать?.. Таврская кровь пролита, наша Дева служит эллинам! До каких пор будет это?!

Старуха захлебнулась от ярости, закашлялась. Передохнув, продолжала:

– Погибли наши молодые сыны, словно козлята, задранные волком. Их души теснятся сейчас здесь рядом, смотрят на нас и спрашивают друг друга: «Неужели наше племя не отомстит за нас, неужели нам не будет покоя?» Кровь за кровь! Я видела эллинов, их привели наши воины с берега моря. Я считала их! Я положила рядом столько камней, сколько пленных эллинов, а потом сорвала с дуба столько листов, сколько погибло наших воинов, и увидела, что пленных врагов больше, чем убитых тавров. Так пусть же они, эти чужаки, умрут у ног богини! Я жрица Девы и говорю вам: мой жертвенный меч звенит от нетерпения! Пусть будет много-много крови! Нужно заменить старые, объеденные птицами головы на кольях свежими!.. Мы плохо соблюдаем «закон отцов». Нужно делать так же, как делали наши отцы, – не выпускать живыми тех, кто перешагнул ряд священных камней, отделяющих земли тавров от земель наших соседей.

Теперь «мать матерей» походила на злобную фурию и вся трепетала от охватившего ее возбуждения и ненависти.

– Великая жрица говорит правильно!

– Правильно, да не все.

– Подождите, дайте сказать Агамару, он поднял руку.

Однорукий не спеша поднялся со своего места и сбросил с плеча греческий плащ. Свою речь он начал издалека:

– Мой род – не самый старший в племени, но не самый последний на поле боя. Я, Агамар, вождь своего рода и воспитатель юношей, также не самый старший среди вас и поэтому не хотел говорить первым… Однако то, что я скажу, да будет принято вами!.. Мы должны мстить за убитых сынов, это закон! Но «мать матерей», требуя жертв, словно забыла, что за долгие годы накопилось неотмщенных душ таврских больше, чем пальцев на руках и ногах у всех, кто здесь сидит! Разве они не требуют отмщения?.. Разве мы можем забыть о них? Нет, не можем! Чтобы сосчитать всех погибших, тебе, великая жрица, придется собрать листья со многих дубов. Более того, завтра мы будем иметь еще убитых, и опять они будут требовать отмщения. Так было на протяжении многих-многих лет, так будет продолжаться и дальше. До каких пор? Я повторяю твой же вопрос, «мать матерей»! Я хочу спросить: неужели мы, тавры, так и будем утолять нашу ненависть и творить месть, убивая случайных врагов, которых будет приносить нам море?

– Что ты предлагаешь?

– Пора набегов на Херсонес миновала. Мало пользы от того, что мы покажемся около стен города. Раньше мы сжигали виноградники и дома, построенные за городом, чем наносили грекам ущерб. А сейчас окрестности Херсонеса разорены прошлогодней войной, там нашим отрядам делать нечего. Не набеги надо делать, но разрушить город до основания!

– Куа! – не выдержали вожди.

– Но сами тавры этого сделать не могут. Мы слишком слабы и не умеем разрушать каменных городских стен. Мы можем разрушить Херсонес, соединив свои силы с войсками царя Палака. Нужно поддержать скифов, помочь Палаку воинами, вместе с ним идти под стены Херсонеса. Вот как мы должны готовить нашу месть.

– Правильно! – согласились многие.

– Нет! – опять вскочила старуха. – Нет! Пока у херсонесцев састер, никто не победит их! Это все знают. Палак тоже знает.

– Думал я и над этим, – спокойно ответил Агамар, – нужно выкрасть богиню у эллинов!

Опять зашумело собрание. Послышались выкрики:

– Как это сделать?

– Састер спрятан у них за железной дверью!

– Не однажды пробовали пробраться в город, но всегда терпели неудачу!

– Верно, трудно выкрасть састер, – возразил Агамар, – эллины очень осторожны и охраняют богиню днем и ночью. Но я воспитал таких юношей, которые сами просят послать их на опасное дело. Они ловки, как барсы, смелы, как орлы, и бесшумны, как змеи. Среди них – Гебр, часть души моей.

– Но юноши никогда не бывали в городе. Как они найдут место, где греки прячут богиню?

– У Палака есть ловкий человек. Он знает Херсонес и сумеет проникнуть в него. Он-то и проведет наших юношей. Да выполнят смелые сыны святое дело народа!

– Но если они попадутся и их убьют, – спросил «отец отцов», – готов ли ты держать ответ перед советом за их смерть?

– Готов! Сами боги мне помогут! Я просил богов, и они оказались милостивы. Они отдали в наши руки целую толпу эллинов и среди них одного из вождей Херсонеса – Орик имя ему. Великая жрица хочет их всех убить во славу богини, а я предлагаю сохранить им жизнь. Если наши юноши попадут в плен, мы их обменяем, если похищение удастся и мы вернем себе Деву, тогда устроим большой праздник, на котором принесем в жертву богине всех пленников. А Палаку, так или иначе, помогать надо. Херсонес – враг наш!

Собрание ожило. Фарзой смотрел и удивлялся, что старики, такие сдержанные полчаса назад, сейчас наперебой порывались говорить. Выступил «отец отцов». Агамар переводил его речь. Старик долго говорил о том, что союз тавров со скифами крепок и что воевать тавры будут плечо в плечо с братьями скифами.

После его речи совет стариков единодушно утвердил смелое предприятие, предложенное Агамаром.

– А вы, братья и союзники, – обратился старый вождь к Фарзою по-скифски, – следуйте с миром к своему царю и скажите ему, чтобы он поторопился с походом на Херсонес. Тавры ему помогут!