Текст книги "Великая Скифия"

Автор книги: Виталий Полупуднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

4

Фарзой и его слуги ничего не знали о происшедшем. Изрядно выпив за ужином, они спали крепким сном даже тогда, когда судно было прибуксировано таврами в бухту.

Первым проснулся Сириец. Раб протер глаза, прислушался. Кроме клокотания в горле Марсака, ничего не было слышно. Корабль стоял неподвижно, как дом, построенный на твердой земле.

Раб ступил ногою на лесенку, уперся плечом в крышку люка, но она не поддавалась его усилиям. Странная тишина удивляла его. Не слышно привычного скрипа рулевого рычага, не хлопают паруса, молчит флейтист, не звенят цепи в такт надсадному уханью гребцов. Корабль словно вымер. «Что случилось? – спросил себя Сириец. – Или мы уже прибыли в херсонесскую гавань? По-видимому, это так. Но почему никто не топает ногами по палубе? Не могли же все уйти с судна на берег…»

С такими предположениями он простоял с минуту среди каюты, продолжая прислушиваться, наконец решил, что произошло что-то неладное. Кинулся было будить хозяев, но остановился. В голову пришла мысль заглянуть в соседнее помещение. Кроме похвального стремления продолжить разведку, начатую еще ночью совместно с Пифодором, он имел тайное желание подкрепиться как следует без помехи мясом и вином и по возможности взять кое-что для пополнения своего рабского имущества, но так, чтобы об этом не узнали господа.

С быстротой и легкостью бестелесной тени предприимчивый раб оказался за перегородкой и начал проворно шарить по тюкам, пробираясь к бочке с солониной. И когда рука его нащупала деревянную крышку знакомого пифоса, до его ушей впервые за утро донеслись звуки человеческого говора, тяжелые удары в борт, затем скрип досок палубы как бы от чьих-то мягких шагов. Опять послышались удары, теперь уже над головой, громкие восклицания и визг дверных петель. Сирийцу был знаком этот звук, который означал, что кто-то вошел в рубку триерарха или вышел из нее. Успокоившись, он занялся соленой бараниной. Но тут кто-то стал приоткрывать люк. Яркая полоска дневного света прорезала тьму трюма и уперлась в деревянный пол. Раб чуть не подавился от неожиданности, бросил кусок, кинулся к своей воровской лазейке и поспешно юркнул в нее, прикрыв за собою доской отверстие пролома. Дрожа от волнения, продолжал наблюдать за происходящим через щелку.

К его изумлению, в трюм спустились не греки, а какие-то странные люди, одетые в лохматые шкуры и вооруженные грубо сделанными топорами, дубинами и копьями. «Это люди из подземного мира!» – мелькнула боязливая мысль. Наружность старика с кроваво-красной бородой показалась ужасной. В страхе раб принял крашеную бороду вождя за кусок сырого мяса, торчащего изо рта необыкновенного беловолосого старца, возможно колдуна или обитателя страны теней. Поборов внезапный приступ страха, он смекнул, что «Евпатория» захвачена каким-то местным скифским племенем, а может, и знаменитыми пиратами, о которых он слышал неоднократно.

Неожиданно Марсак издал сильный храп, который нельзя было не услышать даже на палубе. Движимый чувством самосохранения, Сириец повернулся к скифу и попытался прикрыть ему рот ладонью. Марсак стал ворочаться, бормотать и, не открывая глаз, нанес Сирийцу такой удар кулаком, что тот отлетел в другой угол каюты с глухим стоном.

«Ясно, – подумал раб в следующий миг, – что мы привлекли к себе внимание косматых людей».

В товарном отсеке после минуты затишья поднялась беготня, раздались крики, с треском рухнула лесенка, потом все стихло, и странная тишина опять воцарилась повсюду. Охая и держась за ушибленное место, невинно пострадавший слуга заглянул в пролом. Глаза его уперлись в темноту. Происшедшее походило на видение.

Кое-как растолкав хозяев, Сириец, сбиваясь и путая, доложил о посещении корабля странными людьми.

– Если ты не врешь, – заключил Марсак, зевая, – то мы попали к таврам. Это у них старшие вожди красят бороды охрой. Только не пойму – когда это могло произойти?

– И почему они так поспешно ушли?.. Уж не приснилось ли все это нашему оруженосцу? – насмешливо спросил Пифодор. – Тем более что он вчера изрядно выпил!

– Если мы у тавров, – ответил старый скиф, продолжая зевать, – то они о нас не забудут… Ждать долго не придется!

– Что же нам делать? – спросил князь.

– Я думаю, – отозвался Пифодор, – нам нужно выпить вина и хорошо позавтракать, пока пища и питье у нас под рукою! С сытым брюхом легче встречать как друзей, так и врагов.

Фарзой рассмеялся и поддержал предложение родосца. Сириец засуетился. В каюте было почти совсем темно. Масло в светильнике выгорело. Фитиль еле тлел, бросая вокруг красноватый отблеск. Проворный слуга смастерил факел из своей старой одежды, обмотав тряпками палку, и воткнул его в горлышко пустой амфоры. Факел весело вспыхнул. Оба скифа с удивлением переглянулись. Их спутники были разодеты не хуже, чем восточные купцы.

– Вы разбогатели, что ли? – обратился к ним князь. – Впрочем, я еще вчера заметил на вас цветные рубахи.

– Да, мы сменили старую, поношенную одежду на новую, – оскалился Пифодор, – по праву войны.

Марсак, смеясь, покрутил головой.

– Неплохо вы придумали – расковырять перегородку и ограбить эллинских торгашей!

– Они посягнули на нашу свободу, а мы на их товары!.. Эллины сами объявили нас врагами, а мы в отместку ограбили их склад! Нам терять нечего!

Завтракали с большим аппетитом. Солонина разжигала жажду. Ее утоляли содержимым обливных амфор.

– Однако, – заметил князь, – мы спали очень крепко, даже не заметили, что ветер утих и корабль вошел в бухту. То, что говорит Сириец, могло быть просто сном… Я думаю, что мы находимся в херсонесском порту.

– Нет, господин, – возразил с жаром Сириец, – я не спал, я хорошо видел косматых людей!

– Сириец прав, – вмешался Марсак, вытряхивая из бороды капли вина. – Если бы он видел сон, то откуда бы ему приснились старики с крашеными бородами? Ведь он никогда не встречал их в своей жизни!

– Это верно, хозяин, но… у нас иногда рассказывали о красных бородах у мидийцев и парфян. Хотя сам я не видел их.

– А где ты родился?

– Я родился в Сирии. Моя страна лежит около горы Аман. За горою живут каппадокийцы!

– Гора Аман? – переспросил просвещенный эллинской наукой Фарзой. – Я слышал о ней. Это целый хребет, отходящий от Тавра.

– От Тавра? – изумился Марсак. – Значит, твоя страна, раб, лежит здесь, в Тавриде?

– Нет, – весело возразил князь, – родина нашего Сирийца расположена гораздо дальше. Ты, Марсак, не знаешь, что Тавром называют горную цепь в Малой Азии. Но досужие эллинские ученые проследили, что, подойдя к морю, горы уходят под воду, продолжаются по морскому дну и появляются вновь в Скифской Тавриде, где и образуют наш отдельный Тавр, населенный краснобородыми горцами…

– Значит, – усмехнулся Пифодор, – есть не два, но три Тавра?

– Как так?

– А как же! Один – это Малоазийский Тавр. За ним, где-то возле горы Аман, живут родственники Сирийца! Другой – Скифский Тавр на северном берегу Понта Эвксинского.

– Ну, а третий? Где он?

– Третий – между ними, на дне моря. Он делит Понт на две половины: восточную и западную.

– Что же, ты высказал верную мысль. Подводный Тавр, судя по утверждениям греческих ученых, существует!.. Но его нельзя исследовать.

– И прибрать к рукам, – ввернул Марсак, – а то его давно захватили бы полководцы Митридата или римляне.

– Их туда не пустит Посейдон, – возразил родосец, – подводный Тавр – его вотчина, дарованная Зевсом, там живут дельфины и пеламиды, морские чудища и шаловливые нереиды. Нимфы, я думаю, красят Посейдону бороду в зеленый цвет, а ревнивая Амфитрита гоняет их. Отсюда – бури на море.

Веселый смех заставил вздрогнуть стены каюты.

– Есть также два Кавказа, – продолжал свои научные объяснения князь. – Первый – тот, что расположен между Скифским и Гирканским морями, мидяне называют его Кро-указ, «белеющий от снега», второй – это Индийский Кавказ, или Паропамис, иначе Памир… Там в горах лежат снега, выпавшие в день сотворения мира. В этих снегах зарождаются черви, полные очень хорошей воды. Их ловят, разрывают им кожу и пьют воду.

– Я предпочитаю пить вино! – ответил Пифодор, наполнив чаши.

– Ты, сын мой, своими двойными примерами напомнил мне наше двоякое положение, – покачал головою захмелевший дядька. – Мы дважды пленники: сначала у греков, а теперь у тавров. Но великие боги, Папай, Апи и мать Табити, не откажут нам в своем покровительстве. Горная Таврика – почти Скифия. Отсюда легче добраться до дома, чем со дна моря.

Родосец беззаботно скалил белые зубы, слушая старика.

– А ты не думаешь, старина, – спросил он, – что тавры отрежут нам головы и насадят их на длинные шесты? Я много раз слышал, будто они любят так поступать с пленными.

Старый скиф посмотрел на грека с неудовольствием.

– Хм… Я уверен, тавры не позволят такой подлости по отношению к пленнику царской крови. Они должны знать, что Фарзой личный друг царя Палака и родственник ему по одной из жен покойного царя Скилура.

– Ну, может, князя-то они и пощадят, – продолжал подтрунивать Пифодор, – но нас с тобою едва ли…

– Нет, нет, Пифодор, ты сам должен понять, я десять лет не видел Скифии, и боги не допустят, чтобы я умер, не увидев родины и не принеся благодарственных жертв!

– О, ты плохо знаешь богов, старина. Они и не то допускают. К тому же в этих местах властвует кровожадная богиня. Дева, которая не откажется хлебнуть нашей крови…

– Ты словно желаешь этого и пытаешься своей болтовней накликать беду! Скифам нечего делить с таврами, они живут в мире. Скифам Папай отдал степи, а таврам – горы. Зачем им враждовать между собою? И мы не враги здешним горцам.

– Тише… кажется, о нас кто-то вспомнил, – прервал разговор князь, – я слышу шаги. Кто-то подошел к люку.

Все выжидательно подняли головы. Послышались голоса и стук отодвигаемой задвижки. Люк распахнулся. Яркие лучи солнца ослепили узников. На фоне голубого неба, врезанного в квадрат палубного отверстия, обрисовалась физиономия Аристида. Келевст с язвительной усмешкой оглядел всех находящихся в трюме. Из-за его плечей глянули бронзовые гладкие лица таврских воинов с белесыми, выгоревшими на солнце волосами. Появился и исчез кончик копья, как бы напоминая узникам, что они по-прежнему находятся под стражей и двери временной темницы открылись не для их освобождения.

– Кажется, князь здесь не очень скучал? – едким тоном спросил келевст, обшаривая глазами каюту.

При виде недоеденного мяса и винной посуды он проглотил слюну.

– Да, эллин, нам было неплохо! – ответил Фарзой резко. – Я постараюсь отблагодарить тебя и твоих хозяев за заботу.

Князь встал. Келевст сделал пугливое движение, видимо опасаясь удара. Пифодор презрительно расхохотался. Аристид покосился на тавров.

– Вылезайте, – буркнул он скифам.

Пленники один за другим выбрались на палубу. Они жмурились от яркого света. Выпитое вино и свежий воздух ударили в головы.

Фарзой осматривался с любопытством. Его внимание привлекли не люди, стоявшие рядом, а величественные нагромождения скал на берегу. Каменные стены обступили бухточку со всех сторон. Даже не видно было пролива, соединявшего ее с открытым морем. Волны сюда не доходили, поверхность бухты гладкостью напоминала полированный щит. Лучи солнца пронизывали голубую воду до самого дна, покрытого рубчатым песком. На дне дрожащим пятном лежала тень корабля. Зато выше гранитные лбы блистали ослепительно, отливая то желто-бурыми, то пятнисто-серыми тонами. По граням высот цеплялись какие-то бесцветные растения, высушенные солнцем. Справа скалы расступились и дали место темно-зеленым зарослям кустарников. Вызывало удивление каменное строение на вершине скалы, напоминающее крепость. На берегу стояли и двигались люди, имевшие вид довольно дикий из-за мохнатых шкур, накинутых на плечи, и странного оружия, на поделку которого пошло больше дерева, камня и кости, чем железа и бронзы. Несколько таврских воинов охраняли толпу пленников. Среди последних были все знакомые лица. Понуро и безразлично стояли обезоруженные гоплиты-мариандины, рядом расположились матросы, на обломках камней сидели гераклеоты. Купцы что-то обсуждали, поглядывая на стражу.

– Вот они, таврские горы, мой молодой князь, а за ними наша дорогая родина! Уже здесь дышится иначе, чем в Элладе! Воздух-то какой! И небо просторнее и ласковее…

Сказав это, Марсак вдохнул полной грудью и поднял руки, как бы готовясь к молитве. Тавры, стоявшие рядом, направили на него копья.

Старый скиф оглядел их так, словно впервые заметил их присутствие. Ни тени страха не появилось на его лице. Наоборот, искры пренебрежения и превосходства сверкнули в его глазах. От его глаз пробежали лучи морщин, лицо скривилось в презрительной гримасе.

– Я вижу, что мы попали к малолеткам, что в военных играх изучают науку войны!.. Посмотри, князь, как они неумело держат копья. Если бы я захотел, я сейчас же убил бы двух из них, отнял бы оружие и наделал им хлопот! В страну теней я пришел бы не один, а с почетной свитой из тавров, только они, вместо дубин и копий, несли бы в руках собственные головы и кости!

– Это похоже на учебные отряды эфебов, – заметил Пифодор, – но их много, старина, и они легко смогут положить нас во славу своей обжорливой богини… Погляди, среди них есть и зрелые мужи с седыми волосами и порядочными отметками в виде шрамов! А вон и тот смешной старик с крашеной бородой. Хе-хе! Это он напугал нашего Сирийца.

– Да, это тот самый, – пробормотал раб, чувствуя себя не так спокойно, как его господа.

– Краснобородый – их вожак, – решил Марсак, – вот с ним-то и надо потолковать по душам. Таврский язык мне хорошо известен, он во многом схож со скифским…

5

Греки опасливо поглядывали на своих молчаливых стражей, стараясь говорить негромко. Самые мрачные предчувствия волновали их, им казалось, что вот-вот начнется кровавая расправа с ними под видом жертвоприношения богине.

Один Орик с горделивым спокойствием отворачивался от варваров, не желая замечать их. Он хорошо знал, что его выкупят, и старался не проявлять малодушия. Времена, когда горцы приносили в жертву богине всех пленников, давно прошли. Как херсонесит, он ненавидел и презирал тавров, вечных врагов Херсонеса. Ему было известно также, что только стойкостью, бесстрашием и невозмутимостью можно заставить дикарей уважать себя.

Никодим сидел на камне с видом безутешной печали. Автократ старался не пропустить ничего из происходящего, строя в голове самые фантастические предположения.

Греки видели, как появились на палубе скифы, как их доставили на берег и повели в расщелину между скалами, где они вместе с провожатыми скрылись среди кустарников.

– Вот она, милость богов, – со злорадством изрек Аристид, возвратившись к своим собратьям. – Варвары крайне раздражены поведением скифов – за то, что они их напугали! А я постарался растолковать им, что скифы – люди злонамеренные, склонные к колдовству. Пираты суеверны и боятся колдовской порчи. Вот увидите, они займутся теперь этими проходимцами! Князек не минует алтаря богини-людоедки! А нас таврам убивать невыгодно – за нас они получат выкуп или обменяют! В Херсонесе нередко есть пленные тавры. Не так ли, Орик?

– Да… – неопределенно отозвался Орик, – раньше тавры не брали выкупа за пленных, но мы приучили их к этому.

– Правда? – оживились пленники. – Вы приучили их? Чем же?

– Стали убивать пленных тавров и вывешивать их тела на зубцах городской стены. Таврские вожди поняли и с тех пор начали соглашаться на выкуп и обмен пленных.

– Разумно, разумно!.. Значит, и нас выкупят.

– Подождите радоваться, – прохрипел Гигиенонт, – хотел бы я знать – кто будет платить за ваши головы?

– Что? Кто будет платить?

Этот вопрос всех опечалил. Действительно, кто же внесет за них выкупные суммы?.. Конечно, Гераклея, их родной город! Этот Гигиенонт всегда старается чем-нибудь отравить общее настроение!.. Но тот терпеливо выслушал суждения товарищей и осадил их следующим вопросом:

– А как вы дадите знать о себе в Гераклею? Ведь она далеко! Тавры не пошлют гонцов за море с вестью о вашем несчастье! Посмотрят, что от вас мало толку, да и заколют всех на алтаре своей Девы!

Опять тяжелые вздохи и горькие упреки судьбе и равнодушным богам.

– Я сам себя выкуплю! – заявил неожиданно для самого себя Никодим.

Гигиенонт рассмеялся и тут же залился тяжелым, удушливым кашлем. Отдышавшись, обратился к Никодиму:

– Мне жаль тебя, и я завидую твоей глупости, ибо глупым легче жить. Не знаю, как ты выкупишь себя, хотя нам всем известно, что в твоем поясе есть золотые монеты.

– Ой, ой! – испуганно вскричал купец. – Это неправда! Откуда ты взял это?

– Не бойся, свои тебя не обидят. Но ты слишком часто хватаешься за свой пояс! Если тавры узнают о твоих деньгах, они отнимут их у тебя. Раз тавры считают тебя пленником, значит и то, что они найдут у тебя, – их добыча. Поэтому молчи о своем золоте.

Никодим сел на свое место, совсем уничтоженный. Слезы текли по его щекам. Он растерянно, с молчаливой мольбой водил взором по лицам товарищей, словно желая угадать их скрытые мысли и спросить: «Вы не обидите меня?»

– За нас должен заплатить Херсонес! – громко сказал Автократ. – Не правда ли, почтенный Орик? Херсонес не оставит братьев гераклеотов в руках кровожадных пиратов? Ведь Гераклея – мать Херсонеса!

– За вас пусть платит Гераклея, – сухо возразил Орик. – Мой полис сейчас ведет войну с сильным врагом и едва ли станет тратить общественные и храмовые суммы на выкуп граждан другого полиса!

Гсраклеоты зашумели. Автократ погладил себя по кудрявой бороде и лукаво посмотрел на Орика.

– Почтенный архонт, – начал он вкрадчиво, – ты хорошо знаешь, что «Евпатория», названная так в честь Митридата Евпатора, плавала под эгидой Понта и пользовалась предстательством Понтийского царства. Гераклея и Херсонес – ныне дети одного отца, царя Митридата! И великий царь едва ли будет доволен таким безразличием Херсонеса к своим старшим братьям гераклеотам! Тем более что они попали в великую беду… А о судьбе «Евпатории» Митридату будет известно. Он тебя же и спросит: «Как это получилось, что все граждане Гераклеи, бывшие на судне, погибли, а ты, Орик, спасся?» И прикажет расследовать это… Да и другие полисы, скажем, Томы, Каллатида, тоже узнают, что Херсонес так грубо нарушил заветы отцов, и тоже спросят: кто же виноват в этом? И всякий скажет: виноват Орик!..

– Справедливо, правильно! – горячо отозвались купцы. – Ни царь Митридат, ни другие колонии не простят этого!

Орик развел руками и отвечал уже в другом тоне:

– Пока мы все пленники. Вопрос о выкупе еще не возникал в головах наших поработителей тавров. Но если он возникнет, совет города решит вашу судьбу так же, как и мою!

– О мудрый Орик, – слезливо простонал Никодим, – я тоже нищий, я потерял девять десятых того, что имел!.. Не забудь про меня.

Орик бросил на говорившего косой взгляд, перевел его на Мениска и не удержался от шпильки:

– Пока, Никодим, твой пояс цел, ты не должен плакать! А ты, Мениск, потерял двести амфор кислого вина! Потеря не столь уж велика! Видно, боги не захотели допустить на рынки Херсонеса этой кислятины, опечатанной поддельными печатями! Возможно, это и явилось причиной гибели корабля.

– Да, – прохрипел Гигиенонт с философским видом, – вино-то твое, Мениск, цело, но теперь принадлежит таврам. Не иначе как боги решили жестоко наказать пиратов за разбой, если подсунули им эту дрянь под видом добычи. Таврские архонты будут рвать на себе волосы, когда поймут, какую гадость они получили!..

6

У подножия скал, среди зарослей кустарников, на обомшелом валуне сидит в угрюмой задумчивости Агамар Однорукий.

Вождь склонил свою белоснежную голову, багряная борода уперлась в грудь, выцветшие, водянистые глаза уставились под ноги.

О чем он думает?.. О былых, давно минувших временах своей молодости? Или о прошлогоднем разгроме таврского войска в предгорье, после чего заморские завоеватели построили среди гор крепость, названную ими «Евпаторией»?

Советники и подручные стоят молчаливо, преисполненные уважения к думам своего вождя. Они не знают, что душа Агамара Однорукого, славного богатыря, полна небывалого смущения. Не о прошлогодних поражениях и не о былых победах думает он. Его мучит только что происшедшая неудача на захваченном судне. Он не может простить себе мгновенной слабости, за которой последовали всеобщая паника и бегство.

Для вождя отпраздновать труса – большой позор! Теперь есть основания думать, что странные звуки, перепугавшие его и воинов, имели своим происхождением совсем не сверхъестественные источники. Если воины поймут это, то все горы узнают о позоре старого вождя, в каждом селении будут рассказывать о смешном случае на эллинском корабле.

Даже сейчас Агамар боялся поднять глаза и взглянуть в лица одноплеменникам.

Ему в каждом взоре чудилась скрытая насмешка. На оскорбление отвечают ударом топора. Но чем ответить на насмешку? Нет ничего страшнее чужого смеха!

Нужно сказать, что смелые и жестокие тавры сами хорошо знали свою впечатлительность и пугливость при встрече с явлениями необъяснимыми и необыкновенными. И, следуя обычаю отцов, идя в бой, нередко перекапывали сзади дорогу, чтобы отрезать путь к отступлению самим себе. Они не верили в самообладание своих воинов и заранее предусматривали тот момент, когда древние инстинкты берут власть над разумом.

Но одно дело испугаться появления духов, принявших обличье крылатых чудовищ, и совсем другое – бежать от храпа спящих людей, приняв его за рыканье драконов!

Агамар с чувством горькой досады поднял взор на пленников, когда их подвели к нему. Ему хотелось нагнать на них ужас, заставить упасть перед ним на колени с мольбою о пощаде, показать иноземцам, сколь грозны тавры-арихи, но не только страха, но даже простого смущения не заметил он на лицах четырех мужей. Все, не исключая и невольника Сирийца, выглядели самоуверенно и спокойно.

Пифодор и Сириец были одеты во все новое и производили впечатление знатных путешественников. Хмель все еще бродил в их головах. Происходящее вокруг как-то не доходило до сознания, не вызывало волнения. Даже почувствовать весь ужас минувшей бури, смертельную опасность плавания над бездонными глубинами взъяренного моря они не могли. Вместе с господами они проспали самое страшное и теперь чувствовали себя вполне сносно.

Марсак выглядел всклокоченным, помятым. В бороде застряла солома, под глазами набежали порядочные мешки. Держался он с достоинством. Кружка и оселок по-прежнему висели у его пояса, только там, где полагалось быть мечу, болтался обрывок ремня.

Князь Фарзой выглядел беднее своих слуг и сейчас поеживался от утреннего ветерка. Родосец заметил это и поспешил накинуть ему на плечи желтую узорчатую епанчу из числа взятых на корабле «по праву войны».

Агамар после довольно длительного молчания обратился к Марсаку по-скифски:

– Кто ты, плешивый человек, одетый, как сколот?

– Я и есть сколот, о вождь, не имеющий руки, – ответил скиф, не теряя осанки. – Я сопровождаю своего князя и служу ему, как и твои люди служат тебе. Вот он, князь Фарзой, перед тобою! Он родственник и друг царя Палака!.. Вероломные эллины пленили нас на корабле.

Тавр проницательно поглядел на Фарзоя. Тот молчал.

– Почему же ты, скифский князь, вместо того чтобы управлять своим родом и находиться в свите своего царя, ездишь по морю на эллинской большой лодке и сам выглядишь как эллин?

– Я десять лет путешествовал по Элладе, изучал греческие науки… Еще Скилур послал меня для этого. А сейчас я возвращаюсь домой с Родоса.

– …а коварный триерарх, – горячо вмешался Марсак, – узнавши о начале скифской войны против Херсонеса, запер нас в трюме! И ограбил нас. Ты сам видишь, вождь, мы не имеем оружия и порядочного платья!

Тавр задумался.

– Вы говорите языком сколотов, но вид у вас эллинский. Я еще не видел сколотов, которые так изменяли бы одежде своих отцов, как ты, князь.

– Мы коренные сколоты! – начал горячиться Марсак. – Но за десять лет мой князь успел износить одежды своего племени. Я же сохранил вот этот пояс и замшевые шаровары. Гляди, это были когда-то очень красивые шаровары, их вышивала моя жена красными и желтыми нитками… Они и сейчас неплохи, если с них соскоблить грязь и заштопать дыры. Мы возвращаемся на родину с твердым решением навсегда забыть чужедальние страны и обычаи. И ты, вождь, не должен задерживать князя, иначе царь Палак будет гневаться на тавров!

– Гм… Ты много говоришь, старик!.. А это что за люди?

– Это?.. Ну какие это люди, вождь! Вот этот – беглый грек, что кормится от щедрот князя и служит ему вместо шута, а тот – просто раб. Отпусти нас вождь, десять лет мы не дышали дымом родного очага!

– Подожди, старый муж с языком женщины. Эй, воины, уведите пленников!

Стража окружила пленных и, подталкивая их древками копий, повела в сторону. Таврские старшины начали совещание.