Текст книги "Великая Скифия"

Автор книги: Виталий Полупуднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Ты возложил на меня тиару! Теперь я жрец эллинского бога Диониса! Ты должен уважать меня не меньше, чем безбородого, и бояться! Хо-хо-хо!

С фиалом на голове он прошелся между столами. Упившиеся и объевшиеся гости мало обращали на него внимания. Одни продолжали тянуть нескончаемую песню, другие о чем-то спорили, хватаясь за кинжалы, третьи просто осовели и медленно жевали мясо, уставясь бессмысленным взглядом в пустоту. Один бородач остановил помутневший взор на странном плясуне, хотел было вынуть меч, чтобы ударить его, но, пошарив у пояса, не мог найти рукоятки и изругался. Его сосед схватил с блюда баранью ногу и подал ее шуту со словами:

– На, поешь.

Тот взял кость обеими руками и стал жадно рвать с нее зубами остатки мяса. Подскочил к царю.

– Это мой скипетр, – ломался он, громко чавкая. – Если не золотой, не беда. Зато съедобный! Им можно питаться в случае неудачи.

Палак полушутя, полусерьезно обругал шута и бросил в него глиняным кувшином. Шут увернулся. Кувшин ударился о колонну. На пол посыпались черепки.

– Опять мимо! – жалобно завопил потешник. – Мой бедный Палак, когда же ты научишься попадать в цель?.. Впрочем, сейчас можно произвести «суд черепков» по-эллински. Достаточно каждому написать на них имя… – он показал пальцами на поникшую голову жреца, – его… Хе-хе!

Тойлак посвистывал носом и шлепал во сне губами, привалившись к стене. Палак погрозил кулаком.

– Смотри, дурак, я не позволю тебе насмехаться над главным жрецом скифских богов!

– А я не хочу тебя слушать, я тоже жрец!

Палак с кислой миной протянул руку к вину. Хрисогон ловко подхватил чашу и подал ее царю.

– Я бы вполне заменил тебе этого… – мигнул он на Тойлака, – ведь мешать легче всего.

– Вот он проснется, я ему все передам.

Хрисогон вздохнул сокрушенно.

– Ах, дружок мой! Ты не только не слушаешь благих советов, но и не ценишь истинных друзей! Ну, скажи: куда ты без меня? Опять в степь?

Он увертывается от царского кулака и подставляет под удар подушку.

– Бей ее!.. Ведь на ней ты в прошлом году проспал победу!

Царь плюет в досаде и обращается к Раданфиру.

– Помоги мне, – говорит он невнятно.

Появляется закутанная фигура женщины. Она с поклоном молча подает царю блюдо, покрытое шитым полотенцем.

– Чего там?

Под полотенцем оказался заморский плод – персик. Царица на языке восточной аллегории напоминала о себе.

Палак прикрыл блюдо, не тронув персика.

– Иди…

Женщина поклонилась и исчезла.

Палак поднялся на ноги и с помощью Раданфира и шута вошел внутрь дворца, бормоча:

– К царице не пойду… Хочу спать…

Никто не обратил внимания на уход царя. Все дошли до сонного оцепенения и, повалившись один на другого, храпели на разные лады.

Тойлак приподнял голову и посмотрел в сторону ушедших. Медленно поднялся на ноги и, придерживая полы своего балахона, направился к противоположной двери, шагая через пьяных.

Площадь также стала утихать. Словно тени, двигались сторожевые. Стали слышны отдаленные оклики часовых на стенах города. Лаяли собаки. Иногда сквозь наступающую тишину прорывалась пьяная песня.

Неаполь Скифский готовится заснуть, охраняемый ночной неусыпной стражей.

6

Царя раздевают и укладывают на мягкое ложе. Хотя он и под винными парами, но сразу не засыпает.

– Ты, Раданфир, – говорит он, – иди проверь все… А ты, шут, останься, расскажи что-нибудь.

Хрисогон знает, что царь любит вспоминать сказки детства и с простодушным вниманием слушает необыкновенные рассказы о дальних странах.

– Слушаю и повинуюсь, государь, – отвечает шут, усаживаясь на полу около царского ложа. – Я расскажу тебе о блаженных людях северных стран, которые не знают печалей и раздоров. Пресытившись наслаждениями, они бросаются с высоких скал в море и считают такую смерть наилучшей…

– Не надо… что-нибудь другое!

– Говорил ли я тебе о далеких аримфеях? У них находят убежище все, кто хочет избегнуть гибели от руки своих или врагов…

– К черту аримфеев, шут! Ты, кажется, продолжаешь свои дурацкие намеки…

Хрисогон закусывает губу, чувствуя, что попал не в такт. Подумав, продолжает:

– Ну, тогда послушай о фанесиях с огромными ушами, которые как плащ спускаются до земли и служат этим людям вместо одежды. Или о людях с конскими ногами. Они живут в тех лесах, где деревья плачут, подобно людям…

– Плачут деревья? – с детской интонацией спрашивает царь.

Глаза его закрыты.

– Да, плачут! Их слезы падают в море и застывают на его дне в виде желтых камней. Люди достают эти камни и варят в сале молочных поросят, а потом полируют и продают под названием янтаря. Камень янтарь имеет силу, он притягивает сухие листья и соломинки. Он помогает тем, у кого на шее растет опухоль или часто бьется сердце…

Палак щупает рукой левую половину груди, потом шею.

– Есть янтарь желтый, как мед или конская моча, есть похожий цветом на заморское вино… вот…

Рассказчик достает откуда-то ожерелье.

– Вот они, эти камни, мой друг!

Палак вздыхает.

– Это интересно, – шепчет он, – но все это я уже давно знаю… Говори еще что-нибудь.

– Ну, тогда я расскажу тебе старинное эллинское предание о том, как Орест и Пилад, два грека, посетили берега Таврики. Орест, сын предательски убитого Агамемнона, в припадке гнева убил Клитемнестру, мать свою, и ее любовника Эгисфа. Эринии преследовали его и разжигали его неистовство. Через сновидение он получил указание похитить Артемиду Таврическую, то есть таврскую Деву, деревянный кумир, который стоял тогда на мысе Парфений, в ста стадиях от теперешнего Херсонеса… Эта богиня стояла в храме с огромными колоннами и была послана таврам богами с неба. Сорок ступеней вели к тому храму. Богине, как это принято у тавров, служили жрицы, старшая из них отсекала пленникам головы и водружала отсеченные головы на высоких кольях…

– Они и сейчас делают это, – шепчет царь, преодолевая дремоту.

– Когда Орест и Пилад предстали перед богиней, там жрицей была гречанка Ифигения, сестра Ореста. Но он не знал этого.

– Вранье!.. – в полусне возражает Палак. – Вранье!.. Греки мастера выдумывать. Ты начнешь рассказывать, как Орест и Пилад сговорились с Ифигенией и украли у тавров их богиню… А на самом деле ее херсонесцы и поныне держат у себя. Это они, а не твой Орест отняли богиню у глупых тавров… Я мог бы тебе рассказать другую сказку – как тавры много раз пытались похитить богиню у херсонесцев… И сейчас опять пытаются. Мне Вастак-лазутчик недавно говорил об этом… Я велел Вастаку помочь им! Потеря богини ослабила бы дух херсонесцев и помогла бы нам покончить с Херсонесом… А теперь – спать…

Ровный храп означает, что царь уснул.

Лицо шута становится задумчивым и серьезным. Он тихо встает на ноги и бесшумно уходит. В коридоре встречает Раданфира с двумя стражами.

– Уснул? – спрашивает князь.

– Уснул.

– Иди к себе.

Хрисогон уходит. Дворец утихает, только настороженные шаги часовых продолжают будить тишину.

7

С утра следующего дня центр интересов шумного скифского люда переместился из города в его окрестности, где среди пестрых таборов куда привольнее, чем на улицах Неаполя. Благо лето еще не кончилось и степь манила к себе широтою и раздольем.

Скифское ополчение рассыпалось по родовым кочевкам, рассеялось, подобно пчелам, вылетевшим из тесного улья, и сразу перестало быть войском.

Князья собирались в шумные кавалькады и скакали в степь на охоту с беркутами в сопровождении целых отрядов челяди.

Даже дружинники царя и те разбрелись куда-то.

Неаполь сразу опустел.

Палак выглянул заспанными глазами из окна и увидел на площади невообразимую грязь. Среди куч мусора и конского навоза бездомные собаки рвали требуху забитых для пира овец и лошадей. Всюду битые черепки, обглоданные кости, перевернутые вверх дном черные казаны и подозрительного вида пятна, привлекающие рои мух. Воронье с карканьем садилось и взлетало, облепляло черными стаями крыши домов. Мальчишки, одетые в рубище, бросали в ворон и собак палки и что-то отыскивали на земле с визгом и хохотом.

Такая веселая вчера площадь сегодня превратилась в неприличную свалку нечистот.

Чувство досады заставило Палака сморщиться. Он хлопнул в ладоши.

Вошел Раданфир.

– Куда все разбежались?.. Похоже, что город вымер. Ни князей, ни народа не видно.

– Народ разбрелся, отсыпается после вчерашней попойки. Кто в своем городском доме, кто в степи. А князья или со своими бражничают, или на охоту ускакали!

«Как странно, – подумал царь, – съели и выпили все, что было, насорили, нагадили, успели выспаться, а потом отхлынули прочь, словно стая волков от скелета съеденной лошади!»

Однако ему было известно, что скиф считает себя дома лишь тогда, когда он окружен людьми своего рода. Только среди своих он отдыхает, видя свою семью, близких и далеких родичей, чувствуя близость родовых богов. Всего этого он не найдет на пыльных и тесных улицах города. А князья?.. Те еще более рады отбыть в свой табор, где они чувствуют себя царьками. Все они имеют дома в Неаполе, но кто привык к свободному ветру полей, тот неохотно остается в духоте городских жилищ. Разве зимой, когда на степных зимовках так скучно.

Людей можно приковать к городу ремеслами, торговлей, своими мастерскими. Вот когда у каждого князя в городе будет недвижимая собственность, за которую у него душа болит, тогда он не будет смотреть на Неаполь только как на зимовку. А такие, как Гориопиф или ему подобные, не смогут так вольготно держать себя перед царем и при всяком удобном случае откочевывать в степь, чтобы показать свою независимость. Одна беда: не хотят князья ничем заниматься, кроме охоты да веселых пирушек!

– Кто же остался во дворце, кроме тебя?

– Многие здесь. Воевода Ахансак, князь Лимнак, все княжичи, стража!

– Что делают князья?

– Спят под столами… Выпили вчера лишнего.

– От Калака гонцов нет?

– Не было никого.

– Что делает Тойлак со своими?

– Приносили утреннюю жертву Папаю. Сейчас в храме.

Из коридоров доносились мерные шаги стражей, вымученные звуки зевоты во весь рот. Через окна вместе с утренней прохладой врывались взвизгивания мальчишек и карканье ворон. Фыркали и гремели удилами забытые у коновязей лошади.

«Наверно, не кормлены и не поены», – подумал царь.

Обратился к Раданфиру:

– Нужно согнать людей, рабов и очистить площадь от мусора!

– Слушаю, Палак-сай!

На крыльце из-под стола вылез князь Ахансак. Он шлепал губами и тряс головой. Найдя кувшин с вином, жадно приложился к нему.

– У, проклятые! – отмахнулся он от назойливых мух, что облепили его бороду.

Царь завтракал в спаленке. Был рассеян и молчалив. Молчал и Раданфир. Слуги, телохранители, повара, все, кому случилось быть здесь, ходили на носках, говорили шепотом или знаками.

– Многие князья, государь, – нарушил молчание Раданфир, что-то вспомнив, – затевают большое многоборье в праздник Святого меча и, кажется, собираются говорить об этом с тобою…

И опять Палаку показалось странным, что жизнь идет как-то сама собою и он, царь скифский, совсем не является тем центром, вокруг которого она вращается. В чем же состоит его царская власть?.. Ответ на этот вопрос был давно готов: «Царская власть заключается в праве вести все племена и роды на войну!» Да, царь – это тот, кто ведет всех в бой! Царь объединяет племена для защиты их независимости или для нападения на соседей. В этом его главная роль. Были времена, когда цари выбирались на один поход и назывались военными вождями. Значительно позже они стали передавать свою власть и накопленное достояние по наследству. Но и тогда они продолжали оставаться лишь военными предводителями. Для внутренней мирной жизни родовых и племенных объединений цари не нужны. Для этого существовали обычаи, заседали советы стариков, собиралось народное вече, ныне сильно потесненное властью родовых князьков.

«Надо спешить с войною, – думал царь, рассеянно протягивая руку к блюду с накрошенным луком и редькой, – в войне рождается слава царя. Смешон и слаб тот царь, который не ведет победоносных войн. Иданфирс, что воевал с Дарием, Атей, величайший из царей Скифии, погибший в битве с македонцами, Канит, Скилур – все они беспрестанно воевали, создавали и поддерживали военный быт народа, приучали людей жить в постоянных походах, укрепляли свою власть войной. И были правы… Вот сейчас – едва начали поход, взяли без боя город и после ликования распоясались, расползлись, забыли, что объявлена война, а не перекочевка на летние пастбища… Было бы лучше, если бы Неаполь брали с бою, чтобы была пролита кровь врага, а остатки вражеских ратей продолжали собираться где-то в степи. Тогда бы сколоты крепче держали в руках мечи, чаще озирались по сторонам и прислушивались к окрикам царевых воевод».

Чувство оторванности и одиночества охватило душу Палака.

8

К царскому крыльцу подошли люди в ярких кафтанах. Из рукавов неуклюже выставлялись совершенно черные, огрубелые руки. Впереди шел степенный и крепкий старик с закоптелым лицом. Белки глаз со странной отчетливостью выделялись на фоне сплошной копоти, придавая лицу его вид пугающей маски. Он нес перед собою какой-то предмет, завернутый в домашнюю холстину.

За стариком так же чинно шагали четверо высоченных парней, выглядевших не менее удивительно. Желтые и синие кафтаны сидели на них как-то непривычно, топорщились, стесняли движения. Из-под войлочных колпаков свисали прямо на лбы густые патлы нечесаных волос, почти прикрывающие задорные, острые глаза. Лица парней были смуглы, с обилием маслянистого налета и черных угрей. Один уже носил бородку, другой – только намек на усы, а двое были совсем молоды, хотя мало уступали старшим как ростом, так и шириною плеч. Каждый из них нес в руках что-то завернутое в чистый холст.

– Стой! – раздался грубый оклик. – Куда это вы, грязные мужики? Кто вас звал?.. Поворачивайте назад!

Подскочили двое воинов. Один бесцеремонно толкнул в грудь старика.

– Чего толкаешься? – разом закричали парни, широко раскрывая белозубые рты. – Чего родителя в грудь бьешь?.. Своего отца толкай! А то мы тебя сейчас так толкнем, что ты и не встанешь больше!

– Что такое?.. Эй, сюда!

Подошел десятник. Он глядел хмуро после вчерашней попойки и не был расположен к долгим переговорам.

– Эй, старшой, – обратился к нему старик, – доложи царю о нас.

– Доложить царю, чтобы он связать вас велел?.. Это я и без доклада сделаю!

– Не спеши, воин, а то прогадаешь. Иди и доложи царю Палаку, что оружейник Сандак со своими сыновьями пришел поклониться ему от всех мастеров города, благодарить его за освобождение Неаполя от эллинов и от трудов своих сделать ему подарок.

– Подарок? А ну, покажи.

– Царю подарок, а не тебе. Значит, и показывать нечего!

Неожиданно воины расступились, старший умолк и торопливо поклонился новому лицу. Это был Раданфир. Узнав, в чем дело, князь пытливо осмотрел пришедших.

– А подарок какой? – спросил он строго.

– Доспехи на одного витязя наборные, меч, кинжал да секира с насечкой.

Раданфир сразу смягчился. В его глазах мелькнула усмешка. Пришло в голову, что приход оружейников развлечет царя. Еще раз посмотрел на Сандака и его сыновей-богатырей.

– Что-то вы, добрые люди, очень чумазые. Вас испугаться можно.

Воины дружно захохотали. Сандак ответил серьезно, не теряя достоинства:

– Чумазые, говоришь, князь? Это верно. Дело наше такое – вся жизнь у горна да у наковальни. Вот и почернели от копоти.

– Ага, ну что ж, отец, иди за мною вместе со своими сынами. Только не забывайте: во дворце не плевать, не кашлять и перед лицом царя не разевать рты!..

Оружейников оставили дожидаться царского приема на крыльце, где шла уборка после вчерашнего пира. Они стали в сторонке и терпеливо ожидали. Парни, раскрыв рты, рассматривали раскрашенные балки под крышей, запачканные голубями, что ютились здесь во множестве.

Из покоев вышел молодой красавец Лип и сказал весело:

– Ну, мастера железного дела, пойдемте, царь требует вас к себе!

Сандак выпрямился, глаза его зажглись. Он осмотрел себя, сыновей и торжественно шагнул к полукруглой двери, около которой стояло четверо стражей в блестящих шлемах.

Царь принял их в высоком зале, стены которого были расписаны диковинными птицами и всадниками. Роспись местами потемнела и облупилась. На оленьих рогах висело оружие. Ветер врывался в отверстия окон и шевелил складки голубого занавеса. Две собаки дремали, вытянув лапы на медвежьей шкуре.

Слева стояла группа людей. Среди них – Палак в парчовом, туго затянутом кафтане, без шапки. Стриженые, но отрастающие волосы косичками падали на уши. Их тоже шевелил ветер. Царь что-то говорил стоящему рядом Тойлаку, резко выделяющемуся среди других черным балахоном и высоким пилосом – остроконечной шапкой, – покрытыми магическими изображениями. Такой костюм жреца-мага можно было встретить в Парфии, Мидии и среди огнепоклонников других восточных стран, близких Скифии если не религией, то своей культурой.

Оружейники, увидев царя, сразу упали на колени и с великим усердием стукнулись лбами об истертые от времени каменные плиты пола.

Палак с добродушной усмешкой велел им встать. Кузнецы поднялись на ноги и несмело взглянули на царский лик. Палак, заложив руки за спину, подошел к ним и, щуря светло-синие глаза, стал их рассматривать.

– Так это ты, железных дел мастер, пришел сказать спасибо своему царю за освобождение города от жадных греков?

– Я, Палак-сай! Пришел поклониться тебе и от себя и от всех оружейников Неаполя!

– Слышал я о твоей работе. И о тебе самом… А что, не понравилось вам под греками жить?.. Или вам не все равно, кому железо ковать – мне или грекам?.. Ведь вам, мастеровым, лишь бы платили? А?

Сандак важно огладил бороду и поглядел на царя почти сурово.

– Каждому свое родное дорого, Палак-сан! Я еще твоему царственному родителю Скилуру мечи ковал. Посмотри, и сейчас многие воины носят у поясов мечи моей работы. Всегда мы преданы были царям нашим и только тебя признаем над собою да еще богов наших сколотских – Папая, Апи, Табити. А эллинов и богов их – знать не хотим.

– Это хорошо, – одобрил царь.

– Так и следует, – пропел по-бабьи Тойлак.

– Ну, а эллинским и понтийским воинам не ковал клинки?

– Нет, – решительно ответил Сандак, – не ковал. Да они, государь, в нашем оружии и не нуждаются. У них мастерские свои есть, зачем им наши клинки и топоры!.. Им нужны хлеб, скот, кожи и умелые рабы! Много наших лучших мастеров в колодки забили и угнали в рабство. А мы, что остались, так совсем отощали. Не на кого работать, некому и сбывать. Теперь к тебе пришли, хотим, государь, тебе полезными быть… Подарок тебе принесли как образец нашей работы.

– Подарок?.. А ну, покажи!

Сандак развернул тяжелый сверток. Вынимая его содержимое, говорил:

– Вот кольчатая рубаха на твой рост! С пластинами вокруг пояса. При отце твоем, Скилуре, еще не делали таких, больше изготовляли панцири из воловьей кожи, обшитые медными и костяными пластинками. Делаем и мы такие, но кольчуга лучше. Хотя работы около нее много.

Царь и князья передавали из рук в руки кольчугу, сверкающую мелкими кольцами, как чешуя рыбы, выловленной из воды. На поясных пластинах золотым штрихом были изображены крылатые грифоны, изогнутые рыбы, цветы, листья и оскаленные морды львов.

– Да, – протянул восхищенный царь, – кольчуга действительно хорошая! Кто из вас сделал ее?

– Все работали, государь, – ободрившись, ответил Сандак. – Сам я шлифую и делаю золотую насечку.

– Молодцы, спасибо.

– А вот меч, великий государь. Как раз для твоей могучей руки!

Старший сын сбросил холст и, упав на колени, протянул вперед обеими руками акинак, весь покрытый золотом и рубиновыми глазками. Только кое-где холодно и чисто глядело серебро.

– О Папай! – не выдержал Ахансак. – Какой красивый меч! Это же царский меч!

– Царский, верно говоришь, князь, – отозвался Сандак, – для царя и делан! Делал я его с сыновьями, а золото и самоцветы собирали все оружейники города. Прими, государь, этот подарок от всех оружейников города!

Меч так и горел в лучах солнца, проникших в царские покои через окна. Головка эфеса имела вид двух орлиных голов, а крестовина, отлитая из золота, напоминала своей формой сердце. Ножны покрывала сплошная вязь из переплетающихся крылатых драконов, терзающих друг друга. Это соответствовало вкусам скифов и их мифологии, населяющей живыми существами всю неживую природу и одухотворяющей предметы обихода.

Стальной клинок, извлеченный из ножен, отразил на своей поверхности лица царской свиты и даже узоры на стенах дворцового зала.

За мечом последовали шлем, секира на дубовом черенке и кинжал, не уступающие мечу в отделке, но уже по серебру и стали, а не по золоту. Видно, золота у мастеров не хватило. Все подарки были вручены царю теми, кто их принес. Когда младшие сандакиды передавали подарки в царские руки, в их глазах блестело детское любопытство.

Палак с видом знатока осмотрел оружие. Пробовал взмахивать мечом, водил по лезвию пальцем, скривив рот. Потом передал все слугам. Раданфир подал полотенце. Палак вытер руки.

– Добро, мастера! Подарками вашими мы довольны и принимаем их… Оружейники у нас умелые, – обратился он к свите.

– Не хуже эллинских, – вставил Раданфир.

– Мы эллинам по добротности наших мечей и топоров никогда не уступали, – гордо сказал Сандак, поднимая глаза на царя, – и никогда не уступим!

– Да, да, – чуть поморщился царь, – наше оружие не хуже эллинского, но нам его надо много-много!

– Накуем, Палак-сай! – бодро ответил Раданфир, подмигивая Сандаку.

– Истинно, государь! – с готовностью подхватил Сандак. – Князь правду говорит – накуем! Было бы железо!.. Ну и работников надо побольше, чем сейчас.

– Железо? – задумчиво переспросил царь. – А откуда вы получаете железо?

– Раньше, при отце твоем, железо везли с реки Борисфена. Теперь оттуда не везут: языги да роксоланы дорогу загородили. Стали везти из Пантикапея боспорские купцы, но маловато, к тому же и берут дороговато.

– Из Пантикапея, говоришь? Это верно. Нет у нас своего железа. Вы слышите, воеводы?.. Разве может быть войско непобедимым, если у него не хватает оружия, если в стране нет железа и не из чего ковать мечи?

– Добывать надо железо, Палак-сай! И добудем! – крикнул Раданфир громовым голосом. – Вернем то, что принадлежало отцам нашим!

– Справедливо, – поддакнули князья.

– А иначе нельзя! – возбужденно заговорил Палак, смотря в окно блестящими глазами. Он словно забыл обо всем остальном, целиком отдался нахлынувшим мыслям. – Посмотрите, на дедовских пастбищах жиреют сарматские стада, сами сарматы ломятся к нам в ворота, желая пролить кровь нашу!.. Морскую торговлю, хлеб, железо взяли в свои руки боспорские и херсонесские греки, из-за моря к нам подбираются понтийцы, тоже с мечами в руках, все хотят выдернуть из-под ног наших ту землю, что еще осталась у нас, словно кошму, а нас повалить и затоптать… Нам нужно оружие, много оружия, много железа, кузниц и таких оружейников, как Сандак и его сыновья. Тогда мы сможем одеть наших воинов в железные панцири и шлемы, дать каждому в руки стальной топор. Вот тогда нам не страшны враги, тогда они будут трепетать перед нами!.. А пока…

Царь вздохнул и вернулся к действительности. Поглядел внимательно на старого оружейника и спросил его:

– Скажи, мастер: сколько тебе потребуется времени, чтобы одного воина вооружить копьем, щитом и одеть в панцирь и шлем?

– Если хорошая сталь будет, то в месяц одену!

– В месяц? Это долго. Нельзя ли побыстрее?

– Много уходит времени на чеканку и полировку.

– А если попроще, без украшений?

– Без украшений?.. Четырех в месяц снаряжу. Только панцири и щиты будут кожаные, с медной отделкой.

– Это уже лучше… Начинайте работать, я ваш заказчик. А ты, Сандак, будешь старшим над всеми железных дел мастерами в городе. Чтобы с завтрашнего дня все мастерские работали с полной силой!.. Раданфир!

– Я слушаю, государь!

– Позаботься, чтобы мастера ни в чем не нуждались. Не брать с оружейников никаких налогов, помогать им во всем, а если кто будет чинить им обиду, тех наказывать!

– Слушаю и повинуюсь!

– А Сандаку выдать сукна на кафтан и серебряную чарку для вина. Всем по верховому коню!

Мастера повалились в ноги царю, громко благодаря его за милость.

Оставшись наедине с Раданфиром, Палак сказал ему:

– Видишь, друг мой, кто льнет к царю – мастеровые! Для них царский заказ да царская милость все! Не то что князья…

– Истинно говоришь, государь!

– Но и те, кто всегда со мною, плохо понимают, что надо делать, чтобы победить.

– Тоже истина, Палак-сай!

– Ты, конечно, не знаешь, о чем я думал, пока принимал оружейников?

– Только Папай может проникнуть в твои великие думы, о Палак!

– Я думал, что раньше наших скифских мастеров было мало, а сейчас осталось еще меньше! Хитрые понтийцы при помощи херсонесцев всех кузнецов из города повывезли, себе в рабы взяли, и теперь сколотские мастера куют мечи для врагов наших. Поглядишь, на Митридатовом воине шлем, выкованный где-нибудь в Синопе, вот, скажешь, работа заморская! А делал тот шлем сколот из Неаполя, что работает где-то в чужих краях… Или привезут купцы из Амиса на продажу нам оружие, будут хвалиться им, цену запросят большую, а не скажут, что оружие это наши братья ковали…

– Ах, Палак-сай! Подлые и хитрые они, эллины! Бить их надо нещадно!

– Это еще не все! Захватили понтийцы в прошлом году города наши и решили уничтожить наши мастерские – не только для того, чтобы мастеров наших забрать, но и чтобы ослабить Скифию… Им Скифия нужна такая, которая давала бы хлеб, скот и рабов, а сама оставалась нищей и слабой. Тогда приедет сюда какой-нибудь заморский торгаш с дрянными тряпками или вином, прокисшим еще в прошлом году, а выменяет на эту дрянь пшеницу, тонкую шерсть, какой и в Милете не купишь, вывезет рабов, сильных и послушных!.. Вот почему понтийцы поломали в Неаполе все ткацкие станки, поразбивали плавильные формы, отняли у мастеров резцы, разрушили кузницы.

– Верно! Ты говоришь, как сам Папай! Ты много видишь, о чем мы и не догадываемся. После твоих речей я сейчас готов резаться с проклятыми греками! Твои слова меня огнем жгут!

– Вот если все князья загорятся священным огнем борьбы, как ты сейчас, то и дело наше пойдет куда быстрее! А то, кроме попоек, ни о чем думать не хотят! Мне хорошо известно, что даже сейчас некоторые князья покупают вино тайно у херсонесцев, хотя мы с Херсонесом воюем. Золото утекает в карман врагам, а воины, кроме деревянных луков да заостренных палок, ничего при себе не имеют. А теперь одними луками да палками много не навоюешь. Не то время.

– Но, Палак-сай! – горячо заговорил князь. – Сандак всех оружейников заставит работать, я им помогу… Оружие будет у нас.

Палак усмехнулся с горечью. Крикнул Ахансака, что показался в дверях:

– Эй, Ахансак, поди сюда!

Толстяк рысцой подбежал к царю.

– А ну, мой богатырь, скажи мне: сколько воинов берется вооружить в месяц Сандак?

– Четырех воинов, государь.

– Правильно, четырех. Это при четырех сыновьях-помощниках, да еще рабы, у старика есть, не иначе! Вот и сообрази: сколько надо мастеров, чтобы снарядить в месяц тысячу воинов?

Ахансак поглядел в потолок, потом уставился в пол, изображая на лице внутреннее усилие. Царь с трудом сдерживал смех, наблюдая, как тучный князь беспомощно сопит носом, что-то шепчет и медленно загибает сильные волосатые пальцы, перехваченные перстнями.

– Что? Не выходит?

– Не соображу, Палак-сай! – виновато признался князь, часто моргая глазами.

На его лбу выступила испарина.

– Да-а! – протянул Палак сквозь смех. – Ты, мой друг, столь же непобедим в рукопашном бою, насколько слаб в счете. А это плохо.

– Сам знаю, государь. Не дается мне эта премудрость.

– Так вот, слушайте оба: чтобы вооружить тысячу пеших воинов в месяц, требуется таких мастеров, как Сандак, двести пятьдесят человек да помощников около него тысячу человек!

– Ой-ой! Так это же получается, что мастеров надо больше, чем воинов!

– В том-то и дело! А если у нас в городе осталось хороших оружейников не более пятидесяти человек, то помоги им Папай обеспечить нас навершиями для копий и наконечниками для стрел!.. В Понте же, у царя Митридата, десятки рудников, сотни мастерских и тысячи искусных кузнецов!.. Теперь и сообразите – в чем наша слабость и в чем сила понтийцев, что сумели побить нас в прошлом году!..

– А мы, Палак-сай, захватим Херсонес в свои руки, там мастерских немало и мастера хорошие. Всех заставим работать на себя! – с жаром ответил Раданфир, осведомленный о замыслах царя.

– Верно, Раданфир, верно! Если мы сейчас подчиним Херсонес, то за зиму будем иметь пять-шесть тысяч тяжелой пехоты да тысячи две панцирной конницы!.. Я имею в виду, что трудиться будут все мастера не только в Херсонесе, но и в Неаполе, Хабе, Палакии…

– Но мы и готового оружия возьмем много… Однако, Палак, как это все сложно! – покачал головой Раданфир. – Мне война представлялась куда более простым делом!

– Да, сложно… Зато мы сможем весною встретить Митридатовых гоплитов с честью! Да и Боспор будет кланяться нам до самой земли!

– А за ним и сарматы!

– Ну, с сарматами подождем. Пока нам с ними ссориться не следует. Особенно с роксоланами. Нужно прежде овладеть всей Тавридой: Херсонесом, Пантикапеем!.. Тогда наши ноги крепко упрутся в землю и мы сможем шагнуть на север и навсегда изгнать сарматов из степей между Борисфеном и Танаисом! Но… это в будущем, а пока, друзья, на Херсонес!

– На Херсонес!! – дружно вскричали оба князя, хватаясь за оружие.

Глаза царя мечтательно устремились куда-то вдаль.