Текст книги "Ёксель-моксель! (СИ)"

М о л е к у л а [уже на коленях, судорожно цепляясь руками за обувную полку в попытке вырвать из пасти Зиновьевны свою конечность.]:

– Ма-амочка ро-одная-я! За что-о?!..

[кадр накоротко меркнет.]...

[Свежая ка ртинка... Оглоблин с понуканиями и применением физической силы выпроваживает за дверь коллег. Зоя Зиновьев на и Молекула сидят на полу по центру коридора. Дрыхнущий Рафинадов с хрустом и причмокиваниями жует каблук-шпильку полковничьего ботинка. Изможденные Саломасловы и Бастилия сидят в ряд, привалившись спинами к стене. Ваня и Петя с любопытством зырят в коридор из-за дверного косяка.]

З о я З и н о в ь е в н а [ласково (полковнику), утирая тылом ладони окровавленные губы и подносье, болеутоляюще поглаживая живот и вместе с тем одухотворенно цветя физиономией.]:

– А я только услыхала твое "ма-ама-а-а(!)", у меня сердце сразу ёкнуло: "Ко-офик – сыно-оче-ек!". Твой голосок-то из миллионов можно узнать.

М о л е к у л а [добродушно, вынув из впоследствии так и не застегнутой брючной ширинки носовой платок и перевязывая им окрова вленную ступню.]:

– Вот и надо было, когда узнала, челюсти разжать.

З о я З и н о в ь е в н а [смущенно.]:

– А я и разжимала(!), а они не разжимаются. Где-то около ушей заклинило. Вот когда ты мне второй ножкой по сопатке дрыгнул, тогда и сразу расклинилось!..

М о л е к у л а [с укором.]:

– Мама, а почему ты инсценировала свою гибель под паровозиком прогулочной детской дороги?.. Не окажись я тогда в гэбэшном детском доме, может и передовиком производства стал, даже и Геро-о(!)ем Соцтруда. А так... Всю сознательную жизнь как последнее чмо ментярю!..

З о я З и н о в ь е в н а [посерьезнев.]:

– Так надо было, Кофеинчик. Для дела...

Я ж тогда на нелегальную работу в качестве глухонемой и слабовидящей официантки в сверхсекретный ресторан штаба ВМФ США внедрялась. А тебя с собою никак...

М о л е к у л а:

– А папа?

З о я З и н о в ь е в н а [скорбно.]:

– А папы у тебя, сыночек, отродясь не бывало. Я ж тебя по комсомольской путевке на свет произвела.

М о л е к у л а [ошараш енно.]:

– Как это?!

З о я З и н о в ь е в н а [понизив голос до полу шепота, на фоне чего грызня Рафинадовым полковничьего каблука стала явно слышимой.]:

– Набор был в секретную лабораторию непорочного зачатия. Ну и мою кандидатуру от комитета комсомола школы КГБ... выдвинули...

Полтора года, пока тобою не забеременела, из электронной пушки в разных позах облучалась.

Никакого, признаться, удовольствия: пушка гудит, а я на четвереньках задницей к ее стволу часами напролет маюсь. От стыда горючими слезами обливаюсь.., но понимаю: долг перед Родиной превыше всего!..

А потом тебя – плод секретного эксперимента – выродила и отчество дала в честь "Сереги" (пушка та секретная этак шифровалась)... А потом эксперимент закрыли... А потом... Сам уже теперь вкратце знаешь, что было...

М о л е к у л а [вновь с укором.]:

– Почему же ты, мама, меня после Америки не нашла?

З о я З и н о в ь е в н а [с наворачиванием слез на глаза.]:

– А ка-ак тебя отыска-ать-то(?!) было...

Тебя же, как и меня, официально оформили погибшим под паровозом... Только, в отличку от меня, не под детскодорожным, а под натуральным... Под маневровым... Сфальсифицировали и...

М о л е к у л а [ продолжает, подхватив резво мысль .]:

– И фамилию поменяли, и... засекретили... Лишь имя-отчество оставили...

З о я З и н о в ь е в н а [продолжает.]:

– Судя по тому, как ты одеваешься, и в мозгах твоих здорово поковырялись. Да и электронными чипами (думается) нашпиговали, и зазомбировали, и в качестве гэбэшного нелегала в систему МВД внедрили...

А я ведь после провала без малого три годочка в спецблоке штатовской федеральной тюрьмы с пятьсот-пятидесятилетним приговором отмаялась!

Правда, как у Христа-а за па-азухой(!): сытая, одетая-обутая, в тепле, чистоте и с караоке в цветном телевизоре!..

А потом наши пограничники задержали каким-то чудом нарушившую границу американскую племенную корову. На нее-то меня и обменяли...

Возвратившись на Родину, перешла в гэбэшную контрразведку (на полставки), вышла замуж за списанного на-а берег вдового и многодетного моряка дальнего плавания... И откуда столько детишек(?!), если он на суше-то почти не бывал...

Родила ему еще... Тройню... [с гордостью кивая на очухивающегося от удара курительной трубкой Володю Саломаслова.]: – Кстати, Вовка – твой племянник по моей (материнской) линии. Спортсме-е-ен!.. Сегодня вечером в Генеральном дворце спорта выступает!.. [сокрушенно.]: – А тебя-я так и не смогла-а отыска-ать!.. [с эмоционально-надрывным подвывом.]: – Прости-и, Кофеи-ин, меня – ду-уру безмо-озглую-ю-ю!

[в возникшей паузе отчетливо слышен хруст практически отгрызенного Рафинадовым каблука.]

М о л е к у л а [чутко прислушиваясь и вертя головой.]:

– Мышь?

З о я З и н о в ь е в н а [косясь на Рафинадова.]:

– Да не-ет. Хуже. Это ваш старлей твой каблук доедает.

М о л е к у л а [обернувшись, на всплеске гнева.]:

– Мо-о-о(!!!)й каблу-ук! Угро-обил, сво-о(!!!)лочь, совсе-ем но-овый боти-ино-ок!

[Вызов мобильного телефона в виде мелодии «Наша служба и опасна, и трудна». Молекула вынимает аппарат из кармана.]

М о л е к у л а [с трудом вырвав свободной рукой из рафинадовской пасти обескаблученный ботинок , приосанившись и состроив официозную физиономию.]:

– Молекула на проводе...

... – Что-о-о?!..

... – Те-еща в дымохо-оде застря-яла?!.. Степа-а(!)н Матве-евич, я вас, конечно, как генерала о-о(!)чень уважаю. Но поймите и меня: моя биологическая мама только что отыскалась! Оказывается, она была нашей разведчицей в США, в ихней тюрьме сидела, а потом ее на... [шепотом Зиновьевне, прикрыв мобильник ладонью.]: – Какой масти была та империалистическая корова?

З о я З и н о в ь е в н а [чуть призадумавшись, словно считывая с потолка, тоже шепотом.]:

– До сей поры та скотиняка как живая в моих глазоньках стоит: она с советской стороны через границу идет и мычит, а я с американской гордо и молча встречно шагаю!

Красно-пестрой коровушка-то была... Со звездочкой на лбу. Алисой звалась.

М о л е к у л а [радостно в телефон.]:

– А потом ее (маму) на красно-пеструю корову Алису со звездочкой на лбу обменяли!.. Только не подумайте неправильно, звездочка не у мамы на лбу была, а у коровы... Вот...

Только что встретились. Общаемся...

... – Не-ет, не с коровой общаюсь. С ма-амой!..

... – Что-о-о?!..

... – А я что, ры-ыжий(?!), чтобы всякий раз после вашей пьянки вашу кру-у(!)пнокалиберную тещу из ме-е(!)лкокалиберного дымохода выдирать!.. [упаднически.]:

... – Никого, кроме меня, не хочет? Ла-адно... Е-еду-у... [отключив телефон и с грустью обернувшись к Зое Зиновьевне.]:

– Прости, мама. Служба. Очень срочное дело. Са-а(!!!)м генера-а(!!)л дове-е(!)рил... Вся надежда исключительно на меня-я!..

А у вас здесь точно трупов не имеется?

З о я З и н о в ь е в н а [вполне убедительно.]:

– Да точно-точно, Кофик! Твоим здоровьем, сыночек, клянусь!

М о л е к у л а [прочувствованно, вставая.]:

– Верю, мама, верю!.. Ну пока – до скорой встречи!

[Молекула подходит к Ра финадову и со злостью пинает его в бедро. Тот в ответ невнятно мычит. Молекула обувает ботинки, один из коих абсолютно без каблука, и, припадая на обутую в дефективный ботинок ногу, делает пару шагов к выходу.]

М о л е к у л а [Оглоблину, брезгливо кивая на Рафинадова.]:

– Этого грызуна не забудьте забрать... Всё-всё-всё! Все на выход! Вопрос закрыт! Я маме верю!.. [обернувшись и с любовью глядя на Зиновьевну.]: – Матушка, позвольте поинтересоваться, а каким образом вы накануне из сознания выпали?

З о я З и н о в ь е в н а [недоуменно.]:

– Ума, Кофик, не приложу... Ничегошеньки не помню, но почему-то думается, что каким-то ужа-асным(!) образом... [заботливо.]: – Поберег бы себя – не лазал бы в чересчур узкие дымоходы!

М о л е к у л а [прочувствованно, выходя за выносимым вперед ногами Рафинадовым.]:

– Спасибо, мама, за заботу! Ка-ак здо-о(!!)рово, что ты у меня... – легендарная внешняя разведчица Комитета госбезопасности!.. [поменжевавшись, вкрадчивым голосом.]: – Криминальных деяний по соседству, случаем, не наблюдалось? Край как надобны свежие и легкораскрываемые преступления!.. [проведя ребром ладони над кадыком.]: – Позарез!.. Показатели горят синим пламенем! И квартальные, и годовые...

З о я З и н о в ь е в н а [натужно покумек ав со скудомысленным выражением глаз.]:

– Кое-что... припоми-на-а-ается.., конечно...

К примеру, Бастилия Захаровна нюхает сти-иральный порошо-ок...

Черепица Игнатьевна из третьей... торгует из-под полы... контрабандными кактусами, живыми ежиками, репьем, швейными иголками.., электробритвами и подержанными верблюжьими колючками, а... [экстаз-шепотом.]: – А вместо того, чтобы заняться приличным хобби, все-е(!) свое свобо-о(!)дное от спекуляции время вкалывает поллитро-о(!)вщицей на стекольнолитейном заводе!

Синюхины из сорок четвертой что-то носят к себе в особо крупных размерах. Носят и носят, носят и носят... в грома-а-а(!)дных мешках и рюкзаках... А в мусорные баки ничегошеньки не выносят... Словно у них квартира резиновая...

Сказывали, охранник Полканов по ночам роет из хранилища банка подкоп под кровать в спальню своей любовницы Клавки Карапузовой. Ее же мужик, Антипий, не ведая о том, встречно роет сво-о(!)й подкоп из спа-а(!)льни в то самое банковское хранилище, откуда роет охранник Полканов...

Народ недоумевает: зачем два-а(!!) подко-опа(?!), если вполне можно обойтись одним. Народ ставит деньги на подпольный тотализатор: встретятся ли Полканов и Карапузов тоннелями(?); а ежель все-таки повстречаются, кто-о в драке победит?..

Кофеин, я хорошенько повспоминаю, приведу информацию в систему и... через парочку деньков предоставлю тебе подро-о(!)бнейшую анонимку...

Ой! [спохватившись, протягивает вновьобретенному сыну контрамарку, вынутую из висящей на груди мусорной банки из-под майонеза.]: – На-к тебе контрамарку на сегодняшний вовкин поединок. Где и во сколько, там прописано...

М о л е к у л а [восторженно.]:

– Спаси-и(!)бо-о, родна-а(!)я-я... Мама, вашему сыщескому профессионализму могли бы позавидовать... Джеймс Бонд, майор Пронин и... Феликс Эдмундович Дзержинский(!) вместе взятые... [уходя и радостно помахивая контрамаркой, напевает.]:

– Наша слу-ужба и опа-асна, и трудна,

И на пе-ервый взгляд как бу-удто не видна-а...

С Ц Е Н А Д В Е Н А Д Ц А Т А Я (уличная):

[У саломасловского подъезда полицейски маркированные и маячково оборудованные скутеры, крутая иномарка, «УАЗ» (не «буханка»), мотоцикл «Урал» с боковым прицепом, эсэсээровской эпохи инвалидная авто-мотоколяска «СЗД» (бок о бок с иномаркой) и огромный автобус (госномера всех транспортных средств буквенно различны, но циферно идентичны – «013»). Кроме того, на лобовом и заднем стеклах автобуса транспортный знак «Осторожно, дети!», на авто-мотоколяске (аналогично сему) – знак «За рулем инвалид», на окне торцовой задней двери «УАЗика» (вход в каталажку) – предупредительный знак электробезопасности – череп с надписями «Не влезай! Убьет!»...

Пасутся оседланные гусарские лошади. Их хозяева и дворничихи-гейши усердно трудятся (кроме Кутузова, возлежащего на скамье с устремленным ввысь мечтательным однооким взором, закинутыми за голову руками и нес пешно обсасываемым чупа-чупсом).

Зрелого возраста женщина во всем (с головы до пят) желтом спортивно-тренировочном (шапочка с огромно -пушистым помпоном) с теннисно-ш араповскими воплями полногабаритной штыковой лопатой старательно выбивает пыль из развешанного на турнике гобелена. Желательно б, чтобы оный являлся портретом Сталина, Брежнева либо иного супер-культового легкоузнаваемого политика. Неплохо б, чтобы изображение посредством компьютерной графики при попаданиях лопаты по физиономии мученечески гримасничало.

Дверь подъезда распахивается, вышибив из вертикального состояния в бессознательное горизонтальное приложившегося к пивной банке бомжа. Удерживая без подручных средств, полицейские со скорбными лицами выносят вперед ногами бесчувственного старшего лейтенанта Рафинадова.

Двор при виде процессии замирает, звуки обрываются.]