Текст книги "Тренировочный день 3 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Это штука коварная, тут увлекаться опасно. – говорит Виктор, разглядывая свой стакан на просвет: – пьется то оно легко, а потом как даст в голову. Или ноги отнимутся. С молодым вином, кстати именно так – пьешь, пьешь, все вроде нормально и голова светлая, только весело немного, а потом – встать не можешь. Ноги подкашиваются.

– Хватит трепаться. Как говорится, девушки-медики пьют до потери пульса! – поднимает стакан Алена.

– Медики точно пьют по страшному. У меня подруга на меде учится, недавно в город приехала, такое рассказывала… – бормочет себе под нос Айгуля.

– Девушки-химики пьют до потери реакции! – продолжает тост Алена: – так выпьем за девушек-физиков, которые пьют до потери сопротивления! И за Машку с Лилькой! Ура!

– Ура, конечно, но кому тут сопротивляться? – прищуривается Айгуля: – Витьке что ли? Да он… даже и не пристает. Обидно.

– Сейчас с тортом закончу и начну приставать. – успокаивает ее Виктор: – а то если начну прямо сейчас приставать, то коржи сгорят.

– Так. – говорит Волокитина: – тпру! Придержали лошадей. Аленка, ты куда гонишь, уже четвертый стакан и вторая бутылка. Тихо! А то мы так торта и не увидим, а у меня между прочим день рождения.

– И Витька обещал начать приставать!

Глава 3

Глава 3

– Ребята надо верить в чудеса… – поет Лиля Бергштейн перебирая пальцами по струнам своей гитары: – когда-нибудь осенним утром ранним – над океаном алые взметнутся паруса и скрипка пропоет над океаном!

– Не три глаза, ведь это же не сон! – подхватывает Маша: – и алый парус правда гордо реет!

– В той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль! В той бухте, где Ассоль дождалась Грея! – продолжают они уже хором: – в той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль, в той бухте, где Ассоль дождалась Грея!

Последний сильный аккорд и Лиля – затихает. Откладывает гитару в сторону. Осматривает свои пальцы.

– Не могу долго играть. – говорит она: – кончики пальцев болеть начинают. Струны жесткие.

– У тебя еще и голос есть. И на гитаре играть умеешь. Ненавижу. – говорит Волокитина и роняет голову на руки. Виктор осматривает окружающий его мир, прилагая усилия к тому, чтобы кухня перестала вертеться и кружиться перед его глазами. Наверное, он все-таки перебрал с портвейном. Впрочем, если бросить взгляд в угол и сосчитать количество оставшихся бутылок в нем… становится понятно, что советские спортсмены не ищут легкий путей и не терпят компромиссов.

За кухонным столом спит Алена Маслова, либеро «Колокамского Металлурга», на ее плече пускает вниз слюни из полураскрытого рта Айгуль Салчакова, Маша Волокитина только что уронила голову на руки и, кажется, даже захрапела… так что последними выжившими тут остались он и Лиля. И ладно он, в конце концов он мужчина и весит больше всех тут собравшихся, девушки в волейболе хоть и были высокими, но стройными, даже Айгуль и Маша не больше шестидесяти кило весили точно… а такие миниатюрные как Алена и Лиля и вовсе под пятьдесят. И при этом Лиля Бергштейн умудрилась на ногах остаться и даже на гитаре играет… и в такт попадает. Попадает же?

– Заснула. – с непонятной ноткой в голосе сказала Лиля: – сейчас я… – она встает и убирает гитару в угол, рядом с ополовиненным ящиком портвейна и уходит в комнату. Виктор смотрит ей вслед с тупой настойчивостью алкоголика, понимающего что ничего интересного тут нет, но отводить взгляд в сторону – слишком много мороки.

– И как я тут оказался? – задает он сам себе вопрос: – и что я тут делаю? Надо бы домой пойти, поздно уже… и сколько вообще времени? – он вертит головой, пытаясь найти часы на стене, но от этого движения ему становится худо, голова кружится, и он замирает, пытаясь переждать головокружение.

– Вот. – возвращается Лиля и накрывает плечи Волокитиной клетчатым пледом: – а то замерзнет еще. Потом отнесешь ее на кровать, ладно? Сможешь? Я помогу, буду ноги держать.

– Конечно. – кивает он: – давай прямо сейчас, а то я домой пойду.

– И куда ты собрался? – спрашивает его Лиля. Спрашивает неожиданно серьезно, да и глаза у нее трезвые и ясные. Виктор собирает себя в кучу, усилием воли заставляя вести себя сообразно правилам поведения в обществе, не пускать слюни изо рта, не падать на пол и все такое.

– У меня дом есть, понимаешь? – говорит он, поднимая палец и тыча им куда-то вверх. Задумывается, глядя на свой палец. Верно, думает он, как там китайцы говорят? Из-за пальца ты не видишь планету. Хороший у него палец. Указательный. Можно указывать. Как там мистер Тоуд говорил «я им укажу!».

– Кому укажешь? – Лиля кладет подбородок на ладонь своей левой руки, оперев ее локоть на столешницу.

– Им. – отвечает Виктор: – мистер Тоуд так говорил, понимаешь? Сурки захватили его поместье, знаменитый Жаббсхолл и мистер Барсук вместе с дядюшкой Рэтом помогали ему выкинуть сквоттеров. Кстати, мистер Тоуд тебе бы понравился, у него машина есть. Много машин. Но ездить он не умеет и всегда попадает в аварии. Ик!

– А. – говорит Лиля: – ясно. А с Машей ты как познакомился?

– С Машей? – Виктор смотрит на спящую Волокитину: – да в общем-то случайно. У нее хороший удар и она говорит правду в лицо. Ты знаешь, как арии воспитывали своих детей по Геродоту? Они учили их трем вещам – скакать на лошади, стрелять из лука и ненавидеть любую ложь. Кажется, что Машу воспитали степные народы ариев по Геродоту. Вот…

– У нее есть удивительная способность. – тихо говорит Лиля: – видеть тебя.

– Тоже мне способность. – говорит Виктор: – я вот тоже тебя вижу. Вот ты тут сидишь, а я тебя вижу. Я – Супермен?

– Видишь меня? – Лиля отстраняется от стола: – правда? А ну-ка… – она поднимает руки заводит их назад и стягивает с себя футболку через голову. Раз и готово.

– Ну? – спрашивает она: – что ты теперь видишь, Полищук?

– Эээ? – Виктор пялится на Лилю и подыскивает слова в голове. Что он видит? Сиськи? Пожалуй, некуртуазно так говорить. Бюст? Пожалуй, слишком куртуазно.

– Я вижу красивую девушку, которая играет за либеро «Красных Соколов» и не носит под футболкой бюстгальтера. – говорит он: – во как! Я справился?

– Почти. – Лиля снова надевает футболку на себя, к вящему разочарованию Виктора: – ты ж не меня видишь, а мою грудь. Все вы такие… кто-то видит сиськи, кто-то – волосы, кто-то – как я хорошо играю. А Маша… она не помнит, но я волейбол из-за нее выбрала. Она – всегда меня видела. Всю меня, настоящую меня, понимаешь? – Лиля наклоняется к спящей Волокитиной и убирает с ее лица выбившийся локон: – такая она. Она кажется грубой, но на самом деле глубоко внутри она очень ранима. Скажи, Полищук, вот ты – меня видишь? Видишь Машу? Твою Айгулю? Знаешь вообще, что в семье у нее творится? Почему Масловой так срочно парень нужен? Ничего ты не видишь. Позвали тебя с собой красивые девчонки ты и побежал, виляя хвостиком.

– Ну уж и хвостиком. – обижается Виктор. Задумывается.

– Не обижайся. – вздыхает Лиля: – мне просто обидно, что никто не видит какая Маша классная. Она же просто невероятная. Умная… такая умная. И добрая. Очень добрая. В тот раз нечаянно моего хомяка раздавила… перепугалась и ночью же убежала. Где она в три ночи другого хомяка достала – только она сама и знает. Думала, что я – расстроюсь. А я хомяков с двенадцати лет держу, знаю, что у них век короткий и мрут они как мухи. А она… под утро притащила другого, пыталась скрыть что прежний помер и нового за него выдать. Они ж похожие все. Вот ты, Витька – сможешь среди ночи в городе хомяка достать?

– Наверное не смогу. Будет трудно. – кивает Виктор: – хотя не знаю. Все зависит от того, насколько мне это нужно, потому что скорей всего меня потом посадят за кражу и взлом с проникновением.

– А вот ей очень было нужно чтобы я не расстроилась. – Лиля снова наклоняется над Волокитиной и смотрит на нее как-то по-особенному. Улыбается.

– Она классная. Порой я жалею что мы с ней – в разных командах. – говорит Лиля и у нее на лице снова появляется улыбка, только на этот раз она отличается от прежней улыбки Лили Бергштейн, это не сияющая широкая улыбка «оторви-и-выбрось», а печальная улыбка человека, который смирился с потерей.

– Но потом думаю – наверное это и хорошо. – продолжает она: – может быть если бы мы играли вместе я бы ей быстро надоела. Я… надоедаю людям. Все говорят что меня слишком много и что я – раздражаю. Мне все равно что они все говорят… но если бы Маша так ко мне отнеслась, я бы…

– Погоди. – Виктор поднимает палец и снова залипает на него, изучая обкусанный ноготь. И когда он успел ноготь на указательном пальце себе обкусать? Впрочем, неважно…

– Погоди. – продолжает он: – ну так она буквально так тебе и сказала «раздражаешь». Я не пытаюсь тут кайфоломом выступать, но ведь так и было.

– Она так не считает. – качает головой Лиля: – на самом деле она меня любит. Где-то глубоко внутри.

– Нет, ну я признаю, что она к тебе неровно дышит. – соглашается Виктор: – что есть, то есть. Если человек так много говорит «ненавижу тебя, Бергштейн», а сама к тебе в гости идет и вообще ее действия противоречат словам… наверное она пытается отрицать свои чувства.

– Вот! – сияет Лиля: – слушай, а ты мировой парень, Витька! Я сразу поняла что мы с тобой подружимся! Говори!

– Что?

– Ну говори дальше! – она ерзает на стуле и придвигается чуть ближе: – что ты только что говорил! Что она отрицает свои чувства ко мне!

– Ну так это на поверхности плавает. Не бином Ньютора… – пожимает плечами Виктор. Лиля молча поднимает бутылку «Массандры», покачивает ею в воздухе, дабы убедиться, что та еще не пустая и – наливает портвейна в его стакан.

– Ну. – говорит она: – пей давай. Вон там твоего торта еще кусочек остался, кушай. А потом говори.

– Не, если я еще выпью, то тоже в бревно превращусь. – мотает головой Виктор: – ты вот лучше скажи, как ты еще на полу не валяешься?

– Не знаю. Меня алкоголь с детства не берет. – отвечает Лиля: – сколько не пью… разве что спать захочется потом. А ты, Витька с базара не спрыгивай. Ну-ка говори, что ты там про Волокитину и меня думаешь.

– Так а что думать. Ты ей нравишься. И она тебе тоже. – Виктор отчаянно зевает, едва не вывернув себе челюсть: – … и эээ… ну совет да любовь, кто же против.

– Да погоди ты! – сердится Лиля: – а то сейчас портвейн отберу! Погоди! Ты с самого начала! Что я ей – нравлюсь, вот!

– Да ты и сама знаешь!

– Ну и что! Сейчас драться буду!

– Ладно! Ладно… чего там? Ах, да… ну так вот – ты ей нравишься.

– Аргх!

– Все, все, больше не буду. Понял. – Виктор поднимает руку вверх, сдаваясь на милость победителя: – давай по существу. Кстати, кто-нибудь тебе говорил, что ты очень миленькая когда сердишься?

– Витька!

– Да все уже. Так, с чего я взял что ты ей нравишься, взгляд со стороны – тебе же это нужно, верно?

– Да!

– Ну так вот – видно. Она еще в парке такая «вражеский вымпел на зюйд-зюйд-ост!», а сама на дорожке осталась. Если бы там кто-то шел с кем она точно встречаться не хотела бы, она бы просто на в сторону уволокла молча и все. И никто бы кстати не пикнул бы, Маша Волокитина лидер не только на площадке.

– А я что говорю! Маша – классная! – ликует Лиля и нетерпеливо ерзает на стуле: – дальше давай!

– А потом, когда ты пропала, ну побежала тот мячик выигрывать – по-моему она в тот момент расстроилась немного. Я тогда не понял, а сейчас понимаю. – говорит Виктор: – наверняка себе уже нарисовала картину как вы вместе у тебя на квартире зависаете, а ты – раз и исчезла. Хороший ход, Бергштейн! – он поднимает свой стакан и они с Лилей – чокаются. Отпивают. Некоторое время молчат. Лиля засовывает в рот кусочек «днерожденного» торта и облизывает пальцы, категорически отказываясь иметь дело с вилкой.

– Классный торт. – говорит она с набитым ртом: – и ты классный, Витька. Я сперва думала, что ты – гад морской, но потом одумалась. Ты же к Маше клинья не подбиваешь? Нет? Вот и хорошо… давай я тебе с Айгуль помогу. А ты мне с Машей! Мы с тобой будем друзья. Заговорщики. Карбонарии, вот! Но ты – говори, говори…

– Не, у нас с Айгуль нет ничего. Я ей даже не сильно нравлюсь. – говорит Виктор: – это у нее шуточки такие.

– Значит у тебя уже кто-то есть. – прищуривается Лиля: – ладно не буду пытать, захочешь – сам расскажешь. Ты лучше скажи мне, если я ей нравлюсь, почему она от меня всегда убегает?

– Потому что ты напористая очень. – говорит Виктор и пододвигает к себе тарелку с тортом: – гляди-ка, весь хмель выветрился. Этот твой портвейн – быстро пьянеешь и быстро трезвеешь. Если не заснуть, конечно…

– Тихо! – Лиля отбирает у него тарелку с тортом: – а ну нечего рот свой занимать, когда ты мне говорить тут должен! Это почему я слишком напористая⁈

– А я откуда знаю? Родители тебя такой воспитали, гены у тебя, среда окружающая, детские травмы, психологические паттерны, я откуда знаю? Вон иди к дедушке Фрейду или к Юнгу там, им мозги и трахай, а я тебя, Лиля в первый раз вижу. И сиськи твои. Кстати – очень красиво было.

– Витька! Не делай мне нервы! – взвывает Лиля Бергштейн: – ты не умничай, ты пальцем покажи!

– А? – Виктор смотрит в глаза Лили и вздыхает. Серьезно девушка настроена, что сказать. Когда у девушек в глазах такое пламя то сразу хочется как минимум чтобы в радиусе досягаемости не было острых и режущих предметов. А еще – тупых и тяжелых. В общем ничего, что может нанести тебе травму с последующим летальным исходом. Моментально в море так сказать.

– В общем так. – говорит он: – я сейчас слишком пьян для лекции о человеческих взаимоотношениях, так что постараюсь кратко. Вот смотри… – он с силой трет лицо руками: – смотри…

Он опускает брови вниз и делает умоляющее и «жалкое» лицо, падает на колени перед Лилей и начинает сбивчиво шептать: – Богиня моя! Лучшая либеро на свете! Ты просто воплощение женственности и советского спорта! Ты лучшая! Ты великолепна! Ты моя единственная! Отдайся мне прямо на кухонном столе! Давай поженимся, заведем себе кучу детишек и свяжем свитер с оленями! Я буду ухаживать за тобой! Буду целовать песок по которому ты ходила!

– Ты чего⁉ – глаза у Лили становятся округлыми и она – отодвигается от него.

– Вот. – говорит он уже нормальным голосом, вставая с колен: – отталкивает, верно? Парадокс сознания – как только кто-то у твоих ног, так он тебе сразу не интересен. Даже если нормален. Если бы я действительно тут «хвостиком помахивал», как ты говорила – я бы точно всех оттолкнул. Вы мне нравитесь, даже если эстетически смотреть – здоровые, юные и красивые девушки. Приятные и умные. Задорные. Время с вами приятно проводить… если вовремя свои границы отстоять. Но как только я бы начал к вам всем приставать – тут же отлуп бы получил. Так и ты – слишком ты к Маше липнешь.

– Но… а как иначе? Мы с ней и так редко видимся! Для меня каждый раз как праздник!

– А ты сделай так чтобы виделись почаще, но при этом дай ей больше свободы. И вообще… сделай вид что не сильно в ней заинтересована.

– Это как? – хмурится Бергштейн.

– Как-как… насчет «видеться почаще» – тут уж сама придумай. Например, кружок какой-то вместе посещайте. Или что еще. Даже просто на выходных встречайтесь. Но как друзья-приятели и ничего больше. Будет просто идеально, если ты ей еще и скажешь будто влюбилась в какого-нибудь парня. И от нее отстань, не наседай со своими «классно, классно».

– Так. Погоди-ка… – Лиля убегает в комнату, оттуда доносится грохот и невнятные ругательства. Она снова появляется на кухне, но уже с блокнотом и карандашом в руках, прическа сбита в сторону и на волосах висит серая паутина.

– Так и знала, что у меня есть где-то блокнот. – говорит она, открывая его и садясь рядом с Виктором: – давай помедленнее, Склифосовский, я записываю. Итак… видеться почаще, но не наседать. Понятно. Сделать вид, будто влюбилась в парня… сделано.

– Эээ… ну ты быстрая. – удивляется Виктор степени своего воздействия на неокрепшие умы юных волейболисток.

– Я скажу будто в тебя влюбилась. – говорит Лиля: – а что? Удобно же! Будто все перепили и заснули, а мы с тобой переспали, и я поняла, что ты – мужчина моей мечты. Только попробуй отказаться, ты же мою грудь видел! И кстати я могу тебе еще портвейна налить. И торт еще остался…

– Только этого мне не хватало…

Глава 4

Глава 5

– Утро красит ярким светом, стены древнего Кремля… – проворчал Виктор, открыв глаза. Некоторое время собирался с мыслями, вспоминая кто он такой вообще и где находится. И что тут делает. В памяти всплыли вчерашние события – и то, как они застряли на колесе обозрения и то, как встретили Лилю Бергштейн, которая оказалась настоящей оторвой. И как Маша Волокитина вырубила здоровяка из монтажников и как они потом сидели в отделении и выслушивали капитана милиции со смешной фамилией… а потом, конечно, отправились на квартиру к Лиле отмечать день рождения Маши. Лиля достала портвейн, а он – нашел у нее муку и яичный порошок, чтобы тортик сделать и с момента как он выпеченные коржи из духовки достал – он ничего больше не помнит. Вернее – вспоминает, но как-то урывками. Как будто фотоаппаратом со вспышкой фотографировал – хлоп! Они чокаются граненными стаканами и Алена Маслова кричит «на брудершафт!» и лезет целоваться, вытягивая свои пухлые губы, вымазанные в чем-то красном, не то соусе, не то в компоте. Хлоп! Айгуля Салчакова танцует на кухне танец живота, задрав футболку и показывая, как под гладкой и смуглой кожей перекатываются мышцы пресса – завораживающее зрелище. Хлоп! Айгуля – курит, она нашла где-то среди залежей товаров блок сигарет «Стюардесса» и закурила. Виктор удивляется, а она говорит, что курит только когда выпьет. Или в карты проиграет. Или когда сексом много занимается… вот если сразу с тремя монтажниками, то конечно курит, как после такого не закурить?

Виктор закрывает глаза вспоминая. Они пели песни хором и им даже в стенку не стучали, все-таки хорошая звукоизоляция в этих «сталинках». Ну или соседей дома не было. Потом… потом он отчетливо помнит грудь Лили Берштейн – небольшую, но аккуратную, с маленькими коричневыми сосками, округлые, скульптурные формы достойные резца Родена или Микеланджело. Откуда? Как? Трогал ли он ее за грудь? Потому что руки вроде помнят эти округлые и упругие формы. Они в карты на раздевание играли? Или все-таки…

Он поднимает голову, пытаясь вспомнить, но в этот момент понимает что у него совершенно затекла рука. Повернувшись, он видит копну золотых волос совсем рядом.

– Маша, спи, куда собралась. – раздается сонный голос: – сегодня выходной у тебя.

– Ээ… так я не Маша. Я – Витя. – говорит Виктор, чувствуя себя немного неудобно. То ли потому что оказался в постели с Лилей Бергштейн, то ли потому что он не Маша, а может быть потому, что только сейчас начал чувствовать как что-то мягкое касается его бока. И это мягкое, и упругое – явно не футболка… и даже не бюстгальтер.

– Витька? – Лиля поднимает голову и изучает его в упор сонным взглядом. Зевает во весь рот: – Ааа… Витька. Точно. Вспомнила. Да какая разница, у тебя тоже выходной. Спи давай.

– Да я бы с удовольствием. – честно признается Виктор, потому что лежать в кровати вместе с Лилей – одно удовольствие, она мягкая и теплая, а волосы у нее пахнут каким-то цветочным ароматом, хотя изо рта конечно не ландышами пахнет после вчерашнего. Ну так у любой девушки пахло бы не розами и лавандой после такого количества портвейна. Самое главное тут в том, что Виктор совершенно точно лежит без трусов и судя по тому, как Лиля прижимается к нему всем телом – на ней тоже ничего нет.

Он роняет голову на подушку и смотрит в потолок. Ну вот, думает он, хорош. Сам-то себе что говорил – «я осознанный человек, мне под сраку лет, чего я только не видел за свою жизнь, мне все эти ваши сексуальные переживания не интересны, я уже переболел этим делом. Не заманишь сиськой мясистой, как говорится». А сам? Вот первая вечеринка с портвейном и он уже в постели с Лилей Бергштейн, которую он уважает как лучшую либеро области и вообще яркую личность и индивидуальность. Нет, если сам секс прошел как следует – то все хорошо… но ведь он и не помнит ничего! А это уже обидно. Нет, спрашивать у Лили «а у нас был секс»? Или чего хуже – «а тебе понравилось» – он точно не будет. Какой девушке приятно будет узнать, что парень с утра ни черта не помнит? Так что – изображаем из себя счастливого болванчика, улыбаемся и машем. Кстати… а с чего это Лиля решила именно с ним? Она же Машу любит… или она ее платонически любит, а потребности у нее как у всех?

– А… девчонки где? – спрашивает он наконец: – домой ушли?

– Ты чего? – снова поднимает голову Лиля и сдувает с лица упавший золотой локон: – ты ж им на кухню матрас притащил и всех уложил, что не помнишь? Еще говорил «хорошо, что у тебя на кухне столько места». Кстати, ты хомяка моего придавил, сволочь.

– О нет. Иисус мертв? – Виктор вспоминает хомяка. Точно, было такое.

– Иисус жив. Иисус жил. Иисус будет жить. – Лиля снова зевает, едва не выворачивая челюсть: – или это про Ленина? Спи, короче. У меня выходной и я твердо намерена провести его в кровати. И не дергайся, ты такой теплый. Кстати, а что это за штуковина у тебя… там? Ого!

– Заткнитесь уже! Дайте поспать человеку. – раздается недовольный голос из-за спины у Виктора и он замирает. Знакомый голос…

Он медленно поворачивает голову, но ему не хватает гибкости позвоночника, голос раздается сзади. А на его руке лежит голова Лили… хотя она – тоже поднялась и вытянула шею.

– Ложись, Витька! – раздается ее горячий шепот почти в самое ухо: – боевая тревога! Этого я не предусмотрела! Чего делать будем⁈

– В смысле? – не понимает Виктор. У него очень болит голова, он не понимает что происходит, а еще его мучает адский стояк, и тот факт что Лиля прижимается к нему голым телом – ни черта не облегчает ситуацию. У него в голове сейчас вообще никаких мыслей, кроме непристойных…

– Тихо. – она кладет ладонь на его голову и прижимает ее к подушке. Замирает. Она лежит так близко, что Виктор, кажется, чувствует, как бьется ее сердце – тук-тук, тук-тук. Упругая и нежная плоть прижимается к нему сбоку и ему сейчас почти физически больно от того, что он не может рвануть ее к себе и… но нет. В конце концов это он управляет своим телом, а не наоборот. Если Лиля захочет – то он с удовольствием исполнит все, чего требует его молодой организм, истосковавшийся по женскому телу. А если нет… то нет. И нечего себя мучать мыслями вроде «а если бы». Хотя его ладонь непроизвольно скользит по ее телу… какая у нее гладкая кожа.

– Кажется она снова заснула. – шепчет Лиля: – Витька, ты чего, не помнишь, о чем мы вчера договорились? Мы договорились что я в тебя якобы влюблюсь! Что мы с тобой будто бы переспали!

– Будто бы? – переспрашивает Виктор, испытывая легкое разочарование: – а чего ты без трусов тогда?

– Для достоверности! – горячий шепот ему в ухо кажется возбуждает его еще больше: – я и с тебя трусы стянула. Кстати – хороший размерчик. Вполне себе. Я думала, что с утра девчонки проснуться, начнут нас искать, а мы с тобой в одной постели голые. Ясно же, что случилось. Верно?

– Ээ… ну вообще-то можно было сделать все еще более достоверным. – шепчет в ответ Виктор и его рука поднимается к Лилиной груди: – самый лучший способ – вовсе не обманывать. Надо было переспать и все.

– В общем я так и хотела, но ты вырубился. – отвечает Лиля: – все-таки много портвейна выпил.

– Проклятый портвейн. Алкоголь зло. – сокрушается Виктор.

– … но как с нами в кровати Маша оказалась? Ума не приложу… – шепчет Лиля: – да погоди ты ко мне лезть со своими лапами! Она же сейчас проснется!

– Разве это не есть самое лучшее алиби? Вот она проснется, а мы прямо тут сексом занимаемся? Вот идеальное преступление! – говорит Виктор, не спеша «убирать свои лапы», четко зная, что интонация, когда действительно хотят, чтобы лапы убрал – немного другая.

– … ты меня отвлекаешь. Мне Маша нравится. – говорит Лиля, но уже не так уверенно: – и… ммм… да убери ты свои ручища! Думать мне мешаешь!

– Зачем такой красивой девушке думать о чем-то с утра? С утра нужно расслабиться… и…

– Ааах… слушай, ну только туда не лезь своими пальцами… отстань, скотина, я же сейчас описаюсь! – сердится она и кусает его за плечо своими маленькими, но очень острыми зубками.

– Ах так!

– Ай! Убери руки, чудовище!

– Господи, да заткнетесь вы наконец или… – за спиной у Виктора поднимается всклокоченная голова Марии Волокитиной, лучшего бомбардира области. Она трет глаза и зевает, потом ойкает и вскакивает, прижимая одеяло к груди.

– Вы чего⁈ – глаза у нее округляются.

– Машка, холодно же. – говорит Лиля: – ты все одеяло с нас стянула.

– Вы голые! – Волокитина тычет в них пальцем: – вы трахались!

– Да мы только начали… – вздыхает Виктор и Лиля тут же – бьет его по голове.

– Не слушай его. – говорит она: – мы всю ночь этим занимались. Витька – классный! Я решила, что влюбилась в него.

– Охренеть. Что, серьезно? – Волокитина осела на кровать, прислонившись спиной к стенке: – это ты сейчас серьезно, Лилька? Полищук, а ты свой срам прикрой! Размахиваешь тут…

– Не моя вина что он так стоит… к тебе бы так прижались таким телом. – ворчит Виктор, набрасывая на среднюю часть тела уголок одеяла: – вот теперь будет палатка. Или вигвам.

– Мы его на помойке подобрали, от очистков очистили, а он нам теперь тут фигвамы рисовать будет. – Лиля Бергштейн зевает и садится в кровати по-турецки, скрестив ноги и Виктор снова любуется ее идеальной, словно выточенной из слоновой кости, ладной фигурой. Какие изгибы… как там один алкоголик Веничка из электрички говорил – «припасть к ее телу и пастись, пастись среди лилий, ровно столько, чтобы до смерти изнемочь!» Сокровенные изгибы тела Лили Бергштейн заслуживали воздаяния осанны в храмах и богослужений, заслуживали быть описанными в легендах и сказаниях, быть проклятыми евнухами и теми, кто ненавидит женскую власть над мужчинами и конечно – никогда не быть им посчитанными, ибо любой, кто начнет считать эти изгибы – потеряется в сладкой истоме и забудется среди лилий.

– Лилька и Витька. С ума сойти. – Волокитина, запускает пятерню в волосы и с силой чешет себе голову: – охренеть. Полищук! Ты совсем охамел⁈

– А?

– Ты мою подругу соблазнил, скотина ты эдакая!

– Я старался. – признается Виктор: – это было нелегко, но я приложил все усилия. Кстати, я был бы не против еще раз соблазнить. Раз пять, наверное. Или шесть.

– Хватит уже. – Лиля больно ударяет его кулачком в плечо: – всю ночь кувыркались, а тебе все мало? Кобель.

– Мда. – вздыхает Виктор: – вот черт. Конечно, как я мог забыть эту ночь и все… кувыркания.

– У меня голова кругом идет. – говорит Волокитина: – но ты скотина, Полищук. Как ты мог вообще⁈

– Да ты на него не наседай, Маша. – защищает его Лиля: – у нас по обоюдному согласию. Вернее, ну это я его в постель затащила. Потому как влюбилась.

– Чего? – на лице у Волокитиной появляется выражение Станиславского. Понятно, думает Виктор, она ей не верит. И то верно, зря Лиля так сказала… сперва постель – потом любовь. Для девушки именно такой порядок будет верным, а не наоборот. Она же знает, что Лиля больше к ней тянется, а не к парням.

– А… ну и ладно. – Маша справляется со своими внутренними сомнениями: – радость-то какая. Правда перед Айгулей неудобно, но я с ней поговорю. Полищук, а ну признавайся, ты Салчакову тоже… того? Скотина!

– Не было у нас ничего с Айгулей. – протестует Виктор. Хочет добавить «да и с Лилей ничего не было», но взглянув на Лилю, которая прищуривает на него глаз – удерживается от этой реплики.

– Лиля? Маша? – дверь в комнату открывается и на пороге вырастает Айгуля, которая отчаянно зевает и чешет свой живот: – вы где? И… – ее взгляд натыкается на них и она – замирает на месте. Некоторое время смотрит на них, оценивая обнаженную Бергштейн, которая сидит, по-турецки нисколько не скрывая от широкой общественности свои скульптурные формы, Виктора, который накинул угол одеяла на середину тела, построив вигвам. И конечно на сидящую у стены Волокитину, которая, кстати тоже не отличается обилием одежды – на ней спортивный лифчик. Внизу – собранное к ногам одеяло.

– Алена! Маслова! – наконец приходит в себя Айгуля и кричит, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от живописной композиции «Обнаженные в квартире»: – иди сюда! У нас тут групповуха!

– Серьезно⁈ – раздается голос Масловой: – а чего меня не позвали?

– Нет тут никакой групповухи. – вздыхает Волокитина и поворачивает голову к Лиле: – Бергштейн, мы с тобой кажется договаривались насчет пьяных приколов!

– А жаль. – тихо говорит Виктор. Поднимает голову, натыкается на яростный взгляд Волокитиной и тут же вскидывает руки, сдаваясь: – да ладно! Я ничего не говорил. Меня все устраивает.

– Конечно тебя все устраивает. Обесчестил мою подругу, скотина. Ты вообще в курсе что она до тебя вообще почти девочкой была⁈ Нецелованная!

– А?

– Бэ! Хоть бы спросил сперва. Все, обесчестил – женись!

– Но я…

– Тпру! Маша, остановись. – поднимает ладошку Лиля: – давай не будем.

– Но ты же сама мне говорила, что девочка до сих пор была! Говорила⁈ – наседает Волокитина. В дверях появляется Алена Маслова, спешно натягивающая футболку.

– Где групповуха? – спрашивает она. Айгуля тычет пальцем и Маслова замирает рядом с ней.

– Ух ты! – говорит она: – в первый раз групповуху вижу! Витька молодец!

– Маслова! – возмущается Айгуля и Алена тут же поправляется.

– Ну то есть кобель, конечно. – говорит она: – почище Сереги Холодкова кобель. Но все равно молодец. Так их! Трахать «Красных Соколов»! Начнет с либеро, а там и всех остальных! Особенно эту Синицыну нужно драть как сидорову козу! Три дня подряд, чтобы ходить потом не смогла!

– Масло, заткнись! – повышает голос Волокитина: – Полищук, это что такое? Лиля…

– Да погоди ты. – морщится Лиля: – переспали – это еще не повод для женитьбы и…

– О чем ты говоришь, Лиля! – всплескивает руками Волокитина: – это вон для Салчаковой или Масловой не повод…

– Эй!

– А вот сейчас обидно было!

– … а для тебя совсем другое дело! Ты же вообще с парнями не мутила до сих пор! Даже не целовалась! Я уж думала, что ты извращенка какая! Вон у Масловой каждый месяц новый парень, для нее точно не повод!

– Точно обидно.

– … а для тебя – это событие! И для меня тоже! И если Полищук отказывается в загс идти…

– Никуда я не отказываюсь. – отвечает Виктор: – Лиля мне нравится. Как я уже и говорил – она замечательная. А когда я ее без одежды вижу, так и вовсе…

– Говорила я что он опасный… эх, ну да ладно. – машет рукой Маша: – торопиться со свадьбой не будем, но теперь вы официально парень и девушка. Любовь-морковь, все дела.