Текст книги "Жнецы Грез(СИ)"
Автор книги: Виталий Фрост
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глаза скользили дальше, цепляясь за каждую деталь пейзажа любимого городка. И все было так... по-армейски, что ли? Гладко выбритые газоны по обеим сторонам ровной дорожки со слепяще-белыми бордюрами. Вдоль нее, словно уставные, стоят деревья: клены, липы, ели – чуть ли не по ранжиру. И среди всего этого то и дело снуют создатели этой идеальной картины – солдаты. Солдаты, которых, уже тогда, армия с каждым годом все меньше обучала воевать за Родину, и все больше принуждала подметать ломом плац, да по-тщательней.
– Привет, ребят! – просияла в окно вахтерша тетя Тамара, отхлебывая чай. – Что, первый день каникул, а?
– Да, теть Тамар! – хором ответили друзья, спешившись перед воротами.
– Ну, отдыхайте, мальчишки! – она звонко по чему-то стукнула кулаком, заработал мотор и жестяная воротина с грохотом медленно откатилась в сторону. На ней красовались неплохо срисованный двуглавый орел и четко выведенная надпись: "в/ч 35813"
– Спасибо, теть Тамар! До свиданья, теть Тамар! – они вновь оседлали велики.
Сразу за воротами была небольшая стоянка, мальчики немного покружили по ней. А потом Митька поднялся над седлом, крепко сжал рукоятки руля, лег на него грудью, и со всей силы крутанул педали. Из под заднего колеса вылетело облачко пыли с мелкими камешками и за несколько оборотов Димка хорошо разогнал велосипед. Он крикнул за спину:
– Догоняй, г'охля!
Сашка, как мог, поспешил за другом. Как они неслись! Они летели, пожирая жалкие сто пятьдесят метров моста, навстречу берегу. Ведь там... Там, на том берегу их уже ждала Машка, лежа на полянке среди одуванчиков. Машка Герц. Или Манька... Но чаще всего они называли ее Мэри.
Глава VI.
Ах, Мэри! Если б она знала! Хотя, она, наверняка, знала, как эти двое давно, и оба по уши, влюблены в нее. Они любили ее белокурые, искрящиеся светом, локоны. Каждый взгляд ее, неземного ярко-бирюзового цвета, выразительных глаз на пару мгновений останавливал их юные сердца. И после этой паузы они начинали биться вновь с неумолимой быстротой. Они ловили каждое движение ее пухлых губ, когда она говорила. Ее голос нектаром разливался по всему телу, заставляя трепетать крылышками сотни бабочек в животе. А когда она смеялась, запрокинув голову, подставив лучам солнца тоненькую шею... Господи! Хотелось сжать все счастье мира у себя в ладонях и подарить ей, лишь бы она всегда продолжала смеяться.
Ее естественная пригожесть, которую даже не приходилось поддерживать и преукрашивать, с первого класса играла с ней злую шутку. Она была изгоем среди уже начинавших пользоваться маминой косметикой девочек, в то время как все мальчики, на уровне инстинктов, вожделели к ней – кто тайно, кто открыто, кто агрессивно-открыто. В общем, мужским вниманием она обделена не была.
Машка рано осиротела. Мама и папа погибли в аварии на трассе, возвращаясь из районного центра с подарком для дочурки на пятый день рождения. Это был плюшевый мишка, которого она до сих пор укладывает с собой спать. Да, этому подарку везло гораздо больше, чем Байрону.
Жила она за территорией военного городка, за рекой, в доме родителей с бабушкой Ритой, которая после несчастного случая перебралась сюда растить любимую внучку. Ранее белоснежный, домик-мазанка с мореными окошками, слегка обветшал за годы без мужской руки: местами потрескалась побелка, на углу у крыльца отмостки почти не было, какой-то хулиган, кинув камешком, оставил скол на окне в кухне.
Здесь, вместе с бабулей, они вели свое хозяйство: стареющая корова Фроська, коза, которая разрешала себя трогать только старшей хозяйке; пяток кур с кочетом – еще куда ни шло; соток семь огорода с теплицей и насаждениями. Работы было много, но жаловаться Машка все равно никогда не стала бы.
Учитывая возраст девочки, стоит признать, что внешне она уже весьма преобразилась. Появились характерные округлости, так часто приковывающие похотливые взгляды парней постарше или, того хуже, всяких дяденек.
Например, нового учителя по математике – Максима Георгиевича.
Его педантично выщипанные бровки и противный, не свойственный мужчине лет тридцати, высокий голосок вызывали надрывные смешки у учеников. Когда он выслушивал чей-то ответ, он постоянно вертел в своих холеных пальчиках какую-нибудь мелочь: колпачок от ручки, монетку, кусочек бумаги. Мальчики-задиры при нем не стеснялись орать, плеваться жеваной бумажкой из трубочек, списывать, кидать самолетики и записки – все равно этот олух ничего не сделает. Как-то раз они даже украли со стола его очки. Тот просто достал новые из своей сумки. Он делал вид, что не замечает этих издевательств, видимо решив, что заставлять уважать себя и свой труд – выше его достоинства.
– Очнись и найди его в себе хоть каплю! – говорили ему коллеги, которые давно работают в деревенской школе и знают, что без строгой дисциплины ты – никто в глазах этой необразованной шпаны.
Но он твердо верил в свой путь.
В конце мая, он попросил Мэри остаться после урока стереть с доски и полить цветы. Искаженные оконным стеклом лучи солнца заливали просторы линолеума и измученные потеками неоднократной халатной перекраски парты и стулья. На задних столах красовались традиционными синими чернилами самые похабные рисунки и словечки великого и многогранного языка.
В тот день она была одета в коротенький сарафан с белым воротничком и босоножки – один из самых дорогих своих нарядов. На улице припекало майское солнышко, и настроение одеться так легко было мотивировано далеко не желанием подчеркнуть свою красоту. О ней она и без того была высокого мнения.
Учитель неотрывно заполнял журнал, сидя за столом, что стоял на подиуме вдоль бордового полотна школьной доски. Из распахнутой двери лаборантской тянуло табачным дымом. Машка как следует вымыла доску куском губки, иногда смачивая ее под ледяной струей из крана при входе в кабинет. Набрала воды в обрезанную пластиковую бутылку на поливку. Встала на стул, чтобы добраться до цветка на книжном шкафу и почувствовала потную ладошку на покрытой легким пушком коленке (как сукин сын так быстро и бесшумно подошел?) Годы каждодневных мальчишеских приставаний не прошли даром. Мышцы другой ноги среагировали молниеносным ударом в гладко выбритый двойной подбородок Максима Георгиевича. Он вскрикнул и, размахивая руками, отпрянул. Без того противная физиономия приобрела пунцовый оттенок и, ощерившись, двинулась на девочку. Она потеряла равновесие, стул под ней предательски пошатнулся, и упала прямо к нему в объятия, щедро окатив себя и учителя остатками воды из бутылки. Сарафанчик задрался, обнажив белую ткань трусиков Мэри.
В этот момент открылась дверь. Появилась сумасшедшая пудельская морда директрисы. Она ненавидела детей и весь мир. И это было самое взаимное чувство из всех возможных.
– Что тут присходит?! – завопила мымра.
– М-м-м... – замычал учитель.
Глаза его метались. То смотрели на подозревающую неладное директора, то умоляли оказавшиеся так близко глаза девочки ничего не рассказывать, то косили вниз и набок, стараясь отпечатать в памяти еще больше оголившиеся ножки юной прелестницы.
Мэри недолго копалась в своем арсенале многозначительных вглядов и, скрипнув зубами, одарила его самым презрительным из них. Отцепившись от него, повернулась и просияла:
– Ничего, Надежда Александровна! Я поливала цветок на шкафу, стул покачнулся и я стала падать! Если бы не Максим Георгиевич – расшибла бы голову, наверное!
– Да, кхм... я подоспел вовремя, кхм! – он начал пятиться назад. Его взгляд против воли хозяина вцепился в торчащую из под среза платьица тоненькую сиреневую линию на трусиках девочки. Максим Георгиевич зашелся кашлем и отошел к окну.
Директор, сузив глаза в щелки, посмотрела на них еще пару секунд. Машка почти услышала несвойственную ее собачьей внешности утробную кошачью злобу, клокочущую в женщине. Но Надежда Александровна просто развернулась и поцокала дальше по коридору.
Мэри с облегчением сняла маску "Ну что вы, сударыня, все в порядке", повернувшись на каблуках, подошла к задыхающемуся кашлем
Чтоб ты сдох сейчас же!
учителю. Развернула к себе лицом и, наставив на него палец, зашипела:
– Не знаю, на что ты надеялся, но если еще раз меня или кого-нибудь так тронешь, будь уверен, я лягну тебя гораздо ниже и больней. Да так, что глазные яблочки с шарункулами местами поменяются! Усек, козел?
ТЫ? Я сказала ему ТЫ? Ага! А еще козел и шарункулы!
Он энергично закивал.
– Н-не р-рассказывай, п-п-прошу тебя, Машенька! Никому!
Она сжала кулачок перед его испуганным лицом, борясь с желанием пустить его в ход, но:
– Секреты хранить я умею!
Мэри, Мэри... Это совсем не тот случай. Она хлестнула его по щеке упругими локонами в прощальном развороте и пошла к выходу.
– Эй! – позвал учитель.
Она застыла в дверях.
– З-з-з-з...
– Ну, что!? – нетерпеливо крикнула Мэри
– З-зови меня М-Макс.
Она закатила глаза и удалилась.
А эти издевательские ощупывания мальчиков-сверстников на переменах? Почему они в этом возрасте такие глупые и грубые? Только Митька и Сашка были с ней милы с самого начала. И нередко, ценой синяков и ссадин, защищали ее достоинство. И, она это знала, всегда будут. Она знала, что и эти мальчики тоже взрослеют. Сотни раз замечала с какой тоскливой нежностью они порой смотрят на нее. Как заливаются краской, когда она говорит, что первой полезет на дерево, башенный кран на стройке или в Большой Дом, а на ней одета юбка. Чувствовала их дрожь, когда была рядом и, быть может, дрожала сама. Но в любом случае это вовсе не причиняло неудобств. Напротив, ей нравилось, хотелось этого, даже почти не было стыдно, оттого что они любовались ею. Оба. Наверное.
– Раньше. – говаривала бабушка, сидя с внучкой лет одиннадцати за столом с чашечкой сладкого чая. – когда я была молода... Да и родители твои еще застали те добрые годы... Мальчики были совсем не такие наглые. Да и девочки не такие доступные, как вон – Настька соседская, с параллели! Вчера видала ее – с Витькой Шубой взасос целовалась и щупала, щупала его, представляешь?
И переведя дыхание, с надеждой:
– Ты ведь не такая, Маш?
Машка обегала стол, крепко обнимала старушку, прижималась к ее сухой щеке своей, молодой и свежей, и, нежно поцеловав в темечко, отвечала:
– Конечно же, нет, ба!
И она не была.
Баба Рита была очень религиозной женщиной. Ни службы не пропустила в местном приходе с тех пор как переехала. И исправно, пусть и насильно, раз в месяц водила и внучку на причастие. Мэри было это не по душе, "но бабуля ведь расстроится..." Эта фраза была самым частым оправданием ее редким отказам от прогулки.
С Митяем ее посадили за одну парту еще в первом классе. Заговорил он с ней только в третьем, после сближения с Сашкой Меканским. До этого она была уверена, что каждый день слышала тонкий свист, который его раскрасневшаяся голова издавала словно закипевший чайник.
А потом – щелк! Чья-то незримая рука перевела тумблер старой радиолы "Юность" в положение ВКЛ и вырвала его с корнем из глянца приборной панели. Как и ползунок для настройки на нужную волну – он навсегда остался на УКВ-станции "Лучшие друзья".
Этой ночью Мэри совсем не спалось. Какое-то странное чувство тревоги не покидало ее. Ощущение, что следующий день перевернет всю ее жизнь, накатывало на нее новой волной каждый раз, когда она начинала мирно покачиваться в безмятежном море грез и Морфей только начинал ласкать ее волосы.
Часов в пять утра она услышала, что бабуля прошуршала мимо ее спальни, стараясь не рузбудить внученьку в первый день каникул, немного погремела на кухне и вышла из дому.
Следующий мучительный час она провела за мутным бессмысленным созерцанием каждого уголка своей небольшой комнатки. Напротив двери с зеркалом, прямо под окном стоял старинного вида рабочий стол с выдвижными ящичками по бокам. Один из них закрывался на ключ. Его она прятала на пыльной, забитой книжками старых советских изданий, верхней полке стеллажей, выстроившихся по левой стене. Она любила звук, с которым ключ приводил в движение запорный механизм ящика.
В нем она держала самое сокровенное. Любовные записки. Но далеко не все. С первого класса ей приходили кучи нелепых признаний и пошлых рисунков. Но стихи писали только два автора. Их произведения на старательно вырезанных из тетрадных листков и закрашенных фломастером сердечках она и хранила здесь, в коробке из под конфет.
Вот одно из них, выведенное точеными вензелями:
Глаза твои – что море-океан –
В них утонуть и раствориться
Хочу. Но все – самообман!
Мечте моей никак не сбыться!
Или вот это, выцарапанное левой рукой:
В локонах твоих сияя,
Бесится фотонов стая.
Если б был одним из них -
Испарился б в тот же миг!
«Не достоин!» – прокричал бы,
Прежде чем на век затих...
«Хоть бы почерки подделывали, что ли?» – улыбалась Мэри. Перед сном она иногда долго перечитывала их, прижимая к груди каждое сердечко. Будто примеряя к своему, не в силах определиться.
Кровать стояла у правой стены. Помимо большого плаката битлов, шагающих через Эбби роуд, она была заклеена обложками старых виниловых пластинок. Родители собирали их всю жизнь: запрещенные ДДТ, Аквариум, Наутилус, AC/DC, Scorpions, Kiss... И самая раритетная пластинка The Ink Spots, вообще неизвестно каким образом доставшаяся папе. Митькин отец, когда узнал о такой коллекции даже сказал что-то вроде: "Ха! А из девчонки может выйти толк!" У изножья на тумбочке стоял старый добрый проигрыватель "Вега-109" с колонками. Он то и дело напрягал вертушку, чтобы поласкать уши друзей приятным потрескивающим звуком. Именно Мэри в свое время приобщила друзей к подобной музыке. Баба Рита эту бесовскую штуковину не любила, но никогда не говорила об этом.
Проворочившись до семи утра, она встала, позавтракала молоком и печеньем. Попрощалась с бабушкой, весьма удивленной столь ранним подьемом внучки, и пошла на условленное место. Благо ей было до него рукой подать.
***
Отовсюду в уши лились ручейки звуков просыпающейся деревни: стонали коровы, квохтали курицы-несушки, тупо бекали овечки, снисходительно мекали козы, и петухи исступленно орали свое «ку-ка-ре-ку»; баба Зина крыла матом Зорьку, которая опять лягнула ведро, деда Ваня пытался завести бензопилу; редкие рыбаки на берегу и в лодках свистели лесками удочек; старшеклассники, переругиваясь, решали кто первым сегодня оседлает «Урал». Что ж, каждый по-своему радуется каникулам.
МГМ снова в сборе. Митька и Гном спешились на дороге у полянки, молча подошли к Мэри и легли рядом. Как и она, взяли в рот колосок тимофеевки.
– О чем мечтаешь, сестренка? – осведомился Саня.
– О том же, о чем и ты. – обращалась она к обоим.
Мэри перевернулась на живот и устремила взор на ощерившийся домиками и зданиями холм. Друзья повернулись к ней, оперев головы на согнутые в локтях руки. Их взгляды скользнули по изгибам девушки, встретились в области плеч и сразу разбежались. Оба покраснели.
– Я хочу, чтобы наше последнее лето никогда не кончалось. – с грустью выдохнула она. – Твой па...
– Нет. – опередил ее Дима. – Нам надо идти, Мэг'и.
Она вздохнула, поднялась и отряхнула майку и шорты по колено от мелких травинок. Внушительную для ее возраста грудь прикрывала еще и ткань лифчика. Многие мальчишки многое бы отдали, чтобы узнать его цвет. И еще большее количество, наверняка, умерло бы за возможность увидеть, какого цвета и формы соски под ним. Один из карманов сильно выпирал – тот самый теннисный мячик, который они кидали, играя в города. Забранные сегодня в озорной хвост волосы заискрились в солнечных лучах. В глазах блеснули озорные огоньки.
– Ну, и кто из вас, засранцев, примет меня на борт? – она уперла руки в бока.
Саня вскочил и отбил комичный поклон:
– Мой дилижанс к вашим услугам, сударыня. – голосом он походил на ливановского Карлсона, а позой, да, и, чего уж там, внешним видом – на леоновского Уэфа из фильма "Кин-дза-дза".
– Остынь, извозчик! – Митька уже стоял напротив, аристократически приосанившись.
– Какой я тебе извозчик?
– Да-да. – отмахнулась Машка. – Вы оба – водители кобыл. – она рванула охапку одуванчиков и бросила их в лица мальчишек. – Угадайте, какую я сейчас оседлаю!? – и со всех ног бросилась к великам.
Они рассмеялись и рванули в погоню за наглой беглянкой. И преуспели. Как только Сашка и Митяй обогнали ее, она сразу сбросила темп. Парой секунд позже парни стояли каждый у своего велосипеда. Они переглянулись, кивнули. Вернули серьезные взгляды к приближающейся Мэри и запели основную мелодию из фильма Мортал Комбат. Продолжая петь, повернулись друг к другу, поклонились. Сашка, использовав пару коронных движений, ясно дал понять, что он – шестирукий гигант Горо. Димка повязал вокруг головы ленточку со связкой ключей. Она забавно била его по лицу при каждом выкрутасе, который был призван показать, что он – азиат Лю Кен. Глядя на эту картину, Мэри улыбнулась:
– Ребята, я вас обоих обожаю. Только не надо драться.
Оба резко указали на нее пальцами и, добавив в голос избыток драматизма, крикнули:
– Choose your destinу!
Вся троица вновь зашлась смехом. Девочка протянула руки в сторону Димы:
– Прости, Гномик! У него – больше!
Нарочное отсутствие подлежащего в предыдущем предложении вызвало новую волну хохота. Гном покраснел (как и друзья), состряпал деланно-печальную гримасу и стыдливо сложил руки на промежности. Шутки ниже пояса всегда в моде у пубертатной молодежи.
Наконец, ребята успокоились. Саня уже
Глотайте пыль, улитки !
мчал свою маленькую "Каму" по широкой тропке вдоль реки, когда Мэри уселась на багажник "Туриста". Она ногами удерживала велик в равновесии, пока Димка забирался на него и справлялся с предательскими зигзагами руля на первых оборотах. А когда они разогнались и многоголосье деревни и реки понеслось мимо все быстрее... И быстрее... Митька вдруг почувствовал, как давно и с какой силой сжимают его бока теплые руки Мэри. Услышал ветряной посвист в ушах, стрекот кузнечиков, шелест и хлесткие удары юной травы по белым коленкам его пассажирки. Услышал ее восторженный и испуганный смех. И вместе с мурашками счастья по хребту пробежало и схватило его за горло дикое желание заплакать. И чем же можно подавить такое желание, сидя верхом на велосипеде с красавицей за спиной? Ну, конечно же, скоростью!
Вскоре догнав Сашку, они неслись все дальше и дальше: мимо крайних домов деревни, мимо дерева с Большим Домом – к старому домику егеря в чаще леса.
***
С момента той аварии в лесу пролетело чуть больше полугода. Лазурная «шестерка» осталась на прежнем месте, лишившись, стараниями местной шпаны, колес и всей более-менее жизнеспособной требухи. В остальном, все осталось, как прежде. Лишь декорации природы претерпели соответствующие смене сезонов метаморфозы.
А вот Николай Пименов изменился. Как и имя, которым его теперь ласково величал весь народ в Потемках. И даже вояки. Как и его скромное жилище, преображенное силами благодарных жителей. Как и пес, тоже обретший звучное прозвище.
Сытый Джек радовался первому дню лета, валяясь на залитой утренним солнцем лужайке перед домиком. Чуткий нос уловил тонкий сладковатый привкус в ветерке. Так пахла только та девочка, которую два ее гораздо менее ароматных друга и хозяин называли Мэри. Красивая и веселая. Пес вскочил и, принюхиваясь, повернулся к узкому проему между соснами. Хвойные великаны окружали домик насыщенного фиолетового цвета и небольшой, огороженный аккуратным штакетником, участок. Что-то замелькало между стволов, а потом из за поворота показались двое на велосипеде. Пес радостно гавкнул и побежал к ним навстречу, перемахнув через низкий забор.
– Привет, Джеки! – просиял мальчик, что был за рулем.
– Привет, малыш! – девочка оттолкнулась руками от багажника и ловко соскочила на тропинку. Джек с разгона бросился в ее раскрытые обьятия. – Привет, мой хороший! Привет!
Пес вертел хвостом, вжимал себя в ноги Мэри и постанывал от удовольствия, пока она натирала его лоснящиеся чистотой бока.
– Эй, Джека! – слева от них пронесся толстячок на велосипеде поменьше. На достаточно высокой скорости он умудрился легонько дернуть девочку
– Эй!
за хвост и потрепать ухо собаки.
Митька и Гном спешились у калитки и оглянулись. Джек нежно прикусил тонкое запястье Мэри и будто бы вел ее, галантно сопровождал.
– Ах, ты, слюнявая морда. – без тени отвращения улыбалась она. Потом аккуратно высвободила руку и подняла на уровень головы. Пес гавкнул, замер и с интересом смотрел на нее.
– Так! Кто хочет мячик? – поддельная строгость в голосе девочки контрастировала с искренней улыбкой. Джек, вывалив язык, дышал, топтался и поскуливал.
– А ты подготовилась. – с усмешкой произнес Димка.
Мэри сверкнула на него глазами.
– А ты? – выхватила из кармана ярко-желтый мячик и бросила ему.
Он попытался его поймать. Тот выскользнул из правой руки, стукнулся о левую, и Митька еле устоял на ногах в финальном выпаде, который не позволил бы мячу упасть. Но Джек перехватил его в дерзком прыжке и пустился наутек, пытаясь разжевать плотный шарик.
– Ах, ты, маленький проныра!
Диме все же пришлось удержать себя от падения, оперевшись рукой о землю. Машка и Гном засмеялись, а проныра перепрыгнул забор и пафосной рысцой потрусил к домику. Отойдя на безопасное расстояние, повалился в молодую, уже согретую солнцем траву, и всерьез задумал распотрошить свою игрушку. Оставив велосипеды, друзья перешагнули ограду и двинулись вперед.
– Эй, Джеки! Не переусердствуй там! – Мэри смешно щурилась. – И вообще, отдавай сюда. – она выставила перед собой требовательную ладонь. Пес послушно встал и, махая хвостом, подошел.
– Как, черт тебя дери, ты это делаешь, Мэри? – удивился Саня. – Эта псина слушается только хозяина и тебя. Как так?
– Да, брось, Сань! – Митька скрипнул молодым колоском тимофеевки и отправил в рот. – Ты тоже ее слушаешься.
Он усмехнулся и изобразил стойку собаки, выполняющую команду "Служи!" Гном осклабился.
– Ты на себя посмотри!
– Так! Аз есмь царица! – перебила ребят Мэри. Она сжимала отобранный у слюнявого Джека мячик. Второй рукой она чесала бок развалившегося перед ней пса. – Повелеваю...
Пажи переглянулись.
– А, ну-ка, держи эту цариху, как следует! – кивнул Саня.
Митяй обежал Мэри и поднял ее, взяв под руки.
– Что? Что ты себе позволяешь, смерд? – возмутилась она. Джек вскочил и обеспокоенно запрыгал вокруг. Плененная девочка перевела взгляд на хищно ухмыляющегося Гнома. Он выставил перед собой оттопыренные указательные пальцы и приближался к ней.
– Нет! Нет, нет, нет!
Она смеялась и в отчаянии рвалась то в одну, то в другую сторону. Но Димка завел ее руки за спину и крепко сжимал локтевые сгибы. Пальцы Сашки добрались до ребер Мэри.
Солнцу было еще далеко до зенита. Облака лежали на голубой глади неба редкими белыми лоскутками. Ветер слегка шумел в колючих кронах сосен и, спускаясь по рыжим стволам к земле, затихал вовсе. Словно в бесконечной перекличке, пели птицы. Каждая на свой манер, но все голоса сливались в единую гармонию. Песню лета. Песню, в которой сольную, кульминационную партию может исполнить только один артист. Имя ему – смех. И, будьте уверены, на этой лужайке он пел просто великолепно.
– Эй!
Если бы заговорил кто-то другой, ребята бы ничего не услышали сквозь собственный смех и сдавленный пастью с мячом лай Джека. Но это протяжное, хриплое "Эй!" произнес ОН. А если Дядь Коля что-то говорил, то его слышали. Видно, это одна из особенностей открывшегося дара.
Одним вечером прошедшей зимы он также позвал эту троицу и попросил зайти к нему. Только тогда голос его звучал не с расстояния двадцати шагов, как сейчас. Он раздался эхом в головах друзей, заствив их в испуге озираться. МГМ как раз миновали дугу, на которой, казалось бы, уже давным-давно произошло столкновение с Витькой Шубой.
– Эй! – добродушный скрипучий голос. – Да не ищите вы, ребята. Здесь меня нет.
Митька, Гном и Мэри застыли в морозном воздухе на полушаге и переводили выпученные глаза друг на друга. В них читался немой вопрос: "Ты тоже это слышишь?"
– Найдете меня в старом домике егеря, что в сосновой чаще к северо-западу. Впрочем, сюда с недавнего времни появилась тропка – заблудиться сложно.
Ребята слышали о бывшем алкоголике, после аварии открывшем в себе способности к целительству и поиску пропавших. Несмотря на свою набожность, даже бабушка Машки обращалась к нему, когда потерялась их корова – Фроська. Сверхьестественное чутье Дядь Коли верно указало место поиска за полями к востоку от Потемок. Но чтобы телепатия, да еще на таком расстоянии. С ними! С чего ему потребовались три подростка? Старик будто услышал последний немой вопрос:
– Да не переживайте вы так. – эхо заразительного смеха заполнило головы друзей, вызвав у них невольные улыбки. – Ночью была метель, помните? Дорожку к поленнице занесло, а запас дров в домике подходит к концу. Неужто троица благородных друзей не выручит старого калеку, а? Забавная ситуация, знаете ли? – в голосе зазвучали нотки сарказма. – Деревенский знахарь и чудотворец лечит хвори и недуги, но свои вылечить не в состоянии.
Благородные друзья переглянулись. Получив одобрительный кивок от Гнома и Мэри, Митька поднял голову вверх и, что было сил, крикнул:
– Мы придем!
– Ой! Да, не кричите же так громко! – отозвалось слегка обиженное эхо, заставив ребят вздрогнуть. И сразу же усмехнулось вновь. – Спасибо, жду вас с нетерпением.
Ребята тогда быстро справились с задачей и получили вознаграждение. Лучшее из них. А именно – интересную небылицу с чаем и печеньками. С того раза было еще три подобных встречи, не считая сегодняшней.
Позднее. Гораздо позднее. После всех пережитых ужасов и потерь, Дима не раз задумывался, случаен ли был выбор помощников этим стариком (или кем он был на самом деле?) в тот зимний вечер. Очень хотелось верить, что да.
Вот и сейчас все члены МГМ отчетливо, как в наушниках, услышали его и обернулись. Дядь Коля спускался по ступенькам крыльца, по-старчески становясь на каждую обеими ногами и держась за перила. Длинные до плеч седые пряди колыхались в такт шагам. Драную косуху, брюки и берцы сменили безрукавая майка, светлые льняные бриджи и шлепанцы. По наряду и не скажешь, что он колдун. Никакой стереотипной атрибутики, навроде вороньих лапок на шее или изогнутого ритуального ножа за расшитым серебром поясом. Но стоит только взглянуть в его глаза – сразу становится ясно, что этот старик знает что-то этакое. Они смотрели не на тебя, но в тебя. Один из уголков рта всегда был вздернут в усмешке: "Эй, я все про тебя знаю!"
– Привет, ребята! – он одолел все ступени и выставил перед собой руку так, будто хотел ее положить на невидимый стол. Джек тут же плюнул многострадальный мяч в траву и поспешил подлезть под нее. Подобного повиновения Мэри бы не добилась никогда. Хозяин улыбнулся и потрепал мохнатые уши. – Ты не буянил тут, Джеки?
Пес облизнул нос и кивнул.
– Ну, ладно. – еще больше смягчил лицо старик. – Немножко можно.
Он перевел взгляд на ребят. Они, запыхавшиеся и краснолицие, подошли и встали полукругом.
– Привет, Дядь Коль! – каждый из них потряс сухую смуглую руку старика.
– Я полагаю, можно обойтись и без предисловий. – он развернулся и быстро захромал к не менее фиолетовой, чем весь дом, пристройке. – Вчера я все подготовил, так что – разбираем поклажу и в путь.
– Эм... Дядь Коль! – Димка и друзья едва поспевали за ним. – Ты, может, все-таки, пояснишь?
Тот глянул на него с недоумением.
– Не ты ли, Димка, в нашу прошлую встречу пожелал сходить в поход? – он не подражал голосу Димки. Он говорил в точности его голосом. – "Ой, Дядь Коль! Дядь Коль, расскажи еще про индейцев? – потрепал за плечи Гнома и Мэри. – Пойдем, пойдем в поход с вигвамом, а?" – старик зашелся своим фирменным смехом
– Да, было дело! – вспомнила девочка. – Правда, Чингачгук? – двинула в плечо Сашку.
– Ага. Точно! – он потирал плечо.
– Я не думал, что ты воспримешь это серьезно! – смутился Димка.
Дядь Коля открыл амбарный замок на широкой двери сарайки и очень серьезно посмотрел на Митьку. Даже страшновато стало. Неловкая пауза получилась слишком затянутой и кто-то из ребят собирался уже что-то сказать. Но рот старика вновь разошелся в желтозубой улыбке:
– Видишь? Я могу быть серьезным! – он рванул дверь на себя и шагнул в пыльную полутьму. – Так! Это тебе!
Он с легкостью поднял и бросил Димке большой холщовый ранец.
– Господи, что там? Кирпичи? – удивился он весу своей ноши.
– Нет. Но тоже своеобразный стройматериал. – усмехнулся Дядь Коля. – Оленьи шкуры. Отходи!
– Шкуры?
– Ага! Из чего, по-твоему, делали настояшие вигвамы? А точнее, типи!
Митяй еле успел посторониться от еще одного такого же тюка. Его с показной удалью подхватил Гном:
– Дядь Коль, ты супер!
– Да! Это то, что нам сейчас нужно! – подхватила Мэри. – Будет, что вспомнить. – она замялась. – но, Дядь Коль, мы, если честно не готовы к походу в лес.
Лицо его, наполовину срезанное полоской тени от дверного косяка, вновь приняло серьезное выражение. Мэри посмотрела на него и продолжила с умным видом:
– Там полно клещей, а мы все в шортах да майках!
– Ах, это! – он махнул трехпалой рукой и зашарил по карманам бриджей. В одном из них он нащупал то, что искал, извлек на ладони четыре засушенных ягодки шиповника и протянул друзьям. – Вы знаете, что делать.
Ребята взяли по ягодке и с сомнением посмотрели на них.
– Это что-то вроде "Пожуйте этих корешков и все пройдет?", как прошлой осенью? – подал голос Гном.
– Ага. – кивнул Дядь Коля. – Придется похрустеть, но нужный эффект гарантирован. – он перевел взгляд на Мэри и поклонился. – Никакие кровососы не посягнут на ваши нежные коленки, сударыня.
Друзья еще раз переглянулись, пожали плечами и отправили в рот новоявленную панацею. Оставшийся сухой плод шиповника старик слегка подбросил в воздух, и Джек щелкнул пастью, поглотив его.
– А ты, Дядь Коль? – поинтересовался Дима.
Знахарь опять разгладил черты лица до непроницаемой серьезности:
– Вот вы и попались, дорогие мои детишечки. В давние времена лихолетья правители никогда не брали в рот еду без предварительной пробы дегустатором или самим преподносящим пищу!
Сашка и Митяй одновременно ухватились за горла и, вывалив языки, покраснели и закашляли. Понятно, на кого они хотели произвести должное впечатление. Но Мэри знала "этих засранцев" слишком хорошо. Она выписала кончикам носов мальчишек по болезненному щелбану и те так же синхронно, как и начали разыгрывать удушье, ухватились за носы. На глазах у обоих выступили слезы, но они все равно заржали, отходя от пристройки.
Дядь Коля тем временем достал из сарайки рюкзак поменьше и протянул девочке:
