Текст книги "Жнецы Грез(СИ)"
Автор книги: Виталий Фрост
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Собачий мозг, как и за минуту до столкновения, вновь обожгло искрой интуиции. Захлебываясь, пес лаял и царапал чертову невидимую стену на двери авто, бился о нее головой. Отходил к противоположной и с разбегу вновь пытался оттолкнуть ненавистную стеклянную преграду.
Но хозяин зол и решителен в своем стремлении добраться до этой мерзости. Он, размахивая руками и извергая проклятия, приближался к дороге.
Туман – точка – капля – тишина – вспышка...
Туман – точка – капля – тишина – вспышка...
Человек совсем рядом. Туман, перекатываясь клубами, казалось бы, неуверенными рывками плывет навстречу. Человек на дороге. Он, пошатываясь, в недоумении озирается, вертя головой из стороны в сторону, резко оборачивается всем корпусом туда-сюда. Рот брызжет ядовитой слюной ругательств. Черная туча сжимается в точку и несколько алчных лучей облизывают человека.
Пес замер и заскулил. Человек, смешно взболтнув руками, тоже застыл на полуобороте, невидящими глазами подстреленного зайца глядя в сторону растущей капли. Непостижимая космическая тишина и...
Всполох в последний раз меняет местами цвета погрязшего в сумерках мира. Ветер качает высокие башни берез и осин, срывая с крыш недавно намокшие тяжелые черепицы отмирающих листьев и неся их по наклонной в пропасть холодной сырой травы у подножия. Цвета вернулись. И никакого страшного тумана.
Пес отошел от окна, сунул морду между водительских сидений и основательно принюхался. Через неплотные резинки дверей и стекол машины, резонируя на чутких обонятельных нервах, воздух принес снаружи целый букет запахов, смешивая их с внутренними. Мокрая земля и бетон вплетаются в заскорузлый пластик торпеды. Папоротник – в обрывки торчащего из сидений поролона. Блевотина хозяина – в открытое горлышко недопитой бутылки. Экскременты различных животных и птиц – в разбросанные по салону лоскутки ветоши, каждый из которых тоже пахнет по своему и...
Да! В свистопляске ароматов и зловоний он вычленил, наконец, свой любимый запах, и хвост сам собой заходил ходуном. Пес вновь повернулся к окну, смотрящему на дорогу. Да вот же он, хозяин!
Пес громко возликовал, мечась по заднему сидению, но потом вспомнил: обычно все приступы собачьей радости его хозяин встречал хорошим пинком, ударом цепью или оплеухой. Поэтому, по мере приближения знакомого силуэта пес по привычке собрался, успокоился, отошел подальше от дверцы и лег, прижав уши.
И в самом деле, к машине, хромал Николай Пименов – ветеран войны в Афганистане, инвалид и алкоголик с более чем десятилетним, практически непрерывным, стажем.
Он открыл дверь, уперев руки в колени, нагнулся и посмотрел собаке прямо в глаза.
Хм... запах тот же... только вот...
– Эй, малыш! – человек протянул к нему помеченную войной руку.
Что это? Добродушная интонация? Пес удивленно пискнул и блеснул глазами.
– Давай, мальчик! Иди к папочке! – неподдельная ласка в голосе, настоящая... любовь?
Собака приняла сидячую позу, заинтересованно и, в то же время, недоверчиво наклонила мордочку на бок и переложила крючок хвоста по другую сторону задних лап.
– Ну же, малыш, давай! Я тебя не обижу! Никогда больше. Слышишь? Ни-ко-гда. – он сделал короткий шаг вперед и пошелестел пальцами друг о друга. – Прости меня...
Язык пса смочил мгновенно высохший нос. Еще раз. Он закивал головой и забил хвостом, но все еще боялся оторвать зад и подойти. Хозяин уронил руку на колено, опустил голову и выдохнул, мотая головой:
– Я забыл. Прости. Я не помню сколько лет уже забываю... – он выпрямился и вскрикнул поверх машины. – Ха! Забавно звучит "Я не помню сколько лет уже забываю..." – и рассмеялся.
Впервые за все время хозяин смеется! И как хорошо! Кажется, самому ветру понравился этот прерывистый задорный скрип и он подхватил и понес его по всем уголкам земли.
– Нет, серьезно! – он, все еще хохоча, вновь посмотрел на пса. – Представляешь, малыш? Я совершенно забыл дать тебе имя, Джек! – он закрыл рот ладонью. – Оп! А вот и оно! Как тебе, а? Джек! Джек! Джека! Джеки! – он менял голос, будто пробовал кличку на вкус, смаковал ее.
Старик, всплеснув руками, обернулся на триста шестьдесят градусов и, раскрыв объятия, выкрикнул сразу ставшую магической фразу:
– Джек, ко мне!
Ну и как тут устоять?
Пес вскочил и затоптался на носочках, облизываясь, обнажая в улыбке передние зубы. Глотка выдавала несвязные писки и скулеж. И ему, как и любому счастливому псу, было совершенно неважно, что со стороны больше было похоже, что хвост им управляет, а не наоборот.
– Ко мне, старина! – кричал человек. – Ко мне! И пойдем домой! У нас куча дел, Джеки!
Джек, залившись радостным лаем, рванул с места, обежал хозяина вокруг, протянул к нему в прыжке передние лапы. Теплые руки человека крепко сжали их и не отдернулись, когда пес принялся покрывать их слюной. Напротив, они остались, разрешив ему насладиться их неповторимым привкусом. А потом вдруг взметнулись вверх и пес уже зажмурил глаза и прижал уши к шее, ожидая хлопка по носу, но они бархатом опустились на косточку у основания черепа и заскользили по гриве. О, блаженство! И дальше по спине... Они почесывают и массируют его блохастые бока...
Нет! Невозможно больше это выносить!
Чувствуя, что его собачье сердце вот-вот взорвется от переполняющего счастья, Джеки вырвался из под пьянящего гнета нежности. Выкрикивая избытки радости, он помчался к дороге. Добежав до нее, обернулся, чтобы убедиться, что хозяин идет за ним.
Подняв над головой руки, выщелкивая пальцами нелепый ритм, человек хромой трусцой пробирался следом и что-то напевал. Пес призывно тявкнул и убежал вперед на разведку. Помнил ли он о тумане? Капле? Тишине? О вспышке? Конечно же, нет... И не вспомнит больше никогда.
Остаток пути им предстояло пройти пешком.
Вскоре человек и пес одолели последний подъем дороги и, подставив лица уже спустившейся темноте и неугомонному ветру, окинули взором представшую перед ними деревню. Слева от бетонки торчала табличка: ПОТЕМКИ.
***
Поселок с населением около двух тысяч человек мало чем отличался от других забытых, разбросанных по территории огромной, до сих пор бьющейся в истерике после распада СССР, страны. Он стоял на узкой реке, в низине. Отсюда, с горки на въезде, казалось, будто он растекся сверкающей оцинкованными крышами в свете почти полной луны заводью на дне глубокого холмистого каньона. На юге поселения, за рекой, еще при Хрущеве обосновалась военная часть. Так что движение по бетонке редко замирало хотя бы на три дня и ее ремонт регулярно производился силами военнослужащих. Справа от нее по широкой просеке от подстанции поселка и в горизонт до точки тянулась, противно жужжа, линия электропередач. Благодаря соседству с вояками и, когда-то бывшему щедрым, бюджетному обеспечению, в городке в свое время появились водопровод, газ, местная канализация, дренажная система и даже две панельных хрущевки – маленький коммунальный оазис в окружающей пустыне неблагоустроенности. Обслуживающих инстанций не требовалось – за всем присматривали служивые. В поселке были два детских сада – один в поселке, другой в военном городке. Старое обветренное здание школы стояло у самой окраины, на возвышенности, так что каждый ученик мог при желании разглядеть свой дом внизу. Амбулатория и фельдшерско-акушерский пункт со скудно оборудованной родовой палатой, и небольшим, в шесть коек, изолятором, находились в одном здании неподалеку от центра и соседствовали с почтой и вездесущим «Сбербанком».
Вокруг на десятки верст по всем направлениям простирались непролазные чащи, изъеденные редкими лишаями лугов, становящихся днем еле различимыми, когда их накрывали рваные тени несущихся облаков. Только чуть поодаль на восток раскинулась огромная, разделенная лесополосой на четыре равные части, плешь – поля площадью каждое около километра. Раньше они находились в ведении местного колхоза, теперь же использовались местными в целях выращивания картофеля и пшеницы. Прошлой осенью в областной столице на сельско-хозяйственной ярмарке их картошка даже участвовала в конкурсе качества, правда призового места не заняла. Неподалеку от школы стояла самая настоящая ветряная мельница с электрическим поворотным механизмом в основании, чтобы разворачивать лопасти в нужном направлении. Также рядом притулилась небольшая пекарня, так манившая школяров ароматом свежего хлеба и выпечки, когда те выбегали на улицу во время перемен: старшаки покурить, ребятня поиграть в "догоня". Все жители ежегодно в едином порыве собирались на посевную и посадку, окучивание и прополку, борьбу с вездесущим колорадским жуком и сбор урожая. К сожалению или к счастью, коллективное сознание еще не полностью покинуло эти места.
Нетрудно догадаться, чем, помимо колхозной деятельности, занималась большая часть населения, до перестройки. Здесь было внушительное лесное хозяйство. Со времен НЭПа стахановские мозолистые руки рубили по щиколотку ноги беззащитным хвойным и лиственным великанам. Архаровцы на распилочных конвейерах кромсали их изуродованные тела вдоль и поперек, и штабелями на огромных машинах отправляли прочь. Несчастные останки расползались по стране, чтобы стать несущими конструкциями, резной мебелью, стенами кабинетов, узорными перилами. В ходе модернизации сюда приезжали новые станки и специалисты, и вскоре появился небольшой завод, который весьма успешно из года в год выполнял и перевыполнял план. Ныне же, расположенный вдали, на западе от жилой зоны, объект, даже никем не охранялся. Пустующие, разграбленные здания комплекса лесозаготовки грустно глазели колотыми пыльными окнами на разрастающиеся вокруг чепыжи. А за ощерившимся бесполезной колючей проволокой забором, возвышались, с каждым годом неумолимо тающие под натиском мародеров, кучи изъеденного ржой железного лома.
После его закрытия, часть бывших работников, тех что похитрее и погнилее, разъехалась в поисках лучшей жизни, прихватив с собой все, что плохо лежало. Другая же, честная часть, которым совесть не позволяла брать чужого, осталась здесь доживать свой век и гадать будет ли у них пенсия.
Власть советов добралась в свое время до местной церквушки, что стояла в самом сердце селения. Обезглавленное здание долго использовали под библиотеку, но после краха системы серпа и молота, книги перевезли и кое-как распихали по кабинетам школы. Народ совместными усилиями, при участии военных медленно, но верно восстанавливал историческую справедливость. А в какую канцелярию, кроме небесной, люди теперь могли обратиться с жалобами? И именно отсюда, после отпевания батюшкой Илией по всем канонам, почившие жители в сопровождении плачущей вереницы отправлялись на погост. Хоронили редко, и потому всем селом горевали и ревели навзрыд, а потом пили до утра.
Но народ не унывал. Наблюдался даже прирост населения. Подрастающее поколение образовывало все новые и новые ячейки общества и, не долго думая, обзаводилось потомством. Семьи военных, уверенные в своем будущем, тоже были весьма плодовиты. Улочки, дворы и парки пестрили счастливыми родителями с колясками или с уже топающими на пухленьких ножках чадами. В школу поступали год от года ученики-первогодки; выпускники старших классов, в основном, уезжали учиться в университеты и техникумы – кто-то возвращался, кто-то нет.
Модное слово "бизнес" нашло здесь свое воплощение лишь в паре магазинов с хозтоварами и продуктами первой необходимости, да в военторге, что стоял на территории военной части и снабжал солдат-срочников сладким, которого в армии так не хватает.
У большей части населения имелось подсобное хозяйство: скотина, куры, участок с насаждениями, у кого-то имелись лодки и сети – поэтому от голода никто никогда не страдал, да и с вояками торговлю постепенно наладили. Они, хоть и находились на гособеспечении, никогда не отказывались от натурального, и были щедры на дефицитные в селе рубли. Некоторые из местных работали в части на гражданской основе.
По-видимому, в силу близости военных, бандитских разборок тут никогда не было и народ знал о крышевании и рэкетирах только по наслышке и из кино. Однако, и многие отрицательные моменты перестройки все же просочились гадким ядом в губчатое сознание селян. При полном остутствии какой-либо национальной идеи, народ и здесь переставал быть единым целым.
А курение? Теперь гораздо больший процент молодежи считал, что дымящиеся палки во рту делают их более взрослыми. И можно считать вполне естественным, что если, скажем, один или несколько ребят из школы увидят известное содержание видео-кассеты "Шлюхи из колледжа", найденную случайно под матрасом у родителей, одурманенных и окрыленных доступностью таких фильмов после семидесяти-то лет "без секса", то на следующий же день все, включая первоклашек, будут знать "сценарий" во всех подробностях. Потом, возможно, будут даже конспиративные сборища "пока мама с папой на работе" с коллективным просмотром. И всё! Недостаточно тщательно спрятанная пленка полностью освободила взрослое население от необходимости неудобных разговоров с домочадцами о тычинках и пестиках.
– Сынок (или дочь), нам пора поговорить... – говорили родители, когда, по их мнению, наступало время.
– Мам, пап, я уже знаю что и куда пихать! – собиралось ответить чадо, но все же, видимо, из пока еще незыблемого уважения, выслушивало нелепые увещевания о методах контрацепции и личной гигиене.
Все! Абсолютно все дети старше шести лет знали все, что взрослые делают наедине. И значения всех матерных слов, которые они, как любые деревенские дети, часто слышали из уст окружающих старших и сами между собой активно использовали, приобрели еще и визуальное представление. Во всех подробностях – волосатым и потным крупным планом.
Но, в целом, это был хороший сибирский городок со своими достоинствами и недостатками, не хуже и не лучше других. Все шло своим чередом.
Николай опустил руку на голову Джеку. Тот вгладил себя в ее приятное тепло.
– Добрались, наконец.
Глав а V.
1 июня 2000 год. Потемки.
В этом поселке Дмитрий Павлович Чудов и прожил свои сознательные десять из тринадцати с половиной лет, пришедшиеся на так называемые "лихие девяностые".
Младенчество прошло в Польше и об этом он почти ничего не помнил, хотя мама утверждала, что первые слова и фразы он лепетал на польском. Все детство и школьные годы мальчик провел на улицах этого городка в бесконечных играх и бессмысленной, на взгляд взрослых, беготне.
А как не бегать? Нужно же все успеть! Уроки сделал и вперед! Покорение деревьев и карьеров, войнушка, сифа, прятки, городки. Футбол, в конце концов, в который он терпеть не мог и не понимал как, но играл. А что делать? Все играют! И как же то неописуемое ощущение свободы, когда несешься с горы на велосипеде, бросив руль, раскинув руки, пытаясь продохнуть встречный ветер? Неужто он упустит такое?
И это только в летний период!
А зимы здесь были долгими. Начиная с октября и вплоть до середины апреля, то пурга непроглядная, то мороз до минус сорока. Митяй питал необъяснимую любовь к этому времени года, и не только из-за всевозможных забав. А забав было на целый парк аттракционов – при том абсолютно бесплатный! В шутку брошенный снежок мог начать самую настоящую войну. А случайно найденное кем-нибудь большое заметенное поле со слоем наста сантиметров в пятнадцать превращалось в закрытую для ходьбы зону – дети боялись поломать материал для вырезания аккуратных кирпичиков. Из них они строили огромные крепости с башнями и амбразурами, которые после заливали водой, и те могли простоять до майской жары. Или после ночи метели, в новогодние каникулы у военных гаражей в пять метров высотой, запорошенных по самый конек, собирался целый консилиум из разношерстной ребятни – дети военных и сельские пацаны. С важным видом они решали судьбу этого сокровища. Нарыть в нем пещер или просто попрыгать? После долгих дебатов с флибустьерством постанавливали: сначала – пещеры, потом прыжки с их эпическим разрушением.
С каким остервенением набрасывался Митька на эту громадину! Так, стоя на четвереньках, он мог копать и копать, отодвигая снег между ног назад. А за ним, в зависимости от длины уже готового тоннеля, толпились друг за дружкой от одного до десяти мальчишек и девчонок, в точности повторяя его движения.
– Леха! Пг'инимай! – снег приглушал голоса.
– Чего?
– Пг'инимай, говог'ю! И вы там, за ним тоже готовьтесь!
– Ага! Давай!
Когда проход был готов, они с победным кличем выбегали с другой стороны и танцевали... Или боролись... Да что угодно делали – лишь бы это могло громко возвестить миру их прорыв! Они возвращались в пещеру и начинали ее расширять по всем направлениям. Получался внушительных размеров снежный грот. После раскопок они, изможденные и раскрасневшиеся, долго валялись на спине и травили байки. Отдохнув, они забирались на гаражи и, взявшись за руки, с разбегу бросались на крышу этой яранги, не дав ей ни малейшего шанса простоять хотя бы до завтра. Все равно снега еще наметет!
Или же, так и не придя к какому-либо консенсусу о сугробе, просто шли на полигон, что находился в лесу западней военной части, откуда зимой редко доносился грохот учебных выстрелов и взрывов. Территория его была врезана в холм той частью, где предполагалось место мишеней. С этих-то крутых склонов детвора и могла прокататься весь день. Кто на чем: лыжи, салазки, ледянки, картонки, пакеты. А если общими усилиями со старшаками удавалось соорудить из снега еще и трамплин – пиши пропало. Никто не уйдет, пока родители не найдут и пинками не погонят!
А когда веселье затихало и все устало разбредались по домам, Димка очень любил оставаться в зимней темноте совершенно один. Он медленно вышагивал по пустынным улицам в уютном свете окон и слушал, как на окрепчавшей под вечер стуже скрежещут, трутся друг о друга, трескаются и ломаются миллиарды микроскопических льдинок под его ступнями. Или, глядя на снегопад в свете прожектора на заборе военной части, представлял себе с каким звуком снежинки, эти хрупкие, уникально-красивые кристаллики, падают и падают друг на друга, раскалываются, разбиваются. Или под различным углом рассматривал, как лунные лучи рассыпают серебряную пыль на снежных барханах. Или в особенно морозные безлунные вечера, когда редкие сельские фонари, будто защищаясь, стреляли в чистую от облачных массивов, разверстую пасть небосвода, усеянного мириадами бесконечно далеких разноцветных звезд. Он готов был вечно стоять под мерцающими светилами и пустотой между ними, будто вдыхая их, боясь их необъятности. И жаждая ее. Было для него в зиме что-то личное – только его.
Естественно, бесконечными прогулками и игрищами дело не ограничивалось – были и другие развлечения. Родители из районного центра привозили на Новый Год фейерверки и петарды. Дети обязательно делали заначки, и внезапные хлопки, так раздражавшие взрослых, то тут, то там раздавались круглый год.
На бессрочно остановленной стройке юные экспериментаторы тырили по карманам камешки карбида, терли в порошок, насыпали в воду на дне бутылки, завинчивали крышку, взбалтывали, убегали и... БА-БАХ! Сотни пластиковых бутылок на свалке превращались в бесформенное ничто. Жевали гудрон, когда родители не давали денег на жвачки Love is... или Turbo, с наклейками или вкладышами. Их неисчислимыми коллекциями мог похвастаться каждый. Делали развлекалки из подручных материалов: спичкострелы из прищепок, пугачи из ведосипедных спиц, жужжалки из бутылочных крышек. Плавили. Дети готовы плавить все, что можно и нельзя. Пластмасса? Супер! Разводи огонь и посмотрим "коптилка" она или "капалка"! Свинец? Отпад! Накопаем формочек и отльем себе медальоны! Ой, мам, а это правда так вредно?
Всегда можно было найти себе занятие на, тогда кажущийся таким долгим, день. С утра и до позднего вечера. Исключение составляли только утра воскресений, когда вся ребятня в едином порыве просыпалась пораньше, чтобы застать мультики Уолта Диснея на первом канале. Или испортить настроение на весь день передачей "Играй, гармонь любимая!" Или, что еще хуже, "Словом пастыря". Кто бы мог подумать, что именно этот "младостарец" через несколько лет займет место Алексия. Но какое дело до этого расстроенному
Да будь ты хоть Господь-Бог, но не смей забирать мои мультики!
ребенку?
Надоело гулять? Пожалуйста! Очень у многих ребят были дико популярные тогда приставки Dendy и Sega. Все играли в Танчики и Контру, Комикс-Зону и Мортал Комбат. Собирались кучей у кого-нибудь дома и по очереди играли до посинения. Так было, по крайней мере, до появления у Митьки компьютера. Он стал первым в деревне счастливым обладателем машины с процессором в триста тридцать три мегагерца, тридцатью двумя мегабайтами оперативки и видеокартой с 3D-ускорителем. С тех пор началось его увлечение бесконечным миром компьютерных игр. Хоть отец и говорил, что приобрел его, чтобы сын учился работать на нем, изучал его внутреннее устройство. "За машинами – будущее!" – твердил он.
И в самом деле – в течение года после его первенства, эти коробки с мониторами, клавиатурой и мышками появились еще у нескольких ребят, родители которых могли себе это позволить. В школе по госпрограмме был открыт кабинет информатики. Новая учительница приехала открывать детям мир программирования. Посему, старые консоли постепенно отошли на второй план.
Митька не потерял интерес к миру вокруг, не погряз в виртуальной реальности, как случалось с некоторыми ребятами. Но в опеределенной мере зависел от нее и частенько возвращался домой пораньше, чтобы успеть "завалить пару монстров" перед сном. Или, когда мамы с папой нет дома, мог привести пару ребят из класса – похвастаться и с покровительственным видом дать попробовать сыграть. Для многих в селе и видео-то было недоступно, а тут такое!
Но на сегодня у мальчика были совсем другие планы.
***
Этой ночью Митяй очень долго не мог уснуть – ворочался в упоенном предвкушении, туда-сюда раскидывая черные, как смоль, патлы по подушке. Вчера был последний день восьмого и, надо сказать, весьма успешно оконченного, года обучения в школе. А это значит, что впереди у него целых три месяца невероятных приключений. Каникулы! Слово-то какое. Кажется, учительница по истории как-то рассказывала им, что у самой яркой звезды на небе – Сириуса – есть латинское название – «Canicula». Слово это означает «маленькая собачка». Оказывается, римский сенат объявлял дни отдыха в самое жаркое летнее время, когда эта яркая точка в созвездии Большого Пса появлялась на утреннем небе. Что ж, будьте уверены, господа, – этим летом Митька всем маленьким и большим собакам поселка хвосты-то посвязывает.
Встав, как это ни странно для первого дня каникул, пораньше, закончив все утренние процедуры, Митяй проследовал на кухню, где застал родителей. Они сонно завтракали и собирались на работу. Мама раньше работала на коммутаторе в военной части, отвечала за внутреннюю связь, а два года назад, вспомнив о педагогическом образовании, решила пойти в деревенский детский сад воспитателем. Папа служил Родине всю жизнь и, наверняка, до нее – дорос до звания подполковника и занимал должность зама по тыловому обеспечению.
– Добг'ое утг'о, семья! – прокартавил Митька по-юношески ломким голосом. Дефект речи с первых слов так и остался с ним.
– Привет! – выдохнул дым папа.
– Доброе утро, сын. Омлет или яичница? – спросила мама.
Мерно гудящий холодильник и что-то шкварчащее на плите мгновенно настроили его желудок на нужную волну:
– Омлет, мам, спасибо. И побольше.
– Чего так рано поднялся, отличник?
– Хог'ошист. У меня четыг'е по физг'е. С натяжкой.
– По физре!? Ты уверен, что ты сын военного? – воскликнул папа. Он уже сьел свою яичницу с колбасой и с характерным прищуром курильщика смотрел телевизор. Правая нога нервно подрагивала, мелькая красной полоской лампасов форменных брюк. Галстук на рубашке с зажимом в форме двуглавого орла ожидал застегивания. После этого останется одеть только китель, фуражку и обуться. Отец по-офицерски требовательно смотрел на сына.
У детей его возраста часто возникает желание нахамить родителям, но Димка знал, чем это может быть чревато в случае с папой. Он благоразумно ничего не ответил, дабы лишний раз не нарваться на спортмассовые мероприятия с личным составом части.
– Так куда ж ты в такую рань, Дим? – вставила мама. Все тот же розовый халат, только совсем еще свежий, как и прикрытое им тело. Папин подарок на тридцать пятый день рождения супруги, роскошный каштан волос которой первая седина тронет совсем скоро. Сегодня ночью.
Дима мысленно поблагодарил маму за перехват инициативы.
– Ну... у меня же каникулы. Я планиг'овал как следует погулять, не откладывая в долгий ящик.
Женщина чуть наклонила голову набок, глядя на сына. Ее брови предупредительно взметнулись вверх.
– Конечно, сначала пг'ибег'усь тут слегка!
– Умница! – взъерошила она его волосы. – Помой посуду, пожалуйста, а потом – на все четыре стороны. Хоть одновременно! Но будь добр материализоваться к обеду, угу?
– Мы у Дядь Коли чего-нибудь съедим.
– Опять ты с Сашкой и Машкой по Дядь Колям шлындаешь?
– Ну, он же такой стаг'ый, мам! Он пг'осил помочь кой-чего по хозяйству! И он так здог'ово г'ассказывает истог'ии! Мы обещали пг'ийти, мам.
– Обещали они...
– Помощь старикам – дело благородное. Обещали – значит железо, – отрезал отец. – Не такой уж он и старый, кстати. Ну, да ладно... Дядь Коля мужик хоть и со странностями, но у местных теперь опять в почете. В прошлом году, помнишь, карантин в школе был? – он обратился к жене. – Ну, из-за гриппа там или еще чего... Даже Митька свалился и бредил все чего-то!
– Да. – мама вздрогнула. Конечно, она помнила. "Они рядом... Они идут..." – хрипел сын, утопая в собственном ледяном поту. Она думала, что первая седина настигнет ее именно тогда.
Отец продолжил:
– Народ еще все свечки ставил, просил спасения от внезапного недуга. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Ныне, присно и во веки веко-о-о-в...
Последнюю фразу он произнес, пародируя церковно-распевный бас и окающий диалект батюшки Илии, чем вызвал взрыв смеха у супруги. Сын, ухватившись за живот, тоже заржал, сел на корточки посреди кухни, из глаз его брызнули слезы. Отец рассмеялся и сам – теперь все семейство хохотало.
Что и говорить – не очень-то в их семье жаловали священнослужителей. Тогда. Они еще долго не могли задушить подкатывающие снова и снова смешки. Вроде успокоились, но папа громко отхлебнул чая и все вновь загоготали.
Наконец, взяв себя в руки, он гаркнул:
– Так! Ша! Все, успокоились!
Димка и мама затихли и отец продолжил:
– Так вот! Просили, просили... И тут – нате, получите! Бухал лет десять подряд... А потом врезался по пьяни в дерево, и как прозрел! "Съешьте вот этих корешков!" – сказал продавщице. Ее дочка тоже уже неделю валялась с температурой. И через три дня, карантина – как не бывало!
Отец выдохнул клуб дыма и ткнул окурок в пепельницу.
– Говорят, знахарь он. Многим и сейчас помогает – добряк-человек, оказывается. – он крякнул, прочищая горло, как известный политик из, как он сам ее называл, "партии либерастов". – Сашка и Машка тебе, конечно, не чета! Отец Сашкин на прошлой неде...
– Чета – не чета. – осмелился перебить Митька. – К Дядь Коле мы уж месяц поди не являлись. Сашка и Машка – классные, пап. Мы так много пег'ежили вместе... Они мои лучшие дг'узья.
– Хорошо, если так оно и есть. – и на тон тише. – Надеюсь, ты переживешь...
– А?
– Ничего, Димк, это я так, сам с собой...
На этом утренний разговор, по большому счету, и закончился, если не считать обсуждения утреннего выпуска новостей на ОРТ о разрухе в стране, про "вторую чеченскую войну" и воодушевляющее "мочить в сортире".
Проводив родителей и покончив с завтраком, Митька принялся мыть посуду. Всегда любил этот монотонный процесс. Можно задуматься, помечтать о чем угодно.
В домашней коллекции книг родителей, у него был свой уголок с несколькими собраниями энциклопедий по различным отраслям науки и искусства: астрономия, живопись, физика, химия, музыка, биология – мальчик очень любил читать их и мог часами разглядывать красивые иллюстрации, время от времени поднося страницы к лицу, вдыхая сладковатый аромат типографской бумаги. Несмотря на исчерпывающую информацию об уже известных фактах, эти книги не могли дать ответ на столь волнующие молодого фантазера вопросы. Возможен ли управляемый ядерный синтез и что, если да? Одиноки ли мы во Вселенной? Что на самом деле скрывает улыбка Моны Лизы? Как ненароком ухватить Мэри за руку? Как незаметно понюхать волосы Мэри? Каково это – целовать Мэри? Мэри. Мэри. Какой, к черту, синтез?
В открытую форточку ворвался лихой свист. "Сашка пришел!" – улыбнулся Митяй спасителю своих мыслей и в который раз удивился тому, что в голове он не картавит. Он выглянул в окно:
– Чего тебе, жиг'дяй?
– Скачи сюда, кощей! – Сашка стоял внизу и, закинув голову и жмурясь, пытался разглядеть товарища. Его велик лежал рядом. Старая добрая "Кама" поблескивала спицами на солнце.
– Ща, иду! А Машка где?
– На проходной встретимся!
– Ага!
Не то, чтобы Сашка был толстый – нет. Просто в сравнении с Митькой, его и впрямь можно было назвать жирноватым. В Митьке, при росте в сто семьдесят пять сантиметров (в его-то возрасте!), весу было килограмм сорок пять от силы. Атлетом его не назовешь! Зато, как говорится, котелок варил у него – что надо. В школе в различных кругах он слыл либо клевым челом, который всегда даст списать, либо заносчивым тощим всезнайкой, у которого рожа кирпича просит. В первом, не таком уж и редком случае, он, как человек осмотрительный, всегда искал подвох. В конце концов, так ли легко выживать в обществе, где тебе могут навалять только за то, что ты слушаешь Scooter, а не Prodigy? А учитывая его, особый для остальных, музыкальный вкус, люлей можно было получить и от тех, и от других. Во втором же – благодарил судьбу за то, что та послала ему такого друга, как Сашка Меканский. Лучшего друга!
Сашка – рыжеволосый, невысокий и кряжистый – самый настоящий молодой викинг. Нет – гном! Да, именно! Характерный нос-картошка и молодые побеги растительности на лице только подтверждали это описание. Постепенно это и стало его прозвищем. Гном. Круто звучит. Он часто выручал Митьку, когда тому угрожала опасность в виде местной сельской шпаны или недружелюбно настроенных одноклассников. Не то, чтобы Митяй остро нуждался в его помощи (все-таки сын военного, а это что-то да значит) в стычках один на один, но в ситуациях с прехосходящей силой противника, Гном был незаменим. Собственно, при одном из таких случаев они и познакомились.
