Текст книги "Колесо времени (Солнце, Луна и древние люди)"

Автор книги: Виталий Ларичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Виталий Ларичев
КОЛЕСО ВРЕМЕНИ
Солнце, Луна и древние люди

Предисловие
ВОЗ С ПОКЛАЖЕЙ

Без истории астрономии

мы не можем ничего оценить

ни в истории человечества,

ни в истории Вселенной.

Никола Камиль Фламмарион

Если справедливо мнение, что теперь самые парадоксальные открытия ожидаются прежде всего в пограничных среди наук зонах, то почему бы для достижения желанного в археологии не рискнуть выбрать в качестве ее «соседа», допустим, астрономию?

На такое с подозрительным оттенком каверзного подвоха соображение может сразу же последовать не лишенное обыденного здравомыслия возражение. Разумеется, межнаучные поиски нетривиальных истин могут оказаться плодотворными и в изысканиях по истории детства человечества. Но, помилуйте, надо же, блуждая в поисках благодатного партнерства, блюсти и разумную в сдержанности меру! Даже в случаях, когда вдруг осеняет самый экстравагантный ученый замысел. Ведь всякий знает, что археология и астрономия – науки не контактные. Поэтому если в шутку вообразить археологию в виде застрявшего (скажем – из-за изрядной перегрузки всевозможными раритетами) воза, то идея «запрячь» в него знатока древностей и астронома в надежде вывезти тяжкий груз на подходящую дорогу будет при беглом взгляде смотреться забавным вариантом известной басни. Тут так и видится: археологи увлеченно устремляются с лопатами наперевес к недрам земным (как водится, для раскрытия тайн седой первобытности), а тем временем те, кого с давних пор с трепетным почтением называли звездочетами, окаменело взирают в сторону прямо противоположную – в бескрайность небесного купола с его загадочно мигающими светилами. Так следует ли ожидать прока от подобного, с позволения сказать, межнаучного содружества, когда соучастники его, увлеченные полярными интересами, вызывающе демонстративно развернулись друг к другу спинами?

Какие же перспективы ожидают тех, кто вознамерился впрячься в воз с поклажей из предметов старины? Ясно, что каждый настойчиво потянет в свою сторону, а тем временем увязший по ступицы грузовой экипаж останется в мертвой неподвижности.

Такую, кажется, нарочито полемическую затею соединения в тандеме полярных наук можно при желании выставить предприятием совсем уже гибельно безнадежным. Для этого нужно лишь откровенно сознаться, что предложенный прожект не блещет ни новизной, ни оригинальностью. Любителям отмечать знаменательные годовщины следует, пожалуй, поторопиться начать подготовку к торжествам по случаю векового юбилея с того времени, когда выдающийся английский астрофизик и организатор науки сэр Джозеф Норман Лóкьер попытался увязать свои профессиональные интересы астронома с тем, что теперь определяют легкомысленным словом «хобби», – с любительскими занятиями археологией. Что из этого в конечном счете вышло – разговор особый и не лишенный драматизма. А пока, не вдаваясь в подробности, признаемся, что и последующие настойчивые усилия воплотить столь, оказывается, старую идею «запрячь» вместе археолога и астронома свелись пока, увы, к тому, что воз с раритетами остается «и ныне там». Так и эта попытка может оказаться бесплодной. Гласит же мудрая мораль:

 
Когда в товарищах согласья нет,
На лад их дело не пойдет
И выйдет из него не дело, только мука.
 

Спору нет, эта сентенция очевидна в справедливости, простоте и ясности. Но, как известно, на то неустанно и втолковывается людям назидательная басенная мораль, чтобы каждый мог поступать в соответствии с ее житейскими советами, призванными деликатно подсказать достойный выход из самых тупиковых жизненных положений. Так, любому известно, что знаменитый воз с поклажей не сдвинулся с места совсем не оттого, что лебедь, рак да щука при всех условиях не смогли бы осуществить дела, за которое принялись с похвальным прилежанием. Оно, как следует из завершающей басню морали, не пошло на лад и превратилось для его участников в муку мученическую прежде всего потому, что сотоварищи, дружно впрягаясь в воз, не добились главного – согласья в том, каким образом при несходстве способностей, характеров и пристрастий разумнее осуществить задуманное.

Такие комментарии, едва ли уместные в другом случае, представляются, однако, оправданными при размышлениях о том, с чего начата книга, – о полезности совмещения наук земной и небесной. А в самом деле, почему бы, вдохновившись мудрыми советами Ивана Андреевича Крылова, проникновенного знатока человеческой натуры, не допустить, что содружество между археологами и астрономами не пошло пока на должный лад совсем не потому, что у них нет «пограничных зон», привлекательных для плодотворных межнаучных изысканий, а просто оттого, что они из-за неких досадных недоразумений до сих пор не удосужились понять заботы друг друга и не пришли к желанному согласию – как вместе впрячься в воз с поклажей из древностей, чтобы дружно двигать его вперед с полной отдачей сил?

Заподозрив подобное, остается установить, в чем, в сущности, состоят «нелады» и противоречия. И тут выяснится, что странность взаимоотношений археологов и астрономов начинается с того, что активной стороной, неустанно взывающей если не к доброму содружеству, то хотя бы к мирному сосуществованию, выступают отнюдь не археологи. В конце концов воз-то завален поклажей из древностей, и кому, как не служителям старины, нужно неустанно хлопотать о привлечении к нему дополнительной тягловой силы, пусть самой неожиданной. Но не тут-то было: знатоки древних культур, как бы наперекор здравому смыслу, заняты большей частью охлаждением пыла тех любителей астрономии, кто готов бескорыстно подключиться к «упряжке». Толпящихся около «воза» представителей иного научного клана не балуют вниманием. Что и говорить, обстановка здесь складывается на поверку даже безнадежнее, чем в басенном сюжете, герои коего, как-никак, единодушно дошли до того, что «везти с поклажей воз взялись».

Но быть может, положение излишне драматизируется и безвыходность коллизии придумана или преувеличивается ради интригующего начала повествования? Увы, о каких натяжках и жажде интриги может идти речь, если совсем недавно всерьез выдвигалось предложение об официальных (очевидна, на государственном уровне?) санкциях против возмутителей спокойствия в археологии? Этот демарш предпринял соотечественник сэра Нормана Локьера, сам высокочтимый Стюарт Пиггот, известный каждому антиквару «доброй старой Англии». Выступая по телевидению, он предложил принять, наконец, меры решительные – в законодательном порядке запретить вторгаться в сферы интересов науки о древностях тем, кто не имеет к ней прямого, по долгу службы, отношения! С экрана прозвучало: «Только профессиональные археологи имеют право выдвигать новые идеи в археологии!»[1]1
  John Michell. A little history of astro-archaeology. Stages in the transformation of a heresy. – London, 1977, p. 47.


[Закрыть]

Как нетрудно догадаться, почтенного профессора, обычно, надо полагать, по-британски сдержанного в проявлении чувств, вывели из себя все те же назойливо набивающиеся в партнеры астрономы и, что переносить было совсем уж невмоготу, «оголтелые любители» небесной науки. Они с незапамятных времен Якова I питают отчего-то, на беду английским археологам, неистребимое пристрастие к занятиям делами науки земной, как будто мало им небесных забот.

Ну, конечно же, что, кроме праведного гнева, могло появиться в душе мэтра первобытности туманного Альбиона при виде того вызывающего обстоятельства, как дерзко позволяют себе любители астрономии обращаться с особо почитаемыми археологами памятниками старины вроде того же «культового» Стоунхенджа? Нет, они не ходят вокруг да около «священных камней», не описывают их неторопливо и беспристрастно, истово и дотошно с тем, чтобы в отдаленном далеке, когда поднакопится должное число заслуживающих внимания наблюдений, точных сравнений и убедительных фактов, кто-то смог бы, наконец, осмелиться приступить к осторожным, а главное – неторопливым раздумьям над предназначенностью памятника. Куда там! Им не терпится теперь же и непременно самим оценить его, причем делается это с помощью какого-то «цифрового фокусничества» и маловразумительных «математических трюков», способных лишь заморочить головы знатокам прошлого человечества. Это они, любители астрономии, смогли узреть в «культовых» строениях каменного и бронзового века Англии, которые остаются непонятными даже самим археологам, некие загадочные «астрономические аспекты», а попросту говоря – структуры, будто бы предназначенные для тщательных наблюдений за восходами и заходами Солнца и Луны. Да ведают ли пресловутые «любители», что творят? Ведь речь идет о временах, когда люди дикарствовали в трясине глухой первобытности, когда в культуре если и был «аспект», то только один – как прокормить себя!

Самое, однако, возмутительное достопочтенный С. Пиггот усмотрел в другом. Возомнив, что могут познать чуждые их профессиональным интересам сюжеты, такие любители археологии от астрономии, именуемые теперь астроархеологами, еще со времен Нормана Локьера исподволь пытались внушить доверчивой публике зловредную мысль о неглубоком проникновении в свой предмет корифеев по изучению древностей. Они, мол, в сущности, занимаются не тем, что может составить предмет истинной науки, а в основном лишь вещеведением, описательством изделий первобытного человека, которые учено именуют «артефактами», да нудной фиксацией всевозможных строений, возвышающихся над землей или чудом сохранившихся в ней. И дошло до того, что теперь порой вслух и всенародно, как это осмелился сделать недавно некий Питер Ньюэм, высказываются сомнения – да наука ли в действительности археология?

Довольно, однако. Ну, о каком содружестве с астрономией может идти речь, когда – вот она, совсем на пороге, воистину вселенская катастрофа – угроза чудовищной профанации археологии и компрометации ее верных служителей? В обстановке подрыва любителями астрономии основ спасти положение может лишь на государственном уровне принятый закон, надежно ограждающий его, Стюарта Пиггота, служебное положение, авторитет и покой.

Теперь в самую пору успокоить возбужденного С. Пиггота и попытаться объясниться с ним, поскольку, быть может, в самом деле, за десятилетия ожесточенных столкновений кто-то из лагеря астрономов в полемическом задоре наговорил лишнего. С. Пигготу не следует попусту волноваться и принимать близко к сердцу скептицизм по поводу плодотворности применения традиционных в археологии приемов осмысления материалов раскопок. Результативность давно устоявшихся в науке о прошлом способов извлечения информации из таких весьма своеобразных источников, как скудные и часто невзрачные остатки материальной культуры, не подлежит сомнению. Тот, кто проявлял живой интерес к далеким временам, сведения о которых ограничивались лишь немногим, что сохранила земля, знает, до какого изощренного мастерства довели реконструкцию былого специалисты по древностям. Их познания древних вещей достигли поразительной глубины, а умение извлекать исключительной ценности сведения даже из объектов самых обыденных поднялось до высот загадочного для непосвященных прозрения.

Задача восстановления быта и занятий людей, живших в этом мире тысячелетия назад, по тому немногому, что сохранило всесокрушающее время, необычайно сложна. Если, тем не менее, такая проблема решалась до сих пор успешно, то самого почтительного уважения заслуживают те, кто в каждом, самом невзрачном на вид изделии, извлеченном из земли, умеет прозорливо различать «текст», пригодный для расшифровки. Никто «со стороны», лишенный специфических навыков и специальных знаний, не сможет заменить археолога при изучении обычных предметов материальной культуры, которые тысячами находят при полевых работах. В этой многотрудной деятельности Стюарт Пиггот неуязвим, как рыцарь в доспехах, и может чувствовать себя уверенно при самых язвительных нападках тех, против кого он под горячую руку пригрозил употребить карающую силу закона.

Но, отдавая должное археологам, предпочитающим традиционный ход изысканий, не следует вместе с тем обрекать на заклание астрономов и любителей астрономии, очарованных археологией. Это пожелание определяется тревожными соображениями, с которыми со временем придется считаться все более. Ведь при оживлении прошлого археолог не может до бесконечности ограничивать свои задачи лишь реконструкциями быта и способов хозяйствования на основании исчерпывающего в детальности описания наборов орудий труда охотников и собирателей, скотоводов и земледельцев ранних эпох. В дверь науки о первобытности все настойчивее стучится иная проблема, не менее интригующая и загадочная, чем повседневное бытие предка, – его интеллектуальный мир и духовная жизнь, которые составляют самую потаенную, но оттого в особенности желанную для познания часть культуры первобытных людей. Между тем ясно, что в этой наиболее трудной сфере поиска те объекты, которые обычно называются «культовыми», не могут изучаться в привычной для археологов манере, когда подобного рода находки просто описываются до мельчайших подробностей в надежде, что исчерпывающая словесная детализация в конечном счете позволит приблизиться к некоей истине. Увы, сколь многословно и велеречиво ни живописуй «культовые» предметы и памятники (которые, как можно надеяться, позволят приоткрыть завесу над тайнами мышления древних людей, а также сутью их «обрядовых священнодействий»), само по себе описание без тщательно продуманной, методически ясной и откровенной нацеленности исследователя на интерпретацию бессмысленно, поскольку существа дела не разъяснит.

Столь же бесплодной видится предельная в сдержанности оценка, когда обнаруженное, допустим, многозначительно объявляется «культовым» или «обрядовым», а разъяснения оставляются между тем втуне будто бы по причине очевидной для каждого ясности подобного толкования. На деле такой шаг зачастую оказывается всего лишь своеобразной дымовой завесой – отвлекающим маневром или хитроумной уловкой (так, во всяком случае, кажется тому, кто прибегает к ней!), призванной помочь уйти от разговора по существу, а то и скрыть недоумение при столкновении лицом к лицу с непонятным явлением в первобытной культуре.

В поисках выхода из тупика в изучении духовного аспекта ранних культур и подходящего для познания его инструмента следует прежде всего принять во внимание знаменательное явление, оспаривать реальность которого невозможно: производственное, интеллектуальное, нравственное и социальное бытие первобытных людей протекало при всеохватывающем и всепроникающем влиянии природы. От нее они себя не отделяли ни в чем – рождение, возмужание, старение и смерть со всеми сопровождающими их событиями, связанными с деятельностью человека, проходили для древних в гармоничном согласии с бытием природы. Постепенное уяснение ее закономерностей, а затем следование им во всем и всегда составляло, насколько можно судить по этнографическим сведениям, сердцевину первобытного мироощущения, миросозерцания и мировоззрения. Поскольку же ритм существования всего живою в природе впечатляюще отражал грандиозные картины временных ритмов «жизни» Неба со всеми его светилами, то, как можно догадываться априори, все это не могло не найти отражения в объектах материальной культуры первобытного общества, часть из которых при сложности интерпретации смысла и назначения их как раз и представляется загадочным культово-обрядовым и ритуальным «антуражем» этой культуры.

Тема Неба, как известно, находила отражение также и в сезонных культово-обрядовых, языческих по характеру празднествах, отголоски которых сохранились до сих пор в народной памяти и культуре, в точных знаниях, закрепленных для бережного сохранения в системах счисления времени по Луне, Солнцу и звездам. А отсюда неизбежно следует вывод, что при справедливости такого постулата не только, скажем, этнография, но и астрономия может, как представляется, открыть для археолога обнадеживающие перспективы успешного изучения хотя бы части из наиболее сокровенного в первобытной культуре. Ко всему прочему, как наука, основанная на точных методах исследования, астрономия придаст выводам в области особо деликатных проблем археологии, связанных с мировоззрением, уверенную определенность и доказательную силу и, надо полагать, предложит ей не обычные гипотетические реконструкции, а выверенную строгой системой расчетов и подтверждений теорию. Благодаря астрономии, как можно надеяться, прояснится существо наиболее впечатляющих интеллектуальных достижений древности, связанных в первую очередь с началом накопления человеком естественно-научных знаний об окружающем мире, а также высветятся черты духовного мира предков, глубоко скрытого от глаз непосвященных. В особенности заманчивым представляется раскрытие картины бытия природы и человека, как все это воспринималось и анализировалось острым в свежести мировосприятия умом нашего далекого предка каменного века.

При реконструкции духовного мира и преднаучных знаний в древних культурах столь же плодотворно, в особенности в связи с фоном астрономически-календарным и этнографическим, могут использоваться, с одной стороны, мифология, а с другой – искусство, отражающее сюжеты мифологических сказаний. Древнего человека, которого вырвал из царства зверей труд, действительно характеризует, насколько можно уяснить из мифов и образов древнего искусства, замечательное стремление понять место человека и мира животных в системе окружающей природы и разгадать процесс, который в ходе времени обусловил появление самого мира со всеми его структурными подразделениями. В сущности, речь идет об изначальном желании первобытных уяснить азы таких общих и чрезвычайно сложных понятий, как пространство, время, Вселенная и эволюция. Ведь, как справедливо отмечал Ф. Энгельс, «бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства»[2]2
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 51.


[Закрыть]. В попытках понять зарождение и развитие мира нельзя не усмотреть зачатки будущих наук о природе, причудливо сплетенные с первобытными религиозными представлениями и культами. Человек, наряженный в шкуры своих прародителей – зверей, каким его можно видеть в сюжетах искусства древнекаменного века, конечно, ошибался, когда верил, что, исполняя магический ритуал, можно воздействовать на грозные стихии. Но и в этом его заблуждении видно неистовое стремление разгадать сокровенные тайны мира, обуздать слепые силы природы и поставить их себе на службу.

Все эти общего плана раздумья наводят на мысль о том, что представление о первобытном человеке как об узколобом дикаре не просто искажает историческую перспективу. Такой подход предопределяет ничем не оправданный отказ от изучения захватывающе интересного пласта культурного наследия человечества, бережно взращенного и сохраненного в ходе тысячелетий нелегкого взаимодействия предка с природой (достаточно представить, чего стоило ему сохранить род человеческий в жестоких условиях похолоданий, когда Земля не раз оказывалась закованной в мощный ледяной панцирь).

Исследователям порой свойственно принижать достижения в познании мира, упрощать духовную жизнь и интеллектуальный кругозор тех, кого в расхожих сентенциях считается допустимым представлять самым живописным образцом дикости и варварства. Создается впечатление, что цивилизованные потомки глубоко стыдятся своего необразованного предка и держат его, чтобы не шокировать на торжественном приеме в честь признанных творцов их культуры, даже не в прихожей или на худой конец в «людской», а где-то на темных задворках, за пределами своего дворца, подальше от глаз «избранного общества». Можно себе представить меру негодования, если, допустим, на таком рауте вдруг взять да и бестактно объявить, что достижения избранных гостей – всего лишь замаскированное далью веков и тысячелетий «заимствование», плагиат, что приоритет в ряде великих открытий ошибочно приписан творцам первых действительно великих цивилизаций, которые, конечно же, положили истинное начало нашему гордому в высокой просвещенности миру.

Но остановимся в благородной иронии. Негодование участников выдуманного приема «избранного общества» представить легко. Но неплохо бы предъявить, наконец, и какие ни на есть доказательства высказанных соображений, ибо нельзя же, учитывая серьезность претензий «оставшегося на задворках», ограничиваться как подтверждением их эмоциональными речами в защиту предка, будто бы кем-то недооцененного. Ясно, что доказательные подтверждения эти должны быть, учитывая серьезность проблемы, непременно связаны с точными науками, а среди них опять-таки нет, пожалуй, более древней, чем астрономия, которая совместила в себе уже на достаточно раннем этапе систематизированные человеком познания как в арифметике, так и в геометрии. И тут, осуществляя задуманное, рационально будет, учитывая нетрадиционность постановки проблемы, подойти к решению задачи без излишней торопливости, постепенно вживаясь в забытый, потерянный или непонятный мир. Для этого следует до обращения к фактам из области археологии каменного века припомнить, каких познаний в астрономии достигли творцы древнейших цивилизаций Земли и как остроумно и изящно все это осмысливалось ими мифологически. Этот шаг в случае удачи позволит понять, что достижение такого уровня знания требовало десятков тысячелетий напряженных наблюдений и синтезирующей работы ума предшественников тех, кто заложил основы современной цивилизации.

А пока, отложив разговор по существу, попытаемся представить себя на месте предка, жившего на Земле, положим, четыре десятка тысячелетий назад. Это, как можно надеяться, позволит до обращения к историческим, а затем и к отдельным наиболее впечатляющим археологическим фактам заново пережить тот эмоциональный подъем, который при попытках понять и объяснить особо яркие небесные явления мог быть одним из могучих перводвигателей изначальных «интеллектуальных упражнений» первобытных охотников.

Вполне допускаю, более того, уверен, что предложенное сродни волшебному актерскому перевоплощению, т. е. дело сложное. В сущности, это призыв отрешиться от своего времени и попытаться втиснуться в не по росту тесную «шкуру предка». Сухие в рациональности знания, невольная оторванность обычного трезвомыслящего человека современности от живой природы лишают его счастья детски наивного восхищения ее гармонией и чудесами.

Но попробуем…