Текст книги "Кровь за кровь"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 18. УБЕЖИЩЕ

Я вез их к своему родному деду Артему. Он жил один в добротном деревенском доме и пока пребывал в добром здравии, хотя ему и стукнуло семьдесят с хвостиком.

Дед был еще тот тип. Он пережил двух жен и любовницу, и теперь, насколько я знал, накидывал глазом на одну молоденькую /по сравнению с ним/ вдовушку. В начале этой эпопеи она была вроде и не против нового семейного очага /больше по причине материальной выгоды, нежели из-за внезапно вспыхнувшей любви/, однако для понта решила немного поломаться – чтобы набить себе цену. Но тут дед как бы прозрел к старости и не стал бросаться, сломя голову, в очередной омут. Короче говоря, пошел обратный процесс, и безутешная вдова, получив нежданный облом, бросилась штурмовать деда по всем правилам женского военного искусства. Она обихаживала его так и эдак, но Артем Тарасович стоял насмерть и отделывался философскими фразами о смысле бытия и приводил ей выдержки из классиков, ярых противников семейной жизни – несмотря на свою деревенскую сущность, дед был грамотным, начитанным человеком. Вдова ревела белугой в своем законном поместье и клялась подругам, что если сойдется с дедом, то на следующий же день утопит его в проруби или закопает живьем.

Когда мы подъехали к дому деда, почти вся деревня уже спала. Но в окнах моего будущего наследства свет еще горел – Артем Тарасович обычно ложился спать поздно, а вставал с первыми петухами. Как-то в порыве благородства дед составил завещание, где указал меня своим преемником на тернистой деревенской ниве. Я тогда лишь посмеивался с его блажи, но теперь мое мнение в связи с последними событиями начало колебаться.

Лучше быть бедным крестьянином, чем богатым покойником…

– Ты чего так поздно? – начал было бурчать дед, но затем крепко обнял и поцеловал, пустив старческую слезу.

Раньше он меня особо не баловал любовью и вниманием, но с годами его привязанность ко мне начала расти в геометрической прогрессии.

– Деда, мне нужно на время спрятать моих друзей, – не стал я кривить душой и плести ему небылицы. – Тут у тебя тихо и спокойно, пусть поживут неделю-другую.

– Еврей? – спросил он, присмотревшись к Берману.

– А что такое!? – взбугрился Лева, усмотрев в вопросе антисемитскую направленность.

– Станька, неужто новая власть преследует евреев? – Дед сокрушенно покачал головой и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ладно, пусть обустраиваются. В войну их спасали, хоть фриц и дюже лютовал, и нынче как-нибудь справимся с задачей…

В годы войны прабабка и впрямь приютила еврейскую семью и прятала ее до самого прихода наших. В начале семидесятых они выехали в Израиль и с той поры постоянно присылали в деревню посылки, чем вызывали немалый ажиотаж как среди односельчан деда, так и в среде сотрудников комитета госбезопасности, усматривавших в благодарности спасенных некий антисоветский подтекст. Артема Тарасовича вызывали в "контору" раз двадцать, но он был еще упрямей меня и наотрез отказался устроить отлуп своим старым друзьям. В общем ему было плевать на посылки – с материальной точки зрения – но он считал, что негоже обижать людей, которые действуют от чистого сердца.

В конце концов от деда отстали – что возьмешь с забитого крестьянина? Сажать его было не за что – дед Артем числился в передовиках и даже был представлен к ордену, который ему так и не дали; похоже, тут подсуетилась "контора" в отместку за строптивость. А к политике он относился равнодушно и благоразумно держал язык за зубами, хотя к нему косяками ходили деревенские сексоты, чтобы за бутылкой раскрутить его на откровенность. Но хитрый дед с удовольствием пил чужую казенку – хотя любил самогон собственного изготовления – и вешал тайным помощникам гэбистов лапшу на уши, рассказывая о своих успехах на любовном фронте и на рыбалке; и не более того. Притом старался не оставаться с этими проходимцами наедине – во избежание наговора – и обычно звал к столу всех соседей мужского пола.

– Станька, как насчет?.. – Дед выразительно щелкнул себя пальцем по горлу.

Мы еще не успели умыться с дороги, как он уже приготовил ужин. Не без задней мысли, я попросил Эллу накрыть на стол. Она с радостью согласилась.

– Дед, ну зачем спрашивать? Тащи. Только ту самую, заговоренную.

Артем Тарасович, единственный из всей нашей небольшой семьи, называл меня Станькой.

С самого детства. Его пытались наставить на "путь истинный", указывая на неблагозвучность производной от моего официального имени, но упрямец даже ухом не вел. Мне поначалу тоже не нравилась такая интерпретация – это когда я начал самостоятельно мыслить – но впоследствии до меня дошло, что дед просто наслаждается произношением уменьшительно-ласкательного имени и вкладывает в него всю свою любовь и привязанность к внуку. И теперь, когда он называл меня Станькой, в моей душе расцветал благоухающий букет нежности к этому в общем-то суровому нелюдимому старику, а затем подкатывал к горлу ком, когда я вдруг вспоминал сколько ему лет и что вскорости может наступить момент нашего последнего прощания.

Бутыль, которую принес дед, оказалась запыленной и в паутине. Это была самая настоящая водка – немного похожая по вкусу на первоклассное виски – изготовленная Артемом Тарасовичем по старинному рецепту. Он держал ее только для особых случаев.

В производстве этой оригинальной водки, как ни странно, главным компонентом был заговор. Дед закрывался в каморке и часа два что-то шептал над бродильным чаном, делая руками шаманские пассы – это я подсмотрел в отверстие, просверленное мною в потолке.

Во время "сухого" закона, последней отрыжки подыхающего в конвульсиях развитого социализма, ушлые соседи все-таки выманили у деда Артема рецепт этой поистине "огненной воды", но как они не изощрялись, а достичь при большой крепости удивительной мягкости оригинального самопального продукта так и не смогли. Дед пытался и мне передать свои знания по части самогоноварения, но учеником я оказался никудышным, хотя записи его "лекций" сохранил. Из них я вычитал, что для производства "заговоренной" водки требуется не менее двух десятков лечебных трав, древесный уголь, дубовые опилки, особая вода, которая была только в нашей кринице на огороде, жженый сахар, заморские специи, дрожжи с хмелем и… некая молитва почти в стихах, обращенная неизвестно к кому. Когда я пробовал удивительный напиток в последний раз, то дал себе клятву, что когда пойду на пенсию, обязательно продолжу семейную традицию – буду производить эту поистине царскую водку, но только для друзей.

Наш поздний ужин, больше похожий на очень ранний завтрак, прошел в сдержанной обстановке. Дед, большой знаток человеческих душ, мудро помалкивал, а Лева и Элла, все еще не пришедшие в себя от переживаний, и вовсе не были расположены к легкомысленному трепу, обычно царящему во время застолья с выпивкой. Но на "заговоренную" водку они налегли с такой страстью, что у Артема Тарасовича глаза полезли на лоб. Дед хотел было их предупредить о ее коварстве, но я сделал знак, чтобы он воздержался от замечаний. Я знал, что эта водка развязывает язык почище специальных химических препаратов, используемых при допросах во вражеском тылу. А это было мне на руку.

Дед постелил гостям в разных спальнях, но они располагались рядом. Наш большой рубленный дом, несмотря на внешне абсолютно деревенский вид, тем не менее был построен как нынешние дачи – с удобствами внутри и даже некоторым комфортом. Артем Тарасович полжизни проработал механиком МТС, а затем, уже будучи на пенсии, нанялся в строительную организацию, занимавшуюся возведением особняков и коттеджей. Там он был и слесарем, и сварщиком, и автомехаником – короче говоря, мастером на все руки и все случаи производственной жизни. Оттуда дед и вынес некоторые познания в архитектуре и проектировании жилых домов. Когда организация после очередной девальвации дензнаков развалилась, он остался без работы, а так как сидеть без какогонибудь дела ему было невмоготу, дед, не долго думая, занялся перестройкой собственного дома. Он убрал ненужные перегородки, добавил новые, соорудил мансарду, поставил котел на мазуте и смонтировал первоклассную отопительную систему. Дед в своем рационализаторстве дошел до невиданного в деревне – он пробурил скважину, провел в дом водопровод и оборудовал в нем туалет и ванную. И, ясное дело, после этого стал самым видным женихом среди холостых односельчан.

– А теперь нам пора поговорить, – сказал я очень серьезно, когда мы остались втроем – я, Лева и заблудшая душа по имени Элла.

– Я ничего не понимаю… – немного заплетающимся языком сказал Берман и обхватил голову руками. – Эти бандиты в масках… пистолеты… Почему!?

– У нас есть ответ. Прямой и однозначный. – Я жестко посмотрел в глаза Эллы. – Мадам, вам пора расколоться. Если вы водите за нос этого лопуха, – я обличающим жестом указал на Леву, – то со мной такой номер не катит.

– Как ты смеешь!? – задохнулся в праведном гневе Лева.

– Еще как смею, – ответил я с гнусной ухмылочкой. – На мою жизнь за последний месяц столько раз покушались, что я уже сбился со счета. А потому я имею полное право узнать хотя бы кусочек правды. И именно от вас, несравненная.

– Лева, что ему от меня нужно? – с растерянным видом спросила Элла.

Нет, ну меня эта женская непосредственность, которой наши подруги маскируют патологическую лживость, просто умиляет!

– Красавица, не нужно нам ля-ля, – отрезал я грубо и нагло. – Если не хочешь понимать меня по хорошему, я могу и не спрашивать. Но тогда завтра вы отсюда съедете, а я пойду в ближайшую церковь и поставлю свечи за упокой ваших грешных душ. Самые толстые и дорогие, какие только есть, можете не сомневаться. Не думаю, что вам позволят ходить на этой земле больше суток. Адью, господа. Спите спокойно, дорогие друзья.

– Стас! – возопил Берман, перепуганный моим, никогда прежде неслыханным, дерзким выступлением. – Погоди! Объясни, в чем дело… – Он смотрел на меня с мольбой.

Я взглянул на Эллу. Теперь в ее глазах засветилось упрямство – до нее уже начала доходить моя игра. Свои полные розовые губы она сжала так плотно, что они превратились в очень тонкие бледные полоски. Ладно, твоя взяла, краля, я тебе помогу.

– Не знаю, что она тебе плела, окопавшись в твоей квартире, но эта милая девушка замочила небезызвестного нам обоим Храпова. Треснула по башке статуэткой – и все дела.

Причем даже не один, а два раза. Для верности. Как по мне, так этот гад заслужил и большего – например, четвертования – но зачем нас подставлять? Пардон, тебя, Лева – я в эту молотилку попал почти случайно.

– Элин, это… правда!? – У Левы отвисла челюсть от изумления. /Ни фига себе – Элин… С этими интеллектуалами, бля, не соскучишься. Даже мой дедфантазер до такого классного имечка не додумался бы./ Ну, конечно, я так и знал… Элла ударилась в бурные слезы, являющиеся самым опасным оружием для недалеких лохов, Лева, естественно, начал ее утешать, предлагая свой носовой платок и стакан воды, а я, как древний сфинкс, гордо возвышался над этим бардаком, дожидаясь, пока не закончится соленый ливень. Мы и не такое видали…

Наконец запас слякоти исчерпался, Лева, как может только мужчина, размазал остатки макияжа по лицу Элин – тьху, твою дивизию! – и она обрела способность связно говорить и излагать то, что у слабой половины рода человеческого называется мыслями.

– Я не хотела… – всхлипывая, начала она свою исповедь. – Он ударил меня… он бы меня убил! Я знаю его… Знала, – поправилась танцовщица. – Это настоящий зверь – хладнокровный и жестокий. Он меня просто терроризировал. Я не помню… как это все случилось. Я ничего не помню!

– Зато я все хорошо запомнил…

Я встал и потянулся. Несмотря на усталость, спать мне не хотелось. Но мне предстояла длинная дорога и выехать из деревни я должен был до рассвета. Так что у меня на сон оставалось всего ничего, не более двух часов. И если этот базар-вокзал затянется, то я рискую сломать себе шею, свалившись сонный вместе с машиной в какой-нибудь овраг.

Что ж, придется форсировать события.

– Вы, милочка, шандарахнули хахаля по кумполу, проломили ему череп, а затем, позвонив своим приятелям /а их у вас хватает/, устроили китайский цирк с болванчиком в виде бездыханного Стаса Сильверстова. – Я церемонно поклонился. – Дико извиняюсь, что нечаянно разрушил всю вашу постановку. Особенно прекрасной была сервировка стола.

Только не говори, подруга, что твоим духом там и не пахло! Так накрыть стол могла только женщина, при этом обладающая очень недурным вкусом. Я специально попросил тебя помочь деду оформить наше застолье. Он человек простой, в этикете ни буб-бум. А ты все сделала классно. И точно так, как было на хазе Храпова. Возразите, мадам, если сможете.

– Элин… – Берман смотрел на свою пассию с ужасом. – Это… правда!?

– Господи! – Она закрыла лицо руками и попыталась выдавить слезу; но это ей не удалось, и Элла, бледная от внутреннего напряжения, с вызовом ответила: – Да, я это сделала. Лева, у меня не было иного выбора. Меня заставили! Но я не знала, что он твой друг.

– Оправдание, достойное Макиавелли. Сей господин с раздвоенным змеиным языком, скорее всего нашей даме неизвестен, но тебе, Лева, интеллигенту по крайней мере в третьем поколении, он хорошо знаком. Это я сказал для того, чтобы подвести черту под прениями.

– Как ты могла?.. – Лева страдал, а "заговоренная" водка вышибала пьяную слезу. – Как ты могла… так… Со мной!?

– Повторяю – у меня не было выбора. – Теперь танцовщица стала такой, какой я запомнил ее, глядя в окно квартиры Храпова – решительной, непримиримой и отважной. – Он мог меня убить.

– Выбор, милочка, всегда есть. Только нужно делать его вовремя. – Я говорил менторским тоном. – Не свяжись ты с Храповым и его компанией, мы сейчас бы пили шампанское в дружеской компании и рассказывали анекдоты. Но теперь, увы, нам приходится говорить о мрачных, опасных вещах.

– Что мне делать? – спросила Элла, не обращая ни малейшего внимания на хныкающего Бермана.

– Во-первых, рассказать мне всю правду. Подчеркиваю – всю. А потом решим.

– Но я уже все сказала…

– Милочка, я похож на лоха? Верно – не очень. Тебе Лева говорил, где и кем я работаю?

Нет? Не пугайся, я не мент, а всего лишь частный детектив…

Только сейчас я понял, что мне очень приятно выговаривать эти слова. Частный детектив!

Читая книги, в детства я часто фантазировал, представляя себя в такой ипостаси, но тогда у меня даже в мыслях не было, что когда-то на самом деле я буду распутывать сложные узлы преступлений и участвовать в событиях не как читатель или зритель, а как главное действующее лицо. Нет, жизнь все-таки чертовски интересная штука.

– Это означает, что мною руководит отнюдь не примитивный интерес к трагическим событиям или просто желание помочь старому приятелю, – продолжал я свои выкладки. – Я работаю, дорогая. И мне известно об этом деле гораздо больше, чем ты думаешь. Но я хочу знать всю подноготную. И ты мне ее расскажешь. Потому что тебе деваться некуда.

"Мокруха" – это не шутки. А если учесть, что на твой след спустили псов-людоедов, то я и вовсе тебе не завидую. Решай. И побыстрее – времени у меня в обрез.

Наверное, с Эллой еще никто не говорил так грубо и напористо. Возможно, за исключением Храпова. Но он получил достойный "ответ". В ее взгляде я читал готовность сожрать меня с потрохами. Однако я не отвел глаз, смотрел на нее как на подопытного кролика – хладнокровно и оценивающее.

Она сдалась. Не без внутренней борьбы, но – сдалась. Мне уже был знаком такой тип людей современной формации. Их еще называют новое поколение. Прагматики до мозга костей, они за деньги готовы пойти на что угодно. Ни своего не отдадут, ни чужого не упустят.

– Все началось года два назад… – Она говорила глухо, будто выдавливая слова. – Я познакомилась с Храповым совершенно случайно, на одной вечеринке. Он был любезен – не более того. Дарил цветы, духи… и разные мелочи. В этом не было ничего необычного, все наши девушки из танцевального коллектива пользуются повышенным вниманием клиентов ресторана. Но однажды он предложил мне поучаствовать в бизнесе. В нем не было ничего криминального – по крайней мере, я так поначалу думала – и я согласилась… – Элла прикусила губу, а по ее лицу пошли красные пятна.

– Принести воды? – спросил я заботливо.

– Не нужно… – Она глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ-исповедь: – Не секрет, что сейчас многие девушки стремятся уехать за рубеж – или на работу, или для того, чтобы выйти замуж за иностранца. У Храпова возникла идея заработать на этом большие деньги. Для этого я должна была искать подходящие кандидатуры. Требования он выставлял строгие – рост, вес, красота, молодость – девочки должны быть не старше двадцати двух лет. Я знала многих – школа и хореографическое училище, где мне довелось заниматься, танцевальные группы и просто обширный круг общения – потому мои функции не показались мне чересчур обременительными. Поначалу все шло как по маслу. Я находила нужную девушку, иногда приходилось ее уговаривать, но мне почемуто верили и вскоре заключался контракт. Все было в рамках закона – мне так казалось.

Впрочем, деньги я получала за посредничество немалые и это приспало мою бдительность…

– Да, "зелень" кому хочешь мозги закомпостирует, – заметил я философски. – Не ты первая, не ты последняя.

– Совсем недавно – месяца два назад – ко мне пришла мать одной из девушек, которых я завербовала. Что мне довелось выслушать… – Она горестно всхлипнула. – Ее дочь погибла.

Вернее – ее убили. Оказывается, девушку сдали в какой-то турецкий бордель, она попыталась сбежать, ну и… Но незадолго до смерти девушке удалось через "челноков" передать домой письмо, где она подробно описала все свои приключения. Мать, продав квартиру, на вырученные деньги поехала в Турцию, однако привезла оттуда лишь страшное известие… Она не успела… Я доказывала ей, что девушка по контракту должна была ехать в Америку, и я понятия не имею, почему она оказалась совсем не там, где нужно. Но мои слова были для несчастной матери очень слабым утешением.

– И тогда ты насела на Храпова, – высказал я предположение.

– Да. Правда, перед этим я попыталась разузнать о судьбе остальных девушек, которые прошли через мои руки. К сожалению, мне мало что удалось. Но я все равно разыскала следы двоих. К моему ужасу они тоже… тоже оказались проститутками. Их продали в Арабские Эмираты. Продали!

– Жадность фраеров всегда губит, – сказал я назидательно. – Женщин тоже. Даже в большей степени. Примеров тому – не счесть. Не хрен было им ехать за тысячи верст киселя хлебать. Но ты тоже хороша. Запудрила мозги юным дурочкам – и вот результат.

– Я не знала! Я ничего не знала!

– Да ладно тебе… – Я скептически ухмыльнулся. – Ах, какие мы наивные. Ни газет не читаем, ни кино не смотрим. Просто тундра не огороженная. Все тебе было известно, дорогуша. Возможно, не до конца, но то, что девушек везли за бугор вовсе не для того, чтобы одеть в подвенечные платья, об этом ты знала наверняка. Тебя просто охватил мандраж, потому что женщина, мать убитой девушки, скорее всего, пригрозила судебным преследованием вашей так называемой "фирме". И тебе – в частности. Скажи, что я не прав?

– В какой-то мере… – Элла была бледна как мертвец. – Я себя ненавижу! Дура, дура!

– И я почему-то уверен, что твоя ссора с Храповым на хазе как-то связана с ее угрозами. – Догадка вдруг пронзила меня с головы до ног, как молния. – Я так думаю, что с женщиною произошел "несчастный" случай.

– Как… откуда?.. – Элла едва не потеряла сознание.

Лева, совершенно невменяемый от признаний своей возлюбленной, бестолково засуетился, пытаясь ей помочь, но она сама справилась с временным недомоганием и решительно его оттолкнула.

– Ее сбила машина, – сказала Элла. – Водитель с места происшествия скрылся…

– А тачка была ворованная, – закончил я ее мысль.

– Верно. Я рассказала Храпову о письме девушки и о том, что мать хочет заявить на нас в правоохранительные органы, а на следующий день… она погибла. Я не была уверена в причастности Храпова к наезду на женщину, но когда ночью после работы приехала к нему, чтобы окончательно прояснить наши отношения, он сам мне об этом сказал.

Мерзавец! Ублюдок! – Она вся тряслась от злости и возбуждения.

– Тогда ты заявила, что не можешь с этим мириться и хочешь отойти от дел, – подсказал я, внимательно наблюдая за ее реакцией на мои слова. – Я почему-то не думаю, что у тебя хватило смелости даже намекнуть Храпову на возможность твоих контактов с милицией.

– А разве я могла поступить иначе? За Храповым стоит организация, и они не задумываясь отправят меня на тот свет, если я надумаю даже слово лишнее сказать.

– Вот подтверждение моих выводов. Ты знала, что работаешь на организацию, которая не гнушается никакими методами для достижения своих целей. И знала, что твои комиссионные дурно пахнут. Между прочим, такая организация называется мафией. Это если до тебя еще до сих пор не дошло.

– Господи… – простонала Элла, закрыв лицо руками. – Я пропала…

– И давно, – подтвердил я ее слова. – Но безвыходных положений не бывает. Так что продолжай рассказывать. Может мы вместе и найдем светлое окошко в этом сплошном мраке.

– Когда я высказала Храпову все, что о нем думаю, он меня ударил. Я ответила ему пощечиной. Тогда он начал обзывать меня разными словами и сказал, что выход из организации у меня лишь один – через трубу… Дальнейшее я помню смутно. Знаю лишь, что я опять сказала ему что-то очень обидное, он снова ударил меня, на этот раз кулаком, изо всей силы, а потом… Потом сплошной черный провал… Наверное, я просто сошла с ума… Когда я очнулась от транса, Храпов уже был мертв…

– Дальше, дальше… – в нетерпении подгонял я девушку – мне безумно хотелось побыстрее узнать, кто спроворил сценку моей "драки" с Храповым.

– Несмотря на то, что у Храпова был мобильный телефон, я в горячке выбежала на улицу и позвонила с автомата его помощнику. Он жил рядом, а потому прибежал минут через пять. Когда спустя некоторое время он позвал меня и я вошла в квартиру… – Она замялась.

– То увидела меня. В полной отключке, – подсказал я зло.

– Да… – Элла старалась не смотреть мне в глаза. – Он чем-то ударил вас по голове…

– Понятно. И под каким соусом ты представила этому помощнику убийство шефа?

– Я сказала… – танцовщица вдруг покраснела. – Я сказала, что когда приехала на его вызов, дверь квартиры была не заперта, а Храпов…

– Понятно. Но почему ты вообще вызвала помощника? Могла ведь преспокойно уехать домой и никакая собака не отыскала бы твой след.

– Нет, не могла. Помощник знал, что я должна в эту ночь быть у Храпова. С отчетом. Он не мог появляться на людях, а потому я и другие согласно графика приезжали на эту квартиру, чтобы доложить ему о состоянии дел.

– Оказывается, этот Храпов был очень трудолюбивым человеком. Пахал даже по ночам, – не удержался я от едкого замечания. – Ну, а что дальше? Кто выдвинул идею с подставой?

Неужто помощник?

В моем голосе было столько яда, что Эллу снова начала бить крупная дрожь.

– Это я… Но я ведь не знала, кто вы!

– Извинения принимаются. Должен заметить, что все было сработано на достаточно высоком уровне. А кто позвонил в милицию?

– Пришлось мне… Я сымитировала старушечий голос, назвала адрес…

– И вы с помощником Храпова благополучно разбежались…

– Я уехала, а он остался понаблюдать за дальнейшим развитием событий.

– Он был один?

– Нет. К нему присоединился "боец", как он его называл. Тот тоже живет в соседнем доме.

Так, так… Значит, теперь моя совесть чиста. Похоже, я и впрямь налетел на засаду под балконом. А этот помощник Храпова – большой хитрец. И очень предусмотрителен.

"Курильщики" хреновы… Между прочим, очень толково придумано: сидим, курим, болтаем, и вдруг с балкона прыгает человек. Подумали, что вор, повязали и сдали милиции. А он оказался убийцей, что доказывают следы в квартире. В итоге – честь и хвала законопослушным гражданам, добровольным помощникам правоохранительных органов. Весьма неплохо задумано, если бы не одно "но" – клиент оказался больно кусачий. Вместо приветствия, ребра, гад невежливый, поломал…

– В общем, картина несколько прояснилась. Дальнейшее несложно и додумать. – Я посмотрел на часы и тяжело вздохнул – похоже, прилечь мне уже не удастся; ну да ладно, мы привычные. – Помощник доложил о происшествии боссам, те сразу уловили некоторые несообразности в его объяснениях и решили допросить тебя с пристрастием…

Тем более, подумал я, что помощник, естественно, описал мою внешность, а так как она в последнее время стала весьма "авторитетной" в некоторых кругах, мафиозные воротилы забеспокоились всерьез. Ведь я шел по горячему следу, а значит они не исключали вариант нашего с Эллой сотрудничества. Квартирка-то была конспиративной и о ней мало кто знал.

– Масла в огонь подлило еще и то, что ты перестала появляться дома и на работе, – продолжил я. – Это было очень неразумно. Хотя… – Я пожал плечами. – Все равно они за тебя, милочка, взялись бы всерьез.

– Я очень испугалась. Меня преследовали кошмары, я думала, что сойду с ума.

– Нас хотели убить! – наконец прорвало и Леву.

– Ну, предположим, это пока не факт. Тебя – возможно, ее – трудно сказать… Но, скорее всего, приговор ей уже подписан. А это значит, что будут подчищать и ее контакты.

– Что значит – подчищать? – Лева недоуменно хлопал длинными ресницами.

– "Зачистка" – это, брат, такое мероприятие, когда убирают свидетелей. И истинных, и мнимых – на всякий случай. Безопасность фирмы должна быть железной. Такие вот дела, птенчики.

– Так что же нам тогда делать!? – в отчаянии воскликнул Берман.

– Уповать на всевышнего. И молиться за мою удачу. Она теперь и ваша. Ладно, поговорили – и будет. Элла, вот тебе бумага и авторучка, напиши как было. И в квартире Храпова, и чем занималась "фирма", в которой ты работала. Изложи все в форме заявления в органы. Скажем, в городское управление милиции – я знаю фамилию их начальника.

– Зачем!? Ведь это… – Танцовщица снова стала как с креста снятая – бледная до синевы.

– Явка с повинной? Конечно. Но не сегодня и не завтра. Это на всякий случай. Страховка.

Пока у тебя есть отмазка: скрывалась от бандитов, даже позвонить было неоткуда. Станет это дело "глухарем" – тогда бумагу в огонь, а сама с милым другом в Израиль. Ты не против, Лева? Конечно, нет. А про Храпова забудь – этого ублюдка давно могила ждала.

Туда ему и дорога.

Я, понятное дело, не стал сообщать им об истинной причине моего требования по поводу написания заявления. Мне эта бумага была нужна как воздух. Ведь именно я оказался в квартире Храпова в очень неподходящее время и именно на мне пока висело обвинение в убийстве. А чалиться за других – увольте. Своя рубаха ближе к телу…

Провожая меня, дед Артем бурчал:

– Вот так завсегда: явился, как красное солнышко в зимний день на несколько часов – и унесся перекати-полем. И в кого ты такой непоседливый удался?

– Артем Тарасыч, дорогой мой, я так тебя люблю и так скучаю по тебе… – Я обнял деда. – Но жизнь вносит свои коррективы. Надо. Обещаю приехать зимой на охоту. На целую неделю. Да что там обещаю – клянусь… – И подумал: "Если жив буду…" Дед крякнул в досаде и поцеловал меня по русскому обычаю – троекратно. Удивительно, но он очень любил, когда я кликал его по имени-отчеству. Наверное, ему казалось, что таким макаром я проявляю к нему не только родственные чувства, но и огромное уважение – как к патриарху нашего рода. Впрочем, так оно и было.

– Деда, эту "дуру" дарю тебе на память. Только людям ее не показывай. – Я вручил ему помповое ружье, которое изъял их обращения вместе с "восьмеркой", и патроны. – И еще одно: вдруг здесь появятся нехорошие люди – стреляй, долго не раздумывая. Они ни тебя, ни моих друзей не пощадят.

– Станька, ужель так все сурьезно?

– Еще как серьезно. Ну, ничего, прорвемся. Из дому выпускай их только вечером, по темноте. И проследи, чтобы даже соседи их не видели.

– Это можно. Не впервой…

"Восьмерка" пожирала шоссе как мифический дракон. Только начало светать, дороги были еще пусты, и я гнал, словно сумасшедший. Мне край нужно было посоветоваться с Платом. События нарастали словно катящийся с Эвереста снежный ком, и я очень боялся, что он погребет под собой и меня, и Леву с Эллой, и наше О.С.А.

Вдогонку мне летел розовый прозрачный рассвет.