Текст книги "Военные приключения. Выпуск 4"

Автор книги: Виталий Гладкий

Соавторы: Валерий Гусев,Александр Проханов,Юрий Лубченков,Владимир Рыбин,Александр Горлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

V

Каир оглушил жарой. Солнце тут было белое, ослепляющее, и Туликов со знакомой по дальним походам печалью вспомнил всегда ласковое московское солнышко.

Аэропорт, стеклянный, комфортабельный, напоминал восточный базар – так же многокрасочен и многолик. Ходили женщины, закутанные по глаза, ходили женщины, одетые так, что, казалось, на них, кроме огромных очков да маленьких туфель, ничего больше и не было. Слонялись по аэропорту степенные европейцы в модных костюмах, отглаженных до жестяного блеска, и другие – шустрые, в джинсах и шортах, с тряпочками-шарфиками на потной груди. Египтяне-рабочие отличались от всех своими мешковатыми галябиями, неторопливостью и какой-то усталостью в глазах. Они казались роботами, равнодушными ко всей этой аэропортовской, чуждой им суете. Особняком сидел богатый саудовец в белом платке, с транзисторои в руках. Он высокомерно поглядывал на людей и строго – на четырех своих жен, на кучку детишек – мал мала меньше.

Все это Туликов разглядел, пока проходил через здание аэропорта к выходу, к стоянке машин. Их встречали. Немолодой человек с темным, как у египтян, лицом протянул руку и коротко представился:

– Губарев.

И неожиданно радостно улыбнулся:

– Как там в Москве?

– Туман, – сказал Прохоров. – Рейс отложили…

– Туман?! – изумленно воскликнул Губарев, словно впервые услышал о таком явлении природы. – Надо же, туман! – И посерьезнел: – Что ж, отдохнете после полета?

– А мы не устали.

– Тогда можем ехать. Корабли уже в Хургаде.

Ехали в светло-серой «Волге». Водитель – молчаливый египтянин – раскрыл дверцы и стоял в ожидании, пряча грустную улыбку.

Прохоров кивнул шоферу и полез на переднее сиденье.

– Иван Прохорыч, – сказал Губарев, – не по чину впереди-то.

– Это почему?

– Старшие по званию, вообще уважаемые люди сзади сидят. А впереди для египтян это уже не начальник.

– Обойдусь, – буркнул Прохоров, захлопывая дверцу. – Спереди лучше видно.

Через два часа они были в Суэце. Там и тут еще высились остовы разрушенных домов. Кое-где на них висели люльки строителей.

С окраины города они увидели в отдалении Суэцкий канал. Точнее, не канал, а мачты кораблей, застрявших тут надолго, если не навсегда, и ярко освещенную вечерним солнцем белесую полосу высокого противоположного берега. Эта полоса и была знаменитой линией Барлева, до осени прошлого, 1973, года «неприступной» обороной израильтян.

– Всерьез окопались, – сказал Прохоров. – Тридцатиметровые валы, доты, дзоты, бетонированные отсеки для отдыха солдат. Рассказывают, будто наблюдатели сидели, словно диспетчеры на вокзалах, – во вращающихся креслах. С комфортом устроились…

– В креслах много не навоюешь, – сказал Туликов.

– Не скажите. Оборона была серьезная. А комфорт – от уверенности. И еще от жиру. Деньги-то несчитанные, чего же себе отказывать?

Дорога вывела к берегу Суэцкого залива и побежала вдоль него, пересекая обширные пески. Справа горбатила горизонт самая высокая в этих местах гора с необычным названием – Атака, слева в знойном мареве виднелся берег Синайского полуострова.

– Может, потому их и сбили, израильтян, в прошлом году, что зажирели, – сказал Туликов.

– Не потому, – уверенно ответил Прохоров. – Египтяне, по сути дела, ведь не выиграли прошлогоднюю, октябрьскую, войну. На мой взгляд, это была с их стороны не более как авантюра.

– Как же так, Иван Прохорыч, – удивился Туликов, – это же общеизвестно: октябрьская война показала способность арабов дать отпор, сбила с израильтян спесь.

– Все так. Однако надо и самому анализировать. Израильтяне уже доказали, что их наскоками не возьмешь. Агрессора можно было изгнать, только если всем арабским странам действовать по единому плану. А египтяне перешли в наступление без всякого плана, даже не согласовав свои действия с союзниками. Благодаря самоотверженности рядовых солдат им удалось сбить израильтян с линии Барлева, отбросить их от канала. А потом? Потом они затоптались в пустыне, не зная, что предпринять дальше. В результате израильтяне сами форсировали канал, оказались на западном его берегу, осадили Исманлию и Суэц…

Дорога то убегала от берега Суэцкого залива к невысокой гряде гор, то подступала к самой воде, залитой солнцем, зеленовато-голубой. Иногда машина выскакивала на скалистые красноватые обрывы, и снова узкую полоску дороги с обеих сторон сжимала всхолмленная пустыня, испещренная белыми пятнами солончаков, редкими серыми кустами саксаула и тамариска.

VI

Весь день было страшное пекло. Акваторию порта, опустевшую раскаленную Хургаду, будто захлопнули стеклянным колпаком. Горизонт исчез, затянутый блеклой пеленой, казалось, и горы, и пустыня, и само море дымятся, готовые самовозгореться, вспыхнуть. К надстройкам невозможно было прикоснуться. Мичман Зубанов прекратил малярные работы и пошел докладывать об этом командиру корабля.

– Ничего, боцман, жара – не самое страшное в этих местах, – успокоил его Дружинин. – Вот если пыльная буря…

– Но ведь послезавтра…

Послезавтра кораблю предстояло выйти на боевое траление, а вид его после дальнего океанского перехода был непригляден: краска на бортах выцвела и облезла, надстройки пестрели проплешинами. Форштевень обтерся о волны до того, что проступивший сурик придал ему рыжеватый оттенок, словно корабль, как и люди, загорел под тропическим солнцем. Не привести в порядок корабль значило послезавтра так и выйти на траление.

– Красить будем позднее, боцман, когда спадет жара, а пока делайте все остальное.

Работы было много: получили на плавбазе новый трал, и надо было его готовить, требовалось осмотреть и привести в порядок трал-балки, различные устройства, такелаж.

Боцман заспешил к выходу, распахнул дверь и замер у порога. То, что увидел, напугало: над дальней грядой гор гигантским занавесом поднималась багровая пелена, вечернее солнце просвечивало сквозь нее зловещим кровавым глазом.

Зубанов заторопился обратно к каюте командира.

– Вот оно, товарищ капитан третьего ранга! Пыльная буря идет.

– Ничего, боцман, – снова принялся успокаивать его командир. – Это здесь не самое страшное. Вот хамсин – это да! – Он взял с полки книгу, быстра пролистнул страницы. – В лоции Красного моря сказано следующее: «Хамсин (по-арабски «пятьдесят» – столько дней в году беснуется этот знойный, сухой ветер) резко повышает температуру. Когда дует хамсин, люди задыхаются от зноя, мельчайшая пыль проникает в поры тела…»

– Все ясно, товарищ капитан третьего ранга, – сказал Зубанов. – Разрешите идти?

– Идите. Только вы этих хамсинов не пугайтесь. Они весной дуют, а теперь лето…

Пыльная буря, взметнувшаяся в раскаленных глубинах Аравийской пустыни, перевалив через горы, стремительно долетела до Хургады и жгучим ветром хлестнула по голым, обожженным спинам матросов, работающих на палубе, на пирсе. Песчинки впивались в кожу, резали глаза, забивались в уши. Язык распух во рту, на зубах скрипело. Солнце совсем погасло за мутной пеленой, превратилось в тусклое перламутровое пятно.

Безработные арабские портовики, с утра толпившиеся возле корабля, разошлись по домам, и лишь какой-то белобородый старик со шрамом на лице сидел под пакгаузом и смотрел, как в розоватой дымке копошились на пирсе розовые матросы, что-то распутывали, что-то сваривали, ослепительные вспышки под их руками тоже казались старику розовыми.

Позднее пыльная буря сменилась пыльным маревом. В горячем неподвижном воздухе висел багровый туман, закатное солнце виднелось сквозь него странным коричневым пятном…

Беспокойно спал боцман эту ночь. Поднимаясь, он смотрел в иллюминатор в надежде увидеть звезды. Небо было черно, непроглядно.

На рассвете его разбудили взрывы. Вскочил и прежде всего удивился, почему нет звонков тревоги. Взрывы ухали совсем рядом. В иллюминатор боцман увидел синее небо над взбаламученным пенным морем.

Наверху ничто не напоминало о пронесшейся пыльной буре. По изрытой волнами акватории порта скользил арабский катер, два матроса, стоявшие на палубе, бросали в воду гранаты – предосторожность от израильских подводных диверсантов.

Палуба корабля, леера, поручни и ступни трапов, все надстройки покрывал плотный налет пыли. Боцман брезгливо провел пальцем по переборке – остался след. Стало ясно: значительную часть сегодняшнего дня поглотит борьба вот с этим последствием пыльной бури.

До полудня матросы мыли борта, палубу, надстройки, терли швабрами а щетками, окатывали сильными струями воды. Зубанов метался по кораблю, ощупывал кнехты, якорные цепи, лебедки, трал-балки, тральные отводители, леерные стойки, крышки люков, вентиляционные грибки, словно хотел в этот день оглядеть весь корабль.

VII

На море нет оружия опаснее мин. Во вторую мировую войну воюющие стороны потеряли на минах 1200 боевых кораблей и транспортов… Созданные для защиты своих берегов, мины стали универсальным оружием нападения. Они снабжаются неконтактными взрывателями, целыми комбинациями взрывателей, ориентированных на трудно имитируемые тралами физические поля корабля – гидродинамическое, акустическое… Современные мины обладают высокой чувствительностью, избирательностью цели, противотральной стойкостью…

Многое знал о минах капитан 3 ранга Дружинин. На учениях тральщик, которым он командовал, не раз получал высшие оценки. Но теперь, когда под килем было не учебное, а настоящее минное поле, Дружинин вдруг показался себе матросом-первогодком, для которого все незнакомо и ново.

Арабское командование сообщило, что здесь, в Суэцком заливе, мины ставились с торпедных катеров ночами, при противодействии авиации и надводных кораблей израильтян, что надежной привязки к береговым ориентирам не было, координирование минных постановок производилось способом обратной засечки, радиолокационными средствами, из чего следовало, что среднеквадратическая ошибка достигала мили и более. Иными словами, мины ставились как попало, без обязательного составления карт минных полей. Таким образом было выставлено пять минных заграждений, в основном из якорных неконтактных мин. Двенадцать из этого неопределенного числа мин было уничтожено еще до прихода в Суэцкий залив советских кораблей; восемь успели вытралить, на двух подорвался либерийский танкер «Сириус», двумя были потоплены два египетских катера. Вот и все, что было известно. Остальное предстояло выяснить советским морякам. В связи с этой неопределенностью им требовалось протралить огромную акваторию в 1250 квадратных миль. И прежде всего фарватер, по которому 20 июля должны была пройти с юга на север американские суда, чтобы начать расчистку Суэцкого канала.

– Ну что? – спросил Дружинин стоявшего на мостике штурмана.

Тот глянул в пеленгатор.

– Выходим в точку…

Все было буднично, как на учениях. Развернулась на корме трал-балка, с ее носика начал потравливаться строп с массивным гаком на конце. Командир отделения минеров старшина 2-й статьи Чапаев быстро подвесил к гаку звенья цепи – ползуны, и трал заскользнул в перламутровую гладь моря, оставляя на воде ярко-красные бусинки буев-носителей.

– Начинаем пахать! – сказал командир и сделал запись в вахтенном журнале:

«07.48. Легли на первый галс. Дали ток в трал. Начали боевое траление».

Казалось, один только командир, в эти минуты оставался спокойным. Но Алтунин видел, что и он тоже то и дело поглядывает на взбаламученную воду за кормой, на подвижный пунктир буев, далеко вправо оттянутых отводителем, скользящим в синей глубине.

Прошел час в напряженном ожидании.

«Повернули на обратный курс. Легли на второй галс. Дали ток в трал. Начали траление», —

снова записал командир в вахтенном журнале. И вдруг вздрогнул от зычного крика сигнальщика-наблюдателя, стоявшего на крыле мостика:

– Два самолета слева восемьдесят, сорок кабельтов!

Самолеты шли низко, почти теряясь в утренней дымке, затянувшей близкий Синайский берег. Дружинин скорее угадал, чем разглядел: израильские «скайхоки». Держась уступом вправо плотно друг возле друга, они пронеслись над мачтами, оглушив ревом двигателей, взмыли вверх, развернулись, снова прошли над самым кораблем и растаяли в синей глуби неба.

– Хулиганят! – сказал капитан-лейтенант Судаков. Он хотел еще что-то добавить, но тут, как и в первый раз, истошно закричал наблюдатель:

– Два самолета слева девяносто, сорок кабельтов!

Теперь это были «миражи» с такими же, что и у «скайхоков», синими шестиконечными звездами в белых кругах на концах крыльев. «Миражи» проделали в точности такие же маневры и скрылись над Синайским берегом.

– А ведь они демонстрируют, – сказал Алтунин, – вот, мол, какие мы, все имеем, хоть «миражи», хоть «скайхоки».

– Не одни мы в заливе, чего они для нас-то демонстрируют, – усомнился Судаков.

– Мы ближе других к Синаю…

– Два самолета слева восемьдесят, сорок кабельтов! – снова прокричал наблюдатель, и в голосе его было удивление.

Все так же, уступом вправо, двойка самолетов нырнула к кораблю, оглушив истошным воем реактивных двигателей. Но это были уже совсем другие самолеты – горбатые, остроносые, с черными подпалинами под хвостами, с почти треугольными, скошенными назад крыльями.

– Вот, пожалуйста, теперь «фантомы» пожаловали, – сказал Дружинин. И добавил: – А ведь они нас пугают!

– Пугают! – подтвердил Алтунин. И заключил: – Пугают потому, что боятся.

– Чего им бояться?

– Что израильтяне, что американцы, что все натовцы так запугали себя советской опасностью, что поднимают тревогу даже при виде безобидного тральщика.

– Это точно, – сказал Дружинин. – Только ты бы, лейтенант, сходил на ют. Нас, конечно, не запугать, но все же…

На юте было, как всегда на учениях: стоял вахтенным у трала командир отделения минеров старшина 2-й статьи Чапаев, стоял вахтенным у динамометра командир отделения тральных электриков матрос Войханский, как и полагалось, не отрываясь, глядели: один – в море на прыгающие по волнам ярко-красные буи с флажками, другой – на белый диск прибора. Корабль шел с тралом, и внимание было теперь главным. Выглядели матросы необычно: в шортах и оранжевых жилетах, надетых на голое тело.

– Ну как? – спросил Алтунин, ни к кому не обращаясь. – Самолеты не больно мешают?

– А пускай летают, – подчеркнуто бодро ответил Войханский, не сводя глаз со стрелки динамометра. – Какая-никакая, а тень.

Алтунин с благодарностью посмотрел на него и вдруг подумал, что это ведь он успокаивает его, замполита. Чтобы не беспокоился за матросов. И отступил за лебедку, собираясь вернуться на мостик, и вздрогнул от незнакомо громкого, испуганного вскрика Войханского:

– Подсечена мина!

Резко обернувшись, Алтунин успел поймать взглядом рывок стрелки динамометра.

– Прямо по корме – мина! – доложил вахтенный у трала.

И все замерло на корабле. Алтунин отыскал на взбаламученной водной глади поблескивающий на солнце черный шар. Мина быстро удалялась, и он с беспокойством оглянулся на кормовую артустановку, стоявшую на камбузной надстройке. Оттуда, из-за серого броневого прикрытия, выглядывали черные стволы и виднелась голова наводчика в каске, прильнувшего к прицелу. Алтунину показалось, что целится наводчик недопустимо долго: все знали, что подсеченная мина будет качаться на волнах всего несколько минут, а затем наполнится водой и затонет.

Сухой треск короткой очереди резанул по ушам, со звоном посыпались гильзы. Снаряды взбили пену возле самой мины. Раздался еще короткий треск. В тот же миг палуба под ногами дернулась, море за кормой вздрогнуло сразу все, грязно-белым холмом вспучилось в том месте, где только что была мина. Холм этот стремительно поднимался все выше. Тяжкий звериный рык, переходящий в шипение, догнал корабль и прокатился дальше, к другим тральщикам, к едва видному вдали низкому Синайскому берегу, серо-дымной полосой отбившему горизонт.

Алтунин восхищенно улыбался, наблюдая, как оседает гора воды. Налетели чайки, роем мошкары замельтешили над местом взрыва. Он шагнул на ют, чтобы взглянуть в глаза минерам, похвалить. И наткнулся на неожиданный перекрик докладов:

– Подсечена мина!

– Прямо по корме – мина!

Снова, сразу после команды с мостика, ударила кормовая установка. Снова вспучилось море, и глухой рык прокатился над морем. Алтунин подождал, не подсечется ли третья мина, и, но дождавшись, пошел на мостик.

– Не пугают, – сказал он Дружинину.

– Что?

– Самолеты, говорю, не пугают. Наши люди, как всегда, на высоте. Пускай, говорят, летают, все-таки тень. – Алтунин засмеялся, но никто его не поддержал, и он замолк. Командир стоял на правом крыле мостика, смотрел за корму. Помощник выглядывал из левых дверей рубки и тоже высматривал что-то за кормой. Две мины подряд всех заставили ждать третью.

Солнце жгло все сильнее. Покосившись на командира, Алтунин расстегнул пуговицы на рубашке и подставил грудь горячему ветру. Командир тоже начал расстегиваться. Из-под козырька его выцветшей пилотки стекали струйки пота и высыхали на подбородке.

С моря, где маячили другие тральщики, докатился низкий гул взрыва. Командир посмотрел в бинокль и опустил его: мина взорвалась на достаточном удалении от корабля, значит, и у соседей все шло как надо.

У трапа, ведущего на мостик, показался боцман с кистью и банкой.

– Разрешите, товарищ капитан третьего ранга?

– Что такое?

– Звезды отштамповать. Две мины – две звезды.

– Где отштамповать?

– На рубке. Чтоб видней.

– Надо? – повернулся командир к замполиту.

– Надо.

– Штампуйте, раз надо.

Боцман соскользнул с трапа, и через пару секунд его голова показалась над краем рубки. Видимо, он висел там, держась за скобы.

– Вертолет справа сорок, двадцать пять кабельтов! – доложил наблюдатель.

Командир вскинул бинокль. На морском горизонте висела точка далекого вертолета.

– Вот теперь самолеты будут опасны. Реактивная струя у них мощная. А вертолет, что комарик.

Рокоча мирно, по-домашнему, вертолет сделал круг над кораблем и завис за кормой. Так он и шел, как привязанный, не удаляясь и не приближаясь.

Работа тральщика с вертолетом проводилась в соответствии с планом траления. Дело это было не новое, но еще достаточно непривычное, чтобы относиться к нему со всем вниманием. От моряков требовалось немногое – только держать постоянную связь с вертолетом. Главная роль в этом необычном симбиозе «корабль – вертолет» отводилась летчикам. Им нужно было точно выдерживать скорость и направление полета, наблюдать за небом и особенно за морем, чтобы не прозевать внезапно всплывшую мину и сообщить о ней на тральщик.

– Как им там, видно что-нибудь? – спросил Дружинин.

– Все видно, – сразу ответил штурман Ермаков, державший связь с вертолетом.

– А под водой?

– Волны мешают что-либо разглядеть. Игра светотеней, хаос пятен.

– Волн только в прудах не бывает. – В голосе Дружинина слышалось удовлетворение. Моряк, привыкший все делать обстоятельно, он в таком серьезном деле не очень доверял «верхоглядству». То ли дело трал: зацепит – не сорвется. А кроме того, существуют не только якорные мины, болтающиеся у самой поверхности воды, а и такие, что лежат на дне. Их-то с вертолета никак не разглядишь. Разве что мина будет лежать на небольшой глубине, да на чистом песочке…

И тут, на мгновение раньше наблюдателя, он увидел над блескучей поверхностью залива две черные точки – катера. Наблюдатель доложил – торпедные, но это были скоростные сторожевые катера с небольшими мачтами, перекрещенными антеннами радиолокаторов, со скошенными рубками, с автоматическими пушками на баке и на юте. В пенных бурунах они вынырнули из полуденной дымки, стремительно пошли наперерез тральщику.

Дружинин улыбнулся, всмотревшись в передний катер, и передал бинокль Алтунину.

– Взгляни, замполит.

На носу катера были нарисованы кривые клыки разинутой акульей пасти.

– Опять пугают, – недоуменно сказал Алтунин.

Катер с акульей пастью в опасной близости пересек курс тральщика, развернулся и, сбавив скорость, пошел параллельно метрах в десяти от борта. Другой катер проделал точно такой же маневр с другого борта. Из рубки высунулся длинноволосый человек с черной куртке без каких-либо знаков различия и долго рассматривал тральщик.

– Зачем пришли? – неожиданно крикнул он по-английски. – Вам здесь делать нечего.

– Врубите погромче, – сказал Дружинин, не оборачиваясь. – Чтобы потом не говорили, что не слышали.

Он поднес к губам палочку микрофона, и голос его густым звоном динамиков накрыл и тральщик, и катер, и море вокруг:

– Ваш катер грубо нарушает правила судовождения, что может привести к столкновению. Командование советского корабля заявляет решительный протест против ваших провокационных действий.

– Вы находитесь в чужих территориальных водах! – крикнули с катера.

– По просьбе египетского и по решению Советского правительства мы проводим боевое траление в египетских водах, – снова прогудел над волнами голос Дружинина.

– С июля шестьдесят седьмого года эти воды вместе с Синайским полуостровом принадлежат Израилю.

– ООН считает их временно оккупированными. ООН признает эти воды египетскими.

Помедлив минуту, человек скрылся в рубке. Катера, как по команде, разошлись в стороны и, набирая скорость, все глубже зарываясь в пенные буруны, покатились по широкой дуге, забирая за корму, туда, где покачивалась цепочка флажков на красных буях, обозначающих трал.

В этот миг дернулась палуба, и там, далеко за кормой, где скользили в синих глубинах тралы, высоко вспучилось море, и тяжелый рев взрыва прокатился над кораблем. Высокая волна швырнула катера. Круто развернувшись, они помчались прочь от тральщика.

Прибежал боцман с баночкой, полез на рубку. Потом он отошел за шпиль полюбоваться своей работой.

Взбаламученное взрывом море сглаживало волны, сверкало тысячами ослепительных бликов. Полуденный ветер нес с Синайского берега раскаленное дыхание пустынь.

– Как обед? – спросил командир у боцмана.

– Праздничный! – весело ответил боцман. – Свежие овощи, фрукты, компот из холодильника.

– Катер слева семьдесят, десять кабельтов! – доложил громко наблюдатель.

Катер возвращался один, тот самый, с акульей пастью. Уже не заходя за корму, он приблизился к борту, и тот же человек спросил по-английски:

– Когда уйдете из этого района?

– Когда выполним правительственное задание, – по-английски же спокойно ответил командир.

Черный человек постоял минуту, подумал, потом нырнул в рубку, и катер, резко отвернув, помчался прочь от корабля.