Текст книги "Военные приключения. Выпуск 4"

Автор книги: Виталий Гладкий

Соавторы: Валерий Гусев,Александр Проханов,Юрий Лубченков,Владимир Рыбин,Александр Горлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Отступление 5. Сержант Кучмин

Небо было совсем рядом; хотелось потрогать рукой тугое, белоснежное облако, зачерпнуть ладонями голубой прохлады, чтобы остудить горячую грудь и пить взахлеб. Пить…

– Пить… – прошептал Степан Кучмин; сознание возвращалось медленно, неохотно.

Скосил глаза влево – и рука вяло зашарила по земле в поисках гранаты: шагах в десяти виднелась танковая башня с белым крестом; едкий черный дым медленно струился из открытых люков и поднимался ввысь, орудийный ствол уныло уткнулся в бруствер траншеи. «Готов, гад!» – вздохнул с облегчением Степан и, стряхнув комья земли с груди и ног, сел.

Вечерело. Поле боя кое-где еще дымилось – догорали танки. Странная, пугающая тишина зависла над перелесками, где совсем недавно бушевал огненный вихрь.

Кучмин вскочил на ноги и, пошатываясь, побрел к траншее; споткнулся, упал на кучу вывороченного взрывом чернозема и уже на четвереньках сполз вниз.

– Кирюша… Кирюха! – тряс за плечо пулеметчика, который, склонившись на щиток «максима», казалось, спал.

«Мертв… Как же так, а? Убит… А остальные? Где остальные?!»

– Ребята! Братцы! – побежал по траншее. – Товарищ лейтенант! Кто-нибудь есть живой?! Кто-нибу-удь!..

Ночь застала Кучмина в лесу. Линия фронта была где-то неподалеку – редкие орудийные залпы тревожили ночную тишину, будили надежду. «Дойду…» – засыпая, думал Степан…

«Чирулик! Чирулик! Чиу, чиу…» – какая-то ранняя птичка разбудила Кучмина; все еще во власти сна, он потянулся, сел – и тут же опять распластался на земле.

– Какого черта, Ганс, ты сюда забрался! – недовольный фальцет.

– Поближе к дровам, Вилли… – отвечал чей-то хрипловатый басок.

Говорили но-немецки – Степан Кучмин, который до войны жил под Ростовом и учился вместе с детьми немцев-колонистов, свободно владел немецким языком.

Потянуло дымком и ароматом горячей еды. Сглотнув голодную слюну, Степан потянул к себе за ремень винтовку и, раздвинув густой кустарник, высунул голову из неглубокой ложбинки, где провел ночь.

На поляне дымила немецкая походная кухня. Коренастый краснолицый повар в белом переднике помешивал длинной поварешкой в котле; его помощник, повесив мундир и винтовку на сук, подбрасывал поленья в печурку. Худой прыщеватый ефрейтор сидел под дубом и, зажав между колен котелок, нехотя ковырял в нем ложкой. Зло прищурив глаза, Степан вскинул винтовку и прицелился в ефрейтора; спусковой крючок податливо шевельнулся, Кучмин затаил дыхание и, стараясь не шуметь, тихо сполз на дно ложбинки. «Дурак! – выругался про себя. – Жить надоело…»

Из глубины леса послышались голоса, треск сушняка, и на поляну, оживленно переговариваясь, вышли немецкие солдаты, человек двадцать. Степан не стал медлить: выбирая места, где трава погуще, он пополз в чащобу, подальше от поляны.

И наткнулся на замаскированный бронетранспортер, Чуть поодаль, тоже хорошо укрытые маскировочными сетками, пучками свежескошенной травы и ветками орешника, стояли крытые брезентом грузовики, насколько легких танков и мотоциклы. «Влип», холодея, подумал Кучмин: блуждая по ночному лесу, он не заметил, как забрался в расположение моторизованной гитлеровской части. Пришлось возвращаться в ту же ложбинку. Укрывшись листьями папоротника, Степан затаился, с тревогой прислушиваясь к голосам немецкой солдатни, которая завтракала на поляне.

День казался бесконечным. Степан с тоской вглядывался в просветы между кудрявыми ветками, ожидая наступления темноты. Дразнящие запахи кухни вызывали голодный спазм, и Кучмин принялся выкапывать ножом корни папоротника, которые оказались вполне съедобными.

Солнце уже исчезло за горизонтом, когда окружавшие Степана заросли пришли в движение: затрещала мотоциклы, залязгали гусеницы танков, вонючий дым выхлопных газов пополз по лесу.

Вскоре вместе с ранними сумерками в лес пришла тишина.

В эту ночь Степан Кучмин шел почти без привалов; ориентиром ему служила артиллерийская канонада, которая не утихала ни на минуту – отзвуки ночного боя.

Небольшой лесной хуторок вынырнул из густого предутреннего тумана совершенно неожиданно; не веря глазам, Степан даже потрогал шершавые стены рубленой бани, которая стояла на берегу ручья. От бани вела поросшая травой тропинка, которая упиралась в крыльцо добротного дома с резными ставнями и кованым петушком на коньке крыши; позади дома виднелись хозяйские постройки.

Хуторок был оставлен хозяевами давно. Выломанная входная дверь дома, огрызки снеди на столе и яркие обертки от немецких концентратов свидетельствовали, что совсем недавно здесь хозяйничали гитлеровцы. В поисках еды Стеная обшарил все закутки дома и сараи, но нашел только с десяток заплесневевших ржаных сухарей на загнетке печи да несколько сгнивших наполовину картофелин в погребе.

Подкрепившись, Кучмин забрался на сеновал, с головой зарылся в прошлогоднее сено и уснул. Разбудили его голоса. Кучмин прислушался. «Немцы!» – Степан осторожно выглянул из-за приоткрытой двери сеновала.

Возле дома стоял мотоцикл; солдат ковырялся в моторе, а немецкий офицер, нетерпеливо поглядывая на часы, что-то ему раздраженно выговаривал. Вскоре офицеру надоело это занятие, он махнул рукой, выругался и, усевшись на поленницу дров возле ворот, принялся грызть плитку шоколада.

Солнце уже приближалось к полуденной черте. Степан терпеливо ждал, сторожко прислушиваясь и внимательно оглядывая окрестности хутора: его так и подмывало посадить на «мушку» сначала офицера, а потом и солдата – стрелял Кучмин отменно. Но кто мог поручиться, что на выстрелы не явятся немецкие солдаты, которые могли находиться где-нибудь поблизости?

Наконец мотоцикл заурчал, отплевываясь сизым дымом, и тут же опять умолк – наступило время обеда, и офицер, разомлевший на солнце, приказал солдату разогреть содержимое термоса на походной спиртовке.

«Ну, я тебя сейчас накормлю!» – не на шутку разозлился голодный Степан при виде завернутого в вышитый полотняный лоскут толстого куска сала, которое офицер принялся кромсать перочинным ножом, Не мешкая больше ни минуты, Кучмин слез с сеновала на землю и, пониже пригибаясь, проскочил за угол дома. Отсюда ему хорошо были видны оба немца: офицер расположился на той же поленнице, а его подчиненный что-то торопливо жевал, устроившись на сиденье мотоциклетной коляски. Вскоре солдат, удовлетворенно отрыгиваясь, подхватил котелок и пошел к баньке; Кучмин тенью скользнул за ним, благо дом скрывал его от глаз офицера.

Солдат присел на корточки, зачерпнул полный котелок воды – и беззвучно рухнул в ручей, сраженный ударом ножа под левую лопатку. Степан схватил его автомат и, перескочив ручей, побежал вдоль изгороди к воротам.

Офицер уже пообедал и прохаживался по двору, с нетерпением посматривая в сторону баньки. Незаметно подобраться к нему не было никакой возможности, и Степан, поразмыслив, решился: «Шумну… Была не была…» Выждав, пока немец повернется к нему спиной, Кучмин выскочил из-за изгороди и в несколько прыжков очутился рядом с ним.

– Руки!.. – неожиданно по-русски крикнул Степан ошеломленному офицеру.

Тот, бледнея на глазах и не отводя взгляда от лица Кучмина, рванул застежку пистолетной кобуры.

– Буду стрелять! – на этот раз уже по-немецки выкрикнул Степан.

Вдруг немец развернулся и заячьим скоком метнулся к изгороди; схватился за колья, подпрыгнул и уже почти перевалил на другую сторону, как короткая автоматная очередь вспорола тишину лесного разлива…

Степан отдышался только в глубоком овраге: бежал по лесу из последних сил, не выбирая дороги, чтобы уйти подальше от лесного хуторка. Отдышавшись, осмотрел трофеи: автомат с запасными рожками, пистолет, плащ-палатка, три гранаты, офицерская сумка, ну и, ясное дело, узелок с харчами.

«Живем…» – радовался удаче. Плотно поел, пожалуй, впервые за последнюю неделю. Заглянул внутрь сумки – какие-то бумаги, карты «На кой они мне…» – хотел было выбросить, но передумал – победила крестьянская рачительность.

До линии фронта он добрался на четвертые сутки после стычки на лесном хуторке. Закутавшись в плащ-палатку – шел нудный, моросящий дождь – и надев немецкую каску, так как пилотку где-то потерял, Степан полз среди редколесья, ориентируясь по вспышкам осветительных ракет, которые через определенные временные промежутки пускали передовые дозоры немцев.

Какой-то неясный шорох справа заставил Кучмина насторожиться; плотно прижимаясь к земле, Степан надолго застыл, прислушиваясь. «Показалось…» – вздохнул облегченно и пополз было дальше, как вдруг на спину обрушилась какая-то темная масса, и крепкий удар по голове надолго лишил его способности видеть и соображать.

Очнулся Степан от звуков ожесточенной перестрелки; кто-то тащил его на спине, тяжело дыша.

– Колян, быстрее! Я прикрою! – чей-то приглушенный голос.

– Где Пригода? – откуда-то сзади.

– Туточкы я… – забасил тот, который тащил Степана.

«Разведка! Наши!» – радостно встрепенулся Степан и попытался языком вытолкнуть кляп. И тут же получил здорового пинка по ребрам.

– Ты гляды, щэ и брыкаеться… – ворчал Пригода, с неожиданным для его грузного тела проворством ныряя в траншею.

Разведчиков уже ждали.

– Все вернулись? – спросил встретивший их офицер.

– Так точно, товарищ капитан! – бодро ответил один из разведчиков.

– Раненые есть?

– Царапнуло чуток, – один из разведчиков торопливо бинтовал левую голень.

– Киселев!

– Я, товарищ капитан.

– В медсанбат. Помогите ему…

– Товарищ капитан! – взмолился Киселев. – Да медицине смотреть тут не на что. Шкуру фриц чуток попортил.

– Отставить разговоры! Ладно… Посмотрим…

Степан замычал, стараясь привлечь внимание к своей особе.

– Развяжите его, – приказал капитан.

– Ва… ва… – с трудом шевелил одеревеневшим языком Степан.

– Замкнуло… – коротко хохотнул Пригода, подталкивая Степана в спину. – Топай!

– Братцы родные! Да свой я, свой! – накопан прорвало Кучмина.

Разведчики остолбенели. Пригода даже глаза протер – не померещилось ли.

– Татарчук! – голос капитана не предвещал ничего хорошего. – Ты кого приволок?

– Товарищ капитан! – разозленный Татарчук подбежал к Степану. – Брешет он! Ей-богу, фриц переодетый! С передовой утащили. Пригода, скажи!

– А як жэ, з пэрэдовой… – подтвердил Пригода, с сомнением приглядываясь к Степану. – Ось автомат и сумка…

– Кто такой? – уже не слушая оправданий разведчиков, строго спросил капитан Степана.

– Рядовой минной роты 205-го батальона инженерных заграждений Степан Кучмин. Вот документы…

В штабной землянке за импровизированным столом, сколоченном из снарядных ящиков, сидел немолодой майор и что-то писал.

– Разрешите!

– Заходи, капитан. Чем порадуешь?

– А… – махнул рукой капитан. – Не везет…

– Понятно… Люди целы?

– На этот раз почти нормально. Киселев ранен легко. Вот, притащили с той стороны, – капитан кивнул в сторону Степана, который стоял у входа. – Федот, да не тот… По документам – сапер. Возьмите, – протянул документы Степана майору.

– Степан Кучмин… 205 БИЗ… Двести пятый? Та-ак… И как же ты очутился в немецком тылу?

Степан коротко рассказал о последнем бое и о своих скитаниях в лесах.

– Ну-ка, ну-ка… – майор потянул к себе сумку немецкого офицера, заинтересованный рассказом Кучмина о схватке на лесном хуторке. – Горин, подойди сюда, – позвал он капитана. – Посмотри. Ай да сапер! А ты говорил, капитан, что-то насчет Федота…

Офицеры принялись разглядывать карты и другие бумаги из офицерской сумки.

– Переводчик нужен… – сокрушенно покачал головой майор. – Лисянского в госпиталь отправили…

– Может, я смогу? – робко спросил Степан.

– Ты знаешь немецкий? – удавился майор.

– Так точно, знаю.

– Садись сюда, поближе…

С документами закончили только под утро. Глядя на усталое лицо Степана, майор спохватился:

– Постой, ты ведь голоден? Извини, дружище. Капитан, отправь его к разведчикам. Пусть накормят. И – спать.

– Мне бы к своим…

Майор помрачнел, закурил.

– К своим, говоришь… Придется повременить.

– Почему?

– Твой 205 БИЗ попал в окружение. И пока о нем сведений нет. Так что иди отдыхай, солдат…

Через три педели бывший сапер Степан Кучмин пошел в немецкий тыл вместе с разведгруппой 117-го стрелкового полка.

Лето 1942 года было на исходе.

13. Засада

Алексей выскочил на площадь и, свернув за угол, перешел на быстрый шаг. Дождь усилился, и площадь была безлюдна. Только у ресторана, который угадывался по звукам скрипок и гитар, урчали моторы машин и слышался людской говор.

Маркелов решительно подошел к шикарному «майбаху», пассажиры которого – сутуловатый румынский офицер в годах и юная особа с очаровательным личиком – только что исчезли в ресторане, и с силой рванув дверку, забрался на переднее сиденье.

– Спокойно! Гестапо! – наставил он пистолет на перепуганного его появлением водителя.

– Я н-ни в-в ч-чем н-не в-виноват… – проблеял тот, заикаясь, на плохом немецком языке.

Только теперь Маркелов разглядел, как молод водитель, не старше восемнадцати лет.

– Чья машина?!

– Генерала Штефанеску…

– Он нам и нужен. Поехали!

– К-куда?

– Прямо, затем повернешь направо. И пошевеливайся!

Степан стоял под сводами арки и неспешно раскуривал сигарету. Растерянные шпики не решались что-либо предпринять, видимо, чтобы не обнаружить себя, и неприкаянно обтирали грязные стены домов позади Кучмина, так как он перекрыл им выход на площадь; часть их направилась к площади через близлежащие улицы, два или три обшаривали на всякий случай все закоулки проходного двора в поисках исчезнувшего Маркелова.

«Майбах» с выключенными фарами резко притормозил неподалеку от Кучмина.

– Сюда! Быстрее! – голос Маркелова.

Степан с разбегу нырнул в открытую дверку. «Майбах» взревел мощным мотором и на большой скорости вырулил на широкую центральную улицу; сзади послышались крики, выстрелы.

– Стоп! – приказал Маркелов. – Выходи! Ну! – подтолкнул он совсем потерявшего голову водителя.

Тот выскочил на брусчатку и, споткнувшись, растянулся во весь рост. Когда он поднялся, «майбах» уже исчез в одном из переулков. Тогда водитель, слегка прихрамывая, добрался до мусорного ящика, уселся на него и неожиданно заплакал, не в состоянии разобраться в происходящем.

– Чисто сработано, командир, – Степан смотрел в заднее стекло – погони не было видно. – Теперь куда?

– К провизору, – решительно сказал Маркелов.

– Зачем?

– Ты думаешь, поздно?

– Уверен.

– Нет! Я должен убедиться, – и Маркелов свернул к аптеке.

Окна аптеки ярко светились. Внутри были люди: сгорбленный старичок с палкой в руках, безногий парень в линялой солдатской форме и молодая женщина с ребенком лет шести; провизор Войкулеску что-то сердито объяснял старичку, тыкая пальцем в какую-то бумажку, видимо, рецепт.

– Зайдем? – повеселевший Маркелов уже второй раз проезжал на тихом ходу мимо аптеки.

– Э-э, нет, командир, – Кучмин отличался чрезмерной осторожностью. – Нужно отыскать черный ход…

Машину оставили в каком-то дворе, захламленном ящиками. Внимательно осмотрели все подходы со стороны черного хода; только когда убедились, что опасаться нечего, прошли к двери. Окованная железными полосами, она внушительно выделялась потемневшими от времени дубовыми досками на фоне светло-серой стены. Дверь была заперта.

– Ну что? – спросил Маркелов Кучмина, – Здесь и граната не поможет. Придется рискнуть – зайдем через парадный вход.

Степан огорченно ругнулся втихомолку, прошелся вдоль стены, поглядывая на узкие окошки, прикрытые ставнями, затем возвратился к двери и сильно нажал на нее плечом.

Неожиданно дверь слегка подалась внутрь.

– Командир! – зашептал Степан. – Сюда! Кажется, дверь не закрыта на ключ…

Навалились вдвоем на дверь – и едва не загремели по ступенькам, которые вели в подвал; коротко звякнул оборванный засов, ржавый и хлипкий; второй засов, массивный и кованый, был отодвинут, а в замочной скважине торчал ключ.

Стараясь не шуметь, поднялись по ступенькам к двери, которая была выше подвальной; она оказалась незапертой. Алексей осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь уже знакомой ему гостиной провизора Войкулеску.

Трое мужчин в штатском сидели за накрытым столом, на котором преобладали спиртные напитки, и вполголоса беседовали, не забывая наполнять быстро пустеющие рюмки. В гостиную вошел хозяин.

– Ты скоро там, Гюнтер? – спросил один из мужчин.

– Пять минут, не более, – провизор быстро выпил рюмку цуйки и снова скрылся за дверью.

Гюнтер! Маркелов молча переглянулся с Кучминым – вот тебе и провизор Войкулеску! «Похоже, и здесь приложил руку полковник Дитрих – это его агенты», – понял Алексей, внимательно прислушиваясь к разговорам в гостиной.

Вскоре провизор появился уже без белого халата.

– Все… Всех выпроводил, – он принялся за еду.

– Гюнтер, вино закончилось, – один из собутыльников постучал по пустому кувшину.

– Клаус, отцепись, – отмахнулся провизор. – Сходи сам, если хочешь пить эту кислятину.

– Схожу… – Клаус, слегка пошатываясь, направился к двери, за которой притаились разведчики.

Любитель сухого вина даже не застонал; подхватив на лету оброненный кувшин, Кучмин стащил тело Клауса к двери подвала и быстро возвратился к Маркелову.

– Берем?

– Берем… – Маркелов раздвинул портьеры, которыми была, завешена дверь, и вместе с Кучминым ворвался в гостиную.

Все было закончено в считанные секунды. Провизор Войкулеску, который при виде разведчиков не растерялся и успел выхватить пистолет, со стенаниями ворочался в углу гостиной, отброшенный туда мощным ударом Степана.

– Поднимайся, – потянул его за шиворот Кучмин.

– Товарищи… вы что? – простонал провизор.

– Вон твои товарищи, – кивнул на неподвижные тела немецких агентов. – Пойдем.

– Куда? Куда вы меня ведете? – заупрямился провизор.

– Закрой ему рот, – Алексей быстро собирал оружие и провизию в скатерть; связав ее концы, он вскинул узел на плечи.

– Слушаюсь, командир, – Кучмин резко ткнул провизору под ложечку, и пока тот зевал, пытаясь продохнуть, Степан ловко запихнул ему в рот салфетку, а затем связал руки. – Готово. Иди, – подтолкнул его к выходу. – И смотри не трепыхайся…

Пробирались к монастырю кривыми и грязными улочками предместья. Дождь по-прежнему лил не переставая.

– Кто это? – спросил у Маркелова Татарчук при виде провизора, который едва дышал после дороги.

– Подарок… – ответил за старшего лейтенанта Кучмин.

Пока Степан рассказывал о недавних событиях в городе и аптеке, Маркелов прилег на охапку травы и задумался. Судя по всему, выходило, что город оказался пустым номером; теперь нужно срочно уходить отсюда и пробираться к линии фронта – последнее, что осталось в их положении. Алексей тяжело вздохнул: легко сказать – пробираться; полковник Дитрих уже знает, что они в городе и, конечно же, сейчас времени не тратит попусту.

– Как Ласкин? – спросил он Татарчука.

– Полегчало, – ответил старшина. – Уже пытался встать на ноги. – В госпиталь бы его… – вздохнул. – Пару недель – и можно к девчатам на посиделки.

– Что с этим делать? – Кучмин показал на провизора.

– Допросить нужно.

– Вставай, – Степан тронул провизора за плечо.

Тот лежал на боку, не подавая признаков жизни. Кучмин поднес фонарик к его лицу и увидел сведенный судорогой рот и широко раскрытые мертвые глаза.

– Амба, – Кучмин возвратился к Маркелову. – Подох.

– Что с ним стряслось? – встревожился Алексей.

– Не знаю…

Провизора внимательно осмотрели и нашли осколки стеклянной ампулы, которая была вшита в воротник рубашки.

– Яд, – констатировал Кучмин и брезгливо вытер руки пучком травы…

Все собрались в дальнем углу монастырской трапезной, возле крохотной коптилки. Решили – нужно уходить немедленно, пока дождливая ночь и не все пути перекрыты.

Георге, который скромно пристроился неподалеку, с тревогой прислушивался к непонятной для него речи разведчиков – их затруднения ему уже были известны. Вдруг он вскочил, подбежал к Маркелову и горячо заговорил, размахивая руками:

– Я знаю, где можно достать рацию! Мой двоюродный брат Махай служит в военной комендатуре города. Он радист. Честное слово! Вы мне не верите?

– Постой, парень, – Татарчук обернулся к Маркелову. – Командир, а вдруг?

– Георге, расскажи подробней, – попросил Виеру старший лейтенант.

Польщенный вниманием разведчиков, Георге успокоился и принялся обстоятельно излагать свои соображения…

14. «Я – «Днестр-5»…

– Кто там? – дрожащий голос тетушки Адины рассмешил Георге, и он прыснул в кулак.

– Это я, Георге! – сжав ладони рупором, прогудел Виеру в щель между ставнями.

В доме замолчали; Георге приложил ухо к намокшему ставню, услышал негромкую перепалку, «Тетушка Адина и Элеонора», – смекнул он и живо представил двоюродную сестру, двенадцатилетнюю гимназистку, которая на вокзале умудрилась втихомолку запихнуть в его вещмешок несколько пирожных, и потом, уже на сборном пункте, Георге Виеру стал посмешищем для всех новобранцев. Вспомнив, какие наказания он ей придумывал, когда пытался соскрести сладкий и липкий крем с вещей и продуктов, Георге вздохнул – это было так давно…

– Георге, Георге, это ты? – уже голос Элеоноры, звонкий и какой-то незнакомый.

– Да открывайте же, конечно я…

Тетушка при виде Георге всплеснула руками и, уткнувшись ему в плечо, запричитала вполголоса.

– Ой, Георге, – прыгала вокруг него Элеонора, путаясь в длинной ночной рубахе.

– Ну, будет вам, – грубовато сказал Георге, у которого вдруг почему-то запершило в горле. – Мне нужен Михай…

Разведчики в ожидании Георге промокли до нитки. Татарчук шепотом ругался, вспоминая всех святых, а Кучмин стоически подставлял широкие плечи под косые хлесткие струи и только изредка с укоризной поглядывал вверх, словно надеялся, что его немое неодобрение заставит стихаю утихомириться.

– Тебя, парень, ждать… – начал было Татарчук ворчать на Георге, но тот сунул ему в руку что-то теплое, мягкое, с удивительно знакомым и невероятно аппетитным запахом. – Что это?

– Пивошки… – усиленно орудуя челюстями, о трудом выговорил тот.

– Пирожки? – догадался Татарчук и последовал примеру Кучмина, который без лишних слов приступил к дегустации гостинца тетушки Адины.

– Что Михай? – спросил Татарчук у Виеру, который наконец проглотил свой пирожок.

– Нам повезло. Сегодня он не в казарме – воскресенье.

– Где он?

– В одном месте… – довольно неопределенно ответил Георге.

– Так идем туда.

– Конечно, я не уверен… – замялся Виеру. – Элеонора подсказала…

– Время, время! – постучал ногтем по циферблату часов старшина. – Нужно спешить. Веди.

– Ладно… – вздохнул Георге. – Пойдемте…

Двухэтажный дом, явно построенный в прошлом столетии, гудел, словно пчелиный улей. Узкие высокие окна были зашторены, и только у входа за фигурной решеткой еле теплился огонек красного фонаря. Татарчук только крякнул, завидев фонарь, и решительно толкнул дверь.

Внутри было уютно, сухо; пахло спиртным, крепкими сигаретами и немытым человеческим телом. Сморщенный, угодливый господин неопределенных лет выскочил из-за конторки и поспешил навстречу разведчикам.

– Какая радость! Какая радость! – расшаркивался он перед Татарчуком. – Вы не пожалеете, что посетили нас. – У Эминеску, – ткнул себя в грудь, – лучшие девушки! Поверьте мне…

– Замолчи! – прикрикнул на него Татарчук. – Проверка документов.

– Тогда я вас провожу… – Эминеску быстро сунул руку во внутренний карман пиджака, достал пачку лей и, многозначительно поглядывая на Татарчука, затеребил ее.

– Не нужно! – Татарчук уже вошел в роль; он так зыркнул на Эминеску, что тот едва не упустил деньги и попятился.

Оставив Кучмина у входа, Татарчук и Виеру пошли по длинному коридору, в который выходили двери комнат «девушек» Эминеску…

Михай пришел в себя только на улице под дождем. Георге он узнал сразу же и, не долго думая, попытался затащить ею обратно в «заведение» господина Эминеску. Пришлось вмешаться Кучмину, который схватил Михая поперек туловища и понес в подворотню, где Георге все-таки втолковал своему двоюродному брату, что от него требуется.

Возле своего дома Михай протрезвел окончательно. Недоверчиво поглядывая на «немецких солдат», он открыл по настоянию Георге дверь сарая; расположилась на бочках.

– Михай, я дезертировал, – Георге не стал ходить вокруг да около.

– Давно бы так, – буркнул Михай, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Они что, не знают румынского языка?

– Не беспокойся, – Георге хлопнул его по плечу, – не знают.

– Кто они?

– Об этом после, Михай. У меня к тебе есть дело.

– Если тебе нужно место, где можно спрятаться, рассчитывай на меня.

– Да нет, не о том речь. Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Скоро русские придут сюда. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого воюем? На кой черт нам эта война? Что тебе или мне русские сделали плохого, и почему мы должны в них стрелять? Или тебе хочется отдыхать именно на одесских пляжах, вроде песок возле Констанцы хуже?

– Георге, ты меня не агитируй. Я с тобой согласен. Все надоело. А, что там говорить! – Михай попытался раскурить сигарету, но она раскрошилась – намокла пачка; он швырнул ее в темноту и спросил: – Георге, что тебе нужно? Говори прямо.

– Ладно. Нужна твоя рация.

– Рация? Зачем?

– Это тебя пусть не волнует. Нужна – и все.

– Для них? – начал понимать кое-что Михай.

– Да.

– Я могу знать, кто они?

– Русские.

– Я так и предполагал, – Михай разозлился. – И ты не мог мне сразу сказать?!

– Что от этого изменилось бы?

– А то, что мы сейчас сидели бы не в сарае, а в доме, – Михай решительно поднялся. – Зови их!

– Постой, – придержал его Георге. – Времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно!

Михай задумался. Татарчук с трудом сдерживал свое нетерпение, прислушиваясь к беседе двоюродных братьев.

– Там часовые… – голос Михая звучал неуверенно. – И потом, ночь на дворе…

– Ты подскажешь только, как найти рацию.

– Там сигнализация.

– Отключить сумеешь?

– Конечно.

– Вот и отлично. Тогда пойдем.

– Что, прямо сейчас?

– А ты думал, что я тебя вытащил из одной пуховой постели, чтобы переложить в другую, домашнюю? Так идешь или нет?

– Хорошо! – решился Михай. – Идем!

– Что он говорит? – наконец не выдержал Татарчук.

– Все в порядке, он согласен…

Возле Ласкина остался один Татарчук, к глубокому его огорчению и негодованию. Маркелов был непривычно строг и неумолим; Алексей старался поглубже спрятать мыслишку, которая мучила его: что если и на этот раз его постигнет неудача?

Михай с недоумением и тревогой присматривался к зданию комендатуры. Затем он что-то скороговоркой начал объяснять Виеру.

– Что случилось? – спросил Маркелов.

– Михай говорит, что увеличилось число часовых. Это подозрительно. И теперь к зданию подойти трудно. А если и удастся проскочить мимо часовых, то незаметно забраться на второй этаж и открыть окно в комнату связи практически невозможно.

– Что же делать? – Маркелов чувствовал, что начинает терять самообладание.

– Прорваться с боем! Пока охрана комендатуры придет в себя, можно успеть передать сведения. Но это в том случае, если удастся сразу же выйти на связь. А вдруг не хватит времени? Что, если их уже не ждут? Рация так близко…

– Что делать?

Пригода и Кучмин молчали. Георге и Михай перешептывались, изредка бросая озабоченные взгляды в сторону здания комендатуры. Наконец Георге решительно тряхнул Михая за плечи и подошел к Маркелову.

– Он пойдет сам.

– Как… сам?

– Возвратится в казарму, а оттуда со стороны двора легко пробраться на второй этаж по пожарной лестнице. Ключи от дверей у него есть, сигнализацию отключит…

Михай, пьяно пошатываясь, брел по лужам во двор комендатуры.

– Стой! Кто идет?

– По-ошел ты… – выругался Михай.

– Да это Михай, – выскочил на крик напарник часового у калитки ворот. – Эй, дружище, какого дьявола тебе здесь нужно? У тебя увольнительная до утра.

– Н-не твое… д-дело… – Михай, придерживаясь за решетку, упрямо шел к калитке.

– Ну как хочешь… – часовой вздохнул и позавидовал: – Вот у кого служба…

Прошло уже около получаса, как Михай скрылся за воротами комендатуры. Маркелов тревожно посматривал по сторонам, сторожко прислушиваясь к ночным звукам. Но неумолчный шум дождя впитывал их, а пелена из капель и испарений еще больше сгущала темноту, размывая очертания зданий и высоких деревьев возле комендатуры, не говоря уже о часовых, которые попрятались в укромные уголки и только время от времени для успокоения совести торопливо отмеряли положенные метры, поминая недобрым словом своих командиров – наряд вне очереди для солдат был, что нож в сердце, тем более в такую погоду.

Пригода прикоснулся к рукаву Маркелова и показал на комендатуру – только его глаза сумели различить в темноте, как в одном из окон второго этажа заискрился огонек сигареты – условный знак Михая.

– Остаешься… – шепнул ему Маркелов и вместе с Кучминым пополз через сквер к высокому каменному забору, чтобы под его прикрытием подобраться к фасаду комендатуры.

Из окна свисал тонкий шнур; Маркелов быстро прикрепил к нему веревку и дернул два раза – Михай втащил ее наверх.

– Я первый, – решительно отстранил Маркелова Степан, проявив несвойственную ему строптивость.

Едва он исчез в оконном проеме, Алексей тут же последовал за ним. Он уже был на уровне второго этажа, как вдруг звуки близких шагов заставили его прекратить подъем – часовой шел мимо. Маркелов медленно подтянул к себе свободный конец веревки и затаился недвижимо, краем глаза наблюдая за румынским солдатом, который почему-то не спешил укрыться от дождя.

Руки задеревенели. Боль в мышцах, сначала ноющая, тупая, постепенно перерастала в злую, режущую. Чтобы дать немного отдохнуть рукам, Алексей вцепился в веревку зубами; челюсти свело, во рту появился привкус крови.

Солдат прошелся мимо окна комнаты связи еще и еще раз. Вскоре стало понятным его служебное рвение – к нему подошел второй часовой, угостил сигаретой и дал прикурить; бережно зажимая сигарету в кулаке, солдат наконец почти бегом направился в укрытие.

Алексей с трудом перевалил через подоконник и упал на руки Кучмину. Некоторое время он лежал на полу без движения, не в силах шевельнуть ногой или рукой, Степан тем временем настраивал радиопередатчик.

– Готово, командир.

– Связь?

– Пока нет…

Приближался рассвет, а связи со штабом фронта не было. Степан прошелся по всем диапазонам, до бесконечности повторяя свой позывной. Ти-ти-та-ти-та… Ти-та-ти… «Я – «Днестр-5», я – «Днестр-5»… Прием. «Волга», я – «Днестр-5», я – «Днестр-5…»

Маркелов не находил себе места. Глядя на него, занервничал и Михай, Только Кучмин, настырный и неутомимый, размеренно посылал в эфир точки-тире: для него время прекратило свой бег. Маркелов выглянул в окно. Туман. Это его обрадовало, но, подняв глаза вверх, он снова нахмурился: небосвод постепенно окрашивался в серые тона.