Текст книги "Винный склад"

Автор книги: Висенте Бласко-Ибаньес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Я, – говорилъ съ гордостью пьяница, – помогъ задержать болѣе дюжины рабочихъ. Сверхъ того, роздалъ не знаю сколько, пощечинъ этой гадкой черни, которая, вмѣсто того, чтобы смириться, все еще говорила дурно о благопристойныхъ людяхъ… Хорошую встрепку получатъ они!.. Да здравствуетъ жандармерія! Да здравствуютъ богатые!

И словно отъ этихъ восклицаній у него пересохло въ горлѣ, онъ сдѣлалъ знакъ Чиво, который подбѣжалъ, подавая два стакана съ виномъ.

– Пей, – приказалъ Луисъ свюему другу.

Ферминъ колебался.

– У меня нѣтъ охоты пить, – сказалъ онъ глухимъ голосомъ. – Я желалъ бы лишь одно: поговоритъ съ тобой, и тотчасъ же. Поговорить объ очень интересной вещи…

– Хорошо, мы поговоримъ, – отвѣтилъ сеньорито, не придавая значенія просьбѣ Фермина. – Мы поговоримъ хотъ три дня съ ряду: но сперва мнѣ надо исполнитъ свой долгъ. Я хочу угостить стаканомъ вина всѣхъ храбрецовъ, которые вмѣесѣ со мною спасли Хересъ. Потому что ты долженъ знать, Ферминильо, что я, одинъ я сопротивлялся всѣмъ этимъ разбойникамъ. Пока войско было въ казармахъ, я стоялъ на своемъ посту. Полагаю, что городъ долженъ высказать мнѣ признательность за это, сдѣлавъ для меня что-нибудь!..

Взводъ конницы какъ разъ проѣзжалъ рысцой. Луисъ подбѣжалъ къ офицеру, поднимая вверхъ стаканъ вина, но командующій отрядомъ проѣхалъ дальше, не обративъ вниманія на предложенное ему угощеніе, a за нимъ послѣдовали его солдаты, которые чуть не раздавили сеньорито.

Его энтузіазмъ не охладѣлъ однако отъ этого недостатка вниманія.

– Оле, храбрая конница, – сказалъ онъ, бросая свою шляпу къ заднимъ ногамъ лошадей.

И поднявъ ее, надѣлъ себѣ на голову, и съ величественнымъ жестомъ, прижавъ одну руку къ груди, крикнулъ:

– Да здравствуетъ войско!

Ферминъ не хотѣлъ выпуститъ его изъ рукъ, и, вооружившись терпѣніемъ, сталъ сопровождать его въ его экскурсіяхъ по улицамъ. Сеньорито останавливался передъ группами солдатъ, приказывая двумъ своимъ головорѣзамъ выходть впередъ со всѣмъ запасомъ бутылокъ и стакановъ.

– Оле, храбрецы! Да здравствуетъ кавалерія… a также и пѣхота… и артиллерія, хотя ея здѣсь нѣтъ! Стаканъ вина, лейтенантъ!

Офицеры, раздраженные этой нелѣпой экспедиціей, безславной и не представлявшей никакой опасности, отталкивали своимъ жестомъ пьяницу! Впередъ! Никто не пьетъ здѣсь.

– А такъ какъ вы не можете пить, – настаивалъ сеньорито съ упорствомъ опьянѣнія, я выпью, вмѣсто васъ, за здоровье храбрыхъ людей!.. Смерть разбойникамъ!

Кучка жандармовъ привлекла его вниманіе въ небольшомъ переулкѣ. Унтеръ-офицеръ, командовавшій отрядомъ, старикъ съ торчащими вверхъ, съ просѣдью усами, тоже не принялъ угощеніе Дюпона.

– Оле, храбрые люди! Благословенна будь маменька каждаго изъ васъ! Да здравствуетъ жандармерія! Вы не откажетесь вѣдь выпить со мной по стакану вина? Чиво, подавай живѣй этимъ кабальеросамъ.

Ветеранъ вновь сталъ отказываться. Уставъ, военныя правила… Но твердый свой отказъ онъ сопровождалъ благосклонной улыбкой. Съ нимъ говорилъ Дюпонъ, одинъ изъ наиболѣе богатыхъ людей въ городѣ. Унтеръ-офицеръ зналъ его, и, несмотря на то, что нѣсколько минутъ передъ тѣмъ встрѣчалъ ударами прикладовъ всѣхъ проходивщихъ по улицѣ въ одеждѣ рабочихъ, онъ терпѣливо выслушивалъ тостъ сеньорито.

– Проходите, донъ-Луисъ, – говорилъ онъ тономъ просьбы. – Ступайте-ка домой: эта ночь не ночь веселія.

– Хорошо, я ухожу, почтенный ветеранъ. Но передъ тѣмъ выпью бокалъ, и еще одинъ, и еще столько счетомъ, сколько васъ въ отрядѣ. Я буду питъ, такъ какъ вы не можете этого сдѣлать изъ-за глупаго устава, и пустъ оно пойдетъ вамъ на пользу… За здоровье всѣхъ васъ! Чокнись, Ферминъ; чокнись и ты, Чиво. Повторите всѣ за мной: да здравствуютъ треуголки!..

Онъ усталъ, наконецъ, переходить отъ отряда къ отряду, гдѣ никто не принималъ предлагаемое имъ угощеніе и рѣшилъ считать свою экспедицію оконченной. Совѣсть его была спокойна: онъ оказалъ почетъ всѣмъ героямъ, которые съ его храброй поддержкой спасли городъ. Теперь назадъ въ ресторанъ Монтаньесъ провести тамъ ночь до утра.

Когда Ферминъ очутился въ отдѣльной комнатѣ ресторана, передъ батареей новыхъ бутылокъ, онъ счелъ, что настало время приступить къ дѣлу.

– Мнѣ надо переговорить съ тобой о чемъ-то очель важномъ, Луисъ. Кажется, я уже сообщалъ тебѣ объ этомъ.

– Я помню… тебѣ нужно было поговорить… Говори, сколько хочѣшь.

Онъ былѣ такъ пьянъ, что глаза его закрывались и онъ гнусавилъ, какъ старикъ.

Ферминъ посмотрѣлъ на Чиво, который по обыкновенію усѣлся рядомъ со своимъ покровителемъ.

– Я долженъ переговорить съ тобой, Луисъ, но дѣло это оченъ щекотливое… Безъ свидѣтелей.

– Ты намекаешь на Чиво? – воскликнулъ Дюпонъ, открывая глаза. – Чиво, это я, все, что меня касается, извѣстно ему. Еслибъ явился сюда мой двоюродный братъ Пабло говорить со мной о своихъ дѣлахъ, Чиво бы оставался здѣсь и все бы слушалъ. Говори безъ опасенія, другъ! Чиво – колодецъ для всего, что мое.

Монтенегро покорился необходимости стерпѣть присутствіе этого вихляя, не желая отложить ради своей совѣстливости столь нужное ему объясненіе.

Онъ заговорилъ съ Луисомъ съ нѣкоторой робостью, прикрывая свою мысль, хорошенько взвѣшивая слова, чтобы только они двое могли бы ихъ понять, а Чиво оставался бы въ невѣдѣініи.

Если онpl, cmъ его рскалъ повсюду, донъ-Луисъ можетъ легко представить себѣ почему онъ это дѣлалъ… Ему все извѣстно. Случившееся въ послѣднюю ночь сбора винограда въ Марчамалѣ, навѣрное не исчезло изъ памяти Луиса. И вотъ, Ферминъ явился къ нему, чтобы предложитъ сеньорито исправить сдѣланное имъ зло. Всегда считалъ онъ его своимъ другомъ и надѣется, что тотъ и выкажетъ себя имъ, потому что если этого не случится…

Утомленіе, нервное возбужденіе ночи, полной волненій, не позволили Фермину долгаго притворства, и угроза явилась на его устахъ въ то же время, какъ она сверкнула въ глазахъ его.

Стаканы вина, выпитые имъ, сжимали ему желудокъ, вино превратидюсь въ ядъ изъ-за того отвращенія, съ которымъ онъ его взялъ изъ этихъ рукъ.

Дюпонъ, слушая Монтенегро, притворялся болѣе пьянымъ, чѣмъ онъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ, чтобы такимъ образомъ скрыть свое смущеніе.

Угроза Фермина вынудила Чиво прервать молчаніе. Головорѣзъ считалъ моментъ благопріятнымъ для льстиваго вмѣшательства.

– Здѣсь никто не смѣетъ угрожать, знаете ли вы это, цыпленокъ?… Гдѣ Чиво, тамъ никто не дерзаетъ сказать что-либо его сеньорито.

Юноша вскочилъ и, устремивъ на хвастуна грозный взглядъ сказалъ повелительно:

– Молчать!.. Держите свой языкъ въ карманѣ или гдѣ хотите. Вы здѣсь никто, а чтобы говорить со мной, вамъ надо просить у меня позволенія.

Фанфаронъ стоялъ въ нерѣшительности, точно раздавленный высокомѣріемъ юноши, и прежде чѣмъ онъ пришелъ въ себя отъ нападенія на него, Ферминъ добавилъ, обращаясь въ Луису:

– И ты-то считаешь себя храбрымъ?… Считаешь себя храбрымъ, а ходишь повсюду съ провожатымъ, какъ дѣти ходятъ въ школу! Считаешь себя храбрымъ, и даже, чтобы поговорить наединѣ съ пріятелемъ, не разстаешься съ нимъ! Тебѣ слѣдовало бы носить коротенькіе панталоны.

Дюпонъ забылъ свое опьянѣніе, стряхнулъ его съ себя, чтобы вьыпрямиться передъ пріятелемъ во всемъ величіи своей доблеести, Ферминъ ранилъ его въ наиболѣе чувствительное мѣсто!..

– Ты знаешь, Ферминильо, что я храбрѣе тебя, и что вось Хересъ меня боится. Сейчасъ увидишь, нуждаюсь ли я въ провожатыхъ. Ты, Чиво, проваливай.

Храбрецъ сопротивлялся, фыркнувъ что-то съ высокомѣріемъ безнаказанности.

– Проваливай! – повторилъ сеньорито, словно собираясь дать ему ударъ ногой.

Чиво вышелъ и двое друзей вновь усѣлись. Луисъ уже не казался пьянымъ: напротивъ, онъ дѣлалъ усилія казаться совершенно трезвымъ, открывая безмѣрно глаза, точно онъ намѣревался уничтожить взглядомъ Монтенегро.

– Когда пожелаешь, – сказалъ онъ глухимъ голосомъ, чтобы внушить больше страху, – мы пойдемъ убивать друъ друга. He здѣсь, потому что Монтаньесъ мнѣ пріятель, и я не хочу компрометировать его.

Ферминъ пожалъ плечами, въ знакъ пренебреженія къ этой террористической комедіи. Они поговорятъ и объ этомъ, но уже послѣ, смотря по тому какой будетъ результатъ ихъ разговора.

– Теперь къ сути, Луисъ. Ты знаешь какое ты сдѣлалъ зло! А какъ ты думаешь исправить его?

Синьорито потерялъ опять свое спокойствіе, видя, что Ферминъ безъ обиняковъ касается непріятнаго вопроса. Развѣ вся вина его? Виноватъ проклятый кузенъ, вино, случай… то, что онъ чрезмѣрно добрый; потому что, еслибъ онъ не жилъ бы въ Марчамалѣ, оберегая интересы своего двоюроднаго брата, (будь онъ проклятъ, если тотъ блатодаренъ ему за это) ничего не случилось бы. Но что тутъ говорить: зло сдѣлано. Онъ кабальеро, рѣчь идетъ о семьѣ друзей, и онъ не думаетъ отвиливать. Чего желаетъ Фермрнъ? Его состояніе и личность – все въ распоряженіи Фермина. По его мнѣнію самое разумное было бы, чтобы они вдвоемъ, съ общаго согласія, опредѣлили бы извѣстную сумму: всенепремѣнно онъ, такъ или иначе, достанетъ ее, чтобы отдать дѣвушкѣ въ видѣ приданаго, и было бы удивительно, еслибъ, послѣ того, она не нашла бы себѣ хорошаго мужа.

Почему Ферминъ дѣлаетъ недовольное лицо? Развѣ онъ сказалъ что-нибудъ нелѣпое? Если ему не нравится это рѣшеніе вопроса, у него на готовѣ есть другое. Марія де-ла-Лусъ можетъ идти жить съ нимъ. Онъ устроитъ ей большой домъ въ городѣ и она будетъ жить какъ королева. Дѣвушка нравится ему и высказанное ею презрѣйіе къ нему послѣ той ночи очень его огорчило. Онъ приложитъ всѣ усилія, чтобы сдѣлать ее счастливою. Многіе богатые въ Хересѣ живутъ такимъ образомъ со своими любовницами, которыхъ всѣ уважаютъ, словно законныхъ женъ, и если они и не женятся на нихъ, то лишь только потому, что тѣ низкаго сословія. И это предложеніе не устраиваетъ его? Пусть же саммъ Ферминъ придумаетъ что-нибудь и они сразу покончатъ дѣло.

– Да, надо покончить его сразу, – повторилъ Монтенегро, – И поменьше словъ, потому что мнѣ тяжело говорить обо всемъ этомъ. Вотъ что ты долженъ сдѣлать: завтра ты пойдешь къ своему двоюродному брату и скажешь ему, что, устыдившись своего проступка, ты женишься на моей сестрѣ, какъ это обязанъ сдѣлать кабальеро. Если онъ дастъ свое позволеніе – отлично, если нѣтъ – все равно. Ты женишься и постараешься, исправившись, не дѣлать несчастной свою жену.

Сеньорито откинулся на стулѣ, точно скандализированный громадностью притязанія.

– Вотъ какъ… Велишь жениться! Ты просишь не малаго!..

Онъ заговорилъ о своемъ дводородномъ братѣ, увѣряя, что тотъ ни за что не дастъ своего согласія. Жениться онъ не можетъ. А карьера его? А будущность? Какъ разъ ихъ семья, съ согласія отцов-іезуитовъ, ведетъ переговоры о его женитьбѣ съ богатой дѣвушкой изъ Севильи, давнишней духовной дочери отца Урисабала. Эта женитьба необходима ему, такъ какъ его состояніе очень пошатнулось отъ чрезмѣрной его расточительности, очень, а для его политической карьеры ему необходимо быть богатымъ.

– Жениться на твоей сестрѣ, это нѣтъ, – кончилъ свою рѣчь Дюпонть. – Это чистое безуміе, Ферминъ; обдумай самъ хорошенько, это нелѣпица.

Ферминъ возразилъ, сильно возбуждаясь. Нелѣпица – вѣрно, но только для бѣдной Марикильи. Вотъ такъ счастье! Быть обремененной мужемъ, подобнымъ ему, этому сборищу всѣхъ порововъ, который не можетъ жить даже съ самыми грязными въ мірѣ женщинами! Для Маріи де-ла-Лусъ этотъ бракъ означалъ лишь новое жертвоприношеніе, но нѣтъ другого исхода, кромѣ него.

– Ты думаешь, что я дѣйствительно желаю породниться съ тобой и радуюсь этому?… Весьма ошибаешься. Какъ было бы хорошо, еслибъ никогда у тебя въ умѣ не зародилась бы злая мысль, сдѣлавшая сестру мою несчастной! He будь этого случая я не согласился бы имѣть тебя своимъ зятемъ, хотя ты бы просилъ меня о томъ на колѣняхъ, нагруженный милліонами. Но зло сдѣлано и единственное средство исправить его предложенное мной, хотя всѣмъ намъ придется вслѣдствіе того испытывать муки. Ты знаешь, что лично я ни во что не ставлю бракъ – это лишь одно изъ многихъ, существующихъ въ мірѣ, лицемѣрій. Одно лиішь необходимо для счастія – любовь и больше ничего. Я могу говорить такимъ образомъ, потому что я мужчина; потому что я плюю на общество и на все то, что скажутъ люди. Но сестра моя женщина и ей, чтобы жить спокойно, чтобы ее уважали, нужно дѣлать то, что дѣлаютъ остальныя женщины. Она должна выйти замужъ за человѣка, обольстившаго ее, хотя и не чувствуя къ нему ни крошки любви. Никогда больше не вернется она къ прежнему своему жениху: было бы низостью обмануть его. Ты можешь сказатъ, пусть она останется дѣвушкой, такъ какъ никому неизвѣстно то, что случилось; но все, что дѣлается, – узнается. Ты самъ, еслибъ я тебя оставилъ, кончилъ бы тѣмъ, что въ пьяную ночь разсказалъ бы о выпавшемъ на твою долю наслажденіи, о чудномъ кускѣ, проглоченномъ тобой на виноградникѣ двоюроднаго твоего брата. Боже сохрани, этого нѣтъ! Тутъ одинъ лишь исходъ – бракъ.

И все болѣе и болѣе сильными выраженіями онъ припиралъ къ стѣнѣ Луиса, стараясь вынудить его датъ согласіе на предложенное Ферминомъ рѣшеніе вопроса.

Сеньорито защищался съ тревогой человѣка, доведеннаго до крайности.

– Ты ошибаешься, Ферминъ, – говорилъ онъ. – Я вижу яснѣе тебя.

И чтобы выйти изъ труднаго положенія, онъ предлагалъ отложить разговоръ на слѣдующій день. Они обстоятельнѣе разберутъ тогда дѣло… Страхъ, что онъ будетъ вынужденъ принять предложеніе Монтенегро, побуждалъ его настаиватъ на своемъ отказѣ. Все, что угодно, только бы не жениться. Это немыслимо, семья его отречется отъ него, всѣ будутъ смѣяться надъ нимъ; онъ потеряетъ свою политическую карьеру.

Но Ферминъ настаивалъ съ твердостью, ужасавшей Луиса:

– Ты женишься; другого выхода нѣтъ. Ты сдѣлаешь то, что обязанъ сдѣлать, или одинъ изъ насъ лишній на свѣтѣ.

Манія храбрости вновь проявилась въ Луисѣ. Онъ чувствовалъ себя въ безопасности зная, что Чиво вблизи, и бытъ можетъ слышитъ ихъ слова рядомъ, въ коридорѣ.

Угрозы ему? Во всемъ Хересѣ нѣтъ человѣка, который бы безнаказавно обратился къ нему съ угрозами. И онъ опускалъ руку въ карманъ, лаская стволъ недобѣдимаго револьвера, съ которымъ онъ чуть было не спасъ весь городъ, отразивъ одинъ все нашествіе. Прикосновеніе къ стволу револьвера казалось влило въ него новую отвагу.

– Э-а! Довольно! Я сдѣлаю то, что лишь могу, чтобы не осрамить себя въ качествѣ кабальеро, какимъ я есть. Но жениться я не женюсь, слышишь ли? Я не женюсь. Къ тому же почему виноватымъ долженъ быть я?

Цинизмъ блестѣлъ въ его глазахъ. Ферминъ скрежеталъ зубами и схоронивъ руки въ карманахъ, отступивъ на шагъ назадъ, словно онъ боялся тѣхъ жестокихъ словъ, которыя готовились выйти изъ устъ сеньорито.

– А твоя сестра? – продолжалъ тотъ. – Она не виновата ни въ чемъ? Ты совсѣмъ глупый, ты ребенокъ. Вѣрь мнѣ: та, которая этого не желаеть, ее не изнасилуютъ. Я кутила, согласенъ; но твоя сестра… твоя сестра немного…

Онъ сказалъ оскорбительное слово, но едва слышно.

Ферминъ бросился да него съ такой стремительностью, что опрокинулъ стулъ и столъ, задребезжавъ, отодвинулся отъ толчка до самой стѣны. Въ одной рукѣ Ферминъ держалъ ножъ Рафаэля забытый имъ два дня тому назадъ въ этомъ самомъ ресторанѣ.

Револьверъ сеньорито такъ и остался у выхода изъ его кармана, откуда его рука не имѣла уже силъ вытащить его.

Дюпонъ пошатнулся съ громкимъ хрипѣніемъ и кровь чернымъ потокомъ хлынула у него изъ горла.

Затѣмъ онъ лицомъ внизъ грохнулся на полъ, увлекая въ своемъ паденіи со стола скатерть съ бутылками и стаканами и кровь его смѣшалась съ пролитымъ виномъ.

X

Три мѣсяца миновало съ тѣхъ поръ, какъ сеньоръ Ферминъ выѣхалъ изъ виноградника въ Марчамалѣ, и его друзья насилу могли узнатъ его, увидавъ его сидящимъ на солнцѣ, у дверей нищенской хижины, въ которой онъ жилъ съ своей дочерью въ предмѣстьи Хереса.

– Бѣдный сеньоръ Ферминъ! – говорили люди, видѣвшіе его. – Онъ обратился въ собственную тѣнь.

Онъ впалъ въ безмолвіе, близкое къ идіотизму. Цѣлые часы сидѣлъ онъ недвижно, съ опущенной головой, точно воспоминанія угнетали его. Когда дочь подходила къ нему, чтобы увестіи его въ домъ, или сказатъ, что обѣдъ на столѣ, онъ какъ будто приходилъ въ себя, давалъ себѣ отчетъ въ окружающемъ его и его глаза слѣдили за дѣвушкой строгимъ взглядомъ.

– Скверная женщина! – шепталъ онъ, – проклятая женщина!

Она, одна она виновата въ несчастіи, тяготѣвшемъ надъ семьей.

Его гнѣвъ отца, отца на старинный ладъ, неспособнаго на нѣжность и прощеніе, и мужская гордость его, вслѣдствіе которой онъ смотрѣлъ на женщину, какъ на низшее существо, ни на что другое не годное, какъ только причинять мужчинѣ громадный вредъ, этотъ его гнѣвъ преслѣдовалъ бѣдную Марію де-ла-Лусъ. Также и она измѣнилась: поблѣднѣла, исхудала, съ глазами ставшими еще больше отъ слѣдовъ пролитыхъ ею слезъ.

Ей нужно было дѣлатъ чудеса экономіи въ новои жіизни, которую она вела съ своимъ отцомъ въ этой хижинѣ. Сверхъ ея заботъ и стѣсненій нужды, ей приходилось еще выносить мученіе упрековъ ея отца, и всю вереницу глухихъ проклятій, которыми онъ какъ бы хлесталъ ее каждый разъ, что она приближалась къ нему, отрывая его отъ его размышленій.

Сеньоръ Ферминъ жилъ съ безпрерывными мыслями о злополучной ночи вторженія въ Хересъ забастовщиковъ.

Для него все случившееся послѣ того не имѣло никакого значенія. Ему казалось, что онъ еще слышитъ, какъ ворота въ Марчамало, за часъ до разсвѣта, дрожали подъ бѣшеными ударами незнакомца. Онъ всталъ съ ружьемъ наготовѣ и открылъ окно… Но это былъ его сынъ, его Ферминъ, безъ шляпы, съ руками, запачканными въ крови и расцарапаннымъ лицомъ, точно онъ боролся со множествомъ людей.

Они обмѣнялись лишь нѣсколькими словами. Ферминъ убилъ сеньорито Луиса и пробилъ себѣ дорогу, ранивъ головорѣза, сопровождавшаго Луиса. Эви незначительныя царапины получены имъ во время борьбы. Ему надо бѣжать, спасатъся тотчасъ же. Враги навѣрное подумаютъ, что онъ въ Марчамалѣ, и на разсвѣтѣ конные жандармы явятся на виноградникъ.

Это былъ момеитъ безумной тревоги, и бѣдному старику онъ показался безконечнымъ. Куда бѣжать?… Руки его выдвигали ящики комода, разбрасывая бѣлье. Онъ искалъ свои сбереженія.

– Возьми, сынъ мой, возьми все. – И онъ набивалъ ему карманы дуросами, песетасами, всѣмъ серебромъ, заплѣсневѣвшимъ оть долгаго лежанія взаперти, мало-по-малу собранномъ въ теченіе долгихъ лѣтъ.

Рѣшивъ, что онъ далъ ему достаточно, онъ его вывелъ изъ виноградника. Скорѣй! Еще ночь и имъ удастся уйти изъ Хереса, такъ, что никто ихъ не замѣтитъ. У старика былъ свой планъ. Нужно идти къ Рафаэлю, въ Матансуэло. Юноша еще сохранилъ связи съ прежними товарищами по контрабандѣ, и проведетъ его по глухимъ тропинкамъ изъ горъ въ Гибралтаръ. Тамъ онъ можетъ сѣстъ на корабль и уѣхать куда вздумаетъ – міръ великъ.

И въ теченіе двухъ часовъ отецъ и сынъ шли почти бѣгомъ, не чувствуя усталости, подгоняемые страхомъ, покидая дорогу, всякій разъ, что они издали слышали шумъ голосовъ или лошадиный топотъ.

Ахъ, это ужасное путешествіе съ его жестокими сюрпризами, оно-то и убило его. Когда разсвѣло, онъ увидѣлъ сына съ лицомъ умирающаго, запятнаннаго кровью, со всѣми внѣшними признаками убійцы, спасающагося бѣгствомъ. Ему было больно видѣть Фермина въ такомъ положеніи, но не зачѣмъ было отчаяваться. Въ концѣ-концовъ онъ мужчина, и мужчины убивають не разъ, продолжая пользоваться уваженіемъ. Но когда сынъ объяснилъ ему въ краткихъ словахъ, зачѣмъ онъ убилъ, старику показалось, что онъ умираетъ; ноги у него задрожали и онъ долженъ былъ сдѣлать усиліе надъ собой, чтобы не упасть, растянувшись, среди дороги. Марикита, дочь его, была причиной всего случившагося. Ахъ, проклятая сука! И вспоминая поведеніе сына, онъ восхищался имъ, признательный ему всей душой за принесенную имъ жертву.

– Ферминъ, сынъ мой…. ты хорошо поступилъ. Другого средства не было кромѣ мщенія. Ты лучшій изъ всей семьи. Лучше меня, готорый не сумѣлъ уберечь дѣвушку.

Появленіе ихъ въ Матансуэло привело Рафаэля въ крайнее изумленіе. Убили его сеньорито, и онъ, Ферминъ, сдѣлалъ это!

Монтенегро проявилъ нетерпѣніе. Онъ просить Рафаэля провести его въ Гибралтаръ такъ, чтрбы никто не видѣлъ. Поменьше словъ. Желаеть онъ спасти его, или отказывается? Надсмотрщикъ, вмѣсто отвѣта, осѣдлалъ добраго своего коня и еще одну лошадь изъ мызныхъ. Тотчасъ же онъ проводитъ его въ горы, а тамъ уже о немъ позаботятся другіе.

Старикъ видѣлъ, какъ они умчались во весь галопъ, и повернулъ въ обратный путь, весь согнувшись отъ внезапной старости, точно вся его жизнь ушла съ его сыномъ.

Затѣмъ существованіе его стало протекать какъ бы въ туманѣ сна. Онъ помнитъ, что немедленно покинулъ Марчамало, чтобы искать убѣжище въ предмѣстьѣ Хереса, въ хижинѣ одной изъ родственницъ его жены. На виноградникѣ онъ не могъ оставаться послѣ случившагося. Между нимъ и семьей его хозяина была кровь, и прежде, чѣмъ ему бросятъ это въ лицо, онъ долженъ бѣжать.

Донъ-Пабло Дюпонъ предлагалъ ему черезъ третьи лица денежную помощь для поддержки его старости, хотя онъ и считалъ его главнымъ виновникомъ всего случившагося, такъ какъ онъ не сумѣлъ научить религіи дѣтей своихъ. Но старикъ отказался отъ всякой поддержки. Очень вамъ благодаренъ, сеньоръ, удивляюсь его сострадательности, но лучше готовъ умереть съ голоду, чѣмъ взять хотъ грошъ отъ Дюпоновъ.

Нѣсколько дней спустя послѣ бѣгства Фермина, къ старику явился его крестникъ Рафаэль. Онъ былъ безъ мѣста, отказавшись отъ должности своей на мызѣ. Явился для сообщенія, что Ферминъ въ Гибралтарѣ, и въ одинъ, изъ ближайшихъ дней уѣдетъ моремъ въ Южную Америку.

– Также и тебя, – сказалъ съ грустью старикъ, – укусила проклятая змѣя, отравляющая всѣхъ насъ.

Юноша былъ грустенъ и упалъ духомъ. Говоря со старикомъ у дверей хижины, онъ посматривалъ туда съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, словно боялся появленія Маріи де-ла-Лусъ. Во время бѣгства съ нимъ въ горы Ферминъ разсказалъ ему все… все.

– Ахъ, крестный, какой это былъ ударъ для меня! Мнѣ кажется, что я умру отъ него… И не быть въ состояніи отомстить! Этотъ безстыжій ушелъ изъ жизни, и я не пронзилъ его кинжаломъ! He имѣть возможность воскреситъ его, чтобы снова его убить!.. Какъ часто этотъ воръ, должно быть, смѣялся надо мной, водя меня одураченнымъ, такъ что я ничего объ этомъ не зналъ!

Болѣе всего приводило въ отчаяніе Рафаэля то, что онъ былъ на службѣ у этого человѣка. Какое смѣшное положеніе! Онъ плакалъ оттого, что не его рука отомстила Луису.

Теперь онъ уже не желаетъ работать. Для чего? Займется онъ опять контрабандой. Женщины?… на короткое время, а потомъ ихъ надо бить, какъ похотливыхъ и бездушныхъ животныхъ… Его желаніе – объявить войну полміру – богатымъ, тѣмъ, которые управляютъ, тѣмъ, которые внушаютъ страхъ своими ружьями и кто причиной того, что бѣдныхъ топчутъ власть имущіе. Теперь, когда несчастный людъ Хереса обезумѣлъ отъ ужаса, и работаетъ въ полѣ, не поднимая глазъ съ земли, тюрьма передолнена и многіе, желавшіе прежде перевернуть все вверхъ дномъ, ходятъ къ обѣднѣ, чтобы избѣгнуть подозрѣнія и преслѣдованій – теперь его очередь. Богатые увидять, какого они пробудили звѣря тѣмъ, что одинъ изъ ихъ среды разрушилъ его мечты.

Контрабандой онъ займется только для поддержанія своего существованія. Но немного погодя, когда начнется жатва, онъ будетъ сжигатъ сѣдовалы, мызы и отравлять скотъ на пастбищахъ. Тѣ, что сидя въ тюрьмѣ, ждутъ моментъ казни, Хуанонъ, Маестрико и другіе, несчастные, присужденные къ смерти, будутъ имѣтъ мстителя.

Если найдутся люди, достаточно мужественные, чтобы присоединиться къ нему, у нихъ составится конный отрядъ. Для чего-нибудъ онъ знаетъ вдоль и поперекъ горы. Пустъ готовятся богатые. Дурныхъ онъ будетъ убивать, а съ добрыхъ будетъ брать выкупъ, отдавая его бѣдному люду.

Онъ возбуждался, изливая свой гнѣвъ въ этихъ угрозахъ. О томъ, чтобы сдѣлаться разбойникомъ, онъ говорилъ съ энтузіазмомъ, чувствуемымъ съ дѣтства деревенскими удальцами къ искателямъ приключеній на большихъ дорогахъ. По его мнѣнію, всякій оскорбленный человѣкъ могъ искать отомщенія, лишь сдѣлавшись грабителемъ на большихъ дорогахъ.

– Меня убьютъ, – продолжалъ онъ, – но раньше чѣмъ меня убьютъ, я покончу съ полъ-городомъ.

И старикъ, раздѣлявшій взгляды юноши, одобрительно кивалъ головой. Онъ хорошо придумалъ. Еслибъ сеньоръ Ферминъ былъ молодъ и силенъ, у Рафаэля оказался бы въ его бандѣ лишній товарищъ.

Рафаэль уже не приходилъ больше. Онъ избѣгалъ того, чтобы дьяволъ не свелъ его лицомъ къ лицу съ Маріей де-ла-Лусъ. Увидавъ ее, онъ былъ бы способенъ убить ее или же расплакаться какъ ребенокъ.

Время отъ времени къ сеньору Фермину заходила какая-нибудь старая цыганка или отставной солдатъ изъ тѣхъ, которые въ кофейняхъ и казино продаютъ небольшой свой запасъ табаку.

– Дѣдушка, это вотъ вамъ… отъ Рафаэля.

To были деньги, посылаемые контрабандистомъ и которыя старикъ молча передавалъ дочери. Рафаэль не приходилъ никогда. Время отъ времени онъ появлялся по вечерамъ въ Хересѣ, и этого было достаточно, чтобы Чиво и другіе спутники покойнаго Дюпона скрывались по домамъ у себя, избѣгая доказываться въ тавернахъ и кофейняхъ, посѣщаемыхъ контрабандистомъ. Этотъ человѣкть питалъ къ нимъ ненависть за прежнюю ихъ друіжбу съ сеньорито. He то, чтобы они боялись его. Они были храбрецы, да только цивилизованные, и не желаютъ нарыватъся на ссору съ дикаремъ, который по недѣлямъ сидитъ въ горахъ вмѣстѣ съ волками.

Сеньоръ Ферминъ давалъ проходить времени, нечувствительный къ тому, что его окружало, или къ тому, что говорилосъ около него.

Однажды, печальное молчаніе города вывело его на нѣсколько часовъ изъ его полной безучастности. Казнь гарротой[13]13
  Испанская казнь – желѣзный ошейникъ, сдавливаемый чѣмъ-то вродѣ Архимедова винта.


[Закрыть] имѣла соверщиться надъ пятью человѣками, за вторженіе въ Хересъ. Процессъ былъ веденъ поспѣшно, кара исполнялась безотлагателъно, чтобы благомыслящіе люди успокоилисъ бы.

Вступленіе въ городъ мятежныхъ работниковъ съ теченіемъ времени приняло размѣры революціи, полной ужасовъ. Страхъ заставлялъ молчать. Тѣ самые, которые видѣли забастовщиковъ, безъ всякой враждебной демонстраціи, проходившихъ мимо домовъ богатыхъ, молчаливо соглашались на неслыханный судебный приговоръ.

Разсказывали о двухъ убитыхъ въ ту ночь, соединяя пьянаго сеньорита съ несчастнымъ писцомъ. Фермина Монтенегро разыскивали за смертоубійство, его процессъ велся отдѣльно; но общество ничего не потеряло, преувеличивая событія и приписывая одно лишнее убійство революціонерамъ.

Многіе были приговорены къ заключенію въ тюрьмѣ. Судъ присуждалъ къ заточенію съ ужасающею щедростью несчастныхъ крестьянъ, которые, казалось, съ изумленіемъ спрашивали себя, что они такое сдѣлали въ ту ночь? Изъ числа приговоренныхъ къ смерти, двое были убійцами юнаго писца; остальные трое шли на казнь въ качествѣ людей «опасныхъ» – за разговоры и угрозы, за то, что они были твердо увѣрены и въ своемъ правѣ на долю счастія въ мірѣ.

Многіе съ злорадствомъ подмигивали, узнавъ, что Мадриленьо, зачинщикъ вторженія въ городъ, – приговоренъ лишь къ нѣсколькимъ годамъ заключенія въ тюрьмѣ. Хуанонъ и его товарищъ де-Требухена покорно ждали смертной своей казни. Они уже не хотѣли живть, жизнь опротивѣла имъ послѣ горькихъ разочарованій знаменитой ночи. Маэстрико съ изумленіемъ открывалъ искренніе дѣтскіе глаза, какъ бы отказываясь вѣрить въ людскую злобу. Его жизнь была имъ нужна, потому что онъ опасный челоѣкъ, потому что онъ увлекался утопіей, что знанія меньшинства должны перейти къ безконечной массѣ несчастныхъ, какъ орудіе спасенія. И будучи поэтомъ, не подозрѣвая этого, его духъ, заключенный въ грубой оболочкѣ, пылалъ огнемъ вѣры, утишая муки послѣднихъ его минутъ надеждой, что позади нихъ придутъ другіе, проталкиваясь, какъ онъ говорилъ, и эти другіе кончатъ тѣмъ, что все сметутъ силой своей многочисленности, подобно тому какъ изъ водяныхъ капель составляется наводненіе. Ихъ убиваютъ теперь потому, что ихъ еще мало. Когда-нибудь ихъ окажется столько, что сильные устануть убивать, ужаснувшись необъятностью своей кровавой задачи, кончатъ тѣмъ, что впадутъ въ уныніе, признавъ себя побѣжденными.

Сеньоръ Ферминъ изъ этой казни ощутилъ лишь только безмолвіе города, который казался пристыженнымъ; страхъ, охватившій бѣдныхъ; трусливую покорность, съ которой они говорили о господахъ.

Черезъ нѣсколько дней онъ совершенно забылъ это происшествіе. До него дошло письмо, написанное его сыномъ, его Ферминомъ. Находился онъ въ Буеносъ-Айресѣ и писалъ отцу, высказывая увѣренность относительно своей будущности. Первое время нѣсколько тяжело, но при трудѣ и выдержкѣ въ этой странѣ, почти навѣрняка достигается побѣда, и онъ не мало не сомнѣвался въ томъ, что двинется впередъ.

Съ того времени сеньоръ Ферминъ нашелъ себѣ занятіе и стряхнулъ маразмъ, въ который его повергло горе. Онъ писалъ сыну и ждалъ оть него отвѣта. Какъ онъ жилъ далеко!.. Еслибъ было возможно поѣхать туда.

Въ другой день его взволновало новое происшествіе. Сидя на солнцѣ у дверей своей хижины, онъ увидѣлъ тѣнь человѣка, стоявшаго яеподвижно подлѣ него. Поднявъ голову, онъ вскрикнулъ:

– Донъ-Фернандо!

Это было его божество, добрый Сальватьерра, но состарившійся, печальный, съ потухшими глазами, глядѣвшихъ изъ-за стеколъ голубыхъ его очковъ, точно всѣ несчастія и преступленія Хереса угнетали его.

Его выпустили, оставивъ на свободѣ, зная, безъ сомнѣнія, что теперь онъ не отыщетъ нигдѣ угла, гдѣ бы могъ свить себѣ гнѣздо, и слова его прозвучатъ безъ отзвука въ молчаніи террора.

Когда онъ явился въ Хересъ, его прежніе друзья избѣгали его, не желая компрометировать себя. Другіе же смотрѣли на него съ ненавистью, точно онъ изъ вынужденнаго своего изгнанія былъ отвѣтственъ за все случившееся.

Но сеньоръ Ферминъ, старый его товарищъ, не принадлежалъ къ этому числу. Увидавъ его, онъ поднялся, бросился въ его объятія, съ дрожью сильныхъ людей, которые не могутъ плакать.

– Ахъ, донъ-Фернандо!.. донъ-Фернандо!..

Сальватьерра сталъ утѣшать его. Онъ все зналъ. Побольше мужества. И онъ жертва общественнаго разложенія, противъ котораго донъ-Фернандо металъ громы со всѣмъ пыломъ аскета. Еще онъ можетъ начать новую жизяь, окруженный всей своей семьей. Міръ великъ. Гдѣ его сынъ устроитъ себѣ гнѣздо, туда и онъ можетъ поѣхать къ нему.

И Сальватьерра нѣсколько дней подъ рядъ приходилъ къ своему старому товарищу. Затѣмъ онъ уѣхалъ. Одни говорили, что онъ въ Кадиксѣ, другіе – въ Севильѣ, скитаясь по той андалузской землѣ, гдѣ съ воспомианіями ея героизма и великодушія лежали останки его матери – единственнаго существа, любовь котораго усладила ему жизнь.

Онъ не могъ оставатъся въ Хересѣ. Власть имущіе смотрѣли на него косо, точно готовы кинуться на него; бѣдные избѣгали его.