Текст книги "Винный склад"

Автор книги: Висенте Бласко-Ибаньес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

IX

Раннимъ вечеромъ собрались первыя кучки рабочихъ на громадной равнинѣ Каулины. Одни спустились съ горъ, другіе пришли съ мызъ, или съ полей, по ту сторону Хереса; нѣкоторые явились съ пограничныхъ мѣстностей Малаги, и изъ Санлукара де-Варромеда. Таинственный призывъ раздался по всѣмъ постоялымъ дворамъ, по всѣмъ селамъ и людскимъ на всемъ пространствѣ округа Хереса, и всѣ работники поспѣшно собрались, думая, что насталъ моменть возмездія.

Они смотрѣли на Хересъ злобнвми глазами. День разсчета бѣдныхъ съ богатыми приближался, и бѣлый, улыбающійся городъ, городъ богачей, съ его бодегами и милліонами, будеть сожженъ, освѣщая ночь пламенемъ пожара!

Вновь прибывшіе собирались по одну сторону дороги, на равнинѣ, покрытой кустарникомъ. Быки, которые паслись здѣсь, ушли въ самую глубь равнины, словно испуганные этимъ чернымъ пятномъ, которое все увеличивалось и увеличивалось безпрерывно вливающимися въ него новыми полчищами работниковъ.

Вся орда нужды явилась на призывъ. Это были люди исхудалые, съ лицами, сожженными солнцемъ. Къ полевымъ работникамъ присоединились и городскіе рабочіе изъ Хереса.

Возбужденіе мятежа, страстное стремленіе къ мести, желаніе улучшить свою участь, казалось, сравнивали всѣхъ ихъ, придавая имъ какъ бы семейное сходство.

– Идемъ, – восклицали они съ горящими глазами, видя что столько товарищей собралось. Ихъ было больше четырехъ тысячъ. Вновь прибывавшіе подходили къ собравшимся на равнинѣ съ вопросомъ:

– Въ чемъ дѣло?

– Да, въ чемъ же дѣло? – Все собрались, не зная почему и для чего.

Распространилась вѣсть, что сегодня вечеромъ, когда стемнѣетъ, начнется революція, и они прищли, доведенные до отчаянія нуждой и преслѣдованіями забастовки, съ старыми пистолетами за кушаками, съ серпами въ рукахъ, ножами или страшными рѣзаками, которые однимъ взмахомъ могли отрубить голову.

У нихъ было нѣчто большее, чѣмъ все это: была вѣра, вдохновляющая всякую толпу въ первые моменты возстанія, энтузіазмъ и довѣрчивость, благодаря которой они принимали съ восторгомъ самыя нелѣпыя свѣдѣнія, считая ихъ вполнѣ достовѣрными. Иниціатива этого собранія, первая мысль о немъ принадлежала Мадриленьо, молодому человѣку, незнакомому въ этой мѣстности, но явившемуся въ окрестностяхъ берега во время разгара забастовки и возбуждавшаго отвагу въ слушателяхъ своими пылкими рѣчами. Никто не зналъ его, но языкъ у него былъ хорошо повѣшенъ и, повидимому, это была важная птица, судя по знакомствамъ, которыми онъ хвастался. Его послалъ, какъ онъ говорилъ, Сальватьерра, чтобы замѣнить его во время отсутствія его.

Великому соціальному движенію, имѣющему измѣнить весь существующій строй міра, должно быть положено начало въ Хересѣ. Сальватьерра и другіе, не менѣе извѣстныя лица, уже скрываются въ городѣ, чтобы появиться въ благопріятный моментъ. Войско присоединится въ революціонерамъ, лишь только они вступятъ въ городъ.

И легковѣрные работники, съ яркимъ воображеніемъ южанъ, передавали друъ другу эти свѣдѣнія, украшая ихъ всякаго рода подробностями. Прольется кровь однихъ лишь богатыхъ. Солдаты перейдутъ къ нимъ, и офщеры тоже на сторонѣ революціи. Старики, тѣ, которые пережили сентябрьское возстаніе противъ Бурбоновъ, были наиболѣе довѣрчивые и легковѣрные.

Они видѣли своими глазами и не нуждались въ томъ, чтобы имъ что-либо доказывали. Возставшіе генералы и адмиралы были лишь автоматами, дѣйствовавшими подъ вліяніемъ великаго человѣка, уроженца здѣшней мѣстности. Донъ-Фернандо сдѣлалъ все это, онъ вызвалъ мятежъ во флотѣ, онъ послалъ полки въ Алколеа противъ солдатъ, шедшихъ изъ Мадрида. И то, что онъ сдѣлалъ, чтобы лишить королеву ея престола и подготовить появленіе республики, длившейся семь мѣсяцевъ, развѣ онъ этого не повторитъ, когда дѣло касается столь важной вещи, какъ завоеваніе хлѣба для бѣдныхъ?

Время шло, и солнце стало заходить, а толпа все еще не знала, что она собственно ждетъ и до которыхъ поръ ей надо оставаться здѣсь.

Дядя Сарандилья переходилъ отъ одной группы къ другой, чтобы удовлетворить свое люболытство. Онъ ускользнулъ изъ Матансуэлы, поссорившись съ своей старухой, которая не хотѣла отпустить его, и, не послушавшись совѣтовъ надсмотрщика, напоминавшаго ему, что въ его годы нельзя пускаться въ поиски приключеній. Онъ хотѣлъ видѣть вблизи, что такое революція бѣдняковъ; присутствовать при той благословенной минутѣ (если она настанетъ), когда крестьяне подѣлятъ землю на мелкіе участки, осущесталяя его мечту.

Онъ старался узнать слабыми своими глазами знакомыхъ среди прдбывающихъ, удивлялся ихъ неподвижности, неувѣренности и неимѣнію плана.

– Я былъ солдатомъ, – говорилъ онъ, – былъ на войнѣ, а то, что вы теперь подготовляете, все равно что сраженіе. Гдѣ же у васъ знамя? Гдѣ вашъ полководецъ?…

Сколько онъ ни осматривался кругомъ, онъ видѣлъ лишь только группы людей, какъ казалось, утомившихся безвконечнымъ ожиданіемъ. Нѣтъ ни полководца, ни знамени!

– Плохо, очень плохо, – разсуждалъ Сарандилья. – Мнѣ кажется я лучше ворочусь на мызу. Старуха права, это кончится пораженіемъ.

Еще одинъ любопытный тоже переходилъ отъ одной группы къ другой. Это былъ Алкапарронъ, съ двойной своей шляпой, нахлобученной на глаза. Поденщики встрѣчали его смѣхомъ. И онъ тутъ же? Они ему дадутъ ружье, когда войдутъ въ городъ. Посмотримъ, храбро ли онъ будетъ сражатъся съ буржуями.

Но цыганъ отвѣчалъ на предложеніе преувеличенными изъявленіями испуга. Людямъ его племени не нравится война. Взять ему ружье? Бытъ можетъ они видѣли многихъ цыганъ, которые были бы солдатами?

– Но красть, – это ты сумѣешь, – говорлии ему другіе. – Когда настанетъ время дѣлежа, какъ ты набьешь себѣ пузо, бездѣльникъ!

И Алкапарронъ смѣялся, какъ обезьяна, потирая себѣ руки, при упомнаніи о разграбленіи города, польщенный въ своихъ атавистіическихъ расовыхъ инстинктахъ.

Одинъ изъ бывшихъ поденщиковъ въ Матансуэлѣ напомнилъ ему его двоюродную сестру Мари-Крусъ.

– Если ты мужчина, Алкапарронъ, ты можешь сегодня ночью отомстить за нее. Возьми этотъ серпъ и всади его въ брюхо разбойнику дону-Луису.

Цыганъ отстранилъ рукой предложенное ему смертоносное орудіе, и убѣжалъ отъ говорившихъ съ нимъ, чтобы скрыть свои слезы.

Начинало темнѣтъ. Поденщики, уставъ ждатъ, стали двигаться туда и сюда, разражаясь протестами. Пусть скажутъ наконецъ, кто тутъ распоряжается. Останутся они всю ночь что ли на Каулинѣ? Гдѣ Сальватьерра? Пусть онъ явится!.. Безъ него они никуда не пойдутъ.

Нетерпѣніе и неудовольствіе толпы были причиной того, что наконецъ у нея явился вождь. Надъ криками толпы возвысился громовой голосъ Хуанона. Его руии атлета поднялись надъ головами.

– Но кто же далъ намъ приказаніе собраться здѣсь?… Мадриленьо? Пускай же онъ идетъ сюда. Пусть его отыщутъ!

Городскіе рабочіе, ядро идейныхъ товарищей, пришедшихъ сюда изъ Хереса, и которымъ было поручено вернуться не иначе какъ съ крестьянами, собрались вокругъ Хуанона, угадывая въ немъ вождя, который сплотитъ воедино всѣ разрозненныя воли.

Наконецъ нашли Мадриленьо, и Хуанонъ приступилъ къ нему съ разспросомъ, что они тутъ дѣлають? Пріѣзжій выражался весьма многословно, ничего въ сущности не сказавъ.

– Мы собрались здѣсь для револіоціи, а именно для соціальной революціи.

Хуанонъ топалъ ногой отъ нетерпѣнія. Гдѣ же Сальватьерра? Гдѣ донъ-Фернандо?…

Мадриленьо не видѣлъ его, но зналъ, ему этл говорили, что донъ-Фернандо въ Хересѣ и ждетъ вступленія туда рабочихъ. Онъ зналъ также, или вѣрнѣе, ему говорили, что и войско перейдетъ на ихъ сторону. И стража, охраняющая тюрьму, точно также въ заговорѣ. Ничего другого не нужно, какъ только идти въ городъ и сами солдаты откроютъ ворота тюрьмы, выпустивъ на свободу всѣхъ арестованныхъ товарищей.

Великанъ Хуанонъ стоялъ нѣсколько минутъ въ задумчивости, почесывая себѣ лобъ, точно этимъ онъ могъ оказать помощь ходу запутанныхъ своихъ мыслей.

– Пусть такъ, – воскликнулъ онъ послѣ довольно продолжительнаго молчанія. – Значитъ, вопросъ въ томъ, покажемъ ли мы себя мужчинами или нѣтъ: войдемъ ли въ городъ, чтобы тамъ ни случилось, или же отправимся спать по домамъ.

Въ его глазахъ блестѣла холодная рѣшимость, фатализмъ тѣхъ, которые становятся вождями толпы. Онъ бралъ на себя отвѣтственность за мятежъ, не подготовленный имъ. О предполагавшемся возстаніи и онъ зналъ столько же, какъ эти люди, бродившіе, казалось, въ какихъ-то сумеркахъ, не въ состояніи объяснить, себѣ, что они тутъ дѣлаютъ.

– Товарищи! – крикнулъ Хуанонъ повелительно. – Впередъ, въ Хересъ, всѣ тѣ, у кого есть мужество въ душѣ! Мы освободимъ изъ тюрьмы наишхъ бѣдныхъ братьевъ… долой всѣхъ, кто желалъ бы помѣшать этому. Сальватьерра тамъ.

Первый, подошедшій къ импровизированному вождю, былъ Пако де-Требухена, бунтовщикъ-поденщикъ, котораго не принимали, на работу ни на одной мызѣ и который скитался изъ села въ село съ своимъ осликомъ, продавая водку и революціонныя брошюры.

– Я пойду съ тобой, Хуанонъ, такъ какъ Товарищъ Фернандо ждетъ насъ.

– Кто мужчина, и у кого есть совѣстъ, пусть идетъ за мной, – громко крикнулъ Хаунонъ, самъ не зная, куда ему вести товарищей.

Однако, несмотря на его призывы къ мужеству и, совѣсти, большинство собравшихся инстинктивно отступало. Ропотъ недовѣрія, безпредѣльнаго разочарованія поднялся въ толпѣ. Отъ шумнаго энтузіазма большинство сразу перешло къ подозрѣніямъ и страху. Ихъ южное воображеніе, всегда склонное къ неожиданному и чудесному, внушило имъ вѣру въ появленіе Сальватьерры и друг хъ знаменитыхъ революціонеровъ, сидящихъ верхомъ на рѣзвыхъ коняхъ, словно гордые и непобѣдимые полководцы, стоявшіе во главѣ большого войска, чудесно появившагося изъ-подъ земли. Имъ-же предстояла лишь задача сопровождать могущественныхъ этихъ союзниковъ при вступленіи ихъ въ Хересъ, взявъ на себя легкій трудъ убить побѣжденныхъ и завладѣтъ ихъ богатствомъ! А вмѣсто этого имъ говорять, чтобы они одни вступили въ этотъ городъ, который вырисовывается на горизонтв, въ послѣднемъ сіяніи заходящаго солнца, и, казалось, сатанински мигаетъ имъ красными глазами своего освѣщенія, точно заманивая ихъ въ западню. Они не дураки. Жизнь для нихъ тяжела чрезмѣрностью работы и безпрерывнымъ голодомъ; но еще хуже – умереть. Домой, домой!

И группы начали уходить въ направленіи, противоположномъ городу, теряться въ полумракѣ, не желая выслушиватъ оскорбленія Хуанона и наиболѣе экзальтарованныхъ изъ рабочихъ.

Эии послѣдніе, боясь, что, оставаясь дольше здѣсь, они облегчатъ лишь новое бѣгство, отдали приказаніе двинуться впередъ.

– Въ Хересъ! Въ Хересъ!..

Они пошли. Было ихъ около тысячи человѣкъ: городскіе рабочіе, и люди-звѣри, которые отправились на собраніе, чувствуя запахъ крови, и не могли уйти, точно ихъ толкалъ инстинкть, болѣе смѣлый, чѣмъ ихъ воля.

Рядомъ съ Хуанономъ, среди самыхъ храбрыхъ, шелъ Маэстрико, тотъ юноша, который проводилъ ночи въ людской въ Матансуэлѣ, учась читать и писать.

– Мнѣ кажется, что наше дѣло плохо, – сказалъ онъ своему энергичному товарищу. – Мы идемъ, точно слѣпые. Я видѣлъ людей, бѣжавшихъ по направленію въ Хересъ, чтобы предупредить о нашемъ прибытіи. Насъ ждутъ, но не готовять что-либо хорошее.

– Ты ошибаешъся, Маэстрико, – отвѣчалъ повелительно вождь рабочихъ, который, гордясь взятымъ имъ на себя дѣломъ, считалъ малѣйшее возраженіе непочтительностью. – Ты ошибаешься. Если же ты боишься, убѣгай, какъ остальные. Намъ не нужны здѣсь трусы.

– Я трусъ? – воскликнулъ чистосердечно парень. – Впередъ, Хуанонъ! Жизнь не такъ-то и дорога.

Они шли всѣ молча, съ опущенной головой, точно собираются напасть на городъ. Мадриленьо объяснилъ свой планъ. Первымъ дѣломъ надо идти въ тюрьму освободить арестованныхъ товарищей. Тамъ къ нимъ присоединится войско. И Хуанонъ, словно никакой приказъ не можетъ быть изданъ помимо него, повторялъ громко:

– Въ тюрьму, друзья! Спасать нашихъ братьевъ!

Они сдѣлали большой обходъ, чтобы войти въ город переулкомъ, точно они совѣстились проходить широкими и хорошо освѣщенными улицами. Многіе изъ этихъ людей лишь разъ-другой побывали въ Хересѣ, не знали улицъ и слѣдовали за своими предводителями съ покорностью стада, думая съ тревогой, какъ димъ выбраться оттуда, если пришлось бы спасаться бѣгствомъ.

Черная и безмолвная человѣческая лавина двигалась впередъ съ глухимъ топотомъ ногъ, отъ котораго дрожала мостовая. Двери домовъ залирались, свѣчи въ окнахъ тушились. Съ одного балкона женщина осыпала ихъ руганью.

– Канальи! Низкій сбродъ! Дай-то Богъ, чтобъ васъ повѣсили, это все, что вы заслуживаете!..

И на мостовой послышался ударъ разбившагося о камни глинянаго сосуда, но его дребезги, не попали ни въ кого. Это была Маркезита, которая съ балкона торговца свиней негодовала противъ антипатичной ей низкой черни, осмѣливающейся угрожать благопристойнымъ людямъ.

Тояько нѣкоторые изъ толпы подняли головы. Остальные прошли мимо, не обращая вниманія на безсмысленную вылазку противъ нихъ, желая какъ можно скорѣй поспѣть навстрѣчу другой. Городскіе рабочіе узнали Маркезиту, и уходя отвѣчали на ея осворбленія словами, столь же классическими, какъ и похабными. Вотъ такъ распутная баба! Есл бъ они не торопились такъ сильно, то хорошенько нахлопали бы ей, поднявъ юбки.

Толпа нѣсколько отшатнулась, повидагаясь вверхъ, на площади de la Carcel, самое мрачное мѣсто города. Многіе изъ мятежниковъ вспомнили о своихъ товарищахъ изъ союза «Черной руки», казненныхъ здѣсь.

Площадь была пустынная: старинный монастырь, превращенный въ тюрьму, высился весь темный, безъ единаго огонька въ окнахъ, съ плотно закрытыми дверями. Даже часовой и тотъ спрятался за большими воротами.

Взойдя на плошадь, передовые ряды толпы остановились, сопротивляясь напору заднихъ. Какъ, нѣтъ никого? Гдѣ же ихъ союзвики? Гдѣ солдаты, которые должны были присоединиться къ нимъ?

Они не замедлили узнать это. Изъ-за низенькой рѣшетки мелькнулъ бѣглый огонекъ, красное пламя, окутанное дымомъ. Сильный и сухой трескъ пронесся по площади. За нимъ послѣдовалъ еще и еще трескъ и такъ до девяти разъ, которые, толпѣ, неподвижной отъ изумленія, показались безконечными. Это были войска, стрѣлявшія въ нихъ, прежде чѣмъ они приблизились на разетояніе, когда могли въ нихъ попасть пули.

Изумленіе и ужасъ придали нѣкоторымъ работникамъ истинный героизмъ. Они побѣжали впередъ съ крикомъ и распростертыми руками.

– He стрѣляйте, братья, насъ предали!.. Братья, мы вѣдь пришли не за дурнымъ дѣломъ!..

Но братья были туги на ухо и продолжали стрѣлять. Вскорѣ толпу охватила паника бѣгства. Всѣ – храбрые и трусы – бросились бѣжать съ площади, толкая и топча другъ друга, словно ихъ гнали кнутомъ по спинѣ эти выстрѣлы, продолжавшіе потрясать пустынную площадь.

Хуанонъ и налболѣе энергичные остановили людской потокъ, когда повернули въ переулокъ. Ряды выстроились снова, но ихъ было уже меньше и не столь плотные. Теперь на лицо было лишь около шестисотъ человѣкъ. Легковѣрный вождь ругался глухимъ толосомъ.

– Давайте сюда Мадриленьо, пусть онъ намъ объяснитъ это.

Но искать его оказалось безполезнымъ. Мадриленьо всчезъ во время бѣгства, скрылся, услышавъ выстрѣлы, въ переулокъ, какъ и всѣ, хорошо знавшіе городъ. При Хуанонѣ осталисъ лишь крестъяне, жители горъ, которые по улицамъ Хереса шли ощупью, изумленные тѣмъ, что они идуть во всѣ стороны, не встрѣчая никого, точно городъ необитаемъ.

– И Сальватьерры нѣтъ въ Хересѣ, и ему ничего обо всемъ этомъ неизвѣстно, – сказалъ Маэстрико Хуанону. – Мнѣ кажется, что насъ обманули.

– И я того же мнѣнія, – отвѣтилъ атлетъ. – Что намъ теперь дѣлать? Разъ мы здѣсь, пойдемте-ка въ центръ Хереса, на улицу Марса Ларіа.

Они начали безпорядочное шествіе во внутрь города. Ихъ успокаивало, внушая нѣкоторую храбрость, лишь то обстоятельство, что они не встрѣчаютъ ни препятствій, ни враговъ. Гдѣ жандармерія? Почему войско прячется? Тотъ фактъ, что солдаты оставались въ казармахъ, предоставивъ городъ ихъ власти, наполнялъ крестьянъ безумной надеждой, что появленіе Сальватьерры во главѣ съ возставшими войсками еще возможно.

Безпрепятственно дошли они до улицы Ларіа. Никакихъ предосторожностей не было принято противъ ихъ движенія. На улицѣ не видно было ни одного прохожаго, но казино были всѣ освѣщены, а окна въ нижнихъ этажахъ не были защищены ставнями.

Мятежники прошли мимо клубовъ богатыхъ, бросая туда взгляды ненависти, но почти не останавливались. Хуанонъ ждалъ гнѣвнаго взрыва толпы: онъ дажѣ приготовился вмѣшаться съ своимъ авторитетомъ вождя, чтобы уменьшить катастрофу.

– Вотъ они, богачи! – говорили въ толпѣ.

– Вотъ тѣ, которые насъ кормятъ какъ собакъ.

– Тѣ, которью насъ грабятъ. Посмотрите, какъ они пьютѣ нашу кровь…

И послѣ краткой остановки, они поспѣшно прошли дальше, точно ихъ гдѣ-то ждали и они боялись опоздать.

У нихъ были въ рукахъ страшные рѣзаки, серпы, ножи. Пустъ только богатые выйдутъ на улицу и они увидятъ, какъ ихъ головы покатятся на мостовую. Ho это должно быть сдѣлано на улицѣ, потому что всѣ они чувствовали нѣкоторое отвращеніе къ тому, чтобы войти въ дверь, точно стекла были не переступаемой стѣной.

Долгіе годы подчиненія и трусости тяготѣли надъ грубымъ людомъ, увидавшимъ себя лицомъ въ лицу съ своими угнетателями. Кромѣ того, ихъ приводило въ смущеніе яркое освѣщеніе главной городской улицы, ея широкіе тротуары съ рядомъ фонарей, красноватый блескъ оконъ. Всѣ внутренно приводили оебѣ одно и то же извиненіе въ оправданіе своей слабости. Еслибъ они въ открытомъ полѣ встрѣтили этихъ людей!

Когда толпа проходила мцмо «Circulo Caballista», изъ оконъ показалосъ нѣсколько головъ молодыхъ людей. Это были сеньоритосы, слѣдившіе съ плохо скрываемымъ безпокойствомъ за шествіемъ забастовщиковъ. Но видя, что они идутъ не останавливаясь, въ глазахъ ихъ сверкнула иронія и къ нимъ вернулась увѣренность въ превосходствѣ ихъ сословія.

– Да здравствуетъ соціальная революція! – крикнулъ Маэстрико, точно ему было больно пройти безмолвно передъ жилищемъ богатыхь.

Любопытные у оконъ скрылись, но скрываясь смѣялись, и это восклицаніе доставлило имъ большое удовольствіе. Если они довольствуются тѣмъ, что кричатъ!..

Въ безцѣльномъ шествіи толпа дошла до площади Hysba, и видя, что ихъ вождь остановился, они его окружили, обративъ на него вопросительные взгляды.

– Что намъ дѣлать теперь? – спросили они наивно. – Куда мы идемъ?.

Хуанонъ принялъ свирѣпый видъ.

– Можете идти, куда хотите. Нечего сказать, многое мы сдѣлали!.. А я пойду прохлаждаться.

И завернувщись въ свою накидку, онъ прислонился спиной къ столбу фонаря, оставаясь неподвижнымъ въ позѣ, выражавшей глубокое уныніе.

Толпа стала расходиться, дѣлясь на маленькія кучки. Въ каждой изъ нихъ импровизировали предводители, которые повели товарищей въ разныя направленія. Городъ въ итъ рукахъ: теперь-то начнется лафа! Проявился атавистическій инстинктъ расы, неспособной совершить что-либо совокупно, лишенный коллективнаго значенія и чувствующей себя сильной и предпріимчивой единственно лишь когда каждое отдѣльное лицо можетъ дѣйствовать по собственному вдохновенію.

На уліицѣ Ларіа погасли огни. Казино закрылись. Послѣ тяжелаго исрытанія, перенесеннаго богатыми при видѣ угрожающаго прохода толпы, они боялись возвращенія черги, раскаявшейся въ своемѣ великодушіи, и всѣ двери запирались.

Многочисленная группа работниковъ направиласъ къ театру. Тамъ находились богатые, буржуа. Слѣдуетъ убить всѣхъ ихъ и разыгралась бы дѣйствительная трагедія. Но когда поденщики дошли до ярко освѣщеннаго входа, они остановились. Никогда не были они въ театрѣ. Теплый, напитанный испареніями газа воздухъ, громкій шумъ двора, прорывавшійся черезъ щели дверей, смутили ихъ.

– Пусть они выйдутъ, пусть выйдуть и узнаютъ кой-что!

Къ дверямъ театра; подошло нѣсколько зрителей, привлеченныхъ слухомъ о нашествіи, наполнявшемъ улицы. Одинъ изъ нихъ въ плащѣ и шляпѣ сеньорито дерзнулъ выйти къ этимъ людямъ, закутаннымъ въ грубыхъ мантіяхъ, стоявшей кучкѣ передъ театромъ.

Они кинулись къ нему окруживъ его съ поднятыми надъ нимъ серпами и рѣзаками, въ то время какъ остальные зрители бѣжали, спасаясь въ театрѣ. Наконецъ, въ ихъ рукахъ то, чего они искали. Это буржуа, буржуа съ нагруженнымъ желудкомъ, которому слѣдуеть пустить кровь, чтобы онъ вернулъ народу все награбленное имъ.

Но буржуа, здоровенный юноша, съ спокойнымъ и искреннимъ взглядомъ удержалъ ихъ жестомъ.

– Э, товарищи! Я такой же рабочй, какъ и вы!

– Руки, покажи руки, – крикнули нѣсколько поденщиковъ, не опуская грознаго своего оружія.

И откинувъ плащъ, онъ протянулъ имъ руки, сильныя, четвероугольныя, съ ногтями, обломанными ручной работой. Одинъ за другимъ эти мятежники стали ощупывать его ладони, оцѣнивать, насколько они жестки. На нихъ мозоли, онъ изъ ихъ среды. И угрожающее оружіе было спрятано подъ мантіями.

– Да, я изъ вашей среды, – продолжалъ молодой парень. – По ремеслу я столяръ, но мнѣ нравится одѣваться какъ сеньоритосы, и вмѣсто того, чтобы проводить ночь въ трактpѣ, cпиртѣ, я провожу ее въ театрѣ. У каждаго свои вкусы…

Это разочарованіе навело такое уныніе на забастовщиковъ, что многіе изъ нихъ удалились. Іисусе! гдѣ же прячутся богатые?…

Они шли по узкимъ улицамъ и отдаленнымъ переулкамъ, маленькими кучками, жаждая встрѣтить кого-нибудь, чтобы онъ имъ показалъ свои руки. Это лучшее средство разпознать враговъ бѣдныхъ. Но съ мозолистыми или немозолистыми руками, они никого не встрѣтили по дорогѣ.

Городъ казался пустыннымъ. Видя, что солдаты продолжаютъ оставаться у себя въ казармахъ, жители запирались въ своихъ домахъ, преувеличивая значительность вторженія рабочихъ, воображая, что чуть ли не милліоны людей владѣли улицами и окрестностями города.

Кучка изъ пяти поденщиковъ наткнулась въ узкой улицѣ на сеньорита. Эти люди были самые свирѣпые изъ всей толпы, это были люди, чувствовавшіе нетерпѣливую жажду смертоубійства, при видѣ, что время проходитъ, а кровь не проливается.

– Руки, покажи намъ руки, – кричали они, окруживъ юношу, поднимая надъ его головой четвероугольные, сверкающіе рѣзаки.

– Руки! – возразилъ, разсердившись, молодой человѣкъ, откидывая плащъ. – Зачѣмъ я долженъ показывать вамъ руки? Не желаю этого дѣлать.

Но одинъ изъ нападавшихъ схватилъ его за плечо и рѣзкимъ движеніемъ заставилъ показать руки.

– У него нѣтъ мозолей! – крикнули они радостно. И отступили на шагъ назадъ, словно для того, чтобы кинутъся на него съ большимъ размахомъ. Но спокойствіе юноши остановило ихъ.

– У меня нѣтъ мозолей? Что же въ томъ? Но я такой же работникъ, какъ и вы. И у Сальватьерры тоже нѣтъ мозолей, а, повидимому, вы большіе революціонеры, чѣмъ онъ!..

Имя Сальватьерра, казалось, остановило приподнятые надъ нимъ ножи.

– Оставьте парни, – сказалъ сзади иъъ голосъ Хуанона. – Я его знаю и отвѣчаю за него. Онъ пріятель товарища Фернандо, и принадлежитъ къ послѣдователямъ идеи.

Эти дикари отошли отъ Фермина Монтенегро съ нѣкоторымъ огорченіемъ, видя, что намѣреніе ихъ не удалось. Но присутствіе Хуанона внушало имъ почтеніе.

Къ тому же, изъ глубины улицы приближался другой молодой человѣкь. Навѣрное это какой-нибудь буржуа, возвращавшійся къ себѣ домой.

Въ то время какъ Монтенегро благодарилъ Хуанона за его своевременное появленіе, спасшее ему жизнь, нѣсколько дальше отъ того мѣста состоялась встрѣча поденщиковъ съ прохожимъ.

– Руки, буржуа, покажи намъ руки.

Буржуа оказался блѣднымъ и худымъ юношей, лѣтъ семнадцати, въ потертой одеждѣ, но съ большимъ воротничкомъ и яркимъ галстукомъ. Онъ дрожалъ отъ страха, показывая свои блѣдныя и анемичныя руки, руки писца, сидѣвшаго день деньской не на солнышкѣ, а въ клѣткѣ-конторкѣ. Онъ плакалъ, извиняясъ прерывчатыми словами, глядя на рѣзаки глазами, полными ужаса, словно холодъ сталъ гипнотизировать его. Онъ идетъ изъ конторы… онъ просидѣлъ поздно за работой Не бейте меяя… я иду домой, моя мать ждетъ меня… а-а-а-ай!..

Это былъ крикъ боли, страха, отчаянія, всполошившій всю улицу. Вопль, отъ котораго волосы вставали дыбомъ, и въ то же время что-то переломилось, вродѣ сломаннаго горшка, и юноша спиной свалился на землю.

Хуанонъ и Ферминъ, дрожа отъ ужаса, подбѣжали кѣ кучкѣ людей и увидѣли среди нихъ на мостовой юношу съ головой въ все увеличивающейся и увеличивающейся черной лужѣ и ногами судорожно растягивающимися и стягивающимися, въ предсмертной агоніи.

Варвары казались довольны своимъ дѣломъ.

– Посмотрите на него, – сказалъ одинъ изъ нихъ. – Ученикъ буржуа! Онъ умираеть, какъ цыпленокъ… Скоро настанетъ очередь и учителей.

Хуанонъ разразился проклятіями. Вотъ все, что они сумѣли сдѣлать? Трусы! Они прошли мимо казино богатыхъ, настоящихъ враговъ, и имъ ничего другого не пришло на умъ, какъ только кричать, страшась сломать стекла, бывшія единственной защитой богатымъ. Они умѣютъ лишь ітрлько зарѣзать ребенка, такого же работника, какъ и они, бѣднаго писца въ конторѣ, который зарабатывалъ двѣ песеты въ день; и, быть можетъ, содержалъ свою мать.

Ферминъ сталъ бояться, чтобы Хуанонъ не кинулся съ ножомъ на своихъ товарищей.

– Куда идти съ этими звѣрями? – ревѣлъ Хуанонъ. – Пусть позволитъ Богъ или дьяволъ, что насъ всѣхъ перехватали и повѣсили бы… И меня перваго, за то, что я животное, за то, что я повѣрилъ тому, что мы на что-нибудь годны.

Несчастный силачъ удалился, желая избѣжать столкновенія съ своими свирѣпыми товарищами. И они тоже кинулись въ разсыпную, точно слова поденщика вернули имъ разумъ.

Монтенегро, оставшись одинъ съ трупомъ, испугался. Нѣсколько оконъ стали открываться послѣ поспѣшнаго бѣгства убійцъ, и онъ, опасаясь, чтобы обитатели улицы не застали бы его подлѣ убитаго, тоже бѣжалъ.

Въ своемъ бѣгствѣ онъ не останавливался, пока не попалъ на главныя улицы. Тутъ онъ считалъ себя лучше охраненнымъ отъ встрѣчи съ звѣрями, требовавшими, чтобы имъ показывали руки.

Черезъ короткое время городъ какъ будто сталъ просыпаться. Издали послышался топотъ, отъ котораго дрожала земля и вскорѣ пронесся по улицѣ Ларіа рысью эскадронъ улановъ. Затѣмъ въ концѣ этой улицы засверкали ряды штыковъ и пѣхота прошла мѣрнымъ шагомъ. Фасады большихъ домовъ, казалось, повеселѣли, разомъ открывъ свои двери и балконы.

Войско расположилось по всему городу. Отъ свѣта фонарей сверкали конницы, штыки пѣхотинцевъ, лакированныя трехуголки жандармовъ. Въ полумракѣ вырисовывались красныя пятна панталонъ солдатъ и желтые ремни жандармовъ.

Державшіе взаперти эту вооруженную силу сочли, что моментъ насталъ разсыпать ее по городу. Въ теченіе нѣсколькихъ часовъ городъ отдалъ себя безъ сопротивленія во власть работниковъ, утомляясь монотоннымъ ожиданіемъ изъ-за скудости мятежниковъ. Но кровь уже потекла. Достаточно было одного трупа, того трупа, который оправдалъ бы жестокое возмездіе и власти пробудились оть добровольнаго своего сна.

Ферминъ думалъ съ глубокой грустью, о несчастномъ писцѣ, распростертомъ тамъ, въ узкой улицѣ, жертва эксплоатируемая даже въ ея смерти, облегчавшей имъ тотъ предлогъ, который искали власть имущіе.

По всему Хересу началась охота за людьми. Взводы жандармовъ и пѣхоты охраняли, не двигаясь съ мѣста, въѣздъ въ улицы, въ то время, какъ кавалерія и сильный пѣшій патруль изслѣдовали городъ, арестуя подозрѣваемыхъ.

Ферминъ переходилъ съ одного мѣста на другое, не встрѣчая задержки. По внѣшности онъ былъ сеньорито, а военная сила охотилась лишь за тѣми, кто казался по одеждѣ рабочимъ или крестьяниномъ. Монтенегро видѣлъ ихъ проходившими цѣлыми рядами по дорогѣ въ тюрьму, окруженные штыками и конными отрядами, нѣкоторые, предававшіеся унынію, точно ихъ удивляло враждебное появленіе войска, «которое должно было соединиться съ ними», другіе – ужасавшіеся, не понимали, почему ряды арестованныхъ могли пробуждать такую радость на улицѣ Ларіа, когда нѣсколько часовъ передъ тѣмъ они проходили по ней какъ тріумфаторы, не позволивъ себѣ ни малѣйшаго безпорядка.

Это была постоянная переправа арестованныхъ работниковъ, схваченныхъ въ ту минуту, когда они намѣревались выйти изъ города. Другіе были взяты нашедшими себѣ убѣжище въ тавернахъ или встрѣченные неожиданно на улицахъ, во время осмотра города.

Нѣкоторые изъ арестованныхъ были городскіе жители. Они тол ко что передъ тѣмъ вышли изъ своихъ домовъ, увидавъ, что улицы очистились отъ нашествія, но уже внѣшности бѣдняковъ было достаточно, чтобы ихъ арестовали въ качествѣ мятежниковъ. И группы арестованныхъ проходили все вновь и вновь. Тюрьма оказалась слишкомъ мала для столькихъ людей. Многіе были отведены въ казармы.

Ферминъ чувствовалъ себя утомленнымъ. Съ вечера онъ странствовалъ по всему Хересу, отыскивая одного человѣка. Вторженіе забастовщиковъ, неувѣренность, что можетъ произойти изъ этого событія, развлекли его въ теченіе нѣсколькихъ часовъ, заставляя забыть о своихъ дѣлахъ. Но теперь, когда происшествіе окончилось, онъ чувстовалъ, что нервное его возбужденіе исчезло и утомленіе овладѣло имъ.

Одну минуту онъ рѣшилъ было идти домой, въ себѣ въ гостиницу. Но дѣло его было не изъ тѣхъ, которое откладывается на слѣдующій день. Необходимо этою же ночью, тотчасъ же, покончить съ вопросомъ, заставившимъ его покинуть домъ дона-Пабло словно обезумѣвшій, разставшись съ нимъ навсегда.

Онъ опять принялся бродить по улицамъ, отыскивая нужнаго ему человѣка, не останавливая взоровъ на отрядахъ арестованныхъ, которые проходили мимо него.

Вблизи площади Hysba произошла, наконецъ, желаемая встрѣча.

– Да здравствуютъ жандармы! Да здравствуютъ благопристойные люди.

Это кричалъ Луіисъ Дюпонъ, среди безмолвія, вызваннаго въ городѣ появленіемъ столькихъ ружей на улицахъ. Онъ былъ пьянъ; это ясно было видно до блестящимъ его глазамъ и винному запаху изъ его рта. Сзада него шелъ Чиво и человѣкъ изъ гостиницы, несшій стаканы въ рукахъ и бутылки въ карманахъ.

Луисъ, узнавъ Фермина, бросился въ его объятія, желая поцѣловать его.

– Что за день! Э, какая блестящая побѣда!

И онъ ораторствовалъ, словно одинъ онъ разсѣялъ забастовщиковъ.

Узнавъ, что чернь вступаетъ въ городъ, онъ, вмѣстѣ съ храбрымъ своимъ спутникомъ, пріютились въ ресторанѣ Монтаньесъ, крѣпко заперевъ двери, чтобы никто бы имъ не мѣшалъ. Надо же было подкрѣпиться, выпить немного, прежде чѣмъ приступитъ въ дѣлу. У нихъ еще хватитъ времени выйт на улицу и обратить въ бѣгство низкую сволочь, стрѣляя въ нихъ. Для этого достаточно ихъ двухъ – его и Чиво. Нужно убаюкать врага, дать ему набраться смѣлости, до той благовременной минуты, когда они двое появятся, какъ послы смерти. И наконецъ, они вышли изъ ресторана, съ револьверомъ въ одной рукѣ и ножомъ въ другой, но такъ неудачливо, что уже встрѣтили войско на улицахъ. Пусть таккъ, все же они совершили нѣчто.