Текст книги "Трахни меня!"

Автор книги: Виржини Депант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава семнадцатая

Проехав довольно долго, они видят парня, отливающего в кювет. Пуля в колено, пуля в затылок. Надо сменить тачку на случай, если…

Они спорят, будут ли их искать с вертолетом и как. Надин роется в сумочке и в карманах, не отрывая взгляда от дороги:

– Блядь, забыла кассету в той машине, ну и дура!

– Какая реклама для группы!

– Им и без меня пиздато, блин!

– Плюнь, тут все равно нет магнитолы. Вскрикивает:

– Полицейский грузовик. Пиздец, полный грузовик легавых! Наверняка блокпост, ебаная дорога!

Маню говорит быстро, но спокойно. Дорога едва освещена, Надин щурится. В нескольких метрах на обочине действительно стоит грузовичок легавых. Привычное ощущение укола в сердце. «Приехали».

Маню спокойно руководит, она впервые четко выговаривает фразы.

– Если дело будет худо, жми на газ. А я буду стрелять. Во все, что движется. Не забудь, что у нас отличная бригада. Попробуем прорваться. По крайней мере, устроим такое блядство, какого они еще не видели.

Они подъезжают к грузовику. Краем глаза Надин видит злую усмешку Маню. Она берет ее за руку, стыдясь своего жеста. Но Маню тут же сплетает свои пальцы с ее пальцами и сжимает так, что начинают болеть костяшки. Они повязаны друг с другом, неразлучны. И непобедимы, даже если у них не осталось ни малейшего шанса.

Они проезжают мимо грузовика. Внутри никого нет. Теперь Надин понимает смысл выражения «сердце выскакивает из груди». И ей это нравится. Хочется, чтобы ей преградили путь. Чтобы сыграть с судьбой, попытать счастья.

Чуть дальше фары выхватывают из темноты пару легавых, которые обыскивают девицу, стоящую у стены. Маню цедит сквозь зубы:

– Глазам своим не верю. К нам это не имеет никакого отношения.

В момент, когда они поравнялись с группой, девица отталкивает одного из легавых и бросается прочь. Второй тянет руку к поясу. Маню вопит: «Стой!». Машину с визгом заносит, когда Надин ударяет по тормозам. Маню стреляет, и легавые падают, так и не успев выстрелить. Потом спокойно подходит к ним VI выпускает в каждого по несколько пуль, ворча:

– Осторожность не помешает.

Девица остановилась. Неподвижно застыла в нескольких метрах. Задумывается, потом не спеша возвращается.

«Стан Смит» и черный бомбер, в темноте поблескивают длинные волосы. Гордые манеры и походка. Настоящая городская амазонка.

Переворачивает первое тело носком ноги. Чуть отступает в сторону и бьет по голове, как по мячу. Внимательно смотрит на второй труп. Потом на машину, и только теперь поднимает глаза на Маню. Говорит:

– Никогда не видела мертвецов, – и показывает на легавых. Она без всяких усилий сохраняет спокойствие. Демаркационная линия между тем, что творится в ее черепушке, и тем, что отражается на ее лице, вычерчена точно. Ситуация не настолько исключительная, чтобы терять самообладание.

Маню улыбается, склоняется на легавым.

– Приятно пришить такого.

Кивает в сторону Надин и добавляет:

– Она считает, что трупы все одинаковы. Но у меня к легавым особое отношение.

Надин не вылезает из машины. Вглядывается в лицо девицы, которая даже не посмотрела на нее. Удивительно правильные черты лица, надменность принцессы. Врожденная элегантность. Она произносит:

– Я только что такую хуйню спорола. – Голос звучит равнодушно.

Маню достает пачку сигарет, предлагает девице, потом подходит ближе, чтобы дать огонька. Настоящий церемониал – знакомство по всем понятиям. Девица застегивает молнию куртки и говорит:

– Я живу тут недалеко с моим братишкой. Спокойное местечко. Вам, наверное, надо где–то провести ночь.

Маню поворачивается к Надин, наклоняется к Дверце, спрашивает:

– Что скажешь?

– Согласна.

Девица отходит на несколько шагов, курит сигарету и смотрит на дорогу, давая им спокойно все обсудить. Надин добавляет:

– Место, вроде, спокойное, но разумнее поскорее смыться отсюда.

А поскольку Маню колеблется, словно хочет что–то добавить, но не знает, как сформулировать, Надин сухо успокаивает ее:

– Я поняла, что мы не стреляем в лиц арабской национальности. В данное лицо – тем более.

Маню встряхивает головой и смеется:

– Не обижайся, дылда, но ты с такой легкостью переступаешь границы, что я хотела все выяснить заранее.

Потом подзывает девицу:

– Меня зовут Маню, а ее – Надин. Мы с удовольствием обойдемся сегодня без отеля. Но ты можешь попасть в дерьмо, если приютишь нас.

– А я – Фатима. Ко мне надо ехать прямо.

Она внушает уважение. Надин разглядывает ее в зеркальце заднего обзора. Насколько ей помнится, она не встречала ни одной столь суровой и отрешенной девицы, которая не казалась при этом смешной. Она хочет что–то сказать Фатиме, но решает оставить ее в покое.

Маню надрывает обертку «марса», разламывает батончик на куски, предлагает попутчицам. Они отказываются, тогда малявка засовывает конфету в рот и принимается с чавканьем жевать. Хотя их теперь трое, между ними, в сущности, ничего не изменилось. Маню задумчиво произносит:

– Мы с подружкой думали, что фургончик был по нашу душу. Я испугалась так, что кишки подвело. Еба–ный рот, как нам повезло! Мы за несколько дней прожили целую жизнь… Мы с подружкой у всех выигрываем – везуха за гранью возможного.

Она откидывается на спинку сиденья и молча смотрит на дорогу, у нее глупая и самодовольная улыбка. У Надин почти такое же выражение лица – она тоже довольна.

Фатима предупреждает:

– Налево на первом перекрестке. Маню яростно чешет голову.

– Мы не можем оставить машину рядом с тобой. Вернее, можем, но это будет глупо. Лучше остановимся где–нибудь и сожжем эту тачку.

– В доме есть гараж, брат умеет разбирать машины, пусть лучше он этим займется.

Надин заметила на ее лице улыбку, когда Маню решила сжечь тачку. Ей кажется, что эта улыбка похожа на вспышку радости.

Она не спускает с нее глаз, глядя в зеркальце. И впервые в жизни Надин понимает парней, которые западают на девицу из–за ее глаз.

Она повторяет себе, что это глупо, что эта девица может быть последней пиздой. Ничего не помогает. Could you be the most beautiful girl in the world?[24]

Они останавливаются перед большим серым домом, стоящим в стороне у пустынной дороги. Не тот дом, в котором хочется жить в молодости. Фатима вылезает из машины и открывает ворота гаража. Надин произносит:

– Поворот дела просто суперский.

– Ага, наконец передышка. Хорошо бы они не оказались муслимами, а то ни выпить, ни покурить. В натуре, у меня такой сушняк!

Глава восемнадцатая

На стенах гаража полки с двигателями, магнитолами, фотоаппаратами, магнитофонами… Два гитарных кофра и усилитель стоят в углу рядом с мотороллером, горным велосипедом и растерзанным мотоциклом. Заперев ворота, Фатима сразу становится более человечной. И объясняет Маню:

– Я живу с младшим братом. Места много, и он занимается торговлей краденым.

Малышка оглядывает полки: устройства разложены по порядку – полка с радио, полка с аудио, полка с велосипедными деталями. Она притворяется знатоком и восхищенно говорит:

– Блядский рот, твой братец настоящий продавец!

Ее реплика срабатывает как сезам. Фатима издает короткий и негромкий смешок, довольная тем, что признали талант ее брата. Объясняет:

– Он ушлый. Кроме того, мы не собираемся здесь засиживаться и ждать неприятностей. Пока это нам помогает. Более того, мы и сами не прибедняемся. У нас есть все. Но мы выжидаем.

– Чего выжидаете? Хотите устроить ограбление века и смыться в Австралию?

Фатима не слышит иронии в вопросе и продолжает:

– Собираемся в Лос–Анджелес. Когда забываешь об осторожности, тут же попадаешься. Если долго сидишь в одном и том же бизнесе. Или начинаешь кутить. Главное – иметь достижимую цель и стремиться к ней. А до этого молчать в тряпочку и сечь поляну. Сорвать банк и тогда чао. Начинаешь жизнь по новой в другом месте. Наращиваешь капитал, выходишь из тени. Живешь в свое удовольствие…

Она не обращает внимания на Надин, и та может спокойно наблюдать за ней. Она слышала подобные речи десятки раз: мелкая шпана всегда излагает неопровержимые теории. И каждый раз она готова побиться об заклад, что оратор вскоре встретится со своими приятелями на зоне. Но Фатима почти не оставляет места для сомнений. Она может повторять банальную мысль сотни раз – в ее тоне есть нечто такое, что ее слышишь каждый раз по–иному. Это признак высокого класса. Однако Маню все же сомневается:

– Не хочу тебя обидеть, но когда мы встретились, ты, похоже, чего–то плохо секла поляну.

– Верно. Я шла на дело, не продумав все хорошенько. Но раз уж небо дало мне второй шанс, теперь буду шевелить мозгами заранее.

– За что они тебя прихватили?

– Дурь несла, сущий обмылочек. Эти сукины сыны даже не имели права меня обыскивать… Только что вышла и могла тут же снова загреметь. Ты сидела?

– Нет.

– После освобождения я веду себя скромно, никаких нарушений. Ищу работу, нигде не бываю, держусь подальше от бывших подруг. Впервые вот отважилась толкнуть товар, чтобы решить насущные проблемы. А то брату приходится все время содержать меня. Мне было как–то насрать, когда они устроили шмон. Упустила последний автобус, спокойно шла по обочине дороги. Они остановились, давай документы и прочая достача. Я не позволила им себя обыскивать – мужчины не имеют права. Они сказали, что забирают меня в участок. Мы стали спорить. Когда один нащупал дурь, я врезала ему головой, и тут подъехали вы. Точка.

Надин шепчет на ухо малявке:

– Ты давно собиралась послужить делу…

Ей уже надоело, что Фатима не обращает на нее внимания. Маню треплет ее по плечу:

– Все ясно, ты девочка что надо, ты нас не сдашь. Слушай своей плеер, пока беседуют взрослые.

И кривится в улыбке, не снимая руки с ее плеча. Надин первой направляется к лестнице, по которой поднялась Фатима. Они переругиваются, хохочут, как две малолетки в туалете дискотеки.

Глава девятнадцатая

Дом очень большой. На стенах ничего не висит, нигде ничего не валяется. Застывший, упорядоченный интерьер. Солидная мебель, огромная и безыскусная. Не похоже на дом, где живет молодежь, ничего лишнего. Но невероятная строгость обстановки почему–то совсем не давит. Скорее, возникает ощущение, что ты гость и ты под защитой.

Фатима готовит кофе, спрашивает, хотят ли они есть. Она хлопочет по хозяйству как домохозяйка, как мать. Точные, много раз повторявшиеся движения. Спрашивает у Маню, умеет ли та крутить косяки, кладет на стол блок гашиша, бумагу и сигареты «кэмел». По–прежнему старательно избегает смотреть на На–дин.

Садится вместе с ними, затягивается косячком, долго удерживает в легких дым. Потом нарушает молчание:

– Вы убивали до этого?

– Случалось.

– На делах?

– Не обязательно. Однажды, чтобы не выяснять, кто кому должен, я прострелила башку одному типу. Потом мы встретились с Надин и подошли друг другу.

Надин вмешивается в разговор, решив, – что пора высказаться и ей:

– Вообще–то, можно сказать, что и на делах. Когда хочешь что–то провернуть, но у тебя срывается. Как в сказке с русалочкой. Словно идешь на громадную жертву ради ног и ради того, чтобы быть с другими. И каждый раз чувствуешь невыносимую боль. То, что другие делают с невероятной легкостью, требует от тебя неимоверных усилий. И наступает момент, когда ты срываешься.

Надин улыбается, как бы извиняясь за долгую речь. Искоса и с опасением смотрит на Фатиму. Ей кажется, что она вмешалась в разговор только для того, чтобы обозначить свое присутствие. Маню гасит в пепельнице докуренную до фильтра сигарету. И добавляет:

– Что до правил, то они не меняются – кто кого замочит первый. Только у нас есть пушка. А это имеет большое значение.

В кухню входит парень – они даже не услышали, как он подошел. Высокий, череп выбрит, столь же неприступный вид с первого взгляда, как и у сестры. Слегка кивает, когда Фатима представляет их. Наливает себе кофе, не обращая на девиц внимания. Садится за стол и скручивает косячок, так и не открыв рта.

– Тарек, мой младший брат.

Она говорит с ним по–арабски, он молча слушает, не поднимая головы и не мигая. Заканчивает по–французски:

– Я сказала им, что они могут переночевать здесь. Кстати, если хотите немного отсидеться, здесь хорошее место, и вы никому не помешаете. Тарек, дай мне ключи от мотороллера – надо съездить в бакалею купить колы и жратвы.

Протягивая ей ключи, Тарек спрашивает, уверена ли она, что легавые не установили ее личность. Она говорит, не принимает ли он ее за кретинку. Спор завершен, она уходит.

У парня ясные, глубоко посаженные глаза и густые брови. От этого каждый его взгляд кажется пронзительным. Напряженность воина, который наблюдает за вражеским лагерем, спрашивая себя, стоит ли его уничтожить.

Крутит в руках косяк, потом спрашивает:

– Вы приехали из Кемпера?

– Мы там недолго пробыли.

Он задумывается. Маню кривится и осведомляется:

– Тебе в лом, что мы здесь?

Он отрицательно качает головой, встает, выходит из кухни. Потом возвращается и застывает, опершись о притолоку:

– Фатима сказала, что надо заняться тачкой. Я примусь за нее сейчас же.

– Разрежешь на кусочки?

– Нет, но все будет как надо.

– Помощь нужна?

– Нет.

Похоже, он вернулся, чтобы получше их рассмотреть. Он не спускает с них глаз, словно решив, что их уже ничего не смутит. Потом говорит:

– Для девок в бегах у вас видок слишком праздничный.

Маню отвечает:

– Просто у тебя скудное воображение. Ответ вызывает у него улыбку.

– Нос задираешь? Умереть каждый боится. Или кончить дни в тюряге. Даже самые отчаянные.

Он бьет себя в грудь:

– Это в нас заложено, тут уж ничего не попишешь.

– Когда придет время, тогда и будем пугаться. А пока пей вкусный кофе, кури шмаль – в голове пусто, что еще надо? Главное – нас двое, это все меняет, всегда есть с кем поболтать.

Он кивает. Видно, что он напряжен и произносит слова, которые хотел бы оставить при себе:

– Не хочу судить, поскольку не знаю всей истории. По ящику сказали, что вы застрелили женщину и отца семейства из–за сущего пустяка.

– А ты считаешь, было бы лучше, если бы мы сделали это из–за бабок? У нас нет смягчающих обстоятельств – суди, если хочешь.

– Никак не могу поверить тому, что говорят о вас. Встреть я вас в автобусе, даже не оглянулся бы.

Маню кивает:

– В этом вся хитрость – поэтому и выкручиваемся. Будешь смотреть ящик, услышишь там кое–какие новости. Да, пристрелили мы мальчонку, дерьмовое дело. Если это тебе в лом и ты хочешь, чтобы мы смылись, скажи сразу, пока тачка на ходу.

Он отвечает тут же – в его голосе нет ни симпатии, ни враждебности:

– Вас пригласила Фатима. Значит, вы наши гости.

Он уходит. Они сидят друг против друга и вдруг соображают, что их крепко торкнуло – гашиш отменный. Надин опускает голову и начинает смеяться. Потом объясняет:

– Симпатичные ребята, но грузят по полной программе…

Маню расслабленно разваливается на стуле и раздвигает ноги. На ней крохотные трусики из красного сатина, из–под которых выбиваются курчавые волоски. Потом мечтательно произносит:

– Младшего братца не подцепить, слишком суров. Жаль.

– Попытка не пытка… Спроси его ненароком: «А когда здесь трахаются?»

Они с трудом перестают смеяться, заслышав шаги Фатимы.

Хозяйка открывает бутылку водки – виски в магазине не оказалось.

На стаканах нарисованы роботы. Маню молча разглядывает рисунки. Надин размазывает по столу лужицу сока. Потом говорит:

– Твой братец похож на принца. Сверкает, как бриллиант. Он с нами суховат, надеюсь, мы ему не мешаем.

Фатиму словно прорывает, когда речь заходит о брате. Она, наконец, обращается к Надин:

– Настоящий джентльмен. Поизворотистей всех других, и я говорю это не потому, что он мой брат. Он пытливый такой, внимательно следит за всем, что происходит вокруг, и докапывается до причин. Он понял, что случилось со мной, с моим отцом и другим братом. И не наступит на те же грабли. Не то, что он нас презирает, но извлек все уроки из наших проколов.

– Но вы же не все трое сидели?

– Все трое. Старший брат еще не скоро выйдет. На нем висят ограбление и мертвяк. Сидит, хотя стрелял не он.

– А отец?

– Умер, едва попав в камеру. Отец был мягкий человек, не умел за себя постоять. Его проиграли в карты и пришили.

– А его за что посадили?

Фатима некоторое время молчит, потом тихо и нехотя говорит:

– За кровосмешение. Потому что я залетела. Я никому не говорила об этом. Не потому, что боюсь или стыжусь. Но знаю, что лучше бы этого не было. Мне было тринадцать, когда его взяли. Никто меня не слушал. Они такие – лучше тебя знают, что у тебя происходит в доме. Сделали мне аборт, хотя не помню, чтобы я просила об этом. Они хотели, чтобы я пела с их голоса, а мое мнение им было как–то… Они вычистили меня в день его смерти. Странное совпадение. Это показалось мне странным. Я понимала, что заслуживаю наказания, но не такого. Есть вещи, о которых не сожалеешь. Я это поняла на своей шкуре.

Она говорит тихо, спокойным, размеренным голосом. Монотонно, целомудренно и проникновенно. От этого ее слова становятся не столь резкими. Но она ничего не приукрашивает. За этим безликим голосом ощущается металл. Фатима говорит, опустив глаза, но потом вскидывает голову и пронзает взглядом глаза собеседницы. Она проницательна, словно умеет читать в чужих душах, она способна заметить малейшие признаки отвращения или неискренности. Она не судит, не удивляется. Знает, что люди на все способны. Она похожа на мудрую королеву, которая извлекла из страдания невероятное знание и непреодолимую силу. Величественное спокойствие без налета злобы.

Она без страха делится с ними своими бедами. Показывает, что доверяет им. И ничего не боится.

Надин хочет сказать что–нибудь в утешение. Маню не столь щепетильна, она наполняет стаканы и произносит без всякого смущения:

– По крайней мере, ты не притворяешься. У тебя с отцом это было долго?

– Кажется, в первый раз случилось, когда мне было одиннадцать. Мать ушла от нас, родив Тарека. Никто не знает почему и куда. Мы с отцом всегда были вместе, и все произошло естественно, как бы само собой. Помнится, я пришла к нему сама. Мне давно хотелось. Словно чего–то важного не хватало. А когда я залетела, врач меня запутал. Сказал, что сохранит все в тайне. Запутал меня. Я ему все рассказала – он и влез не в свое дело. Думаю, ему просто хотелось развлечься.

Она замолкает и облизывает бумагу, сворачивая косяк. Потом разъясняет:

– Поэтому мне плевать, что вы убивали людей, которых даже не знали. Невинных. Знаю я, какие они невинные.

Маню разрывает малиновую обертку на шоколадке. Выпивает свой стакан и заявляет:

– Самое худшее в людях в наше время – это не то, что у них мозги не варят, а то, что они хотят, чтоб и у соседей не варили. Чтобы никто не оттягивался, а если ты не такой, как все, – жди проблем. Ты часто рассказывала свою историю?

– Нет. Я с тех пор научилась молчать – я усвоила урок. Впрочем, я не часто встречаю тех, кто убивает легавых.

Надин пользуется случаем, чтобы встрять:

– А как у тебя с парнями?

– У меня их не было. Не хотелось.

Маню откидывается на спинку и торжественно объявляет:

– Во блин, наверное, круто делать это с папашей! Фатима тут же сжимается. Лицо ее замыкается,

и она замолкает. Маню наклоняется к ней, шумно выдыхает и добавляет:

– Блядь, видела бы ты моего отца, то поняла бы, почему меня вставила твоя история. Я даже не помню, чтобы этот козел хоть раз меня поцеловал. Этого мудака звали Альфред. Я его дразнила «Альфред–хуя–нет», до такой степени его все это не интересовало. От одной мысли в ужас приходил. Муж моей мамаши. А мою мать, даже если любишь коз, не захочешь трахать, – такой она крокодил. И с головой не в порядке. А потому я с ума схожу от маленьких девочек, влюбленных в папашку.

Она бросает взгляд на Фатиму, наполняет три стакана и говорит в заключение:

– У меня очень мало времени, а потому я в выражениях не стесняюсь.

Недолгое молчание – Фатима расслабляется и спрашивает:

– У вас есть шанс выкрутиться?

– У нас есть шанс провести ночь нормально. Если бы нас засекли, мы бы уже были в курсе. Не стоит гадать, тут все зависит от везения.

– Почему бы не свалить за кордон?

– А на хера? Можно легко влипнуть. Нет уж, коготок увяз – всей птичке пропасть. А потом, что мы там делать будем?

Надин задумчиво произносит:

– И вообще я в заграницу не верю. Малышка восхищенно восклицает:

– Дылда, да ты уже прешься. Фатима настаивает:

– Но нельзя же сдохнуть за просто так. Без сопротивления. Просто нельзя.

– Твой братец тоже говорил об этом, – отвечает Маню. – Вы же арабы, нация воинов. Сначала даже думать об этом не можешь. Но потом свыкаешься. Я еще никогда так не оттягивалась. Ясно?

Надин подхватывает:

– Это две совсем разные вещи – ты и мысль, что тебя прихватят. Трудно совместить. Иногда мне даже интересно, о чем я буду думать в тот момент.

Маню начинает хохотать:

– Уверена, будешь думать о какой–нибудь полной херне. Начнешь вспоминать какую–нибудь плешь, вроде того, что не успела на автобус и пришлось возвращаться пешком. Жалкие мыслишки. У тебя кишки расползаются по тротуару, а ты думаешь о белье, которое не успела постирать. Поживем – увидим, но я думаю, так и будет.

– Если передумаете и захотите попытать счастья, я могу предложить план. Недалеко отсюда живет один архитектор, у которого я убиралась. Живет один – его только надо заставить открыть сейф. С тем, что там лежит, можно оторваться по полной программе.

– А почему сама не хочешь?

– Он меня знает, а Тарека посылать не хочу. Хотите, расскажу мой план? Обидно, если никто не воспользуется. Сейф набит бриллиантами. Дело серьезное, а вам терять нечего.

Маню возмущается:

– Как это нечего? А душевный покой – как с ним быть?

Надин поддерживает подругу:

– Мы такими делами не занимаемся. Мы вроде как творим зло ради зла… Но спасибо, что сказала нам об этом.

– Ну да, блядский рот, спасибо, что сказала. Но ты для нас и так уже много сделала, нам больше ничего не надо.