Текст книги "Трахни меня!"

Автор книги: Виржини Депант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава четвертая

Кухонная раковина засорилась. Вода уже зацвела, ведь стоит жара. Маню складывает грязную посуду в раковину ванной.

Радуан не обманул – гашиш был высшего качества.

Она бросает пепельницу в воду, не опорожнив ее. Все, что мокнет в раковине, тут же покрывается тонкой черной пленкой. Маню поносит пепельницу последними словами и захлопывает дверь ванной, чтобы не видеть бардака.

Ей надо выйти на улицу и купить выпивку. Она роется в груде грязного белья, чтобы отыскать куртку без пятен. Клянется себе, что на неделе обязательно сходит в прачечную. Застегивая молнию прокуренной куртки, соображает, что слишком жарко, чтобы надевать ее.

Ей кажется, что она решила пойти за выпивкой несколько часов назад. Квартира превратилась в громадный лабиринт.

Радуан не поскупился, оставил ей порядочный кусок гашиша.

Она забыла, где ключи от квартиры. Переворачивает все, что можно перевернуть, в надежде наткнуться на них. Заглядывает даже в холодильник – кто его знает?

Ключи отыскиваются в кармане джинсов.

Ей все же удается выбраться на улицу. Солнце бьет в глаза, словно в лицо направили прожектор. Так жарко, что хочется опуститься на тротуар и дождаться вечера. Она щурится, соображает, что забыла темные очки, но не хочет возвращаться за ними.

На ходу пересчитывает деньги, держа их на ладони. Похоже, мелочи хватит на две бутылки пива. И жалеет, что не захватила пустую посуду.

Потом забывает обо всем, увидев, что лак так и не высох. Он морщинками лежит на ногтях. Впрочем, так даже красивее.

Через улицу переходит девушка и здоровается с ней. Им не о чем говорить, но они который год живут в одном квартале. Глаза у девушки тонут в черных синяках – она, похоже, еще дальше от реальности, чем Маню. Типичная наркоманка, с трудом доживающая до открытия аптек. У нее постоянно чешется предплечье, и она не может закончить ни одной фразы.

Эта красивая девчонка появилась здесь, когда заканчивала учебу, на что никто из местных не был способен. В ее голове роилась масса проектов, и она собиралась их реализовать. Это было очень давно – реальность призвала ее к порядку и сбросила в болото, но она все еще уверена, что этот смутный период всего лишь эпизод в жизни, который она надеется удачно завершить. Она сама – последний человек, который еще верит в это и надеется, что удастся выкарабкаться. Маню несколько минут беседует с ней.

Потом продолжает путь, заглядывает в бар в надежде, что кому–то захочется ее повидать. Внутри все покрыто слоем жирной грязи. При свете дня это унылое зрелище: грязь напрочь убивает романтичность.

Из бара выходит какой–то тип и хватает ее за руку.

– Радуана не видела?

– Нет. Не знаю, где он.

У нее привычка все отрицать, как и у всех остальных жителей квартала. Не видела, не слышала, оставьте меня в покое. Тип вдруг заводится:

– Мать твою, увидишь, скажи, его, мудака этого, ищут, а когда найдут, пришьют.

– Я с ним не живу.

– Если увидишь, скажи этому сукину сыну: «Если найдут, то убьют». Ясно?

– Чего он натворил? Не расплатился с мамашей?

– Ах ты, сука, выбирай выражения, а то схлопочешь. О'кей? Все знают, что он ошивается у тебя, и не делай удивленные глазки, если мы заявимся к тебе. О'кей?

– Яснее ясного.

Его пасть в двух сантиметрах от ее лица – он готов влепить ей затрещину. Она пользуется тем, что появляется еще один тип, желающий поговорить с первым с глазу на глаз, и смывается.

Радуан совершил какую–то монументальную глупость, если люди так на него взъелись, хотя здесь души людей готовы в любой момент полыхнуть ярким пламенем.

Ей все же стоило быть поосторожней, не шутить с ним. Постараться переубедить его. Потом Маню пожимает плечами – она в воспитательницы не нанималась.

Перед бакалеей стоит взятый в прокат фургон. Группа молодых парней грузит в него аппаратуру. Весь тротуар завален усилителями, барабанами, гитарными чехлами. Парни вежливо здороваются с ней, демонстрируя готовность познакомиться, хотя они заносчивы, как все музыканты. Пользуются ее присутствием, чтобы продемонстрировать свое дружелюбие, обмениваются шуточками, хлопают друг друга по спинам. Объясняют, что теперь будут играть на несколько километров южнее, – судя по всему, они этим довольны.

Один из них сообщает:

– Кстати, у Дана обчистили квартиру. Унесли его бас… Если услышишь, что кто–то продает «Риккенбеккер», будь добра, шепни.

– «Риккенбеккер»? Плевое дело, дам знать. Шли бы они куда подальше! Станет она искать

этого типа, который спер инструмент, и объяснять ему, что они хорошие музыканты и музыку надо вернуть. Что только эти люди взяли себе в голову?

Бакалея завешана ярко–оранжевыми плакатами, извещающими о разных скидках. Неровные надписи маркером, орфографические ошибки. Хозяин видел, что так делают в супермаркетах, и превратил свою лавочку в империю вывесок и сниженных цен. Скидки на йогурт, на персики, даже на молоко, которое и так всегда продается по сниженным ценам. Он запустил в квартале новую моду – теперь все бакалейщики подражают ему и соперничают в изобретательности, чтобы сбросить цену на засохшее печенье. Считая себя инициатором движения, он убедил себя, что является гениальным маркетологом, и целыми днями рассуждает о новых ценниках.

Из подсобки появляется помощник с огромной коробкой печенья. Сидящий за кассой хозяин выходит из творческого транса, чтобы обругать его на арабском.

Мальчишка на мгновение задумывается, бросает коробку на пол и, не сказав ни слова, уходит. Хозяин бежит за ним, чтобы забрать фартук. Маню успевает тем временем набить карманы джинсов шоколадом, натягивает пониже маечку и подходит к кассе, чтобы заплатить за пару бутылок пива.

Хозяин бросает на нее мрачный взгляд и с недружелюбным ворчанием берет деньги.

Он меняет помощников еженедельно. Берет лишь мальчишек, чтобы меньше платить. Но в их возрасте трудно вытерпеть такое количество ругани, и они у него не задерживаются.

Оказавшись на улице, Маню засовывает в рот столько шоколада, сколько туда влезает. Гашиш усиливает чувствительность вкусовых сосочков. Врата наслаждения!

Ее останавливает знакомый студент и предлагает выпить. Красивый и чистый парнишка, который проникся к ней симпатией по неизвестным причинам. Она подозревает, что тот считает ее очаровательно–распущенной и думает, что может чему–то научиться у нее. Пока он не пристает, она его не отшивает.

Он несколько ограничен и не очень изобретателен, но обладает энциклопедической памятью бесчувственного бездаря и уверен, что точные даты и имена заменяют душу. Посредственный тип, из тех, кому это жить не мешает, поскольку повезло с родителями, и слишком трусливый, чтобы влипнуть в настоящую беду.

Она предлагает пойти к Тони, поскольку знает там многих. Там ей не придется трепаться с ним слишком долго. Он достаточно хорошо воспитан, чтобы уйти, не заплатив за нее, даже если она не будет глядеть в его сторону, после того как они переступят порог бара.

По пути им встречаются два типа, один из них спрашивает Маню:

– Радуана не видела?

– Вроде нет. Его сегодня все ищут! Нет, не видела.

– Ну мы ему устроим, когда найдем!

Глава пятая

Надин ждет, сидя на скамейке, пока освободится кабина. Она не прошла пешком и ста метров, а по спине уже текут ручьи пота. Слишком жарко. Слишком много солнца. Единственная положительная сторона этой летней жарищи – пиво пьянит быстрее, чем обычно. И все же, поскорее бы вечер.

I'm screaming inside? But there's no one to hear me[3].

У проклятого плеера все чаще отказывают контакты. К счастью, сегодня вечером у нее появятся деньги, и она купит себе новый, пока этот окончательно не накрылся. Она пытается представить себе что–то более поганое, чем оказаться на улице без плеера. Это как глоток свежего воздуха для ушей.

Кабину занимает женщина в широких брюках. Кокетлива, но лишена элегантности и привлекательности, пустышка. Специально стоит спиной к Надин, показывая, что не замечает ее.

Франсис просил тут же перезвонить ему. У него был голос человека, попавшего в яму с дерьмом. Она спешит узнать, что это значит: «Неприятности, жуткие неприятности». Она не предполагает ничего конкретного, потому что часто не оправдываются даже самые худшие предположения. Надин также спешит узнать, почему он не сказал ей ничего, пока она сидела в баре.

Его можно считать ее другом, хотя это определение далеко от истины. Она любит его, словно под дулом пистолета, и каждый раз получает заряд прямо в морду.

К нему нельзя применить обычные законы: чем больше она его знает, тем больше он ее удивляет. Поэт в самом мужском смысле этого слова. Барахтается в своем времени, как в узком колодце, не зная, что выбрать – скуку или нирвану. Невыносимый тип.

Вечный диссидент, вспыльчивый параноик, обломщик, вор и драчун. Вызывает раздражение у всех, где бы ни оказался. Никто не в силах вынести его, даже он сам.

К жизни требователен настолько, что оказывается постоянно оторванным от нее. Готов пройти через все ужасы и сражаться со смертью, но не может отказаться от своей судьбы. Уроки жизни ничему его не учат, потому что противоречат тому, во что он верит, и он упрямо повторяет одни и те же ошибки.

Но Надин все равно остается при нем. Она похожа на преданную медсестру, которая накладывает ледяные компрессы на лоб чумного больного. Она не в силах помочь ему, не может облегчить ему жизнь. Она бдит у его изголовья, как у изголовья пациента, бредящего в горячке, хотя не уверена, что он осознает ее присутствие.

Сука в брюках наконец выходит из кабины. Надин набирает номер, записанный на ладони. Парижский номер. Какого черта он делает в Париже?

Он тут же снимает трубку – несомненно сидел у телефона.

– Это я, кабина была занята. Что случилось?

– Слишком долго объяснять. В общем, я кое–кого убил.

– Ты кое–кого убил в буквальном смысле слова?

– Я убил Бувье. Все запутано. Мне надо рассказать тебе все. Нам надо повидаться.

– Все нормально? Ты не очень–то взволнован для убийцы.

– Я еще не успел влезть в шкуру убийцы. Если честно, я с того момента только и делаю, что сплю.

– Когда это случилось?

– Вчера.

– Где ты?

– Пригородный отель.

– Нажрался?

– Не хочу тебя расстраивать, но не думаю, что проблема состоит в том, чтобы я прошел тест. Все куда серьезнее.

– Какой–то дурацкий разговор. Хочешь, чтобы я приехала?

– Конечно хочу… Мне надо дать тебе важные бумаги, а ты привезешь мне все необходимое.

– А что будешь делать потом?

– Вначале надо поговорить с тобой. Есть разные ходы. Но я должен объяснить тебе все в деталях, иначе ничего не поймешь.

– Могу сесть на последний экспресс.

Она выходит из кабины, записав адрес отеля и список необходимых вещей, которые должна привезти.

Вновь включает плеер. Она не думает ни о чем. У нее заторможенная реакция.

It's going in ту dark side. It's an emotional wave[4].

Глава шестая

Войдя в бар, Маню вспоминает: «Камела больше нет». Его отсутствие ощущается именно здесь. Она и не думала встретить его в баре. Телячьи нежности – его отсутствие отзывается пустотой в желудке и комком в горле. Вычеркнут из жизни раз и навсегда.

Ее удивляет собственная уязвимость, способность чувствовать боль. Вначале кажется, что умрешь от пустяковой раны. Считаешь подвигом выстрадать до конца. Потом привыкаешь ко всему, лишь бы выжить. И думаешь, что привык ко всему, когда в дерьме уже с ног до головы. Душа закалена словно сталь.

Она оглядывает зал, и боль тут же отыскивает внутри нее чистое местечко, которое можно завалить грязью.

Она загоняет горечь в дальний закуток мозга и присаживается к стойке. Почти ни одного знакомого. Какие–то типы рубятся в таро на потертом зеленом сукне стола, обмениваясь язвительной руганью.

Какая–то девица лается с кем–то у телефона–автомата, яростно размахивает руками, стоя лицом к стене. На ней черные очки, иногда она завязывает на шее шарфик. Маню не знает, местная она или нет или регулярно заходит сюда за дурью. Она ни с кем не разговаривает. И ползает по полу, когда вечером ее втихую колотит дружок. А с остальными ведет себя как королева.

Маню одним глотком опустошает бокал, надеясь, что сосед по стойке поймет намек.

Видит Лакима, идущего по противоположному тротуару. Тот замечает ее и знаком приглашает выйти. Они вместе уже несколько месяцев. Она не помнит, чтобы выражала хоть малейшее желание быть вместе, но он регулярно находит ее и тащит к себе, словно свою собственность. А она часто слишком пьяна, чтобы принимать решение. Она приспосабливается к обстоятельствам, в том числе и к нему.

И даже по–своему любит его. Хотя он терпеть не может ее такой, какая она есть. Он напрасно надеется, что она изменится ради него. У него свои идеи по поводу жизни, и он надеется, что она согласится с ними. Но у нее имеются причины быть именно такой. Их взаимоотношения похожи на битье головой о стену. Маню повторяет себе, что пока он от души ее трахает, нет смысла думать о разлуке.

Ей нравится, когда он вставляет так, словно хочет порвать ей жопу. Словно ненавидит, словно хочет довести до бешенства, а потом злобно отрывается от нее и кончает ей прямо в глотку. Но ей это нравится, потому что пробуждает самую гнусную часть ее души, ту, которой она сама стыдится, но которая заводит и ее саму. Но за все приходится платить, а он старается каждый раз получить все больше и больше.

– Опять торчишь в баре для педиков? Нечем заняться?

– Шел бы ты…

Он влепляет ей оплеуху. И сам пошатывается от удара. Рядом тормозит машина – водителю не нравится, когда бьют женщин. Он спрашивает у Маню, все ли в порядке, на та огрызается:

– Пока цела и невредима. Не видишь, что ли? Лаким знаком велит типу убираться. Тот уезжает.

Потом Лаким поворачивается к ней и в бешенстве кричит:

– Сука, я еще ни разу не поднимал руку на женщину, довольна?

– Знаешь, в этом баре бывает одна женщина, которую часто поколачивает ее парень. Но она считает тогда, что просто день не задался. Я тебя прощаю, но не советую начинать снова. Кстати, думаю, тебе больше не представится такой возможности.

– Ты нарываешься, Маню, мне жаль, но ты серьезно нарываешься.

– У тебя что–то конкретное?

– Просто хотел поздороваться. Ты – моя подружка, я увидел тебя, хотел поздороваться… А с тобой каждый раз выходит, будто…

– С этого момента можешь перестать считать меня своей подружкой. Перестаем здороваться, меньше будет неприятностей. Кстати, не знаешь, что натворил Радуан? Его сегодня ищут все – не слыхал?

– У меня нет дел с этим пацаном. И тебе не стоит с ним встречаться…

– Знаешь, это с тобой мне не стоит больше встречаться. Давай, мудак, мне пора накатить.

Она смотрит на него в упор и уходит. Сегодня он позволил себе лишнего, потому она постаралась избавиться от него. Она с удовольствием перечислила бы ему всех его дружков, с которыми трахалась, пока они были вместе. С подробностями, особенно в тех случаях, когда он был поблизости. С лучшими его дружками! Вот удивится, узнав. Хороший повод для пары оплеух. Маню пожимает плечами. Хотя вряд ли это доставит ей удовольствие. К тому же она на него не злится, она попросту больше не желает его видеть.

Он пытается удержать ее. Она возвращается в бар. У двери ее ждет Карла. Улыбчивая девчонка–пустышка, которая слишком много пьет, тут же теряя всякое достоинство. Она наблюдала за сценой через окно и теперь негодует:

– Он тебе влепил?

– Ну, да вижу, ты у нас наблюдательная. Быть может, я сама напрашивалась. Хотя ты вряд ли заметила.

– Вот падла, да ты должна была его размазать на месте. Я бы не позволила такое. Я не выношу, когда парень поднимает на меня руку. Если мой только тронет меня, я тут же порву с ним. Блин, я такое вынести не могу.

– Знаешь, я, пока в меня не спускают зараженную сперму, могу вынести что угодно. Угостишь?

– У меня хватит на целый вечер. Я только что получила пособие – тебе повезло.

Глава седьмая

Надин крутит провод плеера во все стороны, пока звук не появляется в обоих наушниках. На ходу старается удержать провода в нужном положении. Она поменяла плеер всего две недели назад. Как людям только удается слушать их месяцами?

Убил кого–то. Что теперь будет? Что уже случилось? Она не удивлена. Это должно было произойти. Случиться может что угодно. Почему Бувье? Странный выбор… Хорошо, что не каждый подумает на Франсиса, когда обнаружат тело. Тело… Новое слово. Неуместное.

Она пытается представить, кто обнаружит труп и когда. Женщина входит в гостиную, болтая о всякой чепухе – о пробках, о каком–то споре, о планах на вечер. Жена возвращается домой и разговаривает с порога с мужем, поскольку знает, что он уже вернулся. Говорит о переполненном автобусе или о приятно удивившем ее телефонном звонке. И посреди гостиной наталкивается на окровавленное тело. Откуда оно? Труп ее мужа. С пробитым черепом. Как ей это усвоить, как принять то, что она видит? Жизнь ее мгновенно меняется, а крохотные мозги не в силах переварить информацию. Она вопит, стоя посреди гостиной, рыдает. Или начинает икать и наливает себе стакан воды. Быть может, терзает мочку уха – привычка, которую она даже не замечает. Как вести себя прилично перед телом с выпущенными кишками, перед залитым кровью ковром? Кстати, быть может, она прежде всего подумала о том, как вывести это пятно. Потом ей будет стыдно за эту первую мысль. А может, она почувствует облегчение, быть может, подумает о любовнике, с которым теперь можно будет встречаться без помех.

Хотя, впрочем, Бувье мог быть холостяком. Возможно, его случайно найдет ребенок, играющий в мяч, как в телесериалах. Его мяч покатится к телу, он вприпрыжку с криками побежит за мячом. Личико играющего ребенка, огромные невинные глаза, любопытство без тени страха. Детские одежки, как в супермаркете, – яркий свитерок с корабликом на груди. Он подбежит вразвалочку, как бегают маленькие дети. Веселый и довольный ребенок, рот которого измазан шоколадом, поскольку он только что жевал конфету. Круглые щеки – откормленный, любимый ребенок. Он поднимет желтый мяч с влажными пятнами красной крови. Кровь слегка запачкает ему руки. Темные пятна на мяче, который ударился о разбитую голову мертвеца посреди гостиной.

Sweat young things ain't sweat no more[5].

Тело наверняка обнаружат пожарники, которых вызовут соседи из–за запаха. Разлагающийся труп, наверное, сильно воняет.

Поганый плеер: сколько ни дергай за провод – контакта нет. Она почти дошла до своей улицы. Идет под лесами – здесь ремонтируют фасады домов. Только бы Северин не было дома. Хоть минутку покоя.

Облегченно вздыхает, открыв дверь. В квартире ни шороха. У нее свидание, она опаздывает. Наливает в кастрюлю горячую воду, кипятит ее. Садится перед газовой плитой, потирает затылок. Почтовые открытки и фотографии, прикнопленные к дверце шкафа. Вдоль дверцы холодильника следы кофе. Утром она уронила чашку, но поленилась вытереть сразу. Она берет тряпку, мочит ее в холодной воде и стирает засохший след.

Бувье задолжал Франсису много денег. Еще давно, очень давно. Они перестали встречаться тогда, когда дела у Франсиса пошли из рук вон плохо. Вошел в штопор несколько лет назад. Он прошел все стадии падения, был управляющим разорившегося бара, потом ввязался в торговлю порошком, колесами, потом кодеином, потом черт–те знает чем. Иногда прятался у кого–то, месяцами не выходя на улицу. Потом занимался мошенничеством, а украв деньги, на неделю запирался в отеле. Долгие годы он талантливо исполнял все фигуры высшего пилотажа по пути в ад.

Он часто думал о деньгах, которые ему задолжал Бувье, иногда целыми сутками говорил о них. Эти бабки могли решить все его проблемы. Но он никогда не звонил Бувье. Только болтал языком, топтался на месте и с каждым разом становился все злее. Он говорил, что вот–вот отправится в Париж, чтобы решить проблему. Но так и не отправился. Он смутно ощущал связь между долгом Бувье и своей ситуацией. Во всем был виноват Бувье. Если подумать, то ничего Удивительного, что Франсис проломил ему башку. Но со стороны это убийство выглядело чистым безумием – они не виделись уже несколько лет.

Надин знала Франсиса очень близко, настолько близко, что самые его безумные поступки казались понятными. Она всегда ему верила. Даже помогала ему плести свои сети, поскольку понимала его язык и верила всем его словам. Но на этот раз он зашел слишком далеко. Настал момент предстать перед людьми.

Она подумала: «Если легавые его заметут, то отправят в психушку». Для человека, с ним незнакомого, все его поведение говорило о патологии. Он стал опасным. Надин налила кипящий чай в треснутую чашку. И тихо произнесла: «Зовешь именно меня, когда нуждаешься в помощи, потому что я стала твоим другом, хотя я больше всех уверена в том, что ты буйный псих». Она встряхивает головой, словно пытаясь отогнать ненужные мысли. До какой же степени Франсис одинок, если ему нужен кто–то, чтобы побыть рядом, чтобы помочь. Но она не знает, сможет ли ему помочь.

Потом вдруг ясно представляет его в больнице. Он бредет среди других пациентов. Она сжимает челюсти, словно пытаясь сглотнуть слюну. Образ не исчезает. Так и будет. Вот что значит убить кого–то.

Она не хочет с ним расставаться. Не хочет, чтобы он проиграл.

Сколько времени она его обхаживала, сколько вытерпела отказов, пока он не снизошел до того, чтобы оставить ее при себе. Она выбрала его вопреки всем и вся. И сейчас знает, что сделала правильный выбор.

Она опаздывает. Даже хочет остаться дома, обмануть его. Но ей нужны эти деньги. И ей нужно выйти, чтобы не ходить как зверь в клетке. Она слишком много думала, она сейчас возбуждена намного больше, чем когда узнала новость.

Она переодевается, находит в комоде два одинаковых чулка, натягивает их. На внутренней стороне ляжек – жировые складки. Когда она набирает вес, эти места трутся между собой, кожа краснеет и начинает свербеть. Она красит тушью ресницы, но не может подвести глаза одинаково с обеих сторон – дрожат руки. Слишком много курит и злоупотребляет кофе. А может, она просто неловкая.

Она выходит на улицу. Старуха с первого этажа всегда здоровается с ней. После того как она помогла ей поднести до дома покупки, старуха считает ее доброй. На старухе всегда одно и то же черное пальто. У нее часто гостит внучка, и она покупает ей одни и те же конфеты.

По пути Надин оглядывает себя в витрине аптеки. Юбка слишком тесна и задирается при ходьбе. Всем видна покачивающаяся задница, которая словно так и зовет трахнуть ее.

Когда она отправляется на работу, она всегда так одевается, использует одни и те же духи, одну и ту же губную помаду. Словно давно продумала этот наряд, и о другом даже слышать не хочет.

Те, кого она встречает, смотрят на нее по–иному, когда она выходит в мир в своей униформе шлюхи. Она рассматривает людей – все мужчины, которые встречаются на пути, могут ее поиметь. Даже самые старые и грязные могут на нее залезть. Если платят наличными, она тут же опрокидывается на спину, готовая обслужить любого.

Метро «Шарпенн». Она спешит. Стучат каблуки по асфальту – стук шагов опаздывающей шлюхи.

Ее окликают мальчишки. Она не отвечает – они ее догоняют, окружают. Один из них говорит: «У нее хорошие ноги – между такими дырища должна быть первый сорт». Они идут за ней еще несколько метров: «Уверена, что не хочешь перепихнуться с нами?» Ей нужно отделаться от них, прежде чем она свернет в тупик, чтобы они не тащились за ней до дверей клиента. Старику это не понравится. Она останавливается, оглядывает их и спрашивает в лоб: «Я иду на работу. 1000 франков за час. Предложите больше, найду время для вас. Иначе, кыш с дороги». Она не сразу трогается с места, делая вид, что ждет ответа. Она продает свою задницу, но у них нет бабок. Они молчат, и она уходит. Только бы отстали. Они разворачиваются. Она благодарит небо и исчезает в узкой и темной аллее, где воняет кухней и помойкой.