Текст книги "Трахни меня!"

Автор книги: Виржини Депант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава тринадцатая

Утром Надин купила себе темно–синий костюм и кожаный портфель. Покрасила волосы в черный цвет и накрутила шиньон. Маню идет позади нее.

Дылда первой вошла в оружейный магазин, попросив подождать у входа.

Продавец – худосочный лысый человечек. Нервный. Надин и ее история о муже, который очень любит оружие, ему нравятся. Он увлеченно показывает ей все, что есть в магазине, открывает ящики и каталоги. Она слушает его, нахмурив брови и вникая. Играет внимательную слушательницу, наслаждаясь моментом. Рассматривает пучки волос, торчащие у него из ноздрей, скорее сюсюкает, чем говорит. Ей нравится этот самовлюбленный тип и его напыщенные манеры. Она наклоняется над прилавком, демонстрируя свое декольте. Наслаждается, потому что считает его занудой, и знает, что скоро они положат конец его мудацкому существованию. Прекрасная перспектива.

Маню наконец входит в магазин. Розовый плащ, оранжевые волосы, потому что краска подвела, жемчужно–розовая помада, толстый слой оранжевого грима и синие ресницы. Ей идет стиль раскрашенной дурехи. Продавец бросает на нее неприветливый взгляд и не отвечает на ее приветствие. Ему нравятся женщины в магазине, но шлюхи в их число не входят. Маню роется в сумочке. Продавец объясняет Надин:

– «10 Авто» стоит первым во французской классификации. В вашем случае, подойдет «смит–вессон–40». Если ваш муж любит ходить по тирам…

Маню обрывает его:

– А если его жена обожает стрельбу по мудакам? Он вскидывает голову, ноздри его раздуваются, но

он держит себя в руках. Маню стреляет как раз в тот момент, когда до него доходит, что у нее в руке пушка.

Они нервничают больше, чем в предыдущие разы, запихивая в портфель несколько пистолетов и коробок с патронами.

Звенит звонок – они вздрагивают и оборачиваются. В магазин входят два похожих друг на друга красномордых типа. Маню стреляет от бедра. Парочка делает несколько неуверенных па и почти синхронно падает на пол с глупым выражением на лицах. Малышка подходит к ним и для верности стреляет каждому в голову.

Придерживает Надин за рукав и говорит, указывая на тела:

– Глянь на них – ну просто умора! Каждый раз, когда видишь таких, хочется стрелять и стрелять.

Надин глядит на два тела, лежащих на полу, – ей кажется, что их животы сейчас лопнут и оттуда выползут чудовища. Из–за крови кажется, что рана трепещет. Она кривится:

– Все они одинаковые. Особенно в таком виде. Мы все – сплошное говно…

– Ну нет, не все. У этих были особо поганые рожи охранников или кого–то в этом роде. Порода злостных расистов, агрессивных и опасных. Общественно полезное убийство.

Когда они собираются выйти из магазина, то замечают, что у витрины скопился народ.

Маню выбегает с пушкой в руке и разгоняет зевак криками: «Мотайте все отсюда, уебки!» Надин следует за ней, ковыляя на шпильках. Потом сбрасывает туфли и бежит на босу ногу.

Позади них паника, кто–то их преследует. Потом им везет – удачное стечение обстоятельств. Несколько машин преграждают путь преследователям, они пару раз сворачивают; подстегиваемые адским страхом летят как на крыльях и отрываются от преследователей.

Они замедляют бег, когда им кажется, что ушли от погони. Ноги Надин сбиты в кровь, а колготки разорвались до икр. Даже не отдышавшись, Маню вопит:

– Как мы ушли от них, от этих мудаков! Даже поверить не могу! Неужели они думали, что поймают нас?

Глава четырнадцатая

Стоя в ванной комнате, Надин обрезает волосы, спрашивая себя, как добиться нормального вида. Маню в соседней комнате в трансе – она на корточках сидит среди разбросанных по полу газет:

– Пиздец. Везде на первых полосах. «Террор в городе».

– Думаешь, сколько людей убивают в день из пистолета?

– Откуда мне знать. Несколько человек. Прочту статьи, тогда, быть может, скажу.

– Фотографии есть?

– Нет, блядь, чушь всякая, типа, фоторобота – у тебя морда боксера, а я похожа на пятнадцатилетнюю девочку, в первый раз удравшую из дома. Нет, серьезно, по этим портретам нас не узнать. Ничего похожего. Только и правды что девиц двое и что одна выше другой.

Надин изучает фотороботы. Сходство есть. Она говорит:

– Не очень–то это хорошо для нас.

Маню встает, сплевывает в унитаз и говорит:

– Не сходи с ума, Твоя блядская морда будет в газетах недолго. Хуже с тем кино, что мы устроили утром в магазине пушек. Боюсь, там найдется, кому подправить фотороботы. Мы впервые оставили целую кучу живых свидетелей…

Она садится и листает газеты, не читая их. Через некоторое время добавляет:

– Точно, нам станет труднее. С этого момента в отели нам ходу нет. А потом и на улицы ходу не будет.

Надин вновь принимается кромсать волосы, а малышка читает вслух гороскопы.

Потом садится на кровать, видит, что бутылка опустела, и заявляет:

– В любом случае надо продержаться до тринадцатого. Будем хитрыми, прорвемся. Женщины творят с собой такое – можно вырядиться как угодно, и никто не удивится. Во всяком случае, не стоит думать, что прохожие будут узнавать нас на улицах. Мы все же в большом городе. Послушай, мои волосы не выглядят странно?

Маню разглядывает ее, раскрыв рот так, что видны коронки на задних зубах.

– Ты изменилась. Раньше волосы скрывали часть рожи. Теперь видны круги под глазами. Словно у тебя депрессняк. Хорошая проверка: если опубликуют новые портреты и на них будут два черных пятна и немного морды вокруг, значит, у них хорошая техника.

– Или что мы оставили в живых слишком много свидетелей. Как по–твоему они ведут следствие?

– Никогда не работала у легавых. Думаю, станут обходить соседей. А те – пороть всякую чушь… Не знаю, как они расследуют такие дела. Они непонятные люди – очень пронырливые и одновременно туповатые. В этом их сила – никогда не разберешь, с кем имеешь дело. Мое мнение: лучше считать их всех мудаками, а не то крыша съедет.

– Нам пора валить отсюда.

– Надо показать всем жопу. Надо, чтобы, кроме жопы, никто ничего не увидел.

– Надо надеть очки. И шляпы.

– Ага, позаботиться об аксессуарах. Надо растянуть удовольствие. Останавливаемся в отеле в последний раз. Теперь будем останавливаться на частных квартирах.

– Ты имеешь в виду кого–то конкретного?

– Нет. Я имею в виду первый дом, который нам встретится на пути. Войдем, постреляем немного и останемся жить.

– Блестяще!

Маню ест шоколад с миндалем, кусая плитку. Надин разложила пушки на постели. Взяла одну, совсем в стиле «вестерн», – револьвер «таурус» с барабаном. Изучает его со всех сторон.

– Этот взорвется и мне всю харю попортит.

Она не знает, как его открыть, играет с ним перед зеркалом.

Надевает наушники и отправляется за журналами, посвященными оружию. Is she pretty on the inside, is she pretty from the back, is she ugly on the inside? Is she ugly from the back?[20]

Она нервничает больше, чем несколько часов назад, поскольку в газетах появились их портреты.

Ощущает себя неуютно в газетном киоске. Листает «Action Guns» и «Журнал для любителей пистолетов и карабинов». Оружие ее никогда не интересовало. Что–то проясняется у нее в голове, дельце обещает быть забавным. Только бы времени хватило. Кассирша предлагает ей пакет, словно она покупает крутые порножурналы.

Она заходит в винный магазин – бутылки выставлены, словно обручальные кольца в ювелирном отделе. Полная продавщица любезно улыбается – она в отличном настроении. Золото почти на каждом пальце, тонко выщипанные брови и огромное вымя в жестком бюстгальтере. Наверное, ей легко дрочить парням своими титьками. Надин покупает виски и дорогое вино из ящиков, проложенных соломой.

Бабки лучше спустить, херово будет, если ее поймают с полными карманами. Она любезно болтает с продавщицей – та отвечает ей взаимностью.

Пока она пакует бутылки, рассуждая о прованских винах, Надин пытается представить себе, как та трахается. Любит ли соленые словечки, всегда ли ей хочется? Она похожа на порочную мещаночку. Жаль, если это ошибочное впечатление.

Они вежливо прощаются.

When I was a teenage whore, I gave you plenty baby, you wanted more…[21]

Кассета останавливается посреди песни, она достает плеер из кармана, чтобы перевернуть кассету. Слышит свист мальчишки: «Вот это плеер!» Она поднимает голову – у него хищная морда. Наглая улыбка, которая должна сводить с ума девчонок. Мальчишка ей нравится. Он подходит и спрашивает:

– Не сочти за наглость, а что слушает столь прелестная девушка?

Он разговаривает с ней как заправский уличный охотник, хотя ему явно еще ни разу не отсасывали. Она вынимает кассету, бормочет:

– Да так, ничего интересного, тебе нужен плеер? Она сует устройство ему в руки и уходит. Он догоняет ее:

– Спасибо, потрясная штучка… Но вообще–то я хочу угостить тебя кофе.

Она отклоняет предложение, он смеется и говорит:

– Ну и хорошо, что отказалась, у меня нет денег даже на чашку кофе… Я слишком беден, чтобы иметь женщин. Вот в чем моя проблема.

Она возвращается в номер. У нее остался еще один плеер. Три остальных Маню завернула в банкноты, чтобы они не разбились при пересылке, и отослала знакомому парню, которому плеснули в лицо кислотой. Эта скаутская сторона ее натуры заражает Надин.

Глава пятнадцатая

Когда она входит в номер, Маню сидит на корточках в углу. На ней только туфли на шпильках, которые вонзаются в палас. Она внимательно глядит на кровь, текущую у нее между ног, и вертит задом, чтобы везде были потеки. Темно–красные пятна некоторое время остаются на поверхности – сверкающие пурпурные пузыри, – потом впитываются, растекаясь по светлому покрытию.

Надин присаживается напротив, разглядывает тонкую красную струйку, которая с перебоями брызгает из промежности. Иногда видны более темные лоскутки, похожие на сливки в молоке. Маню то и дело запускает в кровь руки, она уже перемазалась до самой груди. «Хорошо пахнет, мне нравится». Потом кричит, ткнув пальцем в груду газет:

– Мерзавцы, эти журналисты. Чушь. Принесла выпить? Отлично. Ты долго ходила, дылда… Я начинаю беситься, когда ты опаздываешь. Тебя не волнует, что я тут насвинячила? Из меня в первый день течет, как из сучки. Правда, в тот же день все и заканчивается. Когда я была девчонкой, то нарочно пачкала все, чтобы позлить мать. Она старой школы – на этом не прикалывается. Могла бы, так вообще месячные отменила. А меня это вставляет. Такое зрелище, блядь, залюбуешься.

– Наверное, твои дружки от этого тащатся?

– Ну, я шалила иногда, мазала кровью в сральнях. Потом заметила, что веселит это только меня. Ты испорченная и смотришь на вещи широко, вот я тебя и не стесняюсь. Но, когда у меня есть парень, из меня так не льет.

– Ничего удивительного.

Надин встает, не отводя глаз от темных пятен. Маню ложится на спину и дрыгает ногами. У нее на лобке довольно светлые волосы, и кровь хорошо видна.

В журналах, которые купила Надин, много рисунков, показывающих, как разбирать пушку, чтобы прочистить ее. Названа каждая деталь. Сидя лицом друг к другу на кроватях, они изучают оружие. Маню не оделась и оставляет кровавые следы там, где садится. Она рассказывает о перестрелках, которые видела в кино. И целится во все, что только есть в номере.

Словно у нее рука, подогнанная под оружие. Металл сливается с ладонью. Ну, разумеется. Только плечо слабовато.

Глава шестнадцатая

Солнце еще светит, хотя уже поздно. Маню, сидя на ящике пожарного крана, сообщает, что собирается научиться водить.

– Наверное, это здорово. Тем более нам–то на все наплевать – разобьем тачку, возьмем другую.

Надин пожимает плечами, говорит, что может ее научить. И добавляет:

– Но мне бы не хотелось ждать, вдавленной в металл, приезда спасателей.

– А как насчет врезаться в стену?

– Не устала еще? Тринадцатое через два дня, мне надо продержаться…

– Мне тоже. Но четырнадцатого можно попробовать и стену.

Они идут по городу, заходят на вокзал, потом бродят по пешеходной зоне, забредают в бар, чтобы сыграть партию в флиппер, пытают счастье в лотерее и решают, что им везет. Потом опять принимаются бродить. Городок небольшой и странно спланирован – они всегда выходят на одни и те же улицы, не понимая почему.

Сталкиваются с людьми, которые не обращают на них внимания. Сколько людей прогуливаются, как и они, пряча под одеждой свои грязные тайны. И поганые мысли, которые бродят в их головах.

Вдруг наступает ночь. Они идут мимо шикарного чайного салона – он еще открыт. Деревянные столики, блестящие стекла, сверкающая позолота. Место встречи будущих мамаш. В витрине множество смешных пирожных, цветных и угловатых или круглых, как фрукты.

Они заходят, потому что Маню понравилось местечко, выбирают десяток пирожных, которые Маню тут же начинает совать в рот, оглядываясь по сторонам. Бабушка с внуком отводят глаза в сторону. Пожилая дама стандартного вида с тщательно завитыми редкими белыми волосами. На ней строгое серое платье с /-образным вырезом. Полная достоинства. Глубокие морщины от крыльев носа к уголкам губ – явно не те, которые образуются у любителей посмеяться. Бледная, сморщенная кожа на шее.

Старуха пытается отвлечь внимание мальчугана, который не сводит с девиц взгляда – его буквально околдовала Маню, которая ест много и некрасиво. Когда она жует, видно, как смешиваются во рту цвета, поскольку она плохо закрывает рот. Она с удовольствием играет роль слона в кукольном домике.

Две продавщицы переглядываются, возмущенные и недоумевающие, они не привыкли, чтобы их заведение путали с обычным кафетерием.

Одна из них завитая шатенка. Розовую кожу щек подчеркивает тонкий слой пудры. Густые брови складываются домиком на лбу, придавая ей вид надзирательницы, готовой прочесть нотацию. Маленький ротик, розовые губки в тон блузке. Верхняя губа изящная, нижняя – чуть припухлая. Надин громко, чтобы услышали все, заявляет: «Выглядит как прирожденная соска».

Вторая девушка – более пышная, широкоплечая брюнетка. Очень белые, словно фарфоровые, зубы. На запястье несколько браслетов, серебряные кольца, которые тихо брякают, когда она убирает со стола. Приятный звук.

На обеих одинаковые розовые блузки с белым воротничком, без единого пятнышка и безупречно зашнурованные.

Надин заявляет, что не голодна. Не зная почему, она ощутила беспокойство, как только вошла в заведение. Открывается третий глаз, в голове мечутся дурные мысли. Среди этих декораций и людей она ощущает, что ее презирают, отталкивают. Она смотрит на себя их глазами и понимает, что вызывает жалость. Маню продолжает кокетничать с мальчуганом и ничего не замечает. Надин сжимает челюсти и смотрит в стол. Она не хочет срываться. Она забилась в глубину своей клетки, сжалась в углу, где ее пытаются поймать невидимые, слепые руки. Она ощущает их движения во мраке. Она уязвима и окаменела от ужаса. Надо обрубить руки, которые желают причинить ей зло. И она, как паучиха, ждет, вооружившись терпением.

Краем глаза она следит за официантками – те явно боятся. Эта мысль, словно по волшебству, снимает напряжение.

Обе девушки охвачены страхом. Они пытаются совладать с собой и вытирают стойку. Но они трясутся от страха.

Надин думает: «Эти мудилы, быть может, узнали нас и вызвали легавых».

Но сама особо в это не верит.

Просто что–то в ней и в Маню их тревожит.

Надин вдруг понимает, что ей приятно быть причиной страха.

Старуха встает, раздраженная заигрываниями Маню. Собирает вещи, надевает мальчику ботинки, идет к кассе, чтобы заплатить. Мальчишка куксится – ему уходить не хочется. Он хочет мороженого. Он спорит. Ему около пяти лет.

Надин вспоминает о газетах в номере и об убийцах детей. Думает о крупных заголовках и разговорах у стойки, когда убивают ребенка. Как это действует на людей? Даже ей трудно решиться на такое.

Исключить себя из мира людей, переступить черту. Стать хуже всех. Проложить бездну между собой и остальным миром. Надо решиться. Они хотят новостей на первую страницу – она может доставить им такое удовольствие.

Она достает пушку, движения автоматически следуют одно за другим. Глубоко вздыхает, не спуская глаз с ребенка. Тот капризничает и не хочет ничего слушать. Ствол как продолжение ее руки, он блестит прямо в лицо мальчонке. Старуха начинает вопить еще до выстрела, словно барабанная дробь в цирке перед сольным выходом.

Она почти не сомневается. Ей надо это сделать.

Она попадает в лицо с первого выстрела. Прямо в точку над недовольными и капризными темными глазами. У мальчика даже выражение лица не успевает измениться. Он ничего не успел понять. Падая, он опрокидывает корзину с конфетами в ярких разноцветных фантиках.

Надин жалеет, что все это нельзя перемотать в замедленном темпе и что этим желанием она заразилась от Маню.

Завитая официантка замерла за стойкой – ее сотрясает нервная икота, она закрывает лицо руками, словно защищаясь. Надин стреляет ей в руки, потом хватает за волосы, засовывает дуло в рот и стреляет во второй раз.

Маню тем временем расправляется со второй парой. Голова старухи под столом – у нее изо рта с бульканьем течет струйка крови, растекаясь по сверкающей плитке. Вторая официантка лежит чуть дальше – ее грудь залита кровью.

Перед тем как выйти, Надин бросает от двери последний взгляд на побоище. Она знает, что хорошо запомнила эту сцену и что сможет позже спокойно насладиться ею. Красные разводы, гротескные фигуры.

На улице они замечают поспешно прячущихся людей. Они бросаются в бегство, Маню хватает Надин за руку, помогая ей бежать быстрее. Они сворачивают в переулок. Надин слышит собственный смех. Малявка приостанавливается, оборачивается. Они садятся на бордюр. Дикий нервный смех. Они успокаиваются, переглядываются и вновь начинают смеяться.

На первом же перекрестке обращаются за справкой к типу в сером «БМВ». Тип вынимает план города, чтобы объяснить, где они находятся. Маню открывает дверцу и выволакивает водителя из машины, схватив за ворот пиджака. Тип цепляется за Маню, она с силой бьет его по голени, а когда тот падает, наносит второй удар по зубам. Надин слышит хруст ломающихся костей, хотя стоит довольно далеко.

Она садится за руль, осторожно объезжает валяющего на земле водителя. Потом резко разгоняется и наезжает на него. Маню, открыв окно, выпускает в мужчину всю обойму.

У нее еще стоят в глазах слезы после дикого приступа смеха в переулке, но малявка ликует, бьет кулаком по ладони, крича:

– Блядь, какая у нас синхронность, даже и секунды не раздумывали.

– Куда ты собиралась ехать?

– В Марсель. Там полно парней. Надин ставит кассету в магнитолу.

Come on. Get the car. Let's go for a ride somewhere. You make me feel so good. You make me feel so crazy[22].

Маню никак не может успокоиться. Она ерзает на сиденье и без умолку говорит:

– Видела, мы сделали его как в видеоигре, когда у тебя уже очков до хера. Захватчики повсюду, а ты их всех мочишь, ты – самый сильный. Мы мощно рисковали. Но это и клево. Только вот мальчишка, это чересчур. Я бы не смогла. Но ты права – все должно быть чересчур. Купим бухла? Дикий сушняк. Предупреждаю – останавливаемся у первой арабской бакалеи, и никакого шухера, я не хочу мочить арабов. У тебя нет принципов, ты готова стрелять в кого угодно.

– Мне плевать на арабов. Я думала, что все должно быть чересчур.

– Должно. Но не каждый раз. Надо соблюдать баланс.

– Ты меня достала со своими арабами. Тебе следовало бы пойти работать. Стать училкой или социальным работником – у тебя доброе сердце.

– Если бы мне позволили, я бы всем добро делала. Рядом со мной мать Тереза показалась бы толстой сукой. Но эти люди слишком слабы, от них одно говно – ну как им добро делать? Безвольно цепляются за жизнь, хнычут. Срать на них хочется. Ну что в них хорошего? Я ничего не могу сделать для них. Надин хмыкает:

– Они и не знают, чего лишились. А малышка продолжает:

– Блядь, какой сушняк. Я никак не могу прийти в себя после того, что мы натворили. Надо сходить в сральню, проблеваться, а потом снова нажраться пирожных… Вкусные, надо было захватить с собой. Ты вынула пушку, а я тут же выстрелила не раздумывая. Фокус–покус. Это, дылда, было боевое крещение, и ты не остановилась на полпути.

Она достает из кармана шоколад, снимает с него прилипшие волоски. Предлагает Надин.

За рулем Надин успокоилась. Она едет быстро и отлично ведет машину. Малявка права – они прекрасно работают вдвоем.

Angels are dreaming of you[23]. Такое ощущение, словно колеса пожирают дорогу. Она громко заявляет:

– Вот они завтра порезвятся в отеле! Кровь, пушки и плееры.

– Созовут пресс–конференцию, дадут вволю по–дрочить банде писак. Прикинь, легавые трясутся над каждым нашим окурком. Ебтить, скорее бы утро, чтобы прочитать все это в газетах!

– Не понимаю, как ты можешь читать. У меня от этого мандраж.

– Ты воспринимаешь все слишком всерьез, ты любишь себя помучить, но какая разница, что пишут. Я как только представлю, что про меня прочтут соседи, сразу начинаю помирать со смеху. Я бы вернулась туда, чтобы просто похлопать их по плечу: «Ну, как ребятишки, как идут дела? Все скучаете?»

– Хочешь туда отправиться?

– Нет. Я больше никогда не хочу там очутиться.