Текст книги "Пылкая дикарка. Книга 2"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Продолжая вальсировать, Алекс довел ее до темного уголка на галерее. Там они остановились. Увидев слезы в ее глазах, он крепко ее обнял. Склонив голову, он нашел ее губы и нежно поцеловал их. Этот поцелуй, казалось, вызвал в нем настоящий взрыв эмоций. Все же он был пока женихом Нанетт.

Но чем она заслужила такое вызывающее нападение с ее стороны?

У нее голова шла кругом, она даже не заметила, как обняла его за шею, ей казалось вполне естественным то, что она его держала в своих объятиях, ласкала его, упиваясь сладостью его поцелуя.

Отстранившись от нее, он ласково рассмеялся.

– Нужно за все поблагодарить Нанетт. Как я мечтал вот так обнять тебя. Как долго я ждал этого момента. – Сделав шаг назад, он разглядывал ее критическим взором. – У вас растрепаны волосы, мадемуазель. Хотите я вам поправлю прическу? Вы мне доверяете?

– Вам? – Она задыхалась от бушующих у нее внутри чувств. Этот поцелуй для нее стал каким-то катаклизмом, новым, неизвестным еще опытом, но только не для него. Да как он посмел смеяться? Однако это был смех возлюбленного, он тоже свидетельствовал о переживаемом им потрясении.

– У меня две сестры, – сказал он, поворачивая ее спиной, чтобы оценить нанесенный ее прическе урон. У нее на затылке развязался греческий узел, и волосы теперь спадали на плечи. Положив на место выпавшую оттуда спиральку, он укрепил прическу булавкой из черепашьего панциря. – Какие прекрасные волосы, – шептал он, нежно гладя их.

От его нежного прикосновения Орелия вся задрожала от испытываемого удовольствия и одновременно от чувства вины.

– Я попросил Нанетт освободить меня от данного ей слова, – сказал он будничным тоном. – О нашей помолвке никогда официально не сообщалось, это помешала сделать смерть ее отца.

– Но она тебя любит, – попыталась, вся дрожа, убедить его Орелия.

– Когда-нибудь я тебе расскажу, почему я не мог жениться на Нанетт. Перенос на год свадьбы позволил и мне и ей избежать большого несчастья. Думаю, она это поймет, когда затянется ее рана от уязвленной гордости.

– Ах, вот вы где, мадемуазель, – послышался необычно резкий голос мадам Дюкло. – Прошу вас немедленно возвратиться в зал!

– Да, сейчас, – сказал Алекс. – Мне казалось, ей неудобно возвращаться в гостиную с испорченной прической. Посмотрите, мадам, может, вам удастся улучшить мою работу.

Поклонившись, он оставил их наедине.

– Уж больно он дерзок! – Мадам Дюкло, схватив Орелию за руки, повернула к себе спиной, чтобы получше разглядеть ее прическу. Ее проворные руки поправляли локоны. – Просто поразительно! Как это ему удалось?!

– У него две сестры, – задумчиво проговорила Орелия, испытывая невероятный соблазн похихикать. Никогда она еще не была такой счастливой.

9

– Какая ты красивая! – тихо сказал Алекс. – Интересно, может ли мужчина умереть от любви?

– Ты просто безумец, если говоришь мне такое, – прошептала в ответ Орелия. Щеки ее горели. – Я не желаю этого слушать!

Они встретились в библиотеке перед полками старинных книг, принадлежащих старушке хозяйке, но на сей раз не случайно, а по не высказанному вслух обоюдному согласию. Орелия заметила, как он предпринимал усилия, чтобы оказаться с ней наедине, и постаралась удовлетворить его желание.

Времени было мало. Мадам Дюкло предпринимала все возможное, чтобы не допустить между ними никаких бесед с глазу на глаз. Она следила за ними с такой бдительностью, что Алекс уже не сомневался, что она действует от имени Мишеля Жардэна.

– А разве Жардэн тебе не говорит об этом? Он говорит с тобой о любви?

– Иногда, – призналась Орелия, – но только в шутку. – Она заметила, как помрачнел от гнева Алекс.

Она не верила Мишелю, когда он признавался ей в любви, ей не нравилось, как он с видом собственника запрещал ей любить кого-то другого. Может, это происходило оттого, что он, хотя и сопровождал ее на балах, никогда не приглашал ее на танец и, казалось, был весьма доволен, когда ее осаждали поклонники.

– Он хочет от меня побед, – призналась она ему. – Он утверждает, что мне необходимы друзья. Но он – лучший мой друг. Кроме тебя, – спохватившись, добавила она.

– Я – твоя победа, – твердо поправил ее Алекс. – И этого для тебя вполне достаточно. – Его сердце билось так же сильно, как и ее.

Он обнял ее, а она положила ему голову на грудь.

– А тебя Жардэн целовал? – ревниво спросил он.

– Ах, конечно, нет, нет и нет, – шептала она, поднимая глаза.

Их губы встретились, и Орелии показалось, что она дотронулась рукой до небесного огня. Его пламя проникло ей прямо в сердце, и эта приятная боль пронзила все ее тело.

Алекс застонал.

– Скажи, что любишь меня, Орелия. Неужели я на самом деле безумен, если так сильно хочу тебя?

– Незаконнорожденную авантюристку, у которой даже нет приданого?

– Ты думаешь, для меня это важно?

– Ну, а что скажут на это твои сестренки? – поддразнивала она его.

На лестнице послышались чьи-то шаги.

– Орелия, где ты? – звала ее мадам Дюкло.

– Иду, мадам. – Схватив английскую книжку с полки, она кинулась к двери, бросая на ходу взгляды на большое зеркало над камином и поправляя прическу. Выходя из библиотеки, она послала ему воздушный поцелуй.

– Я выбрала для вас книгу, мадам, – крикнула она. Пройдя через холл, она закрыла за собой двери в комнату.

Алекс стоял, боясь пошевельнуться. Только услыхав, как замерли ее шаги на верхней площадке, он вышел из дому. Теперь у него не оставалось и тени сомнения. Он глубоко влюбился в незаконнорожденную дочь Ивана Кроули.

Ему нравились ее смелость и честность, которые позволяли ей выстоять в жизни. Он восхищался ее гордостью, с которой она утверждала свои права перед лицом социальных испытаний, с которой заставляла общество обратить на нее внимание. Ее внутренняя сила отражалась в ее замечательной красоте.

Но его любовь не была простым любованием. Потребность видеть ее, постоянно находиться рядом с ней, проявлялась в нем настолько сильно, что, когда ее не было возле него, он чувствовал, что ему чего-то не хватает. Он хотел привезти ее в родительский дом в Беллемонте. Он хотел жениться на ней. Но прежде ему нужно разгадать ее тайну.

Он остановился возле магазина, в котором было почтовое отделение, чтобы забрать свою почту. Там он обнаружил письмо от сестры, которую он просил сообщить ему все, что ей известно, о связях Мишеля Жардэна.

"Почему у тебя возник такой внезапный интерес к делам Мишеля, дорогой брат, – писала ему Тереза. – Если верить сплетням, то он связан с пользующейся дурной репутацией Клео, которая унаследовала от своего прежнего любовника китайские дома для азартных игр. Но сейчас его там больше нет, как утверждает Робер. Он ответил на все мои неприличные вопросы, но наотрез отказывается свозить меня в казино. Он утверждает, что благовоспитанные дамы туда не допускаются, так как у них нет лишних денег. Так как я женщина, и пока еще благовоспитанная, то не смогу там для тебя пошпионить. Мама с папой посылают тебе и Нанетт свои приветы и любовь.

Твоя всегда любящая тебя сестра".

Задумчиво сложив письмо, Алекс пошел к себе в контору. Он верил, что Мишелю Жардэну известно, кто мать Орелии, и надеялся, что Тереза сумеет раскопать какую-нибудь старую сплетню, которая могла стать ключом к располагаемой им информации, но, увы, от нее он не получил ничего нового, кроме еще одного слуха по поводу последней любовницы Жардэна.

Он отказался от мысли выбить из самого Жардэна правду, хотя она ему была очень нужна. Вполне вероятно, что он ничего не знал, кроме того, что Кроули был отцом Орелии, а историю ее рождения высосал из пальца.

Перед тем как сделать предложение, ради благополучия и спокойствия Орелии, ради их будущих взаимоотношений с семьей, члены которой все любили Нанетт, ему нужно было прежде разрешить загадку о происхождении Орелии. Он верил, что Иван Кроули был ее отцом, но кто была мать?

Нанетт ясно дала ему понять, что Орелия была, по ее мнению, ребенком октаронки, выдающей себя за белую. Хотя Алекс был уверен, что этот факт никак не отразится на его любви к ней, он все же от такой мысли отказался. Но такая возможность заставляла его острее осознать боль его матери, так как он не сомневался, что для большинства луизианцев это будет иметь весьма большое значение.

Он думал о Нанетт с тяжелым сердцем. Хотя он был убежден, что правильно поступил, устранив мешавшее им недопонимание, она все же была несчастна, и это его беспокоило. Теперь когда он влюбился по-настоящему, ему стало ясно, к каким маневрам прибегали Кроули, чтобы довести их до алтаря, и больше всего ее мать, Элизабет. Теперь он чувствовал, какую медвежью услугу им обоим она оказала.

Впрыснула ли Элизабет этот яд в душу Нанетт, заставляющий ее выдвигать такие обвинения в адрес семьи его матери, или же это – дело рук Ивана, ее отца?

Он так глубоко задумался, что не заметил своего старого клиента, покуда тот не хлопнул его по плечу.

– Добрый день, месье! Вы ходите по улице с закрытыми глазами, да?

– Прошу прощения! – извинился Алекс.

– Вам нужно заняться рыбалкой, – сказал кайюн. – Я только что вернулся с рыбных мест там, на болотах. Вы себе не представляете, как это освежает голову.

Алекс рассмеялся.

– Что вы, я там заблужусь!

– Отправляйтесь в индейскую деревню возле ручья и наймите проводника. Никто не отважится в одиночестве туда сунуть нос.

– Благодарю за совет, – сказал Алекс, пожимая ему руку. – Может, я послушаюсь вашего совета.

Когда они расстались, Алекс снова подумал о Мишеле Жардэне.

Выходит, его любовницей была эта экзотическая красотка Клео! Алекс никогда прежде ее не видел, но слышал, что она китаянка, что Ли Хинь привез ее из Китая. Он всегда сомневался в этой истории, предполагая, что скорее всего она была местной жительницей со смешанной кровью.

Но если это было правда, то креолы в Новом Орлеане наверняка точно знают, кто она была прежде, какая мать была у ее матери и какие условия она заключила с китайским царем азартного бизнеса. Такая информация, несомненно, циркулировала по невольничей "системе сообщения". Если пользующаяся дурной репутацией Клео окажется октаронкой, то никакой загадки в этом не будет.

По дороге в контору Алекс, размышляя по этому поводу, вдруг вспомнил о беседе, которая состоялась у него с Латуром, который рассказывал ему о баратарианцах, этих каперах, морских разбойниках и авантюристах, выходцах из многих наций, включая и Восток. Может: "китайская" любовница покойного Ли Хиня выросла в этом притоне бродяг? Если она стала источником информации для Мишеля, то не могла ли эта таинственная любовница Кроули оказаться из той же не подчиняющейся никаким законам общины? А эта община умела хранить свои тайны.

Люди утверждают, что для того, чтобы заставить баратарианца разговориться, может не хватить и жизни. Но индейские охотники, рыбаки, которые вместе с ними вели промысел в этих богатых рыбой и зверьем озерах, говорят, что если повезет, то этого все же можно добиться. Может, путешествие по этим местам с индейцем-проводником – не такая уж плохая мысль? Шансы, конечно, призрачные, но у него не было другой возможности.

В первый же свободный день Алекс после завтрака приказал оседлать ему лошадь и отправиться за город на ручей. Ему так и не удалось застать Орелию одну, но он в столовой громко объявил о своем намерении съездить на рыбалку.

До конца дороги, где находился рыбный рынок и стоял склад с пристанью Вейля, было недалеко. Оттуда он намеревался на рыбацкой лодке-скифе посетить индейскую деревню.

На пристани было оживленно. Несколько лодок с креветками ожидали разгрузки, а несколько докеров разгружали доставившие устрицы пироги. За складом на большой деревянной платформе рабочие граблями ворошили кучи вареных креветок. Подражая индейцам, они таким образом сушили этот продукт, чтобы сделать припасы на случай неурожайного года. Влажный воздух был весь пропитан рыбной вонью. Слуги местных плантаторов покупали рыбу прямо у владельцев лодок для своих хозяев.

Алекс, бросив чернокожему мальчику несколько мелких монеток, чтобы тот посторожил его лошадь, направился в контору месье Вейля, тому самому купцу, которому принадлежала пристань и весь связанный с ней бизнес. Вейль оказался полным достоинства седовласым человеком, хотя сгорбленным и немного высохшим из-за прожитых лет, но с острым зрением и мягким, ласковым голосом.

Обменявшись с ним приветствиями, он сообщил ему о своем намерении совершить поездку по ручью к индейской деревне.

– Ступайте к рыбакам, которые разгружают свой улов возле таверны у дороги, – посоветовал ему Вейль. – Вероятно, вам удастся найти кого-нибудь, кто согласится отвезти вас туда.

– Можно ли оставить там лошадь?

– Можно, почему же нет? У Большого Жака есть конюшня. Он позаботится о ней. Мне не приходилось видеть вас прежде, месье, – сказал Вейль, с любопытством оглядывая Алекса.

– Алекс Арчер, адвокат, – и протянул руку. – Месье Вейль вы были знакомы с покойным месье Кроули?

– А, вы имеете в виду того, месье, который погиб в результате несчастного случая? Какое горе! К тому же погибла прекрасная лошадь. У Кроули была превосходная кобыла!

– Да, большое несчастье, – согласился с ним Алекс. – Недавно к мадам Кроули явилась одна молодая особа и сообщила ей, что она незаконнорожденная дочь ее мужа.

– Ах, вон оно что! – воскликнул купец, вскинув белые брови и демонстрируя свои острые, проникновенные глаза. – Кто же, по ее словам, ее мать?

– Именно это я и пытаюсь выяснить. Сама она не знает. Ее отдали приемным родителям, а потом отдали в монастырь.

– Поэтому вы хотите совершить поездку в индейскую деревню?

Логичность его суждений заинтересовала Алекса.

– Мне приходится задавать массу бестолковых вопросов в разных местах, чтобы хоть что-нибудь выяснить.

– Вы правы! – Старый торговец откровенно изучал лицо Алекса. – Сколько лет этой дочери?

– Семнадцать или восемнадцать.

– А... – протянул торговец. Потом погрузился в молчание. – Здесь жила одна молодая женщина, но не из индейской деревни. Удивительная девушка. Когда пойдете в таверну, расспросите о ней у Большого Жака. Ее звали Коко.

– Спасибо, непременно.

– Он ее помнит, – сказал Вейль. – Такую девушку трудно забыть. Она была редкостной красоткой.

У Алекса перехватило дыхание. Точно так он мог сказать и об Орелии. Это было похоже на предзнаменование.

– Спасибо, спасибо, месье Вейль, – снова поблагодарил он и вышел на залитую солнцем пристань. Помахав мальчишке рукой, чтобы он с лошадью шел за ним следом, он перешел через дорогу и направился через редкие деревья к таверне.

Внутри этого испытавшего на себе удары стихии строения рыбная вонь с пристани разбавлялась сильным запахом пива и виски. У стойки бара толпилось множество рыбаков, – их смех и обрывки фраз на местном диалекте наполняли всю комнату. За стойкой стоял крепкий мужчина, с седыми волосами, бородой и громовым голосом.

– Добрый день! – радушно приветствовал он Алекса.

– Добрый день, – ответил Алекс. Потом по-французски спросил: – Могу ли я поговорить с Большим Жаком?

– Я и есть Большой Жак, – пояснил он. – Что вам от меня угодно?

– Прошу налить мне виски и уделить несколько минут.

– Для чего? – спросил здоровяк, наливая виски.

– Может, поговорим наедине?

– Может, – откликнулся он с кислой миной. – Вы же видите, что я занят с друзьями.

– Могу подождать, – сказал Алекс, поднимая стаканчик.

– Вы по какому делу, месье?

– Я – адвокат.

– А, – с таинственным видом произнес Большой Жак и направился в дальний угол.

Алекс, потягивая виски, ожидал, когда он пошутит со своими клиентами. Вернувшись, он перегнулся через стойку:

– Ваше дело имеет отношение к закону, да? – тихо поинтересовался он.

– Не совсем. Это дело касается лично меня. Вы знали покойного месье Кроули?

– Все его здесь знали, – с беззаботным видом ответил Жак.

Алекс решил пойти ва-банк.

– Я познакомился с одной очаровательной девушкой, – доверительно, тихим голосом сообщил он ему. – Она только что вышла из монастыря. Она утверждает, что является его незаконнорожденной дочерью.

– А-а, – бесстрастно протянул Жак. – Месье Кроули был таким же мужиком, как и все мы, не так ли?

– Она никогда не видела своей матери. Знала только одного отца.

– А вам хочется узнать, куда именно бросил свое семя месье, правда?

– Этого хочет его дочь. Месье Вейль посоветовал мне обратиться к вам с просьбой, чтобы вы мне рассказали кое-что об одной молодой женщине по имени Коко.

– Коко? Ах, речь идет об этой! – Жак, получив чей-то сигнал, вновь отправился вдоль стойки. Вернувшись, он продолжил: – Значит, он сказал, чтобы я рассказал вам о Коко, да? Это было очень давно, месье. Моя жена сказала, что Коко забеременела, но что я понимаю в таких вещах?

– Это был ребенок Кроули?

– Откуда мне знать? Отца Коко прирезали, когда он выходил из моего бара, она не могла жить одна на этом острове, в своем дубровнике, поэтому мы взяли ее к себе. Потом к ней проявил интерес месье Кроули. Он сказал, что найдет ей хорошую семью, которая с радостью ее приютит. После того как он ее забрал отсюда, мы о ней ничего не слыхали.

Подняв стакан, Алекс отхлебнул глоток, чтобы успокоить возбужденные нервы. Он понимал, что кое-что ему удалось выяснить, но не был до конца уверен, захочет ли это все выслушать сама Орелия.

– Коко приехала сюда из индейской деревни?

– Нет! Ее мать была родом оттуда. Сама она жила на острове Наварро. Ее отец был баратарианцем – отвратительный человек. Я другого такого негодяя не видел за все свои шесть десятков лет. Но Коко, это было нечто! Она была настоящая девушка. Умела охотиться, ловить рыбу, да еще ставила этому разбойнику виски. А ему больше ничего и не нужно было.

Алекс одним глотком допил стакан. Как же ему рассказать об этом Орелии?

– Вам нужно поговорить с моей женой, месье. Она вам расскажет больше о Коко. Она помогала ей на кухне, и они шили для нее одежду.

– Жак, вы позволите мне привезти сюда дочь Кроули. Я хочу, чтобы она встретилась с вашей женой.

Большой Жак пожал плечами.

– Почему бы и нет? – Он снова пошел вдоль стойки к клиенту, который, подняв свой пустой стакан, требовал его немедленно наполнить.

Бросив несколько монеток на стол, он поднял руку в приветствии, и на его салют Жак ответил кривой улыбкой. Алекс вышел из таверны.

Ему расхотелось ехать на рыбалку. Когда-нибудь в другой раз они с Орелией обязательно посетят индейскую деревню. Прежде нужно поговорить с ней. Он был убежден, что находится на верном пути, но не знал, что его может ожидать там, впереди, в конце. Он чувствовал, что Коко из истории, рассказанной ему Большим Жаком, вполне могла быть матерью Орелии, но вполне вероятно, что информация, которой располагает Мишель, могла исходить от легендарной Клео.

Теперь было ясно, что Жардэн блефует. Он не осмелится подать в суд, надеясь только на вымышленную историю о "великой страсти" Ивана к какой-то светской даме. Он, скорее всего, рассчитывал на полюбовное соглашение с Элизабет вне стен суда, с тем, чтобы впоследствии жениться на Орелии. Алекс располагал всеми средствами, чтобы покончить с замыслом заговорщика, но, как это ни странно, не хотел этого делать. Он не желал причинять боль Орелии. Но все же ей придется сказать, если понадобятся доказательства того, как ее в своих корыстных целях использует Жардэн.

Он верил, что ее потребность узнать семью своей матери была искренней и глубокой, но захочет ли она воспринять такую истину, если вдруг окажется, что дочь этого отвратительного разбойника-баратарианца была ее матерью?

Не возненавидит ли она его за то, что он заставил ее расстаться со своими иллюзиями? Потеряет ли он ее? От этой мысли у него закололо в груди.

Его лошадь бежала ленивой рысцой под ветвистыми дубами. Вдруг на гладкой поверхности ручья он заметил маленькие всплески. Начинался дождь. Свернув с дороги, он загнал лошадь под густую тень большого раскидистого дуба и, бросив поводья на шею лошади, отвязал от седла легкую накидку. Через несколько минут он, завернувшись в нее, был готов встретить во всеоружии приближающийся ливень.

Сидя под деревом, лишь частично защитившись от воды, то и дело стекавшей у него ручейками по лицу, он думал об Орелии. Он испытывал сильный соблазн вообще ничего не говорить ей о том, что ему удалось выяснить. Что же лучше: позволить ей и впредь мечтать о жизни благовоспитанной светской дамы или же столкнуть ее с жестокой реальностью, представить ей мать, к которой она не будет испытывать никакого уважения?

Ну, а что можно сказать по поводу его обязательств по отношению к Элизабет Кроули и Нанетт? Даже если он отстранен от ведения этого дела, даже если изменил свое решение жениться на Нанетт, – обладал ли он моральным правом сообщить им, что Мишель Жардэн лгал им о той женщине, из-за которой Иван предал их обеих?

Когда дождь кончился, он принял решение. Вначале он сделает предложение Орелии, и лишь после того, как она его примет, начнет медленно разрушать ее иллюзии о своей матери. Он попросит ее поехать с ним к Большому Жаку, чтобы встретиться с его женой, хорошо знавшей дочь этого пирата-баратарианца, которая, судя по всему, и была настоящей ее матерью.

Наконец он добрался до конторы. Не обнаружив в приемной посетителей, он отправился в пансион, где Лафитт помог ему снять мокрую одежду и принять теплую ванну.

Клео, в сопровождении своей горничной Эстер покидала Новый Орлеан впервые после своего приезда сюда восемнадцать лет назад, когда Иван бросил ее, заставив самой искать дорогу по улицам этого колдовского города. Они с Эстер стояли на палубе фешенебельного парохода, который задним ходом выходил из доков на открытое течение. Лопатки его громадного вращающегося колеса буравили воды Миссисипи, а она, глядя на них, вспоминала тот день, когда она в ужасе и полном смятении впервые приехала сюда.

Теперь весной этого года уже была построена железная дорога в глубинные приходы штата, но все же она решила совершить это путешествие на пароходе. Как и в тот день, она расположилась на нижней палубе, где свободным цветным разрешалось снимать каюты, но теперь она была не одна. С того времени, когда Иван привел к ней эту маленькую темнокожую женщину перед своим возвращением домой, в свое поместье для уборки урожая, Эстер оставалась всегда ее самым близким другом и доверенным лицом. Все эти годы, особенно после того, как Клео узнала о нахождении ее дочери в монастыре и ей пришлось принести наивысшую жертву и уйти из жизни Орелии, обе женщины были очень близкими подружками.

Стоя у борта и опираясь на поручень, они смотрели, как постепенно из вида скрывался город, они любовались роскошными особняками, возвышавшимися на обеих берегах реки.

– Сколько появилось новых поместий с того времени, когда я здесь впервые проезжала на пароходе, – заметила Клео, как бы заново переживая то свое фатальное путешествие и вспоминая охватившие ее тогда эмоции.

– Как я была счастлива, – призналась она Эстер. – Я так была влюблена. – Я носила под сердцем его ребенка, и он меня любил. Но что я тогда знала? Я так много ожидала от него, Эстер. Я не замечала, насколько он слаб и безволен.

– Но он был красивый мужчина, мадам.

– Да, он был красив. Никогда не забуду его светлых шелковистых волос, его голубых-голубых глаз. Никогда я не видела в жизни другого такого человека. И он на самом деле меня любил, Эстер.

– Но недостаточно, – мягко сказала Эстер.

– Нет, недостаточно.

Нужно было, как и прежде, остановиться на ночь в Дональдсонвиле, чтобы на утро пересесть на другой ежедневно отправлявшийся пароход до ручья Лафурш. Клео не хотела, чтобы ее видели, чтобы ее узнал какой-нибудь из посетителей ее казино, поэтому она попросила Эстер договориться с кучером и отвезти ее в пансион для цветных, где им пришлось провести ночь в гораздо более скромных условиях, чем те, к которым уже привыкла Клео.

Пересев на следующее утро на другой пароход, отправлявшийся на ручей Лафурш, она, постоянно обращаясь к Эстер, воскликнула, пораженная тем, как много фермерских домов выросло по обоим берегам, как близко они стояли друг к дружке. Но в памяти у нее возникали и другие воспоминания, о которых она, правда, не хотела говорить.

Воспоминания об Иване Кроули неотступно следовали за ними. Как слепо она его любила, каким трезвым, каким печальным было ее пробуждение! Не каждой женщине приходится пройти через такое. Теперь, когда Ивана больше не было на этом свете, она испытывала к нему благодарность за то, что он продемонстрировал ей, что такое любовь, даже если их связь закончилась так горько.

Поздно вечером они сошли с парохода и взяли на прокат карету с чернокожим пожилым возницей.

– Вы сможете доставить нас до Террбона? – спросила его Клео.

Он улыбнулся.

– Да, мадам, конечно. Мадам с этого ручья? Не так ли?

Она улыбнулась ему в ответ. "Как он догадался?"

– Я долго здесь не была.

– Я сразу понял по тому, как вы произнесли Террбон, мадам. Куда вам нужно?

– Вы не знаете какой-нибудь вполне респектабельной гостиницы, или постоялого двора, где можно снять две комнаты со столом для меня и моей горничной?

– Да, лучше всего – пансион де Авиньон. Это старинный колониальный дом, которым владеют две старые девы. Говорят, очень удобное местечко.

– Я из племени хумас. Как вы думаете, они предоставят мне комнаты?

– Ну, мы об этом спросим у них самих.

Она выразила с ним свое согласие. Опершись на протянутую им руку, она села в карету. За ней вошла и Эстер. Наклонившись, Клео поинтересовалась:

– Вы знаете плантацию под названием "Дубы"?

– Да. Мы будем проезжать мимо. Вы хотите там остановиться?

– Нет. Просто покажите мне ее. "Дубы" – так называлось имение, которым владели друзья Мишеля. Он останавливался там каждое лето. Она не сомневалась, что и на сей раз он не изменил привычке. Может, с ним была и Орелия?

Она перенесла всю свою радостную, невинную и самоотверженную любовь к Ивану Кроули на дочь, которую он ей подарил, а потом забрал. После того как она ее обнаружила в монастыре, Клео жила на строгой диете – она украдкой видела, как она растет, как хорошеет, обласканная заботами монахинь, и теперь она молилась, чтобы и сейчас Орелия находилась в надежных руках, чтобы она была такой же счастливой и чтобы о ней так же хорошо заботились.

Хотя это было лишь ее предположение, может, даже обычные материнские страхи, но она не будет знать ни минуты покоя до тех пор, пока не убедится, что Мишель не приложил свою руку к ее исчезновению из монастыря.

10

Когда еще одна постоялица приехала в пансион, внизу, во дворе, и на первом этаже началась необычная беготня. Орелия наблюдала за переполохом с заднего окна в комнате мадам Дюкло. В это время они как раз пили чай. Из окна двор был как на ладони. Орелия видела, как выбежал грум, чтобы принять лошадей нанятого экипажа, как суетился кучер, слезая с козел, как он представлял только что прибывшую путешественницу.

Это была красивая женщина в дорожном костюме из дорогой ткани, в модной шляпе на блестящих черных волосах. Из багажа у нее оказался лишь небольшой сундучок, который грум внес в дом, и саквояж в руках горничной. Алекс в тот вечер в столовой не появился, и когда там не оказалось и новой гостьи, Орелия поинтересовалась о ней у мадемуазель Клодетт.

Их робкая хозяйка промямлила, что гостья, вероятно, свободная цветная женщина, которой она хотела указать на дверь, но слуги уговорили ее позволить ей и ее горничной предоставить временное пристанище.

– Мы выделили им комнату в доме для прислуги, в кухонной пристройке, что, по нашему с сестрой мнению, не нарушает закона. Таким людям, как она, приходится преодолевать при путешествии немало трудностей, не правда ли? – Потом она с виноватым видом добавила: – Надеюсь, вас это не оскорбит. Она достаточно хорошо воспитана, обещала как следует заплатить, и так как она не намерена здесь долго оставаться... – Голос ее постепенно затухал, свидетельствуя о ее неуверенности.

– Само собой, мы не рассердимся, – заверила ее Орелия. А мадам, бросив на Орелию многозначительный взгляд, сказала:

– Каждый делает то, что считает нужным. – Потом строго добавила: – Надеюсь, нам не придется с ней сталкиваться, когда мы будем заняты своими обычными делами.

– Нет, такого не произойдет. Ей будут носить еду в номер, – торопливо сказала мадемуазель, позвонив, чтобы несли суп.

Позже, поднявшись к себе, Орелия заметила:

– Новая постоялица отлично выглядит и путешествует в сопровождении горничной. Было бы очень приятно при малейшей возможности поговорить с ней.

– Несомненно, – сухо ответила мадам, – но в таком положении я бы не стала рисковать малейшим неприличием. Лишь только беспросветная нужда заставила мадемуазель Клодетт с сестрой позволить этой женщине здесь остановиться, даже если к этому их принудили собственные слуги. Как жаль, что месье Жардэну не удалось уговорить своих друзей предоставить нам у них приют.

Они еще немного посплетничали. Мадам рассказала Орелии, о том, как белые "устраиваются" со своими любовницами-октаронками, и предсказала, что репутация пансиона быстро пойдет насмарку, если всем станет известно, что хозяйка позволила остановиться у себя октаронке и еще берет с нее плату.

– Если бы она хотела проявить благотворительность, то предоставила бы ей комнату слуги, и дело с концом! Но брать плату с этих женщин! Уважающие себя леди могут лишь с отвращением относиться к таким, как эти двое. Может, это происходит от того, что зачастую такие женщины очень красивы. Ты не заметила, была ли у нее на голове накидка, когда она приехала?

– Нет, мадам, на ней была шляпка. Причем очень модная.

– Ты должна быть крайне скромной, дорогая, во всем, что делаешь. Мы не получили никаких известий от мадам Пуатевэн с того времени, как молодой Чарлз уехал в Париж. Уверена, что его туда отправили, чтобы уберечь от твоих чар.

– Конечно, нет, мадам, – возразила Орелия. Пытаясь солгать, она густо покраснела. Но не из-за мыслей о Чарлзе. Она, замирая от удовольствия, вспомнила поцелуй Алекса Арчера. Как не похож был на него отпрыск мадам Пуатевэн!

Клео с кривой усмешкой пыталась привыкнуть к более чем скромным удобствам выделенной ей в пансионе комнаты, убеждая себя, что ей еще повезло. В "глубинке" мало гостиниц, а в тех, которые были, ни в одной, вероятно, ее бы не приняли. Ее утверждению, что она не африканка, не верили, кроме слуг мадемуазель де Авиньон, которые сразу сумели отличить ее цвет кожи от своего собственного.

Комната была чистой. Покрашенные известью стены, вероятно, были сбиты из досок кипарисового дерева с неочищенным мхом и грязью. Дома такой же конструкции она видела повсюду здесь, на ручье. Сюда не проникал жар с соседней кухни. В комнате стояла единственная кровать с матрацем, набитым мхом и брошенного на перевязанные крест-накрест веревки, – эта картина была ей знакома с детства. Кроме того, там был еще стол и два стула. На стене она увидела деревянные колышки для развешивания одежды.