Текст книги "Пылкая дикарка. Книга 2"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Каким образом? – задала мадам Дюкло чисто прагматический вопрос. – Если бы ты не была незаконнорожденной, то могла бы найти место гувернантки, но...
– Я могла бы обратиться за помощью к месье Арчеру, – сказала Орелия, – если бы только он не сделал мне предложения. Теперь и это невозможно.
Мадам в изумлении уставилась на нее.
– Месье Арчер сделал тебе предложение? В таком случае все твои трудности позади! Его семья – одна из самых богатых в Новом Орлеане.
Орелия хранила молчание, и у нее был такой несчастный вид, что мадам недовольно воскликнула:
– Надеюсь, ты ему не ответила отказом?
– Но как я могла принять его предложение, мадам? Как я могу выйти за него, не имея собственной семьи, не имея даже своего законного имени? Он... – остановившиеся было у нее в глазах слезы тихо покатились по щекам. – Он хочет, чтобы я поехала вместе с ним на ручей, чтобы поговорить там с людьми, которые видели, как отец уезжал с одной девушкой. Он считает, что Мишель все время нам лгал...
– В этом не может быть никакого сомнения! Ну, в таком случае мы не сможем ехать в Новый Орлеан до уик-энда, так я говорю? – горестно размышляла мадам. – Потому что ты не можешь туда поехать вдвоем с месье Арчером без меня.
– Эта девушка... она была дикаркой, – сказала Орелия. Губы у нее дрожали.
– Полукровка?
Орелия кивнула. Мадам грузно опустилась на стул.
– Боже мой! В таком случае...
– Лучше бы мне этого не знать, – с несчастным видом произнесла Орелия.
– Лучше бы ты мне не говорила об этом, – наконец вымолвила мадам. – Предполагать всегда лучше, чем знать наверняка, не правда ли? Могу только сказать, что тебе следует туда поехать, самой убедиться, была ли эта женщина твоей матерью. Мне, дорогая, абсолютно все равно. Кем бы она ни была, ты стала миловидной девушкой, получившей образование, достойное настоящей леди. Тот человек, которому ты будешь принадлежать, будет просто счастлив.
Орелия, встав со своего стула, подошла к старой женщине и от всего сердца обняла ее.
– Мне кажется, ты ее не найдешь, – с чувством воскликнула мадам Дюкло. – И для чего она тебе?
– Может, для того, чтобы сказать ей, какого я мнения о ее неблаговидном поступке, – горько сказала Орелия.
– Может, тебе нужно этому только радоваться? Поехали к этим людям, которые притворяются, что много знают. Можешь передать своему молодому человеку, что мы поедем за ним туда, куда он укажет.
– Слушаюсь, мадам. Но мне кажется, Алекс сердит на меня из-за отказа.
– В таком случае я поведу переговоры, – сказала мадам в лучшем драконовском тоне. – В любом случае ему не полагается заниматься самому своей будущей помолвкой. Пусть явится ко мне.
– Слушаюсь, мадам, – ответила Орелия, ласково ей улыбаясь.
Они выехали на следующее утро в нанятой Алексом карете. Выдался ленивый, жаркий день, так как лето уже переходило в август. Воздух был неестественно неподвижным, со стороны залива не доносилось ни малейшего бриза. Деревья, казалось, сникли, ветви их провисли от жары, листья безжизненно замерли, моховые гирлянды печально свешивались, почти не колышась. Не пели птицы. Даже черепахи и крокодилы не осмеливались высовываться из воды, и лишь время от времени пузырили поверхность ручья, открывая свое местоположение.
Орелия с большим удовольствием любовалась Алексом, который сидел перед ними на низкой скамеечке спиной к движению. На нем был желтовато-коричневый костюм с ярко-красным жилетом под светлым пиджаком, который был ему явно к лицу. Она наблюдала за изменениями выражения у него на лице, когда у него то и дело на губах появлялась милая улыбка при разговоре с мадам Дюкло. Их беседа касалась различных сплетен о тех людях, которые были завсегдатаями на балах, куда их с Орелией время от времени приглашали. Иногда Орелия замечала на себе его нежный взор, и от этого боль в сердце отлегала, ей хотелось петь, – ее душевное состояние тоже было переменчиво, – от томительного ожидания к надежде, от надежды к отчаянию.
– Что это за человек, к которому мы едем? – спросила его мадам Дюкло, когда они, приближаясь к концу дороги вдоль ручья, увидели рыбачьи лодки-скифы и пироги покрупнее с креветками, ожидавшие разгрузки у причала возле склада.
– Владелец таверны предложил мне побеседовать с его женой по поводу одной молодой девушки, у которой родился незаконный ребенок.
– Это для меня совершенно новый, неизведанный опыт, – сухо сказала мадам. – Но я не вижу, в какой мере все это может заинтересовать мадемуазель Орелию!
– Как хорошо, что вы поехали с нами! – сказал ей Алекс. Но про себя он искренне желал привести сюда Орелию без ее дуэньи, чтобы она могла поговорить с женой хозяина с глазу на глаз. Он до конца не был уверен, была ли мадам Дюкло партнером Мишеля при разработке им планов захвата наследства Кроули, или же она оказалась всего лишь простодушной сообщницей. Он заранее не знал, что выяснится в ходе предстоящей беседы, и приходил в ужас от возможного унижения, через которое предстояло пройти Орелии.
Кучер остановил карету под деревьями неподалеку от неказистого, побитого непогодой строения. Алекс, соскочив на землю первым, предложил руку дамам. Попросив его подождать, он проводил их к заднему входу на кухню, где какой-то чернокожий, бросая на них подозрительные взгляды, чистил на крыльце рыбу.
– Мадам, супруга Большого Жака дома?. – осведомился он у него.
– Да, мики.
Алекс постучал в дверь. До них донеслись грузные шаги по деревянному полу. Они ждали. Какая-то полная женщина-каюнка, с серыми, стального цвета волосами, открыла перед ними дверь. За ее спиной виднелась большая печка у дальней стены, на которой она, вероятно, готовила пищу для посетителей.
– Слушаю вас, месье? – сказала она, быстро скользнув взглядом мимо него.
Когда она остановила его на Орелии, та вздрогнула. Она сразу поняла, что эта старая женщина ее узнала. Орелии стало плохо, и она схватила мадам Дюкло за руку, чтобы не упасть в обморок. Да, она знала ее мать. Она сразу заметила, как они с ней похожи, Орелия была в этом абсолютно уверена.
Алекс начал ей все объяснять.
– Мадам, ваш муж посоветовал мне привезти сюда к вам мадемуазель Кроули, чтобы поговорить с вами о некоей Коко, которая родила ребенка около восемнадцати лет назад...
В глубине комнаты раздался треск, – вероятно, какой-то предмет упал на пол. Орелия, оттолкнув Алекса и жену владельца таверны, торопливо вошла на кухню и остановилась там как вкопанная. Рядом с опрокинутым стулом стояла темноволосая женщина, с золотистой кожей, в модном дорожном костюме зеленого цвета.
– Это вы? – в изумлении выдохнула Орелия. Впервые она вдруг осознала, что глаза у этой женщины были точно такой же формы, как ее собственные, и почти такого же цвета.
Грудь женщины учащенно вздымалась и опускалась. Орелия заметила, как она бросила предостерегающий взгляд на свою горничную, которая, казалось, окаменела, пытаясь поднять с пола стул.
Орелия первой пришла в себя. Она увидела на половице из кипарисового дерева какой-то золотой предмет, нагнувшись, она его подняла. Это был гравированный золотой браслет. Сделав несколько шагов вперед, она протянула его Клео:
– Это ваш? – холодно спросила она ее.
– Благодарю вас, – ответила Клео, надев его на руку. – Мне его много-много лет назад подарил один поклонник. С тех пор он постоянно хранился в сейфе мистера Вейля у него на складе. Я его никогда не носила.
Стройная фигурка Орелии вся напряглась, глаза у нее блестели от охвативших ее эмоций. Да, это была ее мать. С первого же раза она почувствовала, что какая-то таинственная нить связывала их вместе. Теперь она была в этом уверена. Она строго спросила:
– Почему? Орелия была уверена, что мать поймет, что ее интересовал только один вопрос: "Почему она ее бросила?" Но Клео, недоуменно пожав плечами, ответила:
– Я боялась, как бы отец не отнял его у меня.
Алекс, подобрав с пола две золотые монетки, передал их Клео. Она посмотрела на них такими печальными, такими таинственными глазами, точно такими, которыми она посмотрела на нее тогда, при отъезде из пансиона, когда она стояла у окна.
Мадам – жена Большого Жака, улучив момент, сказала:
– Вот перед вами Коко, месье. Странно, что она заинтересовала вас именно сегодня, когда после восемнадцатилетнего отсутствия неожиданно объявилась здесь впервые. Только что она рассказывала мне, чем занималась в Новом Орлеане все эти долгие годы.
Клео, криво улыбнувшись, вмешалась.
– Если мадам Большой Жак позволит, я закончу удивительную историю своей жизни. Может, она позабавит и ваших посетителей.
– Да, да, – охотно подхватила мадам, испытывая сильное волнение.
– Прошу вас, садитесь, вы, мадам, и вы, мадемуазель...
Орелия посмотрела на Алекса. Тот кивнул. Они расселись за столом на кухне, и Клео начала свой рассказ.
Когда Клео наполовину закончила свой рассказ, слуга жены Большого Жака принес на кухню бадью с морскими окунями. Хозяйка, тут же встав со стула, принялась разделывать рыбу, готовить рыбные блюда для рыбаков, чьи громкие голоса и веселый смех доносился до них через стену из салона.
Орелии казалось, что она видит то сладкий сон, то жуткий кошмар. Та комната, в которой она сидела, те события, которые ей рассказывали, открывали перед ней совершенно иной мир, такой далекий от того, что она видела в монастыре, что уже успела увидеть на светских балах в провинции, за утренним кофе с гостями.
Рассказ Клео о похищении ее ребенка, о предпринятых ею напрасных поисках надрывал ей сердце. Мадам Большой Жак смахивала с глаз слезы, обваливая кусочки рыбы в кукурузной муке. Клео рассказала им о том, как опекал ее Ли Хинь, как он ее нежно любил, о том, как, к ее удивлению, завещал ей всю свою собственность. Она ничего от них не утаивала, кроме того, как она обнаружила Орелию в монастыре, как доверяла Мишелю Жардэну, в котором она жестоко обманулась.
Слова ее сверлили Орелии мозг, и ей было не по себе от испытываемого смущения и чувства неуверенности. Ненависть к матери, покинувшей ее на произвол судьбы, смешивалась с жалостью к Клео из-за тех страданий, которые ей пришлось пережить.
Она осмелилась только дважды взглянуть на Алекса. Он не спускал своих острых, наблюдательных глаз с лица Клео. У него был удивительно серьезный вид. Интересно, о чем он думал в эти минуты?
Орелия повернулась к мадам Дюкло, которая, казалось, сразу же утратила дар речи. Ее дуэнья была поражена тем, что услыхала.
– Что же привело вас в Террбон, мадам Клео? – спросил ее Алекс.
– Ностальгия по моей молодости и связанные с ней события, месье, – ответила она с улыбкой.
– Вы так и не нашли свою дочь?
Не спуская глаз с Орелии, Клео сказала:
– Нет, месье. Я лелею весьма скромные надежды на то, что она еще жива.
– Вот эта молодая девушка считает, что она – незаконнорожденная дочь Ивана Кроули. Ее зовут Орелия.
– В самом деле? – Глаза Клео сузились, почти скрылись за веками. Губы у нее изогнулись. – Выходит, он был весьма энергичным любовником, не так ли?
Слезы выступили на глазах Орелии. Ее лишали шанса признания. Ее мать отрекалась от нее снова.
– Значит, мадемуазель Орелия – не ваша дочь? – продолжал допытываться Алекс.
– Нет, месье, не моя, – твердо заявила Клео. – Такого не может быть.
Мадам Дюкло, вытащив из сумочки носовой платочек, шумно выбила нос.
– Что вы намерены предпринять? – спросил Алекс у Клео. – Вы останетесь на какое-то время здесь, в Террбоне?
– Да, на несколько дней. Сегодня утром я наняла лодку, большую пирогу, на которой хочу поехать в индейскую деревню, где выросла моя мать, а потом на остров Наварро, в тот дубровник, куда привез ее мой отец после свадьбы.
– Все это похоже на весьма интересное путешествие, – сказал Алекс. Потом, к огорчению Орелии, добавил: – Если вы вернетесь сегодня вечером, то мне бы хотелось поехать вместе с вами.
Клео улыбнулась.
– Да, это совсем недалеко. И я буду рада вашей компании. Может, с нами поедет и мадемуазель Орелия?
Не давая Орелии раскрыть рот, мадам Дюкло решительно возразила:
– Что касается меня, то у меня нет никакого желания углубляться в гиблые болота.
– Ваше присутствие вовсе необязательно, так как с нами будет мадам Клео, – успокоил ее Алекс. – Я отправлю вас домой в карете после того, как мы попробуем морских окуньков мадам Большой Жак. Что вы на это скажете?
– Хорошо! – улыбнулась Клео Орелии. Потом, повернувшись к своей горничной, приказала:
– Эстер, отправляйся вместе с мадам в пансион, и возвращайся сюда с каретой к вечеру.
– Слушаюсь, мадам, – покорно ответила Эстер.
Орелия молчала из-за наплыва тревожащих душу чувств. Ее мать все еще отказывалась признать ее, но они с Алексом предоставляли ей возможность поговорить с Клео. Она так желала такого случая, и одновременно испытывала из-за этого страх.
– Я могу отвезти тебя снова в монастырь, Орелия, если ты этого хочешь, – сказала мадам Дюкло. – Но тебе самой принимать решение... Хорошо, дорогая?
Алекс посмотрел на нее. Он не улыбался.
– Ты поедешь с нами или с мадам Дюкло?
Во взгляде его красивых, как у газели, глаз появилось напряженное, серьезное выражение. Внезапно она осознала, что все ее будущее зависит от ответа на этот вопрос.
Ей казалось, что сильное землетрясение разнесло весь ее прежний мир на куски, и вот, когда поднятая стихией пыль улеглась, они, словно в калейдоскопе, сложились в совершенно другую картину. Стоя перед нанятой Клео пирогой, между Алексом и Клео, она чувствовала тупую боль в груди.
Эта лодка была больших размеров, чем обычная пирога, плоскодонка, но с высокой мачтой и поставленной под углом нок-реей с прикрепленным к ней парусом. Гика в лодке не было, нижняя часть паруса была привязана к горизонтальной стреле. Все снасти были закреплены от руля до верхушки нок-реи. На дне пироги лежал длинный шест, один конец которого напоминал весло.
Когда Алекс сказал, что он в детстве на озере Понтчартрен удил с отцом рыбу и управлял парусом, Клео ответила:
– Примерно в таком же возрасте я гоняла с помощью вот такого шеста пироги по этим ручьям.
Алекс, понимавший кое-что в парусах, заметил:
– Если задует северный ветер, то нам шест скорее всего не потребуется.
На самом деле с северо-востока к этому времени донесся легкий бриз, который немного ослабил августовский зной. Алекс вошел в лодку. Клео передала ему корзинку с провизией. Поставив ее под банку, он протянул руку вначале Орелии, потом Клео.
Алекс взял в руки руль. С этого места он также мог управлять такелажем. Клео с Орелией устроились напротив. Как только они отчалили от пристани, парус надулся. Вскоре они плавно и бесшумно заскользили по водной поверхности ручья.
Клео улыбалась, глядя на Орелию.
– Мы проедем мимо индейской деревни моей матери, не будем там останавливаться. Мне хочется, что вы подольше побыли со мной на острове Наварро.
Алексу хотелось знать, поняла ли Орелия, почему ее мать не хочет останавливаться в индейской деревне. Там люди из племени Клео сразу бы признали Орелию дочь Клео.
– Это наносной, песочный остров? – поинтересовалась Орелия.
– Нет, дорогая, он расположен далеко от побережья. Это по сути дела дубровник, расположенный на болотах, который был назван по имени моего отца – Пласидо Наварро. Когда-то он был пиратом, одним из банды Лаффита, и ему нравилось уединяться на этом острове.
Орелию всю передернуло. Значит, ее дедушка на самом деле был морским разбойником! Грабил вместе со знаменитым Лаффитом.
– Месье Вейль сообщил мне, что дом моего отца починили рыбаки, которые используют его в качестве склада и фактории во время охотничьего сезона. Мы там устроим небольшой пикник.
Не о таком пикнике, конечно, мечтала Орелия в своем монастыре. Но все же рядом с ней был Алекс, который воспринимал как должное тот факт, что они путешествуют по болоту с женщиной, которую он сам называл дикаркой.
Как же изменился ее прежний мир после того, как она уехала из монастыря, рассталась с матерью-настоятельницей, со своими подружками-монахинями. Ее новая приятельница – мадам Дюкло сейчас возвращалась в Новый Орлеан, так как этот обманщик Мишель Жардэн оказался неплатежеспособным и не мог заплатить их долги. Ее вновь обретенная сестра ее ненавидела.
Оставался только Алекс, Алекс, к которому она стремилась со всей с трудом сдерживаемой любовью одинокой своей души... да еще вот эта странная женщина, которая любовалась вместе с ней гнездышком маленькой колибри, и потом призналась ей: "Как я устала от любителей азартных игр!", которая хвасталась тем, что владеет двумя казино! Из-за нее она теперь потеряла Алекса. Как же он может жениться на дочери дикарки?
Алекс снял шляпу. Ветер тут же растрепал его волосы, – одна прядь упала ему на лоб. Бросив на него взгляд, Орелия сказала про себя: "Нет, я больше никогда никого не полюблю!"
На всем протяжении этого тихого водного пути передние дворики перед фермерскими домами кайюнов сбегали прямо к кромке берега ручья. Здесь не было никакой земельной дамбы, так как все движение осуществлялось по воде. Повсюду виднелись лишь пристани и причалы, сделанные из кипарисового дерева. Эти познавшие на себе удары стихии дома на высоком фундаменте во избежание наводнений были все похожи друг на друга, – с остроконечными крышами, свисающими над передними галереями.
Рядом с ними на высоких платформах стояли резервуары для сбора и хранения дождевой воды. В некоторых домах внешние лестницы вели на чердак.
– Там, наверху, обычно спят мальчики, – объяснила им Клео.
Многие передние галереи были превращены в обычные жилые комнаты на открытом воздухе. Клео рукой указала на одну из них, которая прежде, вероятно, была грязной, вся покрытая мхом, а потом ее побелили и вдоль стены поставили в ряд стулья для желающих понаблюдать за проходящими мимо судами и лодками.
Они проехали индейскую деревню, в которой увидели всего несколько похожих друг на друга деревянных строений с развешанными рядом с ним рыбацкими сетями и расставленными стеллажами для сушки небольших звериных шкурок. Но большинство жилищ представляли собой хижины с толстыми стенами, обитыми слоем сплетенных из пальмовых листьев циновок. Некоторые из них были квадратные, но большей частью они имели круглую форму.
– Стены сделаны из грязи и мха, – объяснила Клео Алексу. – Слой пальмовых циновок защищает грязь от дождя.
Орелия, глядя на эти странные жилища, со смешанным чувством вспоминала, как она пыталась разглядеть на одной из галерей домов свою мать за чашкой кофе, когда совершала путешествие по Миссисипи.
Дома постепенно редели, потом исчезли из вида вообще. Перед глазами расстилалось лишь плоское водное пространство, болота с высокой травой, через которую лениво протекал ручей. Клео демонстрировала Орелии то, что она сама ни за что бы не заметила. Она называла крупных взлетающих при их приближении птиц, коричневых пеликанов, с их невероятными клювами, белоснежных болотных цапель и громадных тварей, которых она называла "птицы-змеи" из-за их длинной жилистой шеи.
– Это водяные индюшки, – сказал Алекс.
Клео показала им на блестящую, словно металлическую, морду крокодила, который быстро отплыл подальше от приближающейся лодки. Его почти не было видно под водой. Она рассказала им, как нужно различать до микииз грязи мускусной крысы в зарослях камыша возле самого берега, показала им несколько этих глянцевых зверюшек, отличных пловцов. Потом она замолчала, но вокруг нее не исчезла жизненная, активная аура, которая говорила Орелии о том, что Клео в данный момент вступает в свой личный мир, что она наслаждается им, но этот мир казался ей, Орелии, совсем чужим и незнакомым.
– Вон остров Наварро! – воскликнула она, махнув вперед рукой.
– Вон там, видите?
– Он похож на мираж, – воскликнул Алекс. – Ты видишь, дорогая?
Орелия видела только крошечные голубоватые черточки над закрытым плотной травой горизонтом.
– Это – дубы в нашем дубровнике, – сказала ей Клео.
Лодка сделала поворот, и далекая голубоватая листва сразу исчезла. Потом через несколько секунд она появилась снова перед глазами. Скоро они уже привязывали лодку к маленькой шатающейся пристани. Здесь было очень мелко. Орелия заметила, что небольшая бухточка повсюду уставлена деревянными кольями.
– Это площадки для выгуливания старых черепах, – объяснила ее мать.
Алекс, прыгнув из лодки на пристань, протянул руку Орелии. Крепко ее сжав, Орелия вылезла из пироги. Теперь, когда Алекс помогал Клео выйти из лодки, она оглядывала остров, который был родным домом ее матери.
Там она увидела обещанные старинные дубы, образующие плотный дубровник, давший название острову. Но все эти заросли кустарника практически не укрывали от ветра, который ей показался гораздо сильнее здесь, на берегу. Здесь не было густых зарослей, лишь высокая, жесткая трава. Несколько хижин стояли на высоте одного этажа на сваях из тонких стволов кипарисовых деревьев, а наверх вели деревянные лесенки.
В хижинах никого не было.
– Здесь мало кто остается во время охотничьего сезона, – сказала Клео. – У них есть другие дома на ручьях Террбон и Лафурш. Мой отец предпочитал жить здесь постоянно.
Ее родная хижина стояла на пригорке. Рядом с ней согнувшийся, расщепленный большой дуб бросал тень на лесенку, ведущую к входу. Выложенная из кирпичей, сделанных из грязи и мха, похожая на улей для пчел, стояла во дворе печка.
– Когда-то я в ней выпекала хлеб, – гордо сказала Клео.
– Посмотрите, индейская пирога! – воскликнул Алекс, указывая на лежавшую возле дома пирогу, выжженную из ствола кипарисового дерева.
– Это моя лодка. Сколько же миль я на ней проделала! – Клео в задумчивости постояла перед ней несколько секунд. – Ее сделали родственники матери.
К грубому забору были приставлены плоские дощечки.
– На этих дощечках я сушила звериные шкурки, – сказала Клео.
Орелия молча вглядывалась в нее, пытаясь себе представить ее красивую, светскую мать за этим ремеслом, когда она свежевала животных и прибивала их шкурки вот к этим дощечкам. Ей для этого не хватало воображения. На планках она заметила пятна крови, но они появились там уже после отъезда Клео.
– Кто-то до сих пор пользуется ими, – сказала она.
– Сккаттеры[3], – сказал Алекс. – Хотите, я их отсюда прогоню?
– Для чего? – спросила она. – Ведь мне они больше не нужны. У них трудная жизнь. Это далеко не просто поймать в капкан зверька, освежевать его и высушить шкурку. На болоте этим зарабатывают на жизнь.
Когда они по лесенке взобрались наподобие галереи, Клео, расправив плечи, подняла голову, оглядывая весь горизонт. Она всей грудью вдохнула солоноватый воздух, не скрывая своего удовольствия от возвращения к родному очагу.
– Здесь так безлюдно, и все вокруг кажется таким враждебным, – выразил свое впечатление Алекс. – Почему вам захотелось вернуться сюда?
– Я хотела приехать сюда сразу после смерти Ли Хиня. Вот этот мир я когда-то завоевала. Мне здесь нравится. – Странные глаза Клео заблестели. – Мне нравилось напрягать зрение, чтобы получше наблюдать за окружающим, знать, когда снова наступит прилив, читать приметы меняющихся времен года, уметь ставить капканы там, где нужно, и сети. Я тогда была молодой и сильной и умела постоять за себя. "Но только не в любви", – подумала она про себя.
– Мой отец построил этот дом, – добавила она рассеянно. "Пират", – подумала Орелия. Монахини рассказывали ей, как морской разбойник Лаффит со своей бандой контрабандистов помогали своим оружием и снаряжением защищать Новый Орлеан от англичан в той ужасной битве на том берегу реки, как отважные женщины-креолки на плотах и в своих каретах переправляли раненых в монастырь, где за ними ухаживали ее сестры.
– Ваш отец принимал участие в битве за Новый Орлеан? – спросила она свою мать.
– Да, принимал.
– Каким он был?
– Он любил выпить, а выпивка действовала на его психику. Он становился безумным, вспыльчивым, устраивал драки в таверне. Однажды ночью кто-то его прирезал.
Вот та семья, о которой она так мечтала! По крайней мере, мать ее оказалась честной женщиной. Орелия в страхе поглядывала на Алекса, пытаясь прочесть мысли на лице. Но на нем ничего не отражалось, кроме беспокойства из-за их нынешнего положения.
– Говорил ли вам Иван Кроули, что он ваш отец? – спросила Клео.
– Нет. Не говорил.
– В таком случае, как же вы выяснили это? – мягко спросила она.
– Я просто знала. Мне кажется, я чувствовала его любовь ко мне. Но он... он даже не признал меня, даже после смерти, в своем завещании, – печально сказала она. – Мать-настоятельница сообщила мне, что он обещал мне приданое, но он ничего мне не оставил. Он... он больше любил мою единокровную сестру.
Клео энергично тряхнула головой. Тень набежала на ее прекрасное лицо.
– Он очень любил вас, дорогая, сделал для вас все, что мог. Но в конце ему не хватило сил, чтобы довести все до конца, не так ли? То есть признать вас своим незаконнорожденным ребенком. Слабый человек, но способный на большую любовь.
"Такого не может быть", – думала про себя Орелия, когда они, рассевшись на стульях вокруг стола на галерее, приступили к пикнику из черствого хлеба, сыра и свежих, вареных креветок, завернутых во влажные листья. Отсюда было плохо видно водные пути и постоянно меняющее свой цвет небо.
– Над заливом идет дождь, – сказал Алекс, указывая рукой на черные собиравшиеся на юге угрожающие облака.
– Ветер меняется, – сказала Клео. – Мы все промокнем до нитки на обратном пути.
Ветер, задувая со стороны залива, менял свое направление: с северо-восточного на юго-восточное. Он крепчал и быстро нес к ним дождевые облака. Не успели они закончить свой скромный обед, как упали на землю первые капли. Вскоре подгоняемый ветром, сминающим траву на болоте, дождь забарабанил по крыше. На них падали косые струи дождя, и они поспешили уйти с открытой галереи внутрь хижины. Они захватили с собой стулья.
В комнате, в которую они вошли, почти не было никакой мебели. Там стояла одна кровать и грубо сколоченный кухонный шкаф, в котором стояли тарелки и большие глиняные горшки. Во второй комнате тоже они увидели кровать и набор капканов и приспособлений для ужения рыбы. Воздух там был тяжелый и влажный. Стук дождя по крыше и завывания ветра мешали им говорить.
Клео не находила себе места. Она все время подходила к двери, прислушиваясь к ветру, выглядывала из дверного проема на падающий плотной завесой дождь, потом с беспокойством возвращалась к ним. Снаружи, хотя только наступил полдень, было так темно, что, казалось, уже наступили сумерки.
– Думаю, нам придется остаться здесь на ночь, – с тревожным видом сказал Алекс. – Нельзя рисковать на лодке в такую непогоду.
Клео все прислушивалась к завыванию ветра. Стоявшие рядом с ней у двери Орелия с Алексом замерли. Небольшой причал уже на дюйм скрылся под водой. Несмотря на рев ветра они слышали, как стучит их пирога бортом о деревянный причал.
Алекс встал со стула.
– Пойду вытащу лодку на берег. Там она будет в большей безопасности.
– Я помогу тебе, – предложила Орелия. Клео вошла в комнату с мотком веревки.
Они начали медленно, осторожно спускаться по скользкой лесенке. Алекс шел первым. Орелия, внезапно почувствовав на себе всю силу мощных порывов ветра, зашаталась. Алекс крепко схватил ее за руку, и они побежали к причалу. Вода уже перехлестывала через доски.
Клео привязывала индейское каноэ к одной из свай, поддерживающих хижину. Алекс позвал ее на помощь. Их оснащенная парусом и мачтой лодка оказалась значительно тяжелее обычной пироги. Алекс спустил парус и привязал его к нижней рее. Порывы ветра натягивали веревку, которой лодка была привязана к причалу. Она, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.
Вдруг они услыхали угрожающий скрип. Это закачалась хижина от такого мощного порыва ветра, что Алекс с Орелией, прильнув друг к другу, едва устояли на ногах на скользком причале. С треском их мачта надломилась и начала падать прямо на них. Падая, она, не попав на причал, угодила в натянутую веревку, которая со свистом лопнула.
Орелия в ужасе уставилась на плоскодонку, которую быстро закружили потоки воды, унося вдаль. Вода все прибывала, теперь она покрывала все вокруг, за исключением высокой травы на болоте. Они беспомощно вглядывались в это водяное пространство, на котором, насколько хватало глаз, не было видно ни одного клочка земли под этим темным небом.
– Я перехвачу ее, – крикнул Алекс, пытаясь перекричать завывания ветра. Сняв сюртук, он бросил его Орелии. Но в эту минуту, поднимая брызги, подбежала Клео и, схватив его за руки, что было сил закричала:
– Нет, Алекс! Ни в коем случае! Вам нельзя плыть за ней в такую погоду. Посмотрите, как быстро прибывает вода!
Орелия схватила его за руки с другой стороны.
– Алекс, умоляю тебя! Ты утонешь!
Они все промокли до нитки.
– У нас есть другая пирога, – кричала Клео на ухо Алексу. Помогите мне лучше проводить Орелию в хижину.
Он нехотя согласился, осознавая, в какую беду они угодили. Но все же он был недоволен тем, что бездействовал в такой сложной ситуации. Но Клео была права. Он с трудом через потоки побрел к хижине. Обе женщины крепко прижались к нему с обеих сторон.
Остановившись, чтобы взглянуть на выжженную из кипарисового дерева каноэ, единственное оставшееся у них транспортное средство, он внимательно изучил крепление Клео.
– Вы завязывали веревку морским узлом?
– Нет, морской петлей. Лодку нельзя закреплять намертво, – сказала Клео. – Она должна подниматься вместе с прибывающей водой высокого прилива.
Взяв длинный шест, лежавший в воде, добравшейся уже до хижины, она следом за Алексом и Орелией полезла вверх по шаткой лесенке.
В этом поскрипывающем доме они тесно прижались друг к другу. Через открытую дверь они наблюдали, как под слоем воды с удручающей быстротой исчезала твердая земля. Перед ними до самого горизонта расстилалась водная поверхность. Видны были лишь хижины на высоких сваях и верхушках больших дубов. Их ветви терзал сильный ветер. Вдруг крыша на одной из хижин в дальнем конце дубровника сорвалась и проплыла, переворачиваясь, мимо них.
– Нужно помолиться Деве Марии о спасении нашей жизни, – сказала Орелия. Губы у нее тряслись от страха. – Так как я не могу потерять ни его, ни вас. – Перед тем как включить в эту фразу мать, она даже об этом не подумала, но потом решила, что поступила верно.
Алекс нежно обнял ее.
– Моя самая большая любовь, – сказал он, поцеловав ее. Он протянул свою левую руку Клео. Она прильнула к нему в объятия и так, сидя плотно прижавшись друг к другу, они, словно завороженные, наблюдали за тем, как вода неумолимо поднималась к галерее.
– Что мы будем делать, если она прорвется в дом? – спросила Орелия.
