Текст книги "Пылкая дикарка. Книга 2"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Вирджиния Нильсен
Пылкая дикарка
Часть вторая
Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F
Нильсен Вирджиния Н 66 Пылкая дикарка. Роман. В двух частях. Часть 2. / Пер. с англ. Л. Каневского. – М.: "ЦЕНТР-2000", 1995. – 281 с.
Оригинал : Virginia Nielsen «La Sauvage», 1988
ISBN 5-7635-0022-9
Переводчик: Каневский Л.
Аннотация
Коварство, заговоры и наветы недоброжелателей, мучительную ревность знатной соперницы и крепостную стену сословных предрассудков предстоит преодолеть красавице Орелии, дочери пылкой дикарки и красавца-плантатора.
Стремясь разгадать тайну своего происхождения и добиться признания законных прав, она вступает в отчаянное противоборство с сильными мира сего и побеждает, несмотря на яростное сопротивление соперников.
Тернист ее путь к заветной цели, однако на нем вместе с отчаянием и разочарованиями ее ожидает встреча с умным и обаятельным адвокатом, для которого защита ее чести станет главным делом. Чувство, вспыхнувшее между бывшими противниками, венчается браком, воссоединившим разрозненные ветви некогда распавшейся счастливой старинной семьи.
История драматических и полных страсти приключений трех поколений завершена.
Вирджиния Нильсен
Пылкая дикарка
Часть вторая
Пролог
Юг Соединенных Штатов, Луизиана, 1838 г.
Молодой красавец-плантатор, обеспокоенный набегами кровожадных крокодилов на свои владения, отправляется на розыски охотника, способного укротить эту страшную напасть.
Поиски заводят его далеко от родного дома в забытое Богом глухое местечко, окруженное со всех сторон болотами и дремучими зарослями.
Здесь, под заливистый хохот чаек, под шелест камышей и плеск волн его поджидает встреча с прелестной девушкой Клео, гордой дочерью французского пирата и принцессы индейского племени, перед красотой и непосредственностью которой он не может устоять.
Встреча эта меняет его жизнь, заставляя забыть о благополучном существовании порядочного семьянина и прелестях домашнего очага.
Иван увозит Клео с собой в город.
Пламенная страсть овладевает молодыми людьми и вскоре становится очевидным, что красавица Клео ждет ребенка.
Гордая и независимая девушка мучительно тяжело переживает свое унизительно двусмысленное положение любовницы женатого человека, но сословные и расовые предрассудки не позволяют Ивану открыто заявить о захватившей все его мысли страсти, которая, по тогдашним понятиям, считалась оскорблением нравственности.
Забота о будущем ребенка, рождение которого ставило под угрозу его положение в обществе, заставляет Ивана решиться на отчаянный шаг – он тайно забирает малютку Орелию у матери, чтобы позаботиться о ее обеспеченном будущем, передав на воспитание в "благопристойную" семью.
Отчаяние Клео беспредельно. Она бросается на поиски дочери, но тщетно... Однако ей становится ясно, что к постигшему ее несчастью приложил руку коварный любовник.
Оскорбленная и растоптанная, она покидает опустевшее любовное гнездышко, пылая яростью и решив отомстить.
Последняя встреча Клео и Ивана заканчивается трагически.
...А в это время совсем неподалеку за высокими монастырскими стенами растет и расцветает под жарким солнцем плод страстной любви красавца-плантатора и пылкой дикарки...
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Орелия
1
Новый Орлеан, 1856 год
В монастыре Святой Урсулы наступило время игр для сирот. Орелия, которая в свои семнадцать лет оказалась здесь самой старшей, наблюдала за играми младших воспитанниц на лужайке сразу за домом, в котором они жили.
День выдался теплый и приятный, в тягучем плотном воздухе чувствовался тонкий запах жасмина и цветов липы. Лужайку, на которой они играли, окружали рощицы деревьев ореха-пекана и цветущие кусты, а также несколько пальм, силуэты которых отчетливо выделялись на фоне бело-голубого неба.
В сотне ярдах отсюда виднелся берег реки, а над дамбой Орелия видела торчащие мачты кораблей, хотя сами они были скрыты от ее взгляда. До нее доносились звуки судового колокола, печальные гудки и песнопения разгружавших суда грузчиков. Она слышала их между детскими пронзительными воплями, но все эти звуки приглушались земляной дамбой и монастырскими стенами, а их звонкие полутона вызывали у нее таинственно ностальгическое настроение – ей хотелось так увидеть то, чего она еще никогда не видела.
Неужели ей судьбой было предназначено постоянно лишь на расстоянии слышать эти звуки интригующей ее бурной жизни большого города и никогда самой не познать его влекущих к себе тайн? А, когда же, когда начнет она жить в реальном, а не придуманном мире? Когда она сможет отправиться на поиски того, что будоражило ее мысли и днем и ночью, когда она добьется признания своего рождения со стороны ее настоящей семьи?
Она всегда знала, что по существу никакой сиротой не была, не как вот эти играющие детишки, чьи родители стали жертвами либо желтой лихорадки, либо другой болезни, или катастрофы типа кораблекрушения или пожара. Тайну о своей семье она узнала так рано, что даже не понимала, как все это произошло. И хотя она об этом никому ничего не говорила, она постоянно держала ухо востро, пытаясь найти подтверждающие это свидетельства, и, кажется, у нее появились достаточно убедительные на сей счет доказательства.
Неподалеку две монашенки в черных сутанах работали на огороде, поглядывая время от времени на Орелию, чтобы лишний раз убедиться, как она справляется с порученной ей опекой.
– Какая она милая! – прошептала одна из них. – Боюсь, как бы красота не испортила ей душу. На прошлой неделе я застала здесь одного молодого человека. Он сидел на плечах приятеля и через монастырскую стену наблюдал за тем, как она играла с малышами в мяч.
– У Орелии сильная душа, – уверенно сказала вторая, та, которая была постарше. Она выпрямилась, потирая ноющую поясницу, и ее подруга сделала то же самое. Растирая затекшие мышцы, они смотрели на бегавших по кругу детей.
Выйдя из главного здания, молодая монашенка направилась к группе. Она шла так быстро по траве, что ее длинная юбка, казалось, плыла по ней.
– Орелия, дорогая, – позвала она, – тебя требует к себе мать-настоятельница. Я посмотрю за малышами.
– Слушаюсь, сестра.
Две монашенки на огороде, переглянувшись, вновь приступили к работе.
Орелия летела, как на крыльях, через двор к главному входу. Ее и прежде вызывала к себе настоятельница, и каждый раз такой вызов был связан с приездом ее таинственного друга, месье Кроули, который привозил ей подарки и одаривал деньгами сестер.
Из-за его забот она пользовалась большими привилегиями, чем другие сироты. Но она по-прежнему была вынуждена жить в сиротском доме и, за исключением кое-каких классов, никогда не бывала в компании дочерей состоятельных плантаторов, которые обычно направляли их на воспитание в монастырь на всю зиму.
Одна или даже две из них подружились с ней, но большую часть времени Орелия оставалась за пределами круга тех молодых девушек-пансионерок, которым разрешалось проводить рождественские праздники дома, а летние каникулы в имениях своих родителей. Подслушивая их разговоры о рождественских балах, о летних выездах на охоту, о пикниках, в которых они принимали участие дома, она старалась создать для себя тот образ имения с плантациями, которого была лишена. "Когда-нибудь, – поклялась она, – она отыщет свою мать и заставит признать ее своим ребенком!"
Перед задним входом Орелия, остановившись, сорвала желтый цветочек – это будет подарок для нее. Здание монастыря, с его террасами и колоннами, было значительно красивее и импозантнее сиротского дома. В нем располагались не только контора матери-настоятельницы, столовые и классные комнаты, но также кельи для монашек и спальни для обычных учащихся. Орелия неторопливо шла по холлу, в котором почти не было никакой мебели, если не считать нескольких портретов святых на стенах, и постучала в дверь кабинета.
– Входи, Орелия, – ответил ей кто-то тихим голосом.
Открыв дверь, она порывисто огляделась. В комнате никого, кроме настоятельницы, не было. Она сидела за своим письменным столом с озабоченным видом.
Протянув руку, настоятельница сказала:
– Подойди поближе, Орелия, сядь возле меня. Должна сообщить тебе неприятную новость.
Испытываемое Орелией разочарование сменилось тревожным ожиданием, отчего у нее бешено заколотилось сердце, а в горле появился мешающий ей дышать комок.
– Это касается месье Кроули, достопочтенная матушка?
– Да. – Неожиданно взяв похолодевшие руки Орелии в свои, она мягко усадила ее на табурет у своих ног. – Теперь он не будет наносить тебе визиты. Его призвал к себе наш Господь.
Орелия смяла желтый цветок в руке, но ничего не сказала. Слова застряли у нее в горле.
– Наш добрый друг погиб в результате несчастного случая на охоте, а его лошадь к тому же упала на него. Мы будем так оплакивать его. Он был очень добрый, щедрый человек, и не только к тебе, но и ко всему нашему ордену. Сегодня вечером мы помолимся за него в храме.
Орелия вдруг выпалила:
– Он был моим отцом, не так ли?
На мгновение мать-настоятельницу охватило замешательство. Она вздрогнула от неожиданности. Помолчав, продолжила:
– Он сказал мне, что действует от имени твоего отца, – он платил за твое обучение и привозил тебе подарки, чтобы тем самым сделать твою жизнь здесь более похожей на пребывание в этих стенах пансионерок, а не получательницы нашего вспомоществования из милости. Теперь, это само собой разумеется, прекратится.
– В таком случае, кто же мой отец? – спросила Орелия, чувствуя, как у нее пересохло в горле. – Теперь-то вы можете мне сказать об этом?
– Месье Кроули не пожелал открыть нам его имя и привел вполне веские причины, позволяющие с уважением воспринять его отказ. – Мать-настоятельница нежно погладила Орелию по голове. – Тебе уже почти восемнадцать, не так ли? Ты уже достаточно взрослая, и теперь можно сообщить тебе то немногое, что нам известно. Тебе в скором времени предстоит сделать выбор, Орелия, – либо вступить в наш орден, либо дать нам возможность позаботиться о твоем браке.
– Бр... браке? – заикаясь, переспросила Орелия.
– Последние два года я ожидала, когда же месье Кроули что-нибудь тебе предложит. Он сказал мне, что когда он подыщет для тебя достойного супруга, ты получишь приданое, но, вероятно, никто ему не подвернулся... Мы с радостью примем новую послушницу, Орелия, если ты изберешь Христа.
Она снова помолчала. Орелия все еще никак не могла опомниться.
– Если ты попросишь нас подыскать тебе мужа, то мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти хорошего человека, но ты должна отдавать себе отчет в том, что он, конечно, не будет весьма состоятельным. Для таких людей семья – это главное.
Заметив, что Орелия все еще молчит и не реагирует на ее слова, мать-настоятельница продолжала:
– Вот какая сложилась ситуация. Чтобы помочь тебе принять верное решение, я сейчас расскажу тебе о том, что сказал нам месье Кроули, когда привез тебя к нам еще совсем ребенком. Это – трагическая история, но не такая уж необычная. Хочешь ли ты ее услышать сейчас или прежде пойдешь в храм помолиться?
– Прошу вас, достопочтенная Матушка, расскажите мне об этом сейчас, – прошептала Орелия.
– Хорошо. Первые свои годы ты провела с Марией и Джозефом Будэнами в скромном имении на Фол ривер, на Обманчивой реке. Ты их помнишь?
– Как во сне, – медленно ответила Орелия. – Только деревянный пол, на котором я играла. Большую собаку, которая меня пугала. Женщину, которая укачивала меня на руках.
Настоятельница кивнула:
– Ты плакала по ней, когда тебя привезли к нам. Вероятно, за тобой очень хорошо ухаживали и заботились. Месье Кроули признался мне, что ты отпрыск состоятельных семей. Но, к сожалению, незаконнорожденный отпрыск.
Орелия внимательно слушала ее, ее грудь то вздымалась, то опускалась от учащенного дыхания.
– Твоя мать была молодой светской женщиной, которая влюбилась в молодого человека, но ее родители не одобряли ее выбора. Он был аристократом, из очень состоятельной семьи, он увлекался женщинами и азартными играми и пользовался дурной репутацией развратника. Его предложение твоей матерью было отвергнуто, но когда выяснилось, что она беременна, отец высек его кнутом. Ты появилась на свет тайно, и твою мать убедили передать тебя на воспитание чете Марии и Джозефу Будэнам, скромной кайюнской семье.
Значит, Будэн не была ее фамилией! Она знала это! С болью в сердце она спросила:
– А кто дал мне имя Орелия?
– Не знаю, что тебе ответить на это, дитя мое. Если верить месье Кроули, то твой отец круто изменил свой образ жизни, потеряв любимую женщину, но не мог признать тебя, не запятнав при этом репутации твоей матери. Он договорился с месье Кроули и попросил его действовать от его имени и дать тебе приличное воспитание. Он хотел, чтобы тебя забрали от Будэнов, как только ты подрастешь, и привезли к нам, чтобы ты здесь получила достойное юной леди воспитание и образование. Он пообещал, когда наступит время выходить тебе замуж, предоставить тебе богатое приданое. Увы, но он так и не сделал ни того, ни другого. Нет ни кандидата в мужья, ни приданого.
– Потому что он тоже умер? – отважилась спросить Орелия.
Мать-настоятельница задумчиво посмотрела на нее.
– Мне уже приходила в голову такая мысль, мне казалось, что месье Кроули продолжает оказывать тебе материальную поддержку по доброте своей.
Глаза у Орелии оставались сухими, но напряжение и ожидание в них не спадали.
– А кто моя мать? У вас есть разгадка этой тайны?
– Это и был тот самый секрет, – ответила настоятельница, – который месье Кроули упрямо хранил. Он говорил, что не посмеет бросить тень на репутацию этой женщины до самой смерти... и это он исполнил.
К горю Орелии примешивался медленно собирающийся, обжигавший внутри нее гнев. Мать лишила ее права на рождение, отказавшись признать этот факт. Кровь двух благородных семей смешалась у нее в жилах, и все же у нее не было ни имени матери, ни имени отца.
– Они – грешники! – резко бросила она. – Если они меня зачали, то за этим должен был последовать брак. В результате я бы получила имя своего отца.
– Об этом судить лишь Богу, – упрекнула ее мать-настоятельница.
Орелия замолчала, но продолжала свои горькие размышления: ей должны были предоставить положенное ей место в семье отца или матери. Вместо этого она была передана в руки приемным родителям и была вынуждена расти как сирота, принимая благотворительные подачки.
Ее бросили как надоевшего котенка! Разве можно такое простить?
И вот теперь умер и месье Кроули, который был так добр к ней, не оставив ей обещанного приданого, деньги, которые так много значили в ее будущей жизни, так как от этого зависело, какого человека она выберет себе в супруги. Так был он ее отцом или нет? Может, такая надежда не покидала ее, потому что он был ее единственным другом за пределами монастыря. Ее единственным другом. И вот теперь и он ушел.
– Можно я пойду в храм, достопочтенная Матушка?
– Да, ступай, Орелия. Молись за его душу.
За несколько миль от монастыря Клео прочитала сообщение о смерти Ивана Кроули в "Таймс-Пикайюн", которую в полдень ей принесла Эстер вместе с утренним кофе с молоком. Она сидела на своей кровати под шелковым балдахином, опершись спиной о подушки.
"В редакции стало известно о трагической смерти в результате несчастного случая на своей плантации в приходе Террбон месье Ивана Кроули, плантатора, занимавшегося выращиванием сахарного тростника, финансиста и мецената..."
Ее душа полна была неизбывной печали, глаза затуманились от набежавших слез. Она не разговаривала с Иваном Кроули шестнадцать лет, хотя однажды видела его на почтительном расстоянии во время одного из светских зимних сезонов. Она сразу узнала его шелковисто-желтые, словно кукуруза, волосы, а он, остановившись, снял шляпу. Потом она долго провожала взглядом его, рыжеволосую жену-англичанку и дочь.
Иван был ее первым любовником, и воспоминания о волшебном очаровании тех далеких месяцев прочно засели у нее в мозгу. Она уже никогда не отдавалась с такой страстностью, с таким самозабвением. Он научил ее любить, но и научил не доверять людям.
Она не сняла запрет на его появление в казино после того, как унаследовала это заведение от Лиззи Хиня. Клео так и не могла простить его за то, что он с ней сделал. И какая ирония судьбы – она сама принесла высочайшую жертву, ту самую, которую он требовал от нее. Хотя она и нашла Орелию, но никогда не показывалась перед дочерью. Может, из-за этого все эти годы любовь к Ивану, словно привидение, постоянно преследовала ее, несмотря даже на глубокую любовь к Ли Хиню и дружбу с ним, уход из жизни которого она до сих пор горько оплакивала.
"Если она останется с тобой, то неизбежно вырастет в среде полусвета". Клео с болью подошла к восприятию этой истины и постоянно сохраняла дистанцию с тех пор, когда узнала, что ее дочь воспитывается в монастыре. Она поступила так, чтобы защитить Орелию. Но что теперь произойдет с ее дорогим ребенком после того, как умер Иван? Станет ли Орелия ее ненавидеть, если узнает правду?
Кто-то постучал в дверь. Эстер посмотрела на Клео. Она кивнув сказала:
– Не уходи!
Это был Мишель. Он вошел при полном параде, внося чисто мужскую молодую жизненную силу в спокойную женскую атмосферу ее спальни. Наклонившись над кроватью, он поцеловал ее.
– Доброе утро, дорогая.
Бросив взгляд на газету у нее в руках, он потом посмотрел на нее.
– Оплакиваешь месье Кроули?
– Ради чего мне его оплакивать? – непринужденно ответила Клео. – Но все равно, какое несчастье!
– Да, это так, – согласился он.
Сев на кровать, он своими черными глазами изучал ее дезабилье с видом собственника. Клео так до конца и не понимала, как все это случилось, как после двухлетнего вдовства после кончины ее покровителя, которого унесла в то страшное лето 1853 года желтая лихорадка, она взяла в любовники Мишеля Жардэна.
Пользуясь дурной славой в Новом Орлеане как сожительница Ли Хиня и наследница его империи азартных игр, она наверняка дала от ворот поворот не менее дюжины мужчин, которые хотели заменить ей Хиня и разделить с ней его богатство. Мишель был в два раза моложе Хиня, ему было двадцать восемь, он был на семь лет моложе ее, и его молодость умело отвечала на остатки ее страстности и неудовлетворенности после стольких прожитых лет с хитроумным, спокойным Ли Хинем. Пребывая в одиночестве, отважно встретив свои зрелые годы, несмотря на то, что за ее красоту по-прежнему повсюду поднимали бокалы, она отдалась Мишелю.
Теперь она сомневалась в том, правильно ли она поступила. До нее все чаще доходила информация от ее служащих о его увлечении азартными играми. Эстер предостерегла ее, сообщив, что Мишель надеялся на то, что она выплатит его долги. Будучи ее самым близким помощником в этом бизнесе, он вообще не имел права принимать участие в азартных играх.
Отложив в сторону газету, она принялась изучать его красивую физиономию.
– Ты был знаком с месье Кроули? – спросила она.
– Да. Он был очень богатым человеком, а я в то время подавал большие надежды. Он рассчитывал на меня в качестве возможного кандидата на брак с его дочерью во время светского сезона прошлой зимой. – Он пожал плечами. – Если у креола нет наследства, то он вынужден жениться на деньгах. Только так люди моего класса могут составить себе состояние.
Она знала, что он проверяет свою власть над ней. Насмешка появилась в ее глазах.
– И ты все еще занят поисками богатой наследницы?
Он широко улыбнулся:
– Лишь подчиняясь необходимости. – Неожиданно он выпалил: – Он ведь был твоим любовником, правда?
– Иван Кроули? Ты рехнулся!
– Неужели? Почему же ты в таком случае рыдаешь? – Быстро овладевший ею гнев, учащенная пульсация вены на шее подсказали ему, что он перегнул палку. Наклонившись, он поцеловал ее в эту бьющую жилку. Она улыбнулась.
– Что тебя привело ко мне в такую рань? – спросила она.
– Я пригласил себя позавтракать с тобой, дорогая.
Ее острый инстинкт деловой женщины, раззадоренный еще больше Ли Хинем, подсказывал ей, что ему что-то от нее нужно. Скорее всего деньги.
– Я прикажу принести завтрак в кабинет, – сказала она твердым, не терпящим возражений тоном.
Этот тон всегда его раздражал. Таким тоном только отдавали приказы, и он не подобал такой женщине, как она.
– Я надеялся на более интимную обстановку, – сказал он.
– Эстер, подбери мне платье. Думаю, сегодня подойдет синее. Она сделала своей отличительной чертой, своей "маркой" тот костюм китайского фасона, который разработал для нее Ли Хинь, – другие фасоны ее не интересовали. – А теперь оставь нас, Мишель. Эстер поможет мне одеться. Я спущусь через пятнадцать минут.
Мишель, недовольно бурча, вышел из спальни. Он понял, что она догадалась о его нужде. Теперь он раздумывал над слезами Клео. Что бы это значило?
Он знал, что его любовница – "железная" женщина. Она и должна быть такой, если хотела сохранить деньги и казино, которые завещал ей Ли Хинь. Она все еще оставалась самой красивой женщиной в Новом Орлеане и, вероятно, самой хитроумной и ловкой, к тому же одной из самых богатых. Он ужасно гордился тем, что сумел завоевать ее, но его власть над ней создавала для него большие неудобства. Он постоянно искал слабые места в ее стальном панцире.
Спустившись по лестнице, он встретил там лакея и послал его на кухню, чтобы сделать повару заказ. Потом направился к двери ее кабинета. Она была закрыта.
У Мишеля все закипело внутри. Это было последней соломинкой. Теперь он точно знал, что ей стало известно о его долгах. Она знала, зачем он пришел к ней в такой ранний час.
Несмотря на одержанный триумф над Клео перед лицом множества соперников, его положение никак нельзя было назвать завидным – оно было скорее унизительным для человека, занимающего такое положение в обществе, выходца из богатой семьи. Когда он стал ее любовником, он мечтал о контроле над ее казино. Вместо этого он получил статус ее главного, ответственного служащего. Она сама осуществляла контроль за своим состоянием, а ему ничего не досталось.
Закон запрещал ему брак с ней, – а это был единственный способ заполучить контроль над ее состоянием, так как даже если она и допускала его к себе в кровать, то все же твердо удерживала бразды правления в своих руках.
Ожидая ее прихода, он обдумывал свою стратегию для предстоящего с ней столкновения. Так как она разрушила все его надежды объединить удовольствия с бизнесом, он разрабатывал свое секретное оружие. Мишель уже давно догадывался, что дочь Клео находится в монастыре Святой Урсулы, и часто размышлял над тем, кто же мог быть ее отцом.
У Клео была отличная верховая лошадь, так как она проводила уик-энды только в доме у ручья Святого Иоанна, и ей нравилось совершать утренние прогулки. Мишель по утрам часто ее сопровождал. Маршрут такой прогулки проходил по дороге вдоль набережной, куда можно было добраться до улицы Урсулы, минуя старый монастырь, ныне дворец архиепископа, и по грязной дороге вдоль бараков на набережной к новому монастырю.
По пути можно было заглянуть за монастырскую стену. Они часто видели, как, построившись по двое в ряд, сироты направлялись к главному зданию в столовую на завтрак.
Он знал, куда они шли, так как однажды Клео ему подробно рассказала, что там происходит. Он диву давался – откуда она все это знает. Клео не посещала монастырь, не ходила к мессе. Он знал, что Ли Хинь нанял для нее преподавателя, обучавшего ее английскому и грамоте.
За монастырской стеной он увидел высокую девушку с песочного цвета волосами, которой судя по всему доверили присматривать за малышами. Даже на таком почтительном расстоянии от дороги она вызывала его интерес. Было ясно, что со временем она превратится в писаную красавицу. Как и ее мать? Это, конечно, было лишь догадкой, сделанной наобум, но он не мог от нее отделаться.
Клео сошла вниз по лестнице, как всегда элегантная и самодовольная. Из глубины дома показался лакей с накрытым салфеткой подносом, перед ним катилась волна тонкого запаха крепкого горячего кофе.
– Доброе утро, Пьер, – весело поздоровалась она. Ключом она открыла дверь и первой вошла в кабинет, указывая жестом Мишелю на стул для посетителей перед ее письменным столом.
Он был непоколебимо убежден, что именно он должен сидеть на том могущественном месте за письменным столом, где сейчас восседала она, гнев окончательно затуманил его мысли. Он тотчас же взял себя в руки, но от Клео не ускользнули промелькнувшие в его глазах злобные искорки. Ей было его жаль, но она знала, что делает.
Поставив перед ней поднос, Пьер поднял два маленьких серебряных кувшинчика – в одном был черный кофе, а в другом – молоко, – и смешал их в высоких чашках. Потом он снял салфетку с тарелки, где лежали булочки, намазанные маслом, бекон и фрукты, и быстро накрыл завтрак.
– Угощайся, прошу тебя, Мишель, – ласково сказала она, когда Пьер вышел из кабинета. – Ну, что ж, я готова выслушать правду о твоих карточных долгах.
Он вспыхнул.
– Ты шпионишь за мной!
– Этому научил меня, кроме всего прочего, Ли Хинь.
– Благодарю тебя за доверие!
– Я давным-давно научилась не доверять мужчине, убеждающему меня, что любит. Но речь не о Ли. Он был скорее мне другом, а не любовником.
Поднеся ко рту чашку, она сделала несколько глотков. Мишель мрачно глядел на нее.
– Кому ты задолжал, Мишель, и сколько?
– Я должен Мариньи две тысячи долларов, а Гуэрреро – три.
– Да, ты неплохо поиграл, прямо скажем! Ты ведь знаешь, что по правилам моего заведения никто из моих служащих...
– Перестань относиться ко мне как к своему лакею! – грубо оборвал он ее. – Ты заплатишь мои долги или нет?
Она потягивала кофе, печальным взглядом оценивая его. Вот еще раз она сделала неверный выбор. Ли Хинь был самым лучшим человеком, которого она встретила на своем жизненном пути, но у нее с ним никогда не было таких отношений, как с Иваном Кроули, или тех, которые она глупейшим образом надеялась иметь с Мишелем Жардэном.
– Я заплачу твои долги, Мишель, – тихо сказала она.
Его лицо просветлело, но она вдруг добавила:
– Но с этого дня твоей ноги здесь больше не будет. – В его смущенном взгляде отразилось неверие. – Я попрошу Пьера собрать твои вещички.
Он вдруг почувствовал такой приступ гнева, что мог даже ее ударить, но быстро опомнился, так как знал, что произойдет с ним, если она позовет своих охранников. Теперь он не мог взять ее лаской, это было бесполезно. По ее холодным глазам он догадался об этом. Резко бросив салфетку на поднос, он встал.
– Будь ты проклята! – вскричал он. – Будь проклята! Иди к черту!
На следующей неделе Орелию снова вызвали к матери-настоятельнице. На сей раз, как ей сказали, к ней пришел какой-то визитер, мужчина, и ее в дом для гостей проводила одна из послушниц. Там было три комнаты. Две внутренние соединялись приспособлением, очень похожим на экран исповедальни. В стене каждой из комнат были сделаны зарешеченные отверстия размером в два квадратных дюйма. Отверстия находились почти рядом, на расстоянии шести дюймов друг от друга. Они позволяли монашкам или их доверенным лицам общаться с посетителями, которые оставались для них невидимыми.
В большом возбуждении Орелия подошла к маленькому отверстию. Несмотря на явное неодобрение со стороны присматривающей за ней монахиней, Орелия, наклонившись, прильнула к нему глазом, пытаясь рассмотреть что-нибудь за плотной решеткой, но она ничего не увидела, кроме раздвинутых улыбке губ, сверкающих белых зубов и над верхней губой полоску черных усиков.
– Добрый день, месье, – сказала она. – Меня зовут Орелия.
– Орелия Кроули? – повторил кто-то низким голосом.
"Невероятно", – подумала она.
– Вы меня знаете, то есть мое имя?
– Да, знаю. – Ответ ее вызвал в душе Мишеля ликование. Стоило ему поразмыслить о слезах Клео за завтраком, когда она прочитала сообщение о смерти Кроули, над тем интересом, который она проявляла к сиротам монастыря Святой Урсулы, все это сопоставить, и вот, Боже мой, в результате он одерживал триумф!
Орелии очень хотелось увидеть его глаза.
– Но вы не мой отец, – воскликнула она. – Вы для этого слишком молодо выглядите!
Он рассмеялся. У него был веселый бесшабашный смех.
– Я слишком молод для этого! – сказал он. – Иван Кроули был вашим отцом. Разве вы этого не знали?
Орелия глубоко вздохнула.
– Я только догадываюсь. Но кто вы? Откуда вам это известно?
– Меня зовут Мишель Жардэн. Я друг вашей семьи и пришел, чтобы выразить свои соболезнования по поводу понесенной вами тяжелой утраты и заодно посмотреть, как вы здесь живете.
– Очень мило с вашей стороны, месье. Теперь мое положение здесь изменилось. Ведь прежде месье Кроули платил за мое обучение, хотя я здесь и помещена на правах сироты.
Голос у нее был очаровательный. Он хотел посмотреть на ее лицо, но суровая старуха монахиня, проводившая его в зал для свиданий, стояла, убрав руки в рукава, за его спиной, поэтому он не осмелился посмотреть в решетку.
– Вы не сирота, мадемуазель. Я точно знаю, что Иван Кроули намеревался внести ваше имя в число своих наследников, но он умер так неожиданно, – да упокоит Господь его душу, – что мог и не успеть этого сделать. У вас нет адвоката, и при утверждении его завещания и раздела имущества вас могут и не учесть.
– Нет, у меня нет адвоката, – сказала Орелия. – Месье Кроули был моим единственным другом.
– Это не так, мадемуазель. Я хочу помочь вам.
– Почему?
– Из-за дружбы, связывавшей меня с вашим отцом.
– Месье. – Я ведь незаконнорожденная, – сказала она тихим, стыдливым голосом. – Как я могу претендовать на долю его наследства, если он даже не дал мне своего имени?
– Я могу засвидетельствовать намерения вашего отца. Я знаю вашу сестру и не думаю, что ваш отец был готов отдать ей все свое состояние, не поделив его между вами. У него достаточно денег и для вас, и для нее.
– Мою сестру? – Все вокруг нее, вместе с этой лишенной мебели комнатой, закружилось у нее перед глазами, и она в отчаянии ухватилась за обе решетки, чтобы не упасть. Сердце у нее бешено забилось. Оно билось так громко, что она даже опасалась, как бы этого не услышал ее гость за экраном.
– Разве вы ничего о ней не знали?
– Месье, вы принесли мне первые сведения о моей семье. Я ничего прежде о ней не знала.
– Мне жаль, что я вас расстроил, мадемуазель.
– Как я вам благодарна! – порывисто сказала она.
– Ваша сестра и ее мать живут в приходе Террбон, он расположен к юго-западу отсюда и до него можно добраться за два дня. Я советую вам немедленно отправиться к ним и потребовать свою долю наследства.
– У меня нет никакого желания делать это, месье. Но мать-настоятельница сообщила мне, что он обещал мне богатое приданое.
