Текст книги "Война наследников (СИ)"

Автор книги: Виорика Высоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Что скажешь, Анна Ивановна? Ой! Я сейчас еще платье измажу твоим тортом! – Тетушка ерзала на сидении пытаясь, устроится удобней, все время, задевая меня громоздкой коробкой.

– Не шуми! Господи, какое жесткое сиденье! Ну, все, на, подержи коробку, – она всунула торт мне в руки и расправила юбку, – теперь давай сюда коробку.

– Нет уж, я сама подержу! Ну что, удобно тебе?

– Разве может быть удобно в этой громыхающей и разваливающейся телеге?

– Вот услышит тебя извозчик – и высадит нас, – зашипела я. – Хватит уже толкаться!

– Все, все, уселась! Как же неудобны наши модные платья! – тут я не выдержала и рассмеялась. – Чего смешного? – возмутилась тетушка. – Я уже домой хочу, загостились мы, пора и честь знать! Ну, что ты хочешь знать? Федя, как по мне, еще тот плут, да не думаю, что врал: теперь уж к чему, если и так Семену Михайловичу накануне все выложил?

– Ни к чему, ты права! Только, знаешь, в голове моей все запуталось: выходит, что Катерина по ошибке сунула конверт с завещанием и драгоценностями в мою коробку, потом хотела забрать, да не вышло – моя горничная успела переложить конверт в несессер, а она об этом не знала, так?

– Ну, пока – так все, наверное, и было, – согласилась тетушка. – Предположим, хозяйка ей велела упаковать конверт этот в шляпную коробку, но почему в шляпную? Не сомневаюсь, что у баронессы точно был специальный чемоданчик для бумаг, и, конечно, был тайник для драгоценностей – не возила же она их в шляпных коробках? Тогда выходит, что горничная похитила эти вещи у своей хозяйки? Ничего другого в голову не приходит.

– Мне тоже! – Вздохнула я. – Но вот что интересно: зачем крадут драгоценности – понятно, но зачем горничной завещание? И еще, разве баронесса не хватилась бы драгоценностей?

Тетя крепко задумалась. Привел ее в себя мощный толчок – карета подскочила на ухабе. Пробормотав проклятие, Анна Ивановна вдруг пустилась в воспоминания.

– Много лет назад в нашем городе поселилась одна старая графиня, – тетя промолвила это таким тоном, словно рассказывала сказку, и меня снова разобрал смех. – Ну, вот чего ухмыляешься? Ее муж помер, сыновья с невестками заправляли в поместьях, а она была светской дамой, но в семьдесят лет столица – уже слишком шумное место, а наша Умань – в самый раз. Графиня эта любила общество, да и ее любили приглашать, тем более, ходили разговоры, что она еще графа Потоцкого-Щесны и его Софью Прекрасную помнила. Старуха была довольно остроумной собеседницей, в карты играла знатно, ставки делала настоящие – в общем, светская дама. Сыновья в Умани квартиру матери купили, бельэтаж, она там жила с двумя слугами, супругами. Она могла и дом содержать, да он ей был не нужен. Были еще конюх и кухарка, да те в квартире с хозяйкой не проживали.

– Тетушка, к чему ты ведешь?

– Не перебивай, сейчас поймешь! – одернула меня тетушка. – Так вот, графиня эта очень любила драгоценности, скупала их все время, у нее ожерелье жемчужное было – загляденье… – тетя мечтательно закатила глаза.

– Ну и что?

– Да ничего! Гляди, какая нетерпеливая! – фыркнула Анна Ивановна. – Так вот к чему веду: когда старуха слегла, вызвали сыновей, только пока те приехали, она уж в беспамятство впала. Думали, так и помрет, бедная, не приходя в себя, а она возьми да и очнись! Завещание надиктовала, и драгоценности свои велела принести, что бы наделить сыновей, значит. Вот тут и открылось, что некоторая часть украшений пропала, в основном последние приобретения графини! Оказалось, это ее слуги, супруги те, припрятали! Рассудили так: старуха в себя уже не придет, что она там покупала в последнее время, никто из ее родных не знал и вряд ли стал бы узнавать, а им пригодятся каменья, добавка к пенсиону, значит.… Да не тут-то было: старуха оказалась крепкой! Они долго у нее служили, к тому же все вернули, и хозяйка их перед смертью простила, но супругов, конечно, уволили без пенсии и рекомендаций. Думаю, за время службы они и так себе не плохое обеспечение скопили. Так к чему я веду? Может, горничная баронессы знала, что та вскорости умрет?

– Может, и знала… – пожала плечами я, – да тогда получается, что она ее отравила? Но зачем? За парюру? Она, конечно, дорогая, но все равно состояние на этом не сколотишь, и завещание к тому же зачем ей было красть?

– А может, это не она?

– Что не она?

– Не она отравила хозяйку? Может, она просто видела, как кто-то что-то сыпал хозяйке, или, скажем, лекарство подменил?

– Может, и видела. Но все равно что-то тут не сходится, и более всего завещание никак не помещается в наши рассуждения! Ну, видела горничная, как, может, даже Каролина матери яд в бокал сыпала….

– Почему в бокал? – удивилась тетушка.

– Не знаю, это я так, к слову! В общем, убедилась она, что хозяйка долго не протянет, украла драгоценности, которые, как я поняла, из родных никто не видел пока, значит, не хватятся. Да? Но зачем тогда было завещание брать, ведь из-за него весь сыр бор и начался!

– Ну, ты хочешь, что бы я сразу все ответы и знала! – опять рассердилась тетя. – То, что знаем мы, знает и Семен Михайлович, он, как чиновник сыскной полиции, эту горничную и опросит, думаю, та скоро скажет, что к чему! – Заключила тетушка и добавила. – Подъезжаем, уже юнкерское училище проехали, вон и колокольня Введенской общины видна. Я доктора плохо помню, да и жену его, Богумилу Глибовну, не очень. Аркадий Иванович у нас земским доктором служил когда-то, хороший был врач; да и то, если посчитать, что в его округе шесть тысяч душ, было, мог опыту набраться. Он тогда незавидной партией был для дочери господ Левицких, а когда они разорились, только дом в Киеве и остался, с радостью отдали за доктора Богумилу, – тетя умолкла, поскольку экипаж остановился у чугунной калитки.

Дом, в котором проживали врач с семьей, был красивый двухэтажный особняк с колоннами при входе и пристроенным одноэтажным флигелем, имевшим отдельный вход. На дверях флигеля красовалась солидная медная табличка «Врачъ Долиновскій А. И. Заболъванія внутреннія, нервныя, кардіологія». Нас встретил лакей и препроводил в гостиную к хозяйке. Внутри дом соответствовал всем представлениям о добротности и респектабельности, а гостиная говорила об особой любви хозяйки к рукоделию, ибо вышитые салфетки, подушки, скатерти и покрывала были всюду, где только возможно.

Богумила Глибовна, несмотря на свою физическую немощь, оказалась на удивление энергичной женщиной, ее постоянной спутницей была плотная, высокая и несколько высокомерная женщина, Клавдия Ивановна, незамужняя родная сестра Аркадия Ивановича, оставшаяся жить в доме у брата. Клавдия Ивановна, судя по всему, исполняла обязанности хозяйки дома с тех пор, как жена доктора оказалась прикованной к инвалидному креслу, но две женщины, кажется, отлично ладили между собой.

Обед подали в большой столовой, светлой и уютной комнате. Тут мебель так же, как и в гостиной, стремилась одеться, только одна кочерга и не была задрапирована тканью. Доктор, полностью седой высокий худощавый мужчина, всем своим почтенным видом внушавший доверие пациентам, любил хорошо поесть. К обеду подали более десяти разнообразных блюд: тут был и борщ, сытный, щедро заправленный сметаной, и пирог с курицей, и колбаски, полукопченые и поджаренные, издавшие аппетитный аромат, и картофель, тушенный с салом и луком. К чаю подали сладкие булочки и сдобное печенье.

Разговор за обедом взяли на себя тетя, Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Они с ностальгией вспоминали добрые старые времена, перебрали всех соседей, вспомнили всех знакомых. Я украдкой разглядывала других домочадцев лекаря.

Прямо напортив меня, сидел очень серьезный молодой человек, сын хозяев, Петр Аркадьевич, рядом с ним – миловидная девушка, как нам представили, помощница доктора, Евгения Карловна. Судя по всему, они были обручены. Рядом со мной посадили довольно юного помощника доктора, сына Вдовиных, Владимира, того самого, от которого любопытная маменька мало что смогла узнать. А напротив него сидела дочь Долиновских, Наталья Аркадьевна, бесцветная, унылого вида девица.

Для наблюдательного человека не обязательно нужны слова, что бы понять отношения, царившие в доме, и заботы его обитателей. Хотя никто ничего не сказал, кажется, мама Петра Аркадьевича не особенно радовалась будущей невестке. Это можно было понять по поджатым губам, когда взгляд ее останавливался на Евгении, и сухому тону, которым она обращалась к ней. Еще бы – молодому врачу нашлась бы партия получше, чем бедная девушка, вынужденная работать. Но, кажется, глава семьи помолвку поддержал, иначе не называлась бы она официально невестой его сына. Молодые люди украдкой обменивались влюбленными взглядами, что очень расстраивало юного Вдовина, очарованного красотой Евгении. Наталья Аркадьевна же, проследив преданный взгляд Владимира, стала еще печальней, если это возможно. Такой сложный любовный многоугольник, опутавший эту семью, заинтересовал меня, но обед закончился, и все разошлись по своим делам.

Нас с тетушкой пригласили в гостиную, куда подали кофе и торт. Компанию нам составили Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Тетушка ловко ввернула в разговор упоминание о баронессе, о том, что она умерла прямо у нас на глазах, и обе госпожи Долиновские заметно оживились и наконец, заговорили на интересующую нас тему. Начала заговорщицким полушепотом Богумила Глибовна:

– Аркадий Иванович, знаете ли, пользовал госпожу фон Айзенхард, Царствие ей небесное, и мужа ее покойного, упокой Господи его душу, тоже; да, почитай, всю семью их, вот только Вероника Гердовна замуж за иногороднего вышла. И завещания баронессы несколько раз заверял, как свидетель – очень уж она любила их менять, – Богумила Глибовна покачала головой, словно осуждала за это бедную женщину.

– А что, правда, что последнее ее завещание пропало? – полюбопытствовала Клавдия Ивановна.

– Пропало и нашлось позже, – ответила я и решилась задать интересующий нас вопрос. – А, правда, что ее дочери просили доктора сделать освидетельствование маменьки, на предмет отравления ядом?

Дамы хитро переглянулись, Клавдия Ивановна встала, выглянула за дверь гостиной, и, плотно прикрыв ее, вернулась на место. Прекрасно понимая, что не следует выдавать врачебные тайны хозяина, любопытные кумушки все же решились поделиться тем, что знали.

– Просили, – все тем же полушепотом сообщила Боумила Глибовна.

– И, что узнали? – приглушенным голосом полюбопытствовала тетя.

– А то узнали, что кто-то подменил баронессе бутылочку с желудочными каплями на настойку наперстянки, называемой дигиталисом, – сверкая глазами, выдала распиравшую их тайну Клавдия Ивановна.

– Неужто! – воскликнула тетя, но, спохватившись, добавила тихо. – Выходит, ее отравили лекарством?

– Выходит, так. Помните ли, дорогая Анна Ивановна, госпожу Залевскую? – Богумила Глибовна обратилась к тетушке, но та, кажется, не могла припомнить, о ком это она. – Ну, портниху, госпожу Залевскую, она еще платья нам к первому представлению шила, помните?

– А, да, конечно! Милая была женщина и прекрасная портниха!

– Так вот, ее муж мой лечил, еще, когда служил земским врачом. У нее тоже сердце слабое было, и она этим настоем наперстянки лечилась, но не только те капли принимала, что Аркадий изготовил, но и сама себе настой делала на водке домашней, в результате померла от переизбытка лекарства – ведь наперстянка весьма ядовита!

– Ах, помню, тогда даже расследование было! И признали, что сама покойная виновна в смерти своей скоропостижной.

– Аркадию тогда сильно досталось, – поджала губы Богумила Глибовна, – так что теперь, когда заподозрили неслучайную смерть госпожи фон Айзенхард, он особенно тщательно осмотрел ее, и еще приятный такой молодой пристав у нас побывал. Как его зовут, Клавдия?

– Семен Михайлович, – подсказала Клавдия Ивановна.

– Да, Семен Михайлович, не из тех наших провинциальных, что сразу доктора виновным делают. Он внимательно изучил все и сообщил нам, что Аркадий не виновен ни в чем, покойная принимала капли для сердца, те, что муж мой изготовил и тщательно проверил дозу, но в бутылочке для желудочных капель были точно такие же налиты, и в бутылочке со снотворным тоже! Получается, баронесса принимала тройную дозу настоя наперстянки, что должно было вскорости привести ее к смерти. Кто-то подменил лекарство и, получается, умышленно отравил баронессу! – зловещим шепотом заключила Богумила Глибовна.

На обратном пути мы с тетей большей частью молчали, погруженные в свои мысли. Чтобы гостьи без приключений добрались до отеля, доктор одолжил нам свой экипаж, намного более удобный, чем наемный, но кучер, уже очень немолодой дядька, никуда не спешил, и мы еле тащились по неровным киевским улицам. Я смотрела в окно, большей частью ничего не замечая из-за мыслей, крутивших в голове. Кучер повез нас по Институтской, и я отвлеклась, разглядывая богатые величественные здания. Мы доехали до Института благородных девиц, у въезда в институт задержались, потому что солидный экипаж, запряженный парой норовистых лошадей, въезжал в распахнутые ворота. И тут я заметила почти рядом с нашим экипажем госпожу Светлицкую, она с кем-то разговаривала. Когда мы подъехали немного ближе, я увидела ее собеседницу – это была горничная баронессы Катерина!

Глава 15

– Анна Ивановна, смотри! Вот туда, видишь? – я ткнула в бок тетушку, отчего она встрепенулась, взмахнула руками, ударив при этом меня ридикюлем. – Тетя, да ты никак задремала, и прекрати размахивать сумочкой, ты ударила меня!

– А! Чего?! Господи, не толкайся, и не ударила я тебя задела только, что случилось? – она точно дремала перед этим.

– Смотри в окно. Да не в то! Сюда смотри в мою сторону, видишь госпожу Светлицкую? Она с горничной баронессы разговаривает, с той самой, Катериной. – Указала я на собеседниц в это время оказавшихся прямо напротив окна нашего экипажа.

– Ну да, госпожа Светлицкая, точно она! Но с чего ты взяла, что это горничная баронессы?

– Я ее хорошо запомнила, она мне Кармен напоминает.

– Кого?! – тетя, кажется, первый раз слышала это имя.

– Ну, Кармен, цыганку из новеллы Мериме, помнишь, я тебе рассказывала о нетривиальном переложении этой новеллы в исполнении господина Голубовского?

– Не знаю, не читала, – отмахнулась тетя. – Удивляюсь только, что ты так хорошо запомнила, какую-то прислугу.

– А ты присмотрись к ней, она очень красива, необычной, дикой красотой. – Еще раз, взглянув в окно экипажа, тетя перевела на меня недоуменный взгляд.

– Ты пиитом заделалась, что ли? Это тебя так отношения с Георгием Федоровичем вдохновили? – насмешливо спросила она.

– Причем тут отношения и поэты? Тетушка ты не туда клонишь! Просто необычное лицо этой девушки запомнилось. И, тогда, в доме у Голубовских, когда Каролину Витт убили, я ее взгляд в зеркало заметила, глаза просто горели, огнем!

– Ну, вот опять ты поэтически изъясняешься! Глаза огнем горели! – продекламировала тетушка, словно читала патетическую оду. – Красивая девушка, ничего не скажешь, но что удивительного в ее знакомстве со Светлицкой ты нашла? Насколько я помню, эта дама посещала дом старшей дочери баронессы, Катерина могла ее знать, может место новое ищет?

– У Светлицких? – засомневалась я. – Не похожи они на тех, кто дорогую прислугу содержит. Горничная баронессы может себе и получше место найти, тем более ее пока никто не обвинил в краже, все это наши домыслы. Думаю, дочери госпожи фон Айзенхард, снабдят ее соответствующими рекомендациями.

– Не знаю. Но только сейчас думать, уже сил нет. – Пожаловалась Анна Ивановна. – Не знаю как ты, а с меня на сегодняшний день хватит! Я ужинать не выйду. Отобедали мы знатно, кухарку Долиновские задаром не держат, может и без тонких разносолов, да готовит вкусно! Я в номер чаю и печенья закажу, выпью капли снотворные и спать!

– Не боишься, что капли подменили?

– А кому это надобно? Не тебе ли? – отрезала тетушка, насмешливым тоном.

– Скажешь тоже! Куда я без тебя! – и, поддавшись минутному порыву, поцеловала ее в щеку.

– Ну ладно, ладно, голубушка, – растроганно улыбнулась тетя, – уже и выходить пора, неужто дотащились. Я думала, мы всю ночь добираться будем! И как он только доктора доставляет на срочные вызовы?! – проворчала она, высаживаясь из экипажа.

Но день наполненный происшествиями не закончился, в вестибюле меня ждало приглашение поужинать от Георгия.

Приглашение было к девяти часам, в это время большинство постояльцев, уже отужинало, и ресторан наполнился совсем другой публикой. «Континенталь» облюбовали представители богемы, как и кафешантан «Аполло», на углу Николаевской и Меринговской. Это была весьма шумная и раскрепощенная публика, громогласно провозглашаемые тосты, подхватывались соседями и вот все уже поднимали бокалы за пейзажиста господина Васильковского, что в будущем году собирался открыть свою первую персональную выставку, потом весь зал воодушевленно пил за некого Архипа, сыгравшего сегодня свою первую большую роль, пьяное веселье художников и актеров, артистических душ, все делавших чрезмерно.

Георгий заказал столик на двоих зажатый в уголке и окруженный пальмами в кадках, создавалось зыбкое ощущение уединённости в толпе. Как назло умявшись за день, я решила не утруждать себя лишний раз и надела самое простое вечернее платье из всех имеющихся. И теперь, среди разряженных в пух и прах дам наполнивших ресторан чувствовала себя почти что горничной, случайно попавшей в высшее общество.

Слава Богу, Георгий, кажется, обращал внимание на мои платья куда меньше чем я сама. Сначала я чувствовала себя немного неловко, но несколько бокалов вина и вкусная еда раскрепостили нас, к тому же общая обстановка веселости царившая в ресторане способствовала расслаблению и даже поднимала настроение к некому состоянию эйфории усиленному легким опьянением. Даже не знаю отчего, но вдруг ни с того ни сего ляпнула:

– А знаешь, я не могу представить тебя в кресле!

Глаза Георгия округлились, откровенно удивленное выражение его лица рассмешило меня, стоило, пожалуй, объяснится.

– Миша более всего любил проводить вечера в библиотеке, устроившись в кресле за письменным столом, он просматривал газеты, а я читала какую-нибудь книгу, тут же, сидя в другом кресле. Вот попыталась представить себе, тебя на его месте... – глупо все это прозвучало, я смутилась и замолчала.

– Ну, может потому что это кресло Михаила Ивановича? Я тоже люблю читать вечерами, но в вашей библиотеке слишком холодно, прости, но я не люблю холода.

– Я, если честно тоже. Поэтому всегда куталась в пледы и шали. – Мы улыбнулись заговорщицки, словно у нас появилась общая тайна.

– Где ты пропадал последние дни? После того вечера у Софи, я тебя не видела.

– Помогал Семену. У него появились сомнения по поводу одной особы, но так как пока в помощниках у Семена один только Николай, пришлось помочь ему.

– Неужели ты выслеживал кого-то? – почти восхитилась я.

– Нет, филлером быть, я не гожусь, – улыбнулся Георгий – тут Алексей Петрович выручил, привлек одного своего старого сослуживца в этих делах большого доку, ты бы его видела долговязый сутулый, кепка замусоленная, сюртук ношенный, старый, мне казалось такого типа за версту углядеть можно, ан нет! Как только пошел вперед за своей жертвой, моментально слился с толпой, будто и не было его вовсе. – В глазах Георгия зажегся огонек почти детского восхищения. Мне показалось забавным такое мальчишество.

– Вот как? Где ты слов то таких набрался, филлер! – подразнила я Георгия.

– У Семена, конечно же, с Алексеем Петровичем. – Улыбнулся он. Вдруг перешел на серьезный тон, – у меня был разговор с Владимиром Владимировичем, попечителем Киевского учебного округа, он востоковед, один из друзей отца, он предложил мне место секретаря.

Ошеломляющая новость, несколько отрезвила меня, игривое настроение улетучилось.

– И ты согласился? – осторожно спросила я.

– Нет. – Георгий уставился на меня, словно ждал бурной реакции, и признаюсь, внутри меня разлилась волна необъяснимой радости, но выливать ее тут же показалось неуместным.

– Почему? Как ты объяснил свой отказ? Это очень заманчивое предложение… – растерянно выпалила я.

– Да, заманчивое… – Он внимательно всматривался в мое лицо, отчего мне сделалось неуютно.

– Но ты все-таки отказал. Почему?

– Мне нравится в Умани, директор гимназии хороший человек, мы подружились, в конце года меня выбрали инспектором, на замену скоропостижно скончавшемуся, Вольдемару Харитоновичу, поскольку я снискал уважение учеников и к тому же у меня наивысшая ученая степень среди других преподавателей. И еще я пригласил маменьку погостить. – Сообщение о его матушке насторожило.

– Зачем? – только и смогла спросить я.

– Как зачем? – удивленно приподнял бровь Георгий, – чтобы посмотрела, как устроился, ну и с тобой к тому же познакомить… – кажется, этот разговор не только мне давался с трудом, он опустил глаза и принялся очень тщательно нарезать маленькими кусочками говяжий филей приготовленный по-венски.

– Со мной познакомить? Куда ты клонишь? И когда она приедет? – от волнения у меня пересохло в горле и я не глядя, выпила полный бокал вина почти что залпом.

– Приедет матушка к Рождеству. Летом много дел, она готовит запасы, и сестра к тому же приезжает в августе на целый месяц погостить, они снимают дачу под Петербургом и самозабвенно варят варенье на зиму. – Георгий, мечтательно улыбнулся, каким-то своим воспоминаниям, потом перевел насмешливый взгляд на меня и, наполнив бокалы, продолжил уже более сухо. – Рождественские праздники, самое подходящее время и постояльцы ее к тому же разъезжаются в это время, обычно, погостить к родным. Я много писал о тебе, к тому же нам стоит подумать о будущем.

– О будущем?

– Например, выбрать кресло, в котором мне было бы удобнее проводить вечера. – Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой и отсалютовал бокалом. Я подняла свой, чувствуя замешательство, и пригубив его, решилась задать главный вопрос:

– Так ты делаешь мне предложение?

Георгий молчал некоторое время, я уставилась в него испытующим взглядом.

– Да. Я делаю тебе предложение! Учти, с согласия твоего отца.

– Вот как? Вы уже успели, и поговорить? – я неожиданно почувствовала облегчение и злость одновременно. – Мне уже тридцать лет!

– Это не отменяет приличий, – назидательно сообщил Георгий.

– Не отменяет, конечно, но все же… – придумать сколько-нибудь достойных возражений у меня не получилось, поэтому вздохнув только, спросила – а где же полагающееся кольцо?

Сияя торжествующей улыбкой, какой возможно озарялись лица первобытных охотников после удачной охоты, Георгий положил на стол бархатную коробочку. Я осторожно взяла ее, заглянув внутрь, и обратила на него благодарный взгляд, каким возможно смотрели древние женщины на своих мужчин, принесших в дом богатый улов. Я надела, на палец изящное колечко с жемчужиной окруженной брильянтами, оно пришлось как раз в пору, и широко улыбнулась, одновременно радуясь определенности появившейся в наших отношениях и красивому подарку. Я взглянула на казавшего счастливым, жениха и подумала, что не такие уж они разные, Миша и Георгий. По крайней мере, предложения делают одинаково неожиданно, помнится коробочку с кольцом, Мишель положил на столик между чашкой кофе и тарелкой с пирожными, так что коробочка оказалась, обсыпана сахарной пудрой, сейчас же я вымазала ее в соусе с лимонным соком и мадерой. Мне захотелось немедля поцеловать Георгия, но представив себе лиф платья, измазанный тем же соусом, если я для этого перегнусь через стол или удивленные лица окружающих, если мне вздумается сорваться с места и броситься ему в объятья, удержалась от неуместных порывов и ограничилась нежным пожатием его руки.

Георгий тем временем подозвал человека, подкатившего тележку с шампанским к нам, официант открыл шампанское и с торжественным видом наполнил наши бокалы, очевидно догадавшись о радостном поводе.

Поздно вечером, меня, изрядно охмелевшую и совершенно счастливую, Георгий доставил в номер. Признаюсь, что было дальше, я утром вспоминала с трудом, глотая порошок от головной боли и пытаясь разбудить Георгия.

– Поднимайся дорогой, доброе утро!

– А… доброе утро, дорогая, будь добра, стакан воды, можно? – попросил хриплым голосом мой, с трудом проснувшийся, жених.

Уже уходя, он вдруг резко повернулся и воскликнул, хлопнув себя по лбу:

– О боже, я и забыл! Семен просил попросить тебя, Господи, что плету? В общем Семен с Алексеем Петровичем просят тебя позволить им устроить в твоем номере некую демонстрацию того как горничная могла попутать шляпные коробки.

– Так это все же горничная баронессы! Мы с тетей так и думали! Значит, Семен Михайлович пришли к такому же мнению! А как это будет происходить?

– Точно не знаю, увидим позже. Будут приглашены дочь покойной госпожи фон Айзенхард, Вероника Гердовна, ты, твоя тетя, как присутствовавшая в тот роковой вечер, когда умерла баронесса, Алексей Петрович, я и конечно Семен с Николя. Приведут горничную, ее вчера арестовали, обвинив все же в краже драгоценностей, хотя она утверждает, что не хотела, и все вышло случайно. Девица рассказывает слишком путано, а большей частью и вовсе молчит, Семен надеется, что демонстрация кое-что объяснит.

– Конечно, я согласна! Это так любопытно! А, сейчас уходи, вот-вот проснется тетя и, хотя мы уже можно сказать помолвлены, надо еще сделать церковное оглашение, да это будет уже дома, все равно лучше бы ей с тобой не встречаться.

Тетя не замедлила явиться, как только ушел Георгий. Она прекрасно выспалась и была полна энергии, в отличии от меня. Кольцо оценила по достоинству, но сообщение о предложении руки и сердца ее, по всей видимости, не удивило. Получается, о возможной помолвке знали все кроме невесты.

Меня болела голова и одним приемом лекарства я не ограничилась, когда в третий раз принялась глотать порошок, тетушка заметила, что до появления наших сыщиков в отеле может оказаться еще одна отравившаяся лекарством. Я возразила, что порошок от головной боли вполне безобиден, тем более что вчерашнее шампанское никак не желало оставлять в покое мою бедную голову.

К четырем часам пополудни в моем номере собрались все приглашенные на диковинную демонстрацию.

Глава 16

Мы чувствовали себе немного неуютно, уж не помню, кто сказал, но вероятно очень умный человек, о том, что нет ничего невыносимее, чем бездействие и ожидание. А теперешнее наше состояние было именно таким, делать, что-либо было невозможно, и мы ходили кругами по комнате, не прикасаясь к напиткам и закускам, которые я велела сервировать. Мы молчали, ибо тема погоды исчерпалась в первые же минуты. Говорить о том, что должно было произойти, мы не могли, ибо не знали того, что будет дальше. Ожидание повисло в комнате, словно лондонский туман, такое же осязаемое и неприятное.

Ники волновалась больше всех нас, внешне она, конечно, была спокойна, сидела в кресле, не шелохнувшись, уставившись в одну точку, в руках неосознанно теребила белый платочек, она была, похожа на туго натянутую струну, что вот-вот лопнет.

Наше ожидание прервалось неожиданно, в комнату вошли носильщики и внесли несколько чемоданов, очевидно пустых. Судя по тому, как резко побледнела Ники, эти чемоданы принадлежали ее матушке. Потом принесли еще несколько шляпных коробок, две из них были поразительно похожи на мои, но присмотревшись, я поняла, что коробки госпожи фон Айзенхард попутешествовали куда больше моих. Кроме того у каждой из них имелся кожаный ярлычок сбоку с вышитым золотыми нитками вензелем баронессы. Спутать их с другими можно было разве, что в страшной спешке.

Следующими внесли мои чемоданы, а горничная достала шляпные коробки и несессер из гардероба, теперь среди комнаты было не пройти.

Горничная и носильщики вышли, коридорный растеряно потоптался у двери и, получив мое разрешение, удалился. Напряжение все возрастало, я вдруг поняла значение выражения «звенящая тишина», я словно ощущала вибрацию воздуха вобравшего в себя наше нетерпение и непонятный страх перед предстоящим испытанием, хотя мы и не были напрямую причастны к произошедшим печальным событиям, меня, почему-то, охватило чувство вины.

Наконец-то за дверью послышались голоса и в номер вошли Семен Михайлович за ним – горничная баронессы и городовой, крепко державший ее за руку, следом протиснулся Николай со своим неизменным чемоданом и треногой для фотоаппарата.

Все вдруг засуетились и задвигались, рассаживаясь по местам. Николай устанавливал фотоаппарат, Семен Михайлович о чем-то шептался с Алексеем Петровичем, горничную усадили на стул около двери, рядом с ней занял пост городовой, крупный хмурый мужчина в своей черной форме, показавшийся мне ангелом возмездия, как ни высокопарно это звучит. Катерина выглядела осунувшейся, на ней было то же платье, что и вчера, когда мы видели ее в последний раз. Она устала, но не казалась отчаявшейся, эта девушка, несомненно, обладала твердым характером.

Когда все успокоились, слово взял Семен Михайлович.

– Итак, мы собрались здесь сегодня, что бы увидеть, как могли происходить события тем роковым вечером, когда пропали конверт с завещанием госпожи фон Айзенхард и парюра, состоявшая из диадемы, сережек и броши. Будьте любезны все присутствующие, назваться для протокола, который заполнит Николай Александрович.

Мы по очереди назвали свои имена и фамилии, даже тетя, ощутив всю важность момента, не возражала как обычно. Николай быстро записывал все в толстую тетрадь. Девушку полностью звали Григорьевой Екатериной Степановной.

Когда в комнате опять воцарилась тишина, Семен Михайлович продолжил, монотонным тоном, которым обычно лекторы задают риторические вопросы:

– Итак, Екатерина Степановна посмотрите внимательно, так ли расставлены чемоданы как было в тот вечер?

Девушка поднялась и, окинув взглядом, чемоданы, расставленные в беспорядке, ответила, пожав плечами:

– Я не уверена, не помню.

Семен Михайлович, подумав, предложил.

– Хорошо, возможно вы не помните этого, поскольку такие вещи обычно редко запоминаются, потому предлагаю вам, рассказать по порядку как происходили события в тот день, пятнадцатого июля. Вы прибыли с утра поездом в Киев и сразу поехали в гостиницу?

– Нет! – воскликнула Катерина, бросив гневный взгляд на пристава, – вы сами знаете, что в Киев мы прибыли за неделю до того.

– Хорошо. – Успокаивающе произнес Семен Михайлович, привычным жестом поправив галстук. – И где вы поселились в начале? Прошу отвечать на все мои вопросы подробно, это нужно для протокола и для вашей же пользы. – Последние слова он выделил почти угрожающим тоном, пристально уставившись на бедную девушку. Она поежилась, чувствуя некую опасность.