Текст книги "Война наследников (СИ)"

Автор книги: Виорика Высоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8

Вечером мы сидели в десятирублевой ложе театра Соловцова, предоставившего свою сцену гастролировавшей нынче труппе Московской частной русской оперы известной более как Мамонтовская опера. Зал был наполнен до отказа, у окошка билетерши толпилось множество людей, выпрашивая хоть бы одну контрамарку, пусть даже на пятидесяти копеечное место в третьем ряду галереи. Эта толпа никак не реагировала на слезные уверения бедной женщины, что все места проданы, они не давали закрыть окошко, покуда в вестибюле не появился усталый и злой директор театра, ему удалось уговорить-таки толпу разойтись.

Ажиотаж вызвал не только сам спектакль «Снегурочка», господина Римского-Корсакова, в котором блистала несравненная Надежда Забела-Врубель, не только желание воочию лицезреть прекрасные костюмы и декорации, исполненные по эскизам господина Врубеля, но и услышать голос Федора Шаляпина, о котором столько восторженных рецензий было писано последнее время. После окончания спектакля он должен был исполнить несколько романсов и арию Мефистофеля из «Фауста», в роли которого выступал с неизменным успехом вот уже четвертый сезон.

Прибытие Федора Ивановича Шаляпина в отель сегодня утром сопровождалось шумом и суетой, он доставил немало хлопот отельной прислуге, зато меня вывел из оцепенения, громовой голос певца можно было услышать за версту.

Поднявшись наверх, я застала перед дверью своего номера озабоченную тетю, до которой, наконец, дошла вся степень моего грехопадения. Но, много хуже ворчащей тетушки, была Софи, решившая протащить нас, по всем известным дамским магазинам Киева. Узнав о ложе выкупленной Алексеем Петровичем, она уступила абонированную прежде ложу знакомым, и заявила, что они с папой присоединятся к нам.

– Сегодня в театре будут все важные люди, сам Киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Драгомиров с супругой Софьей Абрамовной будут! – воодушевленно сообщила Софи.

Михаил Иванович не слыл поклонником Мельпомены, поэтому его присутствие означало наивысшую оценку труппе почтившей своим посещением Киев. Но почему его появление должно было заставить нас покупать новые платья и шляпы, я как-то не понимала. К сожалению Софи видела между этими совершенно разными вещами прямую связь, поэтому полдня мы провели, изучая все известные магазины Киева.

Начали с «Модного и галантерейного магазина Г. Т. Дергаченко», что на Крещатикской площади, против думы, магазин занимал двухэтажное здание и был наполнен таким разнообразием галантерейных товаров, что голова кружилась от обилия цветов, форм и запахов. Тетушка, узрев такое изобилие, забыла на время обо мне и кинулась наперегонки с моей мачехой щупать, пробовать, нюхать всевозможные товары, их азарт передался и мне. В результате после обхода отделов: зонтики, модный товаръ, кожаный товаръ, обои, шторы, карнизы, клеенка, пафюмерiя, карзины, игрушки,мы наполнили наемный экипаж таким количеством свертков, упаковок, коробочек и коробов, что самим места почти не осталось. В торговом доме «Бр. А. и Я. Альшвангъ» тетушка раскритиковала «полное приданное для невъст Профессора доктора Егера», заявив, что столь грубое и неприятное взгляду белье не годится для молодой невесты, зато себе прикупила аж два комплекта грубоватого, но практичного, шерстяного белья, обосновав это тем, что уж ей под юбку заглядывать некому. Наши намеки на Алексея Петровича, она пропустила мимо ушей. Далее мы осчастливили своим присутствием «A la Ville de PARIS», магазин дамских нарядов, где, если верить вывеске, был единственный в Киеве склад готовых дамских платьев. Несмотря, на то, что по нашему общему мнению готовое платье никогда не будет сидеть на тебе как шитое в ателье, мы не ушли оттуда без покупок. Завершили свою прогулку в магазине шляп и фуражек «НОРМА». Уже в номере меряя новую, совершенно очаровательную, шляпку украшенную лентами и цветами всех оттенков бежевого, от цвета топленого молока до нежно-персикового, я, вдруг, поняла, что нарядов-то подходящих к этой замечательной шляпке у меня нет. Оглядев приобретенные отрезы тканей, расстроилась окончательно, ничего годящегося я не купила, эх, надо было начинать со шляпного магазина!

От грустных мыслей меня отвлекла Катерина – собраться к такому важному мероприятию дело не шуточное!

Еще утром я заказала звонок в Умань, долгожданный разговор с домом состоялся перед обедом. Очевидно, в последние дни меня преследует злой рок, ибо с завидным постоянством попадаю в глупые ситуации – мой совет похоронить дядю Ваню на заднем дворе у конюшни, привел в полное замешательство бедного портье и тех, кто в это время находился у стойки. Какая-то женщина даже презрительно громко фыркнула, я же только повернулась к ней спиной и продолжила разговор, не объяснять же всем, что дядя Ваня – это наш кот, любимец девочек, скончавшийся от глубокой старости, кстати, совета моего они все равно не послушались, кот был торжественно похоронен под кустом роз на центральной клумбе.

Обед прошел вполне спокойно, в основном, благодаря тому, что мы крепко проголодались, да и времени на застольные беседы не было.

Алексей Петрович, дабы я не скучала, пригласил Семена Михайловича, должна признать, что в вечернем костюме мой сердитый друг выглядел намного лучше, чем в своем обычном, поношенном, сюртуке. Его самого строгий костюм стеснял, рука постоянно тянулась к галстуку, а испытующий взгляд моего папы, заставлял нервничать. Но в ложе театра, он неожиданно оживился. Оказалось они с Алексеем Петровичем большие почитатели и знатоки оперы.

Софи направляя свой изящный бинокль на зал, выискивала знакомых, тетушка, устав от дня, переполненного событиями, отчаянно зевала, прикрываясь веером, папенька дремал, прислонившись спиной к перегородке, а я осматривала зал.

Новый театр, его открыли всего год назад, мне понравился. Росписи потолков, сверкающие люстры, равномерный гул, доносящийся из-за опущенного занавеса и шум зрительного зала, все это вызывало странное чувство ожидания. От блеска драгоценностей, колыхающихся перьев в замысловатых прическах, от шелков и атласов самых невероятных оттенков, рябило в глазах.

Словно волна прокатилась по зрительному залу, все вдруг повернулись к центральной ложе – генерал-губернатор с супругой и свитой занимали свои места, их появление послужило своеобразным знаком к началу представления.

Не скажу, что являюсь любительницей оперных представлений, певцы необъятных размеров, поющие друг другу о любви с разных концов сцены, не вдохновляли, слухом, позволяющим насладится оттенками и тонкостями пения, меня Бог не одарил, но самым большим разочарованием – было первое посещение оперы. Помню тогда на гастроли, в Одессу, приехала некая итальянская трупа, кроме всего прочего в их репертуаре была «Лючия де Ламмемур», Гаэтано Доницетти. Так как пред этим я прочла «Ламмемурскую невесту», Вальтера Скотта, и была в полном восторге от этой трагической истории, шотландских Ромэо и Джульетты, отец решил сводить меня на спектакль, и каково же было мое горькое разочарование, когда на сцене появилась Люси! О, этого не предать словами! Вместо нарисованной моим воображением белокурой девы неземной красоты, на сцену выкатилась, дама не первой молодости, размерами напоминавшая нашу карету, к тому же жгучая брюнетка, с длинным, истинно итальянским носом. За ее обширной спиной с легкостью могли укрыться и возлюбленный Эдгар, и дорогой брат Генри, хотя оба были весьма тучными мужчинами. С тех пор к оперному искусству я отношусь с подозрением.

Но русская опера, называемая новой, удивила. Надежда Забела в роли Снегурочки была восхитительна! Тонкая, статная, голос ее лился ручьем, приникал в самую душу! Костюмы – превосходили всякое воображение!

Антракт даже вызвал разочарование.

В антракте папа и Софи отправились приветствовать знакомых. Алексей Петрович увел тетушку, мы с Семеном Михайловичем некоторое время посидели в ложе вдвоем, испытывая смущение, наконец, я не выдержала:

– Семен Михайлович, может, выйдем… куда-нибудь? – ничего умнее не пришло в голову.

– Да. Выйдем. Может в буфет? – Он также чувствовал неловкость.

– Да. Конечно. В буфет. Говорят, здесь хороший буфет, предоставляет контора Пашкова, большой выбор вин и деликатесов. – Тема еды была безопасна и до самого буфета мы с господином Рудавским мило беседовали о сортах вин и паюсной икре, которую, что бы высокого качества, столь трудно достать в наше время.

В буфете толпилось множество людей. Семен Михайлович был любителем плотно закусить, я же ограничилась бокалом шампанского и пирожным, похожим на облачко, со сливочным кремом. Пока мой кавалер расправлялся с полной тарелкой закусок, я рассеяно рассматривала людей, толпившихся в буфете.

Шум стоял неимоверный, стук столовых приборов, звяканье бокалов, сопровождалось громогласно произносимыми напыщенными тостами: за прекрасную музыку, за восхитительную певицу, за царя батюшку. Официанты умело лавировали по залу, с нагруженными подносами, мое внимание привлек совсем еще мальчик, столь ловко и артистично обслуживавший посетителей, что ему доставалась, пожалуй, львиная доля чаевых, официанты постарше бросали в его сторону раздраженные взгляды. Где-то я видела это лицо?

И тут меня осенило! Это он! Тот самый юноша! Мое волнение заметил Семен Михайлович, но прозвучал первый звонок и все ринулись из буфета занимать свои места, нас понесло за собой людское море, не менее бурное и опасное чем настоящее. Только оказавшись в ложе, я сообщила Семену Михайловиче о своем открытии, он тут же поднялся с места, прозвучал третий звонок, свет в зале погас и Алексей Петрович, услышавший мое сообщение, вполне резонно заметил:

– Если он официант, то никуда от нас не денется, ему придется остаться и после спектакля, а может и на всю ночь, все зависит от посетителей, человек не знает, что мы его ищем, поэтому не сбежит.

Довелось господину Рудавскому придержать свое нетерпение, правда, как только зазвучали первые аккорды, он, кажется, отбросил все суетные заботы на время, и полностью погрузился в мир любимой музыки.

Представление имело оглушительный успех, аплодисменты гремели, артисты выходили на бесконечные поклоны, волна всеобщего воодушевления и восторга захлестнула зал. В театре, генерал-губернатор становится на одну ступень с трактирным половым, уравненный в правах всесильной Эвтерпой и ее сестрой Мельпоменой!

Когда на сцену вышел Федор Шаляпин, казалось у публики уже не осталось сил восторгаться, но первые же звуки его голоса пленили и с последними аккордами, зал встал, и с новой силой звучали аплодисменты. Господин Шаляпин пел на бис! Когда я выходила из ложи, голова кружилась от впечатлений, хотелось парить, выветрились все заботы, и я бы так и не вспомнила о злополучном юноше, если бы не Семен Михайлович, вежливо, но крепко прихвативший меня под локоток.

– Уважаемая Анастасия Павловна, у нас есть еще дело, я провожу вас потом в гостиницу, не беспокойтесь.

– Отчего же беспокоится, Семен Михайлович? Извольте, я готова вам помочь!

– Тогда, задержитесь, будьте добры ненадолго, вот попрощайтесь с Алексеем Петровичем и Анной Ивановной, я на минуту отлучусь. – И он торопливо ушел, оставив меня растерянную с тетушкой и ее кавалером.

– Анастасия Павловна, не волнуйтесь, вам только надо подтвердить, что вы видели именно того человека, остальное оставьте Семену Михайловичу. – Попытался успокоить меня Алексей Петрович.

– Надеюсь, он тебя проводит домой. – Забеспокоилась тетя.

– А вы меня не подождете?

– Нет, дорогая. – Тетушка подозрительно засмущалась. – То есть, да если, конечно, Семен Михайлович не сможет…. – Спохватилась она.

– Конечно сможет, что вы дорогая Анна Ивановна, Семен ни в коем случае не оставит Анастасию Павловну одну. – Уверенно завил Алексей Петрович.

Наши рассуждения прервал сам Семен Михайлович, вдруг появившийся из боковой двери.

– Ну-с, пойдемте Анастасия Павловна.

В буфете царило такое же оживление, как и раньше, только гости стали куда хмельнее, дам осталось немного, я чувствовала на себе заинтересованные сальные взгляды опьяневших мужчин, но свирепый вид Семена Михайловича, отпугивал желающих завести знакомство. Мне было неловко. Юноша долго не показывался в зале, но вот он, наконец, объявился. Все так же ловко обслуживая гостей с неизменной улыбкой и обходительностью, собирал урожай чаевых, меня он, кажется, не заметил. Семен Михайлович дал время хорошенько вглядеться в юношу, хотя это было сложно, поскольку он все время двигался.

– Ну, что, это он? – нетерпеливо спрашивал Семен Михайлович.

– Вроде он.… Вроде похож, но сложно сказать, все время ходит, а сейчас и вовсе спиной.

– Так похож или нет! – раздраженно уточнял пристав.

В конце концов, ему надоело, мы вышли из буфетного зала.

– Пойдемте, Анастасия Павловна.

– Куда?

– Я провожу вас в комнату, нам выделил ее для дознания господин директор, подождете меня там.

Мы прошли в небольшой кабинет, квадратная комната с одним окном затянутым пыльными занавесями, всю обстановку составлял простой письменный стол, заваленный бумагами, два кресла, диван у стены и несгораемый шкаф в углу. Усадив меня в одно из кресел, Семен Михайлович ушел. Оставшись одна в негостеприимной комнате, я ощутила огромную усталость, и даже страх.

Глава 9

Чтобы унять непонятный страх и немного отвлечься – принялась разглядывать фотографии на стенах. Здесь были изображены все известные актеры театра Соловцова и не только, в костюмах своих персонажей, групповые фотографии трупы. Противоположную стену украшали всевозможные афиши, в том числе иностранные, многие весьма фривольного толка. Эта экспозиция оживляла унылую комнату и скрасила мое ожидание. От разглядывания снимков, меня оторвали голоса, раздавшиеся за дверью.

– Что я такого сделал, господин пристав? Отпустите, Бога ради, это завистники оклеветали, здоровьем матушки клянусь, вот вам крест! Не взял я ни копеечки лишней!

– Иди, иди, фразер. – Презрительно прошипел Семен Михайлович, вталкивая в комнату человека.

Застигнутая врасплох, я не успела добраться до кресла и осталась стоять среди комнаты, поэтому юноша едва не налетел на меня, на миг остолбенел, видать узнал, резко повернулся и ринулся с кабинета вон. Но не тут-то было Семен Михайлович, крепко ухватил проворного служку за шиворот и толкнул к дивану, юнец хлопнулся на него и весь сжался в уголке.

Я уселась в свое кресло, Семен Михайлович мерил комнату шагами. Молчание становилось нетерпимым, но пока никто не проронил ни звука. Сейчас, хорошенько разглядев молодого человека, я уверилась в том, что именно его видела в ту первую ночь в гостинице.

Наконец Семен Михайлович, прекратил ходить как маятник и сел в кресло за письменным столом. Вид у него был хмурый и неприступный, в голосе звенел металл.

– Как вас зовут?

– Меня? – проблеял юноша.

– Вас!

– Нечуйко Федор Теодозиевич.

– Кто таков? Кто мать, кто отец? О себе все рассказывай! – взглянув на перепуганного юнца, грозно добавил – немедленно!

Даже мне от окрика Семена Михайловича сделалось не по себе, а уж бедное дитя, ибо Федор показался сущим дитём, сжался в комочек, казалось, вот-вот заплачет.

– Мать мою зовут Хима Сельвестровна. – Дрожащим голосом начал он, – отца звали Теодозий Игнатович, он служил капельдинером в театре Бергонье, умер пять лет назад. – Печально закончил Федор.

– А далее?

– Что далее? – лицо юнца округлилось и сделалось совершенно невинным.

– Далее расскажи, отчего дурачил госпожу Вишневецкую.

– Которую? – паренек решил сыграть чистейшую невинность, что сильно разозлило Семена Михайловича.

– Вот эту самую, что сидит перед тобой! Подтверждаете ли вы госпожа Вишневецкая, что сей юноша, июля пятнадцатого числа, вечером, вызвал вас из номера в гостинице «Континенталь» сказав, что на лестнице женщина лишилась чувств?

– Да, подтверждаю, Се… господин пристав. – Сильное любопытство охватило меня, что ответит молодой человек.

Паренек едва воспрянувший, снова сжался в уголке дивана и молчал.

– Советую тебе Федор рассказать все чистосердечно, никто тебя не обидит, ты ни в чем не виноват, просто скажи, что тогда случилось? Кто тебя надоумил? Ты ведь не сам додумался дурачить сию достойную госпожу? – тихим, доверительным голосом спросил Семен Михайлович.

– Я актером мечтаю стать! – это заявления юнца повергло нас в оцепенение, а его словно отпустило. – Затараторил скороговоркой. – Покуда папенька был жив, часто брал меня с собой, в театр. Обещал, как подросту устроить на свое место…. Тогда, нам и жилось много лучше, хоть жалованье у отца было маленькое, мама все говорила: чого нема, то, й Бог не возьмэ, но подмазка выручала, иногда чаевых в месяц больше набиралось, чем жалованья. Как отец помер – худо стало. Матушка подрабатывала стиркой, да комнату бурсаку сдавала, но нас четверо ей было не прокормить, дядя выручил, устроил меня в гостиницу «Европейская» поваренком, он там карамельщиком работает…

– Сколько тебе тогда было лет. – Перебила я Федора, он мне казался совсем ребенком.

– Четырнадцать, уже большой, окончил к тому времени уездное училище, я дома самый старший, кому ж маменьке помочь, как не мне. Дядя хотел обучить искусству карамельщика, да не вышло, шестеркой в зал пристроили, вот это служба по мне! Но в гостинице строго очень – с утра до вечера, как белка в колесе, я ушел в контору Пашкова Василия Акимовича. Иногда обслуживаю банкеты от кондитерской «Франция», здесь временами трудно приходится, вот как сегодня, до утра бегать придется, а потом еще все убрать, да погрузить, да отчитаться в конторе, глядишь, завтра к вечеру до дому доберусь, но зато часом по три дня подряд, свободных выпадает! И подмазки, охмелевшие господа благородные дают хорошие, так у меня время есть в театр ходить, два раза уж на сцену Николай Николаевич выпускали, в комедии «Иванов», господина Чехова, вторым гостем был, правда, спиной к залу сидел, да и слов у меня было всего одно: «Пас», сказать надобно, в нужном месте. Зато второй раз почти пол представления простоял на сцене, давали «Смерть Иоанна Грозного», там я слугой был, роль без слов, но деятельная, все время что-то подавал, уносил и костюм знатный…

– Так ты нам тут зубы не заговаривай. – Не утерпел Семен Михайлович, – что комедиант, ты знатный, мы уж поняли, рассказывай про тот случай с госпожой Вишневецкой!

Федор скривился, не хотелось ему отвечать, да пришлось.

– Я это, ежели госпожа Вишневецкая в обиде, так я извиняюсь….

– Не надо, ничего страшного…. – Начала я, но Семен Михайлович резко перебил.

– Анастасия Павловна не извинений ждет от тебя, а пояснений, будешь долго коряжится, пойдем в участок, там уж с тобой по-другому поговорят. – Пригрозил он.

Угроза подействовала, Федор отбросил длинные вступления, но его дальнейшие объяснения, не пролили свет на странные события, скорее нагнали еще больше туману.

– В тот вечер мы обслуживали банкет в гостинице «Континенталь» от кондитерской «Франция», устраиваемый «Обществом улучшения женской участи», фуршет уже собрали, вечер заканчивался. Старший кельнер велел упаковать остатки блюд и посуду. В посудной, подошла ко мне женщина, из благородных. Сказала, что узнала меня, что видела в спектакле трупы пана Грицая, у них я на лучших ролях, но моя мечта настоящий театр!

– К делу. – Резко прервал лирическое отступление Семен Михайлович.

– Так, то к делу и есть! Она похвалила мою игру, особенно Стецька в «Сватанье на Гончаровке» хвалила, а потом предложила сыграть небольшую шутку с ее подругой. Я согласился. Что дальше было, вы уж знаете сами.

– Мы знаем, чем розыгрыш закончился, а шутку придумала та госпожа?

– Ну да, она сказала – все займет четверть часа не более, надо будет выманить даму из номера всего на минуту, она щедро заплатила!

– Сколько? – не удержалась я от вопроса.

– Два рубля. – Помявшись, сообщил паренек. Что же за пятиминутную работу, действительно щедрая оплата.

– Давай точнее, Федор, расскажи-ка нам, как выглядела та пани? – задал очередной вопрос Семен Михайлович.

– Ну как, как – благородно. Платье хвасона модного, на голове что-то такое, плоское, с вуалеткой и пташками, они у нее все время колыхались, здавалось щас упадуть. – Феденька от волнения перешел привычный говор киевских предместий. – Таких пани там полно было целый вечер, аж в глазах рябело.

– А лицо рассмотрел?

– Не, лица не рассмотрел, опять же темно было, они в посудной экономят, свету почти нема, так чтобы тарелки найти и не побить, и вуалетка к тому же.

– А цвет волос, платья?

– Волосы темные, птички эти, смешные, запомнил. Платье, кажись зеленое, росту с меня, вроде не полная, но платье все в оборочках было и шаль большая кружевная, зеленая на плечах, она так в нее все куталась, мне даже странно показалось, жара стоит, пот ручьем течет со лба, а она никак мерзнет. Сумочку, такую маленькую, в руке держала, больше ни чего не упомню. – Растеряно закончил парень.

– Ну а если увидал бы – узнаешь?

– Ну, может, и узнаю. – Неуверенно протянул Федя.

Семен Михайлович обреченно вздохнул. Тут не утерпела я, и влезла, как всегда поперед батьки. Интересно мне стало, как же все-таки дело было

– Феденька, а скажи мне как же ты план этой пани благородной, на деле осуществил?

– Да очень просто, когда вечер заканчивается все суетятся, пакуют что-то, вносят, уносят, я в общей суматохе улизнул в комнату для приходящей прислуги, где мы переодевались. Скинул фартук, снял форменный крават, накинул свой пиджак, поднялся наверх лестницей для прислуги, пани мне номер сообщила, я постучал, открыли вы. – Федя, взглянул на меня угрюмо и добавил – госпожа Вишневецкая. Дальше чего рассказывать, сами знаете, что было, когда вы ушли я быстро вернулся назад, старший и не заметил мое отсутствие. А пани та меня у лестницы служебной поджидала, ибо рубль вперед дала, а другой, когда я вернулся. Больше я ее не видел. Вот теперь уж все рассказал как на духу. Отпустите господин пристав, чего я такого сделал. – Заскулил юнец.

Семен Михайлович зло сверлил меня взглядом, потом посмотрел на Федю, наконец, решил:

– Ладно, Федор, пока ты свободен. Грамотен?

– Ну да, я ж сказал, уездное училище окончил и воскресную школу перед тем. – Радостно закивал молодой человек.

– Тогда, на вот, бумагу, перо, напиши свой адрес, фамилию, имя и отчество полное, да не вздумай обманывать, а то через контору пойду искать, можешь и места лишиться.

– Нет, зачем обманывать, я ж только разыграл, пошутил, значит – радостной скороговоркой защебетал Федя. Старательно записал, что велел Семен Михайлович и, кланяясь в ноги, попятился к двери.

Все порядочные экипажи разобрали зрители, уехавшие раньше, нам удалось изловить подгулявшего ваньку, на которого суровый вид Семена Михайловича, произвел надлежащее впечатление, он изо всех сил старался ехать аккуратно, да разваливающийся тарантас немилосердно трясло по киевской брусчатке. Подпрыгивая на жестком сидении, я все пыталась завязать вежливый разговор, но Семен Михайлович, только бурчал в ответ – «да, Анастасия Павловна», либо – «нет, Анастасия Павловна». Особо сильный толчок, кинул меня вбок, и я больно ударилась локтем об дверцу, невольно вырвалось:

– Черт!

– Не пристало вам, Анастасия Павловна. – Назидательный тон друга меня разозлил. Потирая ушибленную руку, я раздраженно ответила:

– Сама знаю, что не пристало, а вот чем вас обидела Семен Михайлович – не знаю!

– Да, что вы такое говорите, Анастасия Павловна, ничем вы меня не обидели, просто умудряетесь вечно попасть в историю и всегда где-то рядом с неприятностями оказываетесь!

– Судьба у меня значит такая!

– Может и судьба, а может любопытство излишнее, не знаю. – Он снова принялся ворчать.

– Ну, я же не виновата, что поселилась рядом с баронессой! И вообще, может, помочь хочу! Вот, к примеру, могу напроситься в гости к господам Голубовским, порасспросить их, бывали ли они на представлениях трупы господина Грицая, может еще, что узнать надо, чего они никогда полицейскому не сообщат?

Семен Михайлович взглянул на меня заинтересовано

– Почему вы думаете, что они так вам всю правду и поведают, особо, если в чем виноваты? Хотя, знаете, вы уж лучше в гости к жене доктора Долиновского, напроситесь, если очень хотите помочь.

– К жене доктора? Зачем? – я сильно удивилась необычной просьбе.

– А потому, что доктор явно близок этой семье, еще батюшку их пользовал, и завещание заверил, как свидетель. Но он ни вам, ни нам ничего не расскажет, докторский этикет будет соблюдать. А жена его должна бы знать многое о пациентах, вы, женщины любопытны, и сплетничать любите к тому же, может, что полезное и узнаете.

Я так и не смогла определиться: возмущаться мне столь нелестным мнением Семена Михайловича о женщинах или воспринять это как неудавшуюся шутку. Он же погрузился в свои мысли. Остаток пути мы провели в молчании.

Уже укладываясь спать – задумалась, каким образом можно напроситься в гости к совершенно незнакомому человеку?

Глава 10

На другой день, хорошо обдумав вчерашние события и просьбу Семена Михайловича, решила собрать совет – тетю и Софи позвать, потому что сама ничего путного придумать не смогла.

После завтрака поднялись в мой номер, тут уж пришлось мне выложить подругам все, что я знала и о конверте, и о Феде, и странную просьбу Семена Михайловича передала. Мой рассказ очень заинтересовал дам, София даже перестала зевать поминутно, одиннадцать часов дня – для нее были рань несусветная.

После некоторых раздумий тетушка спросила:

– Настенька, отчего это вы с Семеном Михайловичем, решили, что та женщина подложила тебе конверт?

Вопрос застал меня врасплох.

– Что значит почему? – удивилась я. – Потому, что как он туда попал иначе? – Прозвучало глупо, но, кажется, мои собеседницы поняли, о чем речь.

– Я думаю, Анна Ивановна, права. – Конверт мог попасть в твой несессер и другим путем. – Предположила Софи. – А та женщина приходила забрать его.

– Это сам, что ли пришел и уложился в чемодан. – Я теряла терпение.

– Не надо ссориться. – Примирительно проговорила тетя. – Давайте подумаем, как такое могло случиться, например не могла ты случайно попутать чемоданы? Когда мы прибыли такая неразбериха была, ужасная!

Целый час мы так и этак обдумывали – как мог конверт очутиться в моем чемодане. Мы обсудили даже самые невероятные возможности, например, что его подбросили еще в поезде, или у баронессы был точно такой же несессер с вензелем А.П.В..Каждая из нас придумывала свой способ и отчаянно отстаивала его, в результате мы едва не перессорились окончательно.

– О! – вскрик Софи, прозвучал так резко и громко, что я даже подпрыгнула, а тетушка выронила из рук веер.

– Зачем так кричать, София Александровна. – Недовольно проворчала тетя.

– Но я знаю, кого надо спросить о конверте, кто точно знает, был ли он в несессере утром того дня!

– Кого это? – удивилась я.

– Горничную! – радостно провозгласила Софи. – Кто лучше всех знает, где лежат вещи хозяйки? Горничная разбирала твои чемоданы, не сама же ты вынимала из несессера туалетные принадлежности? Конечно, это делала горничная! Она должна знать!

Уверенность Софи передалась и нам. Я попросила вызвать Катерину.

Горничная, войдя в комнату, нерешительно остановилась у дверей, три женщины, разглядывавшие ее как некую диковинку, смутили бедную девушку.

– Катенька, не волнуйтесь. – Успокаивающе заговорила тетя. – Мы всего лишь хотим спросить,… не видали ли вы… э…. конверта, такого, обычного конверта, почтового, пухлого с бумагами… – Тетушка нарисовала в воздухе квадрат. – И парюры, состоящей из диадемы, броши и сережек. У Анастасии Павловны, в несессере, утром того дня как мы приехали? – с облегчением вздохнув, она завершила свою речь.

Вопрос вызвал у девицы странную реакцию, она вся побледнела, попятилась назад и остановилась, наткнувшись на дверь. Мы только удивленно округлили глаза, поняв, что от нее ждут ответа, горничная запричитала:

– Я не брала ничего, клянусь! Вот вам крест пани! И пан пристав спрашивали о том конверте и каких-то каменьях, но я ничего не брала, только из шляпной коробки в несессер переложила конверт и все! Вот вам крест! – и девица принялась быстро и часто крестится, а мы совсем утратили дар речи.

Первой пришла в себя Софи. Приподняв тонкую бровь, она улыбнулась, как можно дружелюбней и миролюбиво уверила горничную:

– Мы вам верим, милочка. Верим. Только, пожалуйста, объяснитесь, расскажите все сначала и лучше начните с утра того дня, когда вас приставили к Анастасии Павловне, личной горничной.

Мы с тетушкой дружно закивали и хором заверили испуганную камеристку, что она ни в чем не виновата, нам бы только узнать, как все было. Я поднесла ей стул, тетя усадила девушку, а Софи подбадривающее улыбалась и кивала головой как китайский болванчик. Наконец все успокоились, Катерина, ерзала на стуле, ей не привычно было сидеть в присутствии господ, но подняться не осмелилась. Рассказ ее, как и вчерашний, Федин, был необычен, но кое-что все же прояснил.

– Я разбирала ваши чемоданы, пока вы были в ванной, развешивала платья, расставляла парфюм, заглянула и в шляпные коробки, может какая шляпка примялась в дороге. И в одной коробке нашла конверт…

– В шляпной коробке? – уточнила я.

– Да, в шляпной. Я тогда еще подумала, что, может, в спешке, ваша горничная, сунула его не туда, ошиблась, значит. Я и переложила его в несессер. Там еще коробка с лекарствами была и шкатулка с какими-то бумагами. Потом вы велели шкатулку с бумагами достать, а про конверт ничего не сказали, он в несессере и остался.

– А вы там что-то о господине приставе говорили? – Первой пришла в себя Софи.

– Сегодня утром, приходил человек из полиции, молодой такой, в очках, уж не знаю пристав он либо нет, но важный очень. Про тот конверт, спрашивал. Я ему, то же самое, что и вам рассказала. Но я не брала никаких сережек… – завела старую песню Катерина.

– Не брала, я знаю, что не брала. – Остановила я горничную. – Ты лучше скажи, конверт был тяжелый?

– Да, там вроде как еще что-то было, кроме бумаг, но я не заглядывала, нам строго воспрещено! Ежели до управляющего дойдет, меня могут уволить, где я такое место найду?! – она побледнела, и казалось, вот-вот зальется слезами. Мы поспешили уверить испуганную служанку, что ни в чем ее не обвиняем и обязательно доложим управляющему, какая она хорошая работница. Когда девушка уже собралась уходить я опомнилась и окликнула ее

– Постой, Катя, а покажи-ка нам ту самую коробку, в которой ты нашла конверт!

Она порылась в пузатом гардеробе и вынула шляпную коробку тисненой кожи, украшенную изображениями райских птиц, которыми снабжала своих, иногородних, заказчиц самая модная киевская шляпница, мадам Анжу. Подобная коробка была, наверно у половины модниц Киевской губернии и околиц, потому что иметь шляпку от мадам, к слову настоящей француженки, считалось обязательным для пани почитающей себя модной дамой. У меня имелись две летние шляпки от мадам, и обе я взяла с собой. Большинство моих шляп путешествовали в специальном чемодане, придуманном изобретательным месье Витоном, но эти, настоящие произведения шляпного искусства, имели отдельную упаковку.