Текст книги "Как пальцы в воде"

Автор книги: Виолетта Горлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Ярко-красная шапочка Мориса, как поплавок на воде, время от времени всплывала поблизости, среди редких деревьев и кустарников. Задумавшись о своих насущных вопросах, я споткнулся о выступающий корень могучего платана, и тот окатил меня с головы до ног мощной струей холодной влаги. По прыгающей, как воздушный шарик на ветру, красной шапочке и сдерживаемому смешку я понял, что хоть кого-то рассмешил сегодня и почти без усилий со своей стороны.

Наконец-то весь мокрый и продрогший, я подошел к нужному мне захоронению.

Моя догадка подтвердилась: на плите с надписью о том, что здесь покоится ушедшая в мир иной семилетняя Лилиан Адлер, лежали уже слегка поникшие, мокрые от дождя, бледно-розовые хризантемы. А рядышком, на могиле ее отца Тома Адлера, лежали темно-бордовые, почти черные розы. Откуда они взялись? И почему? Более пятнадцати лет после странной гибели Тома Адлера и его похорон на этой могиле никогдане было никаких цветов. Ходили упорные слухи, что талантливый ученый свел счеты с жизнью. Несмотря на то что факт самоубийства доказан не был, его вдова Кэтрин Адлер была убеждена в самоубийстве супруга, покончившего с собой из-за тяжелой болезни их дочери Лилиан (девочка умерла от сердечного заболевания через полгода после смерти своего отца). МиссисАдлер так и не простила мужа. Психика бедной женщины явно пострадала после обрушившегося на нее горя.Она оставила работу в лаборатории при медицинском центре и вела тихую, закрытую для посторонних, не считая прислуги, жизнь. Их старший сын – Макс Адлер– мой бывший босс, а сейчас коллега и близкий приятель, пошелпо стопам родителей и блестяще окончил медицинский и биохимический факультеты университета. Он полностью содержал свою мать и, судя по состоянию дома и штату обслуживающего персонала, ни в чем ей не отказывал. О трагедиях, случившихся в его семье, мы с Максом не разговаривали, но как-то он заметил, что не верит в самоубийство отца, но со своей матерью на эту тему никогда не разговаривал и не пытался ее разубедить. Когда Макс посещает кладбище, то приносит цветы только на могилу своей сестры, чтобы не вызвать психический срыв у миссис Адлер. Если кто-то посторонний возлагает цветы у надгробия покойного ученого – миссис Адлер, ежедневно и неоднократно посещающая кладбище, их забирает и, очевидно, куда-то выбрасывает. И вдруг на могиле Тома Адлера появились розы. Кто их сюда положил?

Несмотря на то что мои недавниеподозрения подтвердились, настроение мое от этогоне улучшилось, а беспокойство, пожалуй,еще более усилилась. Скрытая камера, установленная Фрэнкомна скульптуре скорбящей мадонны у выхода из кладбища, захватывала только малую часть надгробия Тома Адлера. И сегодня утром, просматривая вчерашние записи видеокамеры, я смог заметил только один бутон из кроваво-красного букета, но поначалу не сообразил, что же меня смутило. А разговор с Мэри какими-то ассоциативными путями вызвал в моей голове образ другой девочки, Лилиан. Затем на помощь мозгу пришли воспоминания о запечатленных на видеозаписях надгробиях Тома и Лилиан Адлеров.Напрашивалось самое очевидное объяснение произошедшем:миссис Адлер наконец-то простила своего почившего супруга. Но почему именно вчера? Что для нее значит вчерашняя дата? Если у психически нормальных людей неисповедимы игры подсознания, что тогда устраивает подсознательное с менее нормальными? И как это проверить? И вдруг меня ошеломила совершенно справедливая мысль, а зачем мне это нужно знать? Я чуть было не рассмеялся от облегчения. Я же не психоаналитик. Какое имеет отношение букет роз на могиле Тома Адлера к моему расследованию? Может быть, психика вдовы со временем пришла в норму, и женщина, выздоровев, опомнилась? И, к примеру, вспомнила о каком-то памятном для их семьи дне? Раннее яне страда л нездоровым любопытством, но сейчас мой – несколько странный! – интерес к психическому здоровью матери Макса весьманастор ожил мою собственную психику.

Некоторое время я бесцельно бродил среди ухоженных надгробий, иногда приостанавливался,слушая тишину, но почему-то не ощущал покоя, всегда здесь снисходившего на меня; а я зациклился на анализе своего внутреннего состояния, боясь обнаружить в себе еще какие-нибудь странности. Нужно было отвлечься, поэтому я решительно зашагал к церкви, чтобы рассказать нашему викарию о принятых моими сотрудниками мерах по выявлению нарушителя кладбищенского покоя.

Сентябрьскоесолнце, разогнав всеоблака, наконец-то громогласнообъяви лоо своем существовании, иу него это получилось совсем неслабо. Дневныелучи с особой яростьюпронизывали зеленьдеревь еви кустарник ов, будто хотели прожечь их насквозь, как, впрочем, и мою куртку. Сняв ее, я почувствовал себя лучше, к сожалению, только физиологически.Воспаленное сознание устроило мультипликацию картинок, мыслей, в том числе и бредовых, подавлявших потенциально разумные идеи своим количественным превосходством. Они сталкивались в моей голове, словно бильярдные шары, и исчезали так же быстро, как мыльные пузыри, не успев сообщить моему сознанию что-нибудь существенное. Такое состояние бывает у меня нередко, но… сейчас меня все-таки смущал этот злосчастный букет роз, я не понимал, почему мысль об этих розах «неуютно» и крепко засела в моей голове и раздражает меня, как гвоздь в ботинке? Может, приезжал Макс и посеял зерна сомнений в стойком убеждении миссис Адлер в самоубийстве ее мужа? Но в таком случае мой приятель мне бы позвонил (обычно он всегда это делал, когда приезжал в родной город). Адлер ведь знал, что я вернулся вчера домой. В последний раз я разговаривал с ним неделю назад, и мы договорились о встречи по моему возвращению… Все же как-то странно все это…

* * *

Джейсон Коварт стоял у входа в церковь. Священник был высок, строен и красив, как герой романа «Поющие в терновнике» Ральф де Брикассер. Книгу я не читал, фильм не смотрел, но фабула мне известна, и в моем представлении наш викарий – типичный киногерой – олицетворение благородства и добродетели. Высокий лоб в обрамлении темно-пепельных волос, тронутых серебром, тонкий нос и четко-очерченные подвижные губы. На бледном, классически правильном лице шестидесятилетнего мужчинывыделялись глубоко посаженные, большие темно-голубые глаза, нередко, под определенным углом света, создававшие потрясающий гипнотических эффект. Хорошо, что мистер Коварт выбрал такую стезю, иначе он мог бы прославиться далеко не добродетельными делами.

«Олицетворение добродетели» лукавомне улыбалось. Солнечные лучи искрились голубоватыми искрами в его глазах. Ему были свойственны скептицизм и несколько ироничное отношение к жизни.Определенная, но оченьнезначительная толиказла в человеке все жеявляется, как мне кажется, нормой. Абсолютная добродетель в реальном мире невозможна. И если скептицизм и ироничность, присущие священнику, вряд ли можно отнести к добродетельным качествам, то это обстоятельство и является той « каплей дегтя»,примиряющей меня со «святостью» егооблика.

Мне очень нравилось общаться с Джейсоном Ковартом. Его интеллект и эрудиция меня безмерно восхищали. Священникдоказывал возможность существования высшего разума с поразительной логикой и неопровержимой аргументацией. При этом Джейсонбыл наделен невероятной щедростью ума. Жаль, что у меня нечасто находилось время для общения с ним.

Мы поговорили с отцом Ковартомне более десяти минут. Поначалу он удивился моему «мокрому» виду и немного посмеялся над объяснениями произошедшего казуса. В конце разговора он что-то сказал мне на латыни. К моему сожалению,я не придал тогда особого значения этой фразе, брошенной священником на прощание… Прояви тогда я большее внимание… возможно, мне бы удалось предотвратить хотя бы одну трагедию в дальнейшей истории… А я был уверен, что в Тауэринг-Хилле все почти спокойно, разве что иногда наше тихое болотце забулькает парочкой пузырей несерьезных разборок влюбленных дамочек, да и сплетнями злопыхателей… Впрочем, в киношном Твин Пиксе, очевидно, до поры до времени тоже все было «чинно и благородно».

На обратном пути я встретил КэтринАдлер, чему абсолютно не удивился, давно и твердоуверовав в провидение. Моя вера не была слепой. Как сказалАнатол ьФранс: «Случай – псевдоним Бога, когда он не хочет подписываться своим собственным именем». И в этом я соглашусь с писателем.

Последний раз я видел эту несчастную женщинуеще летом, носейчас легко ееузнал по сутулой худой фигуре, срубленн ойсверху коричневато-серым беретом. Этот берет был не отделим от образа миссис Адлер. Снимала ли онаего перед сном, и какого цвета он был в момент своего создания? Об этом Присцилла Лестер, многословнаяприслуга Кэтрин Адлер,умалчивала, хотя о многом другом распространялась весьма охотно. МиссЛестер не уступала по комическим талантам Морису, а не в меру живое воображение женщины помогало ейрисова ть довольно-такигротескные картины жизненного уклада своей хозяйки. Макс как-то даже хотел уволить болтливую женщину, но его мать стеной встала на ее защиту.Явно преувеличенные и часто лишенные элементарной логики рассказы Присциллы не слишком отягощали ее совесть, однако по своей натуре она все же была доброй женщиной. П о какой-то причине миссис Адлер относилась к россказням своей прислуги безучастно, впрочем, как и вообще – к любого рода сплетням.

В руках Кэтрин было два букета мелких кустовых роз: белых и желтых.

Голова ее была опущена, да и весь облик женщины напоминалпоникший и больной цветок. Меня женщина заметила слишком поздно, чтобы попытаться избежать встречи, именно такое поведениебыло ее постоянной тактикой в отношениях с окружающими. Вдова практически ни с кем не общалась, за исключением отца Коварта , своего сынаи прислуги. Что же касается меня – я был рад этой случайной (?) встрече.

Поравнявшись со мной, женщинаневнятно и тихо поздоровалась, намереваясь меня обойти и проследовать дальше. В любой другой день я бы предоставил ей такую возможность, но тольконе сегодня, поэтому на время забыл правила приличия и такта.

– Здравствуйте, миссис Адлер, – слишком громко, чем следовало бы, сказал я и остановился в узком проходе перед Кэтрин, чуть ли не прижав бедную вдову к возвышающейся глыбе склепа. Я стоял, как соляной столб , не зная, что сказать дальше. Миссис Адлер застыла, будто окаменевшая жена Лота. В принципе, нам никто не мог помешать долгое время изображать скульптурную группу, тем более что такое изваяние здесь было бы вполне уместно, но я опасался возможных истошных воплей моего пустого желудка. Стоит ли так пугать несчастную даму? Не стоит, решил я и рискнул, бросив наугад:

– Миссис Адлер, Макс ведь н едавно приезжал? – и не став ожидать ее ответа, торопливо продолжил: – Мне очень нужно с ним увидеться. Он уже уехал?

– Мистер Лоутон, вы бы охладили свой итальянский темперамент,– она даже не пыталась скрыть насмешку. – На вас мокрая одежда , а кроссовки измазаны какой-то грязью.Вы решили разнообразить водные процедуры и принять душ в одежде? – Широко распахнутые серые глаза смотрели на меня по-детски невинно.

Я все же не подозревал, что последствия дождя, которым меня оросил дуб, так разрушительны. Но разволновалсяв тот момент я по другой причине, внезапно обнаружив, что взгляд Кэтрин стал на мгновение ироничными проницательным. По выражению моего оторопевшего лица женщина, вероятно,поняла свою оплошность. Но как ни в чем ни бывало вновь надела на себя маску «женщины чуть-чуть не в себе». Хотя я тоже мог допустить ошибку:ведь миссис Адлерне страдала безумием или непроходимойглупостью. Не исключено, что онасознательно притвориласьпсихически ненормальной после случившихся несчастий,оградив себя от расспросов, сочувствия и прочих проявлений любопытства окружающих людей.

Все время играть нелегко. Был ли этотее поступок – продемонстрировать мне свою нормальность – продуманным или это получилось случайно? После недолгих раздумий я все же склонялся к мысли о проявлении миссис Адлер обычногоженско го тщеславия, коего она, очевидно, не была лишена.За столько лет душевные раны могут немного затянуться, но память о них может толкнуть практически любого человека на жестокие действия. Может, букет кроваво-красных роздля умершего мужа символизировал отказ Кэтрин от склепа прошлой жизни и ееготовности к активным действиям? Сигнал для кого? Илидля всех?

– Почему вы думаете, что мой сын недавно приезжал? – Н а миг посмотрев наменя холодно и отстранено, она сразу же отвела взгляд в сторону,расправила плечи и подняла изящной лепки голову. Как неузнаваемо меняютчеловека взгляд и осанка! Из жалкой, тщедушной, нелепой – почти старухи –  Кэтринпредстала передо мной привлекательной и хрупкой моло жавойженщиной. Несмотря на безвкусный наряд: неопределенного цвета и формы одеяние, напоминавшеемешок для овощей;темн ая обувь, пережившая, наверно, Вторую мировую;незабвенный берет и канареечного цвета огромный шарф, больше похожий на питона,приготовившегося то лик удушению, то ли к обеду, – все это не смогло скрыть породу, которую нельзя закамуфлировать одеждой. Удивительная метаморфоза.По-в идимому,и причудливость ее нелепогонаряда тоже была продуманной. Но никогда ранее я не замечал в Кэтрин что-то подобное, хотя, честно говоря, мне даже в голову не приходило присмотреться к ней получше.

Вдове было околопятидесят итрех, но выглядела она моложе. Нацепив на себя панцирь уродливойотчужденности, она, похоже, «законсервировала» свой, весьма привлекательный, облик от посторонних глаз. Атеперь, очевидно, уже не было необходимости в «куколке», и бабочка расправила свои красивые крылышки.

У миссис Адлербыли мелкие, но правильные и гармоничные черты лица. Кожа бледная, гладкая и почти без морщин. Светло-рыжая челка выбивалась из-под берета и липла к высокому лбу. Русые брови и темные длинные ресницы оттеняли прозрачность светло-зеленыхглаз. Такое лицо легко могла бы украсить улыбка и легкий макияж. Но в данный момент ничего этогоне было.

Возможно, женщина уже не видела смысла в своем притворстве? Решив проверить свою догадку, я вновь умышленно допустил бестактность, сказав:

– Миссис Адлер, вы изменились. У вас, похоже, все нормализовалось?

– А разве ячем-то болела? – улыбнулась она, но ее глаза были полны горечи; в уголках рта застыли скорбные складки.

Мне стало неловко. Но как сгладить свою некорректность, я не знал. Но иногда скальпель целесообразнее примочки, не правда ли? Почему бы его не применить?

– Вам лучше знать, – улыбнулся я. – Может, тогда ответите :почему вы вдруг стали приносить цветы на могилу своего умершегомужа? Вы простили его? Извините за такой личный вопрос, но задан он не из простого любопытства. – Я отлично понимал, что допускаю вопиющую наглость и даже хамство, и нет мне прощения… Но ощущение важности этого знания взрывало мне мозг.

– Скажите, Марк, неужелимо йбукет таитугрозу для жизни кого бы то ни было? Если это так – я их не буду больше приносить. В чем вы меня подозреваете? – Язвительныйтон женщинызадевал меня больше, чем издевательский смысл ееслов. – Если вы детектив, это не значит, что вы имеете право задавать мне такие интимные, даже оскорбительныевопросы!

Кэтрин ловко ушла от ответа, умудрившись при этом не слабо меня задеть, но, к моей радости, меня это уже не трогало, потому что я и так все понял. М еня осенило! Вчера я звонил профессору Биггсу для небольшой консультации. И во время нашего с ним телефонного разговора я смог расслышать несколько фраз, смысл которых мне стал понятен только сейчас. Женский голос, но несколько измененный из-за телефонной связи, произнес: «Спасибо. Вы сняли камень с моей души. Мне нужно идти. Не провожайте меня». Я тогда еще подумал, что по телевизору транслируется какой-то фильм, потому что профессор в тот момент не прервал разговор со мной. Алан Биггс и Том Адлер были коллегами… Возможно, профессор что-то знал о смерти Тома, но смог рассказать вдове только по истечении длительного времени… «Скальпель» уже горел в моих мыслях: зачем отрезать хвост по кусочкам?

– П ростите меня, миссис Адлер, а как себя чувствует профессор Биггс? – похоже этот вопрос стал для бедной женщины действительно режущим. От неожиданности она побелела, глаза ее закатились. Еще немного – и обморок был бы неизбежен. Я подхватил миссис Адлер под руки, но она быстро смогла взять себя в руки. Смутившись, женщинаотвела в сторону потемневшие глаза, явно намереваясь солгать:

– Извините, Марк. Мне нужно идти. Я не очень хорошо себя чувствую, – скороговоркой пробормотала она. – Если вас интересует здоровье мистера Биггса – спросите у него сами. До свидания. – И Кэтрин быстро засеменила в сторону места захоронения своих родных.

Насчет своего самочувствия она, конечно, соврала.И мы с ней это знали.

Ну, и денек выдался! Интересно, закончились ли его шутки?

По дороге к своему офису я думал о Максе Адлере и был уверен в том, что он недавно приезжал. У меня не было никаких конкретных фактов, было только ощущение: миссис Адлер мне врала почти во всем. Вполне возможно,Макс сообщил что-то матери об отце, что реабилитировало того в глазах Кэтрин. И женщина пошла с расспросами к профессору Биггсу. Ну и что в этом секретного? И мой друг не обмолвился ни словом об этом. Значит, какая-то тайна в его молчании есть. А почему, собственно говоря, он должен мне рассказывать о своих семейных проблемах и загадках? И почему это случилось именно сейчас?Хотя, может быть,он уже давно переубедил свою мать? Только она не считал анужным что-то менять в своемповедении. Или я все преувеличиваю? А цветы – всего лишь долгожданное прощение и прощание. А нормальность миссис Адлер – следствие длительного лечения временем. Ответов пока не было, вернее они были, но их было слишком много для одного вопроса, и был ли среди нихправильный? Можно было бы, конечно, спросить обо всем Макса. Я бы это сделал, если бы он хотя бы на часть был итальянцем. Но самое важное состояло в том, что у меня уже раскалывалась голова от застрявшего в ней вопроса: мне-то какое дело до всего этого… букета роз, странностей миссис Адлер и ее семейной трагедии? Да уж, трудно сделать укладку блошистой собаке… Есть у меня ужасный недостаток: совать нос туда, куда не следует, вынюхивать, высматривать… будто мерзкая любопытная старуха, выслеживающая своих соседей и пытающаяся жить их жизнью, потому что своей-то у нее и нет. Но у меня-то есть… Или это качество – издержки профессии, ставшие частью моей натуры, такие же необходимые, как протез инвалиду?

Досадуя на себя, в особенности на то обстоятельство, что бесплодно расходую свое время, энергию и мозги на всякую ерунду, я незаметно подошел к торговому центру. Сделав себе последнее предупреждение в отношении своей скверной привычки, я решил все же поесть.

Завтра мне предстояла встреча с Лорой, которую кто-то хочет убить. Так что нужно было подготовиться еще к одной порции сюрпризов. Только приятных ли? Интуиция мне подсказывала: моя приятельница подбросит мне еще загадку, и, видно, не одну. Что ж, без элемента неизвестности жизненная игра теряет смысл.

В тот момент я не очень-то был склонен к философским размышлениям и, конечно же, не задумывался о том, что в скором времени цепочка последующих событий будет мне казаться частью серпантина времени, начало которого – в далеком прошлом, и всего лишь небольшой ее виток являет собой настоящее (об этом я и так знал, но в каких-то абстрактных категориях, и отнюдь не применительно к себе самому). Самое интересное, что мне тогда, похоже, было известно – безусловно, на каком-то подсознательном уровне, что кончик одной спирали бесконечного серпантина будущего находится у меня в руках, и тем не менее к его распутыванию я отнесся весьма легкомысленно А ведь от моих действий зависело не только течение моей последующей жизни, но и судьбы других людей. Однако в ту минуту собственного настоящего мне казалось, что этот, пока еще виртуальный, огромный шар будет раскручиваться бесчисленными спиралями судеб всего земного и без каких-либо поступков скромного детектива Марка Лоутона, а его «героическое» время просто еще не пришло… Хотя мне и хотелось принять активное участие в создании общего светлого будущего, но наверно, только в своих фантазиях. А так как я эстет (во всяком случае, мне так казалось), то мое стремление написать красивую картину, энергетически вдохновляющую на созидание, более чем понятно. Впрочем, и во мне есть некое количество зла, которое, вероятно, и привело к трагедии. И это зло – равнодушие, точнее, недостаточное желание проявлять искреннее участие в жизни другого человека. Так что все последующие мои поступки были обусловлены желанием добиться справедливого возмездия для инициаторов преступных замыслов и их непосредственных исполнителей. Собственно говоря, только таким образом я мог как-то себя реабилитировать…к сожалению, исправить что-то было уже невозможно. Смогу ли я предупредить подобное впредь?.. Хотелось бы верить…

После легкого обеда я возвратился в свой офис. Просмотрев всю почту, я еще раз убедился в следующем своем постулате: когда у тебя много родственников – это очень хорошо, но когда они находятся на некотором расстоянии – это счастье. Односложно ответив почти всем, кто нуждался без промедления получить от меня весточку, я облегченно вздохнул. Следующие пару часов мы с Шарлоттой потратили на обсуждение набросков наших новых визиток и рекламы. В процессе этого творческого поиска к нам присоединились Скотт и Нора, но увеличение общего умственного потенциала не повлияло на результативность наших потуг. Так и не придя к каким-то конкретным результатом, мы решили дождаться приезда Фрэнка.

Было уже четыре часа пополудни, когда я решил, что на первый рабочий день, мне выпала, можно сказать, непосильная нагрузка; и уже не менее часа мой обессиленный организм нуждается в отдыхе. Попрощавшись со своими сотрудниками, привычным маршрутом я покинул здание Центра.

Звонок от Элизабет Старлингтон застал меня на пол-пути к дому. Дама вежливо поинтересовалась моими планами на вечер. Я ответил: они, то бишь планы, находятся в моем сознании в несколько размытой форме. Миссис Старлингтон предложила мне помочь в процессе их более четкого оформления. Я не такой экстремал, чтобы отказывать этой женщине: не стоит подвергать себя необдуманному риску, тем более что у меня на сегодняшний вечер вообще не было никаких планов, даже в их эскизном варианте.

Пребывая в достаточно обалдевшем состоянии от последовавшего предложения, я согласился на встречу с миссис Старлингтон без всяких раздумий, стараясь по возможности приглушить восторженные ноты в тембре моего голоса. Домой я пришел в таком же, растерянном, состоянии, поэтому немного поразмышлял вслух на предмет будущей встречи. Услышав мой голос, сизым клубочком в гостиную вкатилась Клео (иногда она, впадая в детство, носится за своим хвостом). Но заметив, что в комнате, кроме меня, никого нет, она лениво зевнула и возвратилась к своей игре: к моим монологам кошка давно привыкла. Умное животное, очевидно, пришло к выводу: с таким моим, не самым отвратительным, недостатком она может спокойно сосуществовать.

После небольшого и не очень качественного аутотренинга (из-за многочисленных вопросов, сразу засуетившихся в моей голове, элементарно не мог сосредоточиться), я стал анализировать все, что могло заинтересовать Элизабет Старлингтон, к тому же имеющее отношение ко мне. Но ничего толкового на ум не приходило. Что ж, пару часов «маринования» моего любопытства – полезно для воспитания стойкой выдержки.

Но все же взвинченность мозгов мешала мне заниматься чем-то конкретным, тем более что и нервозное состояние не собиралось меня покидать. Не люблю янервничать, особенно если на то нет конкретныхпричин.

Безусловно , я был знаком с миссис Старлингтон, но еще ни разу она мне не звонила лично, тем более с просьбой о встрече.

Элизабет Старлингтон… своего рода,миф и тайна для многих, а скорее всего, для всех.Ее ненавидели, боялись, но, бесспорно, уважали; ей завидовали, прислуживали и льстили, за глаза называя Минервой (в римской мифологии богиня мудрости). Она отвечала окружающему миру бесстрастным равнодушием. Ее фотографии не часто украшали первые полосы газет и журналов. Однажды она заметила: настоящее богатство и «негромкая» власть не нуждаются в фотовспышках.Женщина процитировала эту фразу, вероятно, не имея в виду себя, но такой комментарий к ней, конечно же, относился. Если и появлялись пресс-релизы о миссис Старлингтон, то только с ееведома и, подозреваю, не без определенной цензуры. Так что ее равнодушие все же было отнюдь не абсолютным.

Выше среднего роста, худощавая, без малейшего намека на какие-либо округлости, неопределенно-среднего возраста, Элизабет выглядела достаточно молодо, без видимых признаков старения, хотя ей было уже чуть за пятьдесят. Впрочем, разве это возраст для амбициозной женщины с огромными финансовыми возможностями?

У нее было аскетичное, даже худосочное,лицо, которое сложно назвать красивым, несмотря на правильность его черт. Светло -пепельные, коротко подстриженные волосы иредкого голубовато-стального оттенка большиеглаза на бледном лице создавали образ холодной и недосягаемой снежной вершины. Удивительно, но при этом женщина не страдала излишним высокомерием или снобизмом, хотя небольшая доля надменности ей была присуща. Что же касается общего образа ее внешности, судя по всему, при желании Минерва могла бы быть болееженственной, но не обременяла себя такими, по ее мнению, мелочами.

О ней знали ровно столько, сколько она хотела показать.

Родилась она в Истборне, всемье преуспевающего фармацевта. Но уровеньблагополуч ия семьибыл все жеместечкового размаха. Супруги Доэрти души не чаяли в своей дочери. И надо сказ ать,девочка с ранних лет поражала окружающихсвоими незаурядными качествами: аналитическим складом ума, целеустремленностью и честолюбием; казалось, блестящие успехи не стоили ей никаких усилий. Родители Лиз поощряли ее страсть к познанию. Девушка окончила медицинскую школу, а затем биохимический факультет университета и отделение менеджмента.

Несомненно , я пытался узнать о ней больше. Немало интересных эпизодов из жизни миссис Старлингтон и ее семьи рассказывал мне мой отец, некоторые сведения я получал из газет и, что греха таить, не брезговал и местными сплетнями, безусловно, рассматривая их с достаточной долей скептицизма. До сих пор мне не понятны причины своего интереса к Элизабет. Нет, это мое странное увлечение не было окрашено даже тенью влюбленности: я не способен испытывать романтических – и не только – чувств к ледяной статуе, ею можно только восхищаться, что я и делал. Возможно, мною двигало и двигает обывательское любопытство: узнать о выдающейся личности что-нибудь не очень лестное для нее, а тем самым потешить собственное самолюбие, заодно повысив и самооценку; неприглядный факт биографии известного человека, возведенного обществом в статус привилегированной элиты, подтачивает его пьедестал.Насколько соответствовали истине сформулированные мною личностные характеристики Элизабет Старлингтон, я не зна ю. Многое из прошлого этой женщины было закрыто. Но, полагаю, что с ранних лет ею двигало стремление обладать властью (во всяком случае, я сделал именно такой вывод); а чтобы обладать ею – надо умело манипулировать людьми, правильно использовать их сильные и слабые стороны, желания, устремления, комплексы и страхи. Для этого, в свою очередь, надо изучить основные психологические особенности и качества окружающих людей, понимать мотивацию их поступков, просчитывать возможные варианты развитиясобытий. Задача, безусловно, не из легких, но для целеустремленных людей нетничего невозможного. Судя по тому, что мне известно,наукой манипулирования миссис Старлингтоновладела на достойномуровне.

В двадцать два года мисс Элизабет Доэртистала старшим администратором клинической больницы Тауэринг-Хилла.Но это был лишь первый уровень в воображаемой ею пирамиде власти. А чтобы достичь ее вершины, кроме талантов, знаний и опыта, не лишним бывает еще и статус, которыйдает соответствующее происхождение. Этим Элизабет не могла похвалиться.Но разве не для такой цели существуют мужчины с аристократической родословной? В о второй половинедвадцатого века снобизм, диктующий негативное отношение к мезальянсу, несколько поубавился. И для амбициозной девушки судьба сама позаботилась об объект е ее матримониальных планов, даже более того –нужный кандидат былочевиден.

У богатого вдовца сэра Уильяма Старлингтона былодвое детей: старший сын Генри и младшая дочь Элис. Мистер Генри Старлингтон подходил мисс Доэрти по всем критериям : очень симпатичный и способный ученый-биохимик, поглощенный своими научными исследованиями, но не настолько, чтобы не замечать и других радостей жизни. Кроме своих многочисленных талантов, Элизабет могла подарить потенциального супругу и внешность, достойную для обрамления ее аристократическим ореолом. Девушка подвергла тщательной шлифовке свои неплохие, но отнюдь не блестящие внешние данные; и обычный камень приобрел блеск и яркость драгоценного.

Ухоженность, вкус и стиль преображают практически любую женщину. И если для достижения этой цели есть средства, желание и время, да еще при современном уровне развития косметологии, то это вполне посильная задача.

В конечном итоге мое давнее расследование вкупе с анализом сложились в законченную картинку. Поставив перед собой цель в виде Генри Старлингтона, мисс Доэрти разработала тактический план его завоевания в качестве мужа. Мужчина обладал незаурядным умом и внешней привлекательностью, кроме того, был достаточно искушен в отношениях с женщинами и совсем не жаждал связывать себя узами брака. Конечно, к нему нужен был особый подход, очень осторожный и тщательно продуманный.

Полагаю , Элизабетпринялась за сэра Уильяма, стремившегося достойно женить сына. Сэру Старлингтону, давно страдавшему онкологическим заболеванием, было уже за шестьдесят и ему, по-видимому, было бы спокойнее за свое дело, если бы Генри женился на женщине, способной стать тому хорошим партнером в семейном бизнесе. Союз талантливого ученого и отличного администратора, вероятно, в глазах сэра Уильяма был предпочтительнее, нежели брак своего сына с аристократкой, не обладающей «нужным» набором способностей, тем более что проблем в то время – восьмидесятые годы прошлого столетия – у старого бизнесмена было немало: его юная дочь Элис сбежала с каким-то рокером, младшего брата Роберта Старлингтона убили из-за карточных долгов последнего. И на попечении сэра Уильяма осталась семья непутевого Роберта: супруга Маргарет и двое малолетних детей: пятилетний сын Дэвид и двухлетняя дочь Эмма. Так что эффективное развитие семейного бизнеса было не только очень важным, но и жизненно необходимым для всего клана Старлингтонов.Поэтому тридцатилетнему Генриследовало взять ответственность за продолжение, укрепление и развитие компании «Старлингтон энд Парк».